Медлявский критически осмотрел свой блокнот. Когда-то, в другой жизни, он был каллиграфом. Друзья шутили, что ему надо было бросить службу в армии, с её скудным жалованием, и устроится к какую-нибудь солидную фирму секретарем… Да, он был каллиграфом. В той другой жизни, где были теплая комната, письменный стол, хорошее перо. Медлявский оглядел свои каракули. Здесь, у костра во дворе крепости, на английской офицерской планшетке вместо стола, нечуткой от мороза рукой, он все же выводил свои записи. Дневник прошедших событий, некоторые мысли, и наблюдения. Юношеская привычка. Когда-то, отец подарил ему первый блокнот. Сказал, что, перенеся на бумагу прошедшие за день события, ты можешь взглянуть на себя со стороны, объять случившиеся события более непредвзято, как сторонний наблюдатель, и через это яснее понять свою суть. Отец был прав. В этом, и многом другом.
Дневник не подвел и на этот раз. Изложив свои размышления на бумаге, Медлявский еще раз уверился, — иного выхода, как захоронить сокровища здесь, у него не было. Поэтому, следовало все приготовить. Отложив дневник, Медлявский принялся составлять карту. Для этого он использовал фабричную карту из имущества штаб-ротмистра Гиммера. Сперва, как можно более точно, доотметил на ней маршрут конвоя. Затем, перевернул карту, с помощью линейки и карандаша, разбил на ней артиллерийскую «улитку» по пронумерованным квадратам. С помощью компаса сверился со сторонами света. И как можно более точно нанес план местности. Отметил особо приметные доминанты, сопроводил все это сколь возможно подробными пояснениями. Возможно, — вытаскивать этот клад придется уже не ему. Возможно, его к тому времени даже не будет на свете.
Сидевшие рядом солдаты тихонько гомонили. Вспоминали дом, семью, довоенное время… Медлявский закусил кончик уса, и задумался. Вспомнились все те книжки о пиратах, что он с упоением читал в детстве. Настоящие и выдуманные. Черная борода, рыжая борода… Эдвард Тич, и Френсис Дрейк… Капитан Кидд, и капитан Флинт… Пятнадцать человек, на сундук мертвеца! Йо-хо-хо! В детстве, он мечтал стать пиратом. Благородным, конечно же. Бороздить просторы семи морей, срывать кокосы с пальм, нырять в лазурную воду, фехтовать на шпагах, спасать от злодеев смуглых красавиц, и принимать их благодарность, которая в те годы ему представлялась довольно смутно…
Глупая, детская мечта конечно же не могла сбыться. Ушли времена каравелл и галеонов, ушли времена пиратских республик, которые могли жить лишь на противоречии мировых держав. Глупая, детская мечта, не имела на шанса, — все чего ей хотелось, умерло еще до её рождения. И все же — сбылась! Потому что капитан, — пусть не пиратский, а штабс-капитан — Медлявский, сидел и ломал голову: как бы ему половчее захоронить звонкий золотой клад?
Все семьдесят пять не вернулись домой; они потонули в пучине морской…
Да, частично, извращенно, зло, — но детская мечта сбылась. Бойтесь своих желаний, детишки. Медлявский сидел, и что-то происходящее с ним, не казалось ему романтичным. Интересно, у тех, — карибских пиратов, пела в груди романтика, когда они прятали свои сокровища?.. Ну вот, план был полностью готов. Медлявский указал точную дату составления. Не стоит ли ему нарисовать на карте парочку каких-нибудь щекастых Аквилонов или Бореев, выдувающих ветер? Или подписать карту подписью в виде какого-нибудь морского узла? Ладно, не будем форсить…
Выстрел ударил по ушам, разом взвинтил нервы. Карандаш вдавился в карту, и сломал грифель. Солдаты вокруг вскакивали, хватая оружие. Меделянский тоже вскочил. А выстрелы уже сыпанули вдогонку первому, — два, три, пять!..
— Тревога! — Испуганно крикнул часовой с северной стены.
— В ру-ужье! — Трубным голосом закричал унтер-офицер Овчинников.
— Унтер! — Приказал Медлявский — Людей на стены, махом!
И сам побежал, засовывая на ходу карту в планшетку, доставая из кобуры Наган.
А в голове все вертелась какая-то дурь про рундук Дэви Джонса.
Прапорщик Эфрон все так же сидел в угловой башенке, наблюдая присыпанный снегом кедровый лес за стеной. От выстрела он вздрогнул. Повернул голову на звук: — часовой на валу, стоял приложив винтовку к плечу, из дула вился дымок. Тревога! — крикнул часовой. Эфрон перевел взгляд туда, куда смотрел часовой, за стену, — и ничего не увидел. Пока снизу не хлопнул выстрел, тут же отделив полускрывшегося за стволом кедра человека на склоне. И тут же ударили еще, несколько стволов. Эфрон услышал, как рядом стегануло и тяжело шлепнуло в дерево.
— В ружжье! — Заревел где-то в стороне унтер Овичнников.
— Ах вы курвы бардачные!.. — бормотнул Эфрон, спрятавшись за частоколом. Он нажал кнопку правой кобуры, вытащил Маузер, присоединил его к кобуре-прикладу, взвел курок, и распрямился, — Маузер уже вложился в плечо, он прицелился, и выстрелил в ближайшего человека, видневшегося в лесу. Из леса вперемешку с ответной пальбой забористо заругались, складывая слова так, что Эфрон еще не слыхал. Эфрон восхитился, мастерству. И методично выпустил еще четыре пули. Кто-то внизу вскрикнул. Частокол рядом с Эфроном задрожал от выстрелов. Он снова нырнул под защиту вала.
Слева загудели шаги, — Эфрон дернулся стволом на звук. Но это на стену заскочил Медлявский. Эфрон отвел Маузер. За Медлявским бежали солдаты. Один из них тут же посунулся к стене, выглянул, — и без звука осел, сползая по частоколу, винтовка его кротко звякнула о землю.
— Пригибайтесь, оглашенные! — Рявкнул Медлявский. — Тут вам что, служба воскресная?! — Он обернулся к Эфрону. — Сколько их?
— Черт знает. — Эфрон пожал плечами, и коротко выглянул за частокол. — Судя по огню — немного. Сейчас мы их задавим. Главное, не отвлекающий ли маневр?
— Я не снимал людей с других стен, — отозвался Медлявский. — Гарткевич в резерве с пулеметом. — Штабс-капитан собрался у частокола, готовясь распрямить тело под пули, крепче сжал карабин. — А ну ребята! Всыпим им горячих!
Медлявский поднялся, коротко прицелился, и пальнул из карабина куда-то вниз. Его поддержали ставшие рядом солдаты. Зимний воздух трескал гулкими выстрелами.
Все шло по плану… Краузе поерзал локтями, поудобнее выставляя винтовку. Приложился к мешочку на прикладе щекой, вгляделся в прицел. Отряд красных спешился на подходе к крепости, был замечен, и теперь перестреливался с людьми на стене. Они прятались за самыми толстыми деревьями, высовываясь для выстрела, и юркая обратно, под защиту стволов, чтобы передернуть затворы. Нескольких Краузе видел очень хорошо. Пришло время работы.
Краузе подвинтил тихонько щелкнувший барабанчик поправки, подвел пенек прицела на спину одного из приближенных телескопом противников, и будто стебель цветка качнул, нежно нажал на спуск. Приклад отдал в плечо, пенек прицела прыгнул вверх, теряя цель. Но Краузе тут же вернул его на место, чтобы увидеть, как человек в прицеле выронил винтовку, вздернул руки, будто делая зарядку, на мгновение так застыл, а потом рухнул безвольной кучей на землю. Шапка упала, обнажив на секунду соломенного цвета волосы, которые тут же скрыло в падении сугробом.
— «Это раз», — Отметил себе Краузе, чуть повернувшись, правой рукой подняв, и передернув затвор. Он снова провел прицелом по лесу. Нашел другую спину, подвел марку, снова стронул спусковой крючок, — цель осела тряпичной куклой. — «Это два…».
Краузе не позволил себе усмехнуться, но внутри его проскользнуло снисходительное чувство. Слишком просто — как стрелять по прикормленным уточкам в парке. Впрочем, — это вам за Жемчужина, и Азанчеева. Отдал должок. Сейчас еще и в кредит наберу…
Следующий был виден не так хорошо, лишь часть плеча, почти скрытый ветвями небольшой молодой ели. Ничего. Досягаемо и так. Тронул спуск. Ель на пути между ним и целью сбросила с лапы снег, а человек задергался, пытаясь ухватить себя за грудь, и справится с болью. В прицеле мелькнуло совсем молодое лицо. Подранок. Пусть повизжит пока…
Краузе был готов продолжать дальше, но основательность профессии требовала выполнять процедуру. Надо было осмотреть окрестности, и удостоверится, что его огонь не привлек ничьего внимания. Пусть даже они были в таежной глуши, без единого жилья на многие километры округ. Краузе отодвинулся от прицела, чтобы окинуть взглядом окрестности, и… похолодел. Лес между ним и старой крепостью буквально кишел вливающимися в лощину всадниками. Они шли широким охватом, лавируя между деревьями, забирая к крепости. Их были десятки, многие десятки, невозможно было считать в лесу. И сразу, будто включился звук, — а скорее всего просто разложило уши от собственных выстрелов, стали слышны топот копыт, звон сбруи, голоса ездоков.
Краузе почувствовал, как его лицо стянуло стылым холодом, который не имел отношение к внешнему морозу. Неясно было, откуда красные взяли такое подкрепленье… Откуда столько?! Впрочем, какая разница? Конвою — конец. Такое количество народа им не удержать и десять минут. Все. Задание окончено. Теперь надо было действовать по уму. Больше ни одного выстрела. Сворачивать позицию, огибать вершину скалы, спускаться с той стороны, и уходить в лес, куда подальше. Все, в крепости уже мертвы. Но у него еще был шанс. Тут главное все сделать тихо.
По уму, надо бы так, да…
Краузе вздохнул, поймал в прицел спину ближайшего всадника, и спустил курок. Тулуп на спине кавалериста лопнул, будто его развалило ударом кнута, всадник свалился с лошади. Дернул затвор, выцелил следующего, и попал тому куда-то в крестец, — пуля прошила и всадника и лошадь, — черный конь взвился на дыбы, и оба рухнули в снег темной кляксой. Тот кавалерист, что шел там внизу, рядом с убитым, развернулся в седле, поймал взглядом скалу, и что-то закричал. Краузе успел хорошо углядеть его лицо в оптический прицел, — инородец, с тонкими восточными чертами, и поднятыми крыльями носа, похожий на коршуна. Слишком сообразительный… Жаль, в винтовке вышли патроны.
Краузе оторвался от прицела, и открыв затвор начал торопливо вставлять конусы патронов в винтовку. Восточный всадник внизу, тем временем привлек внимание часть других кавалеристов. Основная часть шла к крепости. А несколько десятков развернулись к скале. Хватит и там, и здесь. Но все же он оттянул на себя сколько смог. Захлопнул затвор. У поклонников жены намечался праздник. Сегодня она овдовеет. Хотелось верить, что не пропадет. Слишком красивая, чтоб её жизнь устроилась плохо. Только бы не попался на пути какой скот. И все же… жаль. Хотелось увидеть её, сказать что-то доброе. Что-то… нежное. Он никогда не был мастаком в таких делах. А сейчас, наверно бы смог… Смешные сожаления о упущенном.
Краузе вставил винтовку в плечо. Сосредоточимся на том, что в его силах. Например, успеть найти и поблагодарить восточного красавчика-коршуна.
Отыскать гнездо снайпера — к несчастью.
Сообразительность наказуема.