Знак бесконечности (СИ)

26. Петля замкнулась

Новый мир — Самый новый мир

Наступила сырая, промозглая осень. День шел за днем — ничего не менялось. Мы сняли в гостинице две комнаты — для меня с Витей и для Питера с Джонсоном. Если кому-то и было любопытно, что мы забыли в такой глуши, все равно никто не спрашивал. Сначала Питер хотел притвориться, что собирается купить или арендовать здесь землю, но навел справки и выяснил, что все эти унылые пустоши вокруг Рэтби относятся к королевским охотничьим угодьям.

— А вот у Локхидов этот кусок взят в аренду, — сказал он после разговора с земельным чиновником. — На все те же сакральные девятьсот девяносто девять лет. Ну и ладно.

В конце концов мы просто плюнули и перестали думать о том, насколько кого-то интересуем или нет. Документы у Питера и Джонсона были точно такие же, как и у их двойников, я тоже находилась в Англии вполне легально, так что никакая полиция не могла бы к нам придраться. Что здесь делаем? А вот нравится нам здесь. Такие вот мы оригиналы.

Когда, закопав кольца, мы подъезжали к месту границы двух миров, я спохватилась, что мы можем и не узнать, открылся проход или нет:

— Одно дело, когда с другой стороны дом, а когда и там, и там совершенно одинаковое голое поле?

— Верно, — согласился Питер и остановил машину. — Нам надо как-то отметить этот мир. Как было у Локхидов с белой полосой. За возможной границей и с этой стороны тоже.

Джонсон вытащил из багажника ярко-красную канистру для бензина, но я ее забраковала: а если вдруг утащит случайный грибник или охотник? Ну вот по закону подлости: не ходит здесь никто, не ходит, а потом раз — и выйдет. А тут вполне так нужная в хозяйстве вещь валяется. Подумав, Питер дошел до опушки и срезал пару молодых елочек, которые мы вкопали на обочине.

— Если пройдем или проедем мимо первой и не увидим впереди вторую, значит, проход открылся, — сказал он, пытаясь отчистить руки от смолы.

Первые дни прошли в какой-то лихорадочной эйфории. Нашли место, закопали кольца — теперь только ждать. Уже на следующий день мы отправились к границе и принялись ходить между елок взад-вперед, хотя прекрасно понимали, что так рано кольца дыру между мирами не проделают. Но с каждым днем энтузиазм таял. Нет, надежду мы пока еще не теряли, но настроение становилось все более и более никудышным. Ожидание и однообразие угнетали так, что даже разговаривать не хотелось.

У Вити резались очередные зубы, и он без конца капризничал. Больше всего я боялась, что он простудится, поскольку погода стояла дождливая и ветреная. В конце концов мы перешли на вахтовый метод патрулирования, от которого нас с Витей освободили. Питер и Джонсон по очереди с утра ехали на машине к границе и проводили там весь день, гуляя между елками. Предполагалось, что оставшиеся сидят в полной боевой готовности, чтобы по телефонному звонку сразу же выйти из гостиницы со всеми вещами. Но время шло — звонка не было. Патрульный возвращался замерзший, голодный и злой. И, разумеется, разочарованный — чтобы передать это разочарование остальным.

Так прошел месяц. Мы разговаривали по телефону с Люськой и первым Питером, пару раз мне звонил первый Джонсон. Хотя перед нашим отъездом Люська и говорила, что может приехать, но больше об этом даже не заикалась. И это было хорошо — прощаться еще раз было бы слишком тяжело. Да и разговоры-то наши становились все короче и принужденнее, что ли. Как будто я сидела в зале ожидания аэропорта. Вроде бы, еще здесь, но на самом деле уже очень далеко.

Люська и Питер окрестили близняшек в Скайвортской церкви святой Анны, а Джонсон во всю ухаживал за миссис Тейлор, которая теперь жила с сыном во вдовьем доме, поскольку Аманда вернулась в Лондон.

— Ну вот, кажется, этот Скайхилл не останется без потомственного дворецкого, — сказала я после очередного разговора с Люськой.

Питер с трудом сдержал улыбку, а Джонсон нахмурился и вышел из моего номера, где мы смотрели телевизор.

Я нашла его на крыльце: он стоял и смотрел куда-то в темноту сквозь завесу дождя.

— Похоже, мне придется с этим смириться, Эс, — сказал он.

— С чем?

— С тем, что в любви мне не везет. Женщины меня или бросают, или просто достаются другим.

— Эйч! — я погладила его по рукаву. — Ты понимаешь, что сейчас завидуешь самому себе? Миссис Тейлор досталась не кому-то другому, а мистеру Хэлари Бомбею Джонсону.

— Понимаю, — вздохнул Джонсон. — Но мне от этого не легче. Именно мне — вот этому Джонсону. Знаешь, я ее видел-то всего несколько минут, да и то издали. Она разговаривала в саду с миссис Норстен, а я смотрел на нее из окна. И… кстати, она похожа на тебя, Эс.

— На меня? — удивилась я.

— Да. Конечно, не так сильно, как леди Люси на Лору Локхид, но общее есть. Ничего, Эс, — он взял мою руку и галантно поцеловал кончики пальцев. — Не переживай за меня. Я и с этим справлюсь.

А еще я разговаривала по телефону с Федькой, хотя чаще отправляла смски: «у нас все хорошо». Конечно, рано или поздно мне предстояло с ним объясниться, но я малодушно откладывала этот разговор. Из подкорки выглядывало подленькое: если у нас ничего не выйдет, мне хотя бы будет куда вернуться. Так я себе и говорила: не «к кому», а «куда».

К середине октября моя надежда начала потихоньку испаряться. Каждое утро и каждый вечер я — как молитву — твердила себе, что прошло еще слишком мало времени, но это уже не помогало. Похоже, то же самое происходило и с Питером, и только Джонсон более-менее держался. Или это была все та же невозмутимость истинного дворецкого, который ни в коем случае не должен демонстрировать свои чувства.

Сколько времени мы проведем здесь, прежде чем станет окончательно ясно: ничего не вышло?

Видимо, этот же вопрос задавали себе и остальные. И дело было не в деньгах (первый Питер дал нам одну из своих банковских карт, которую щедро пополнял) и не в том, что срок моей визы истекал в начале февраля. Просто мы не могли сидеть в Рэтби бесконечно.

Пять месяцев, сказал Питер. Хотя, может, и меньше. Если за пять месяцев ничего не произойдет… ну, вот тогда и будем думать, что делать дальше. Я, по крайней мере, могла вернуться в Петербург. А вот что стали бы делать Питер и Джонсон?

Утром тридцать первого октября на дежурство отправился Питер.

— Было бы смешно, если бы проход снова открылся на Хеллоуин, — сказал он, собирая, как говорила моя баба Клава, тормозок — пакет с бутербродами и термосом кофе.

Я только рукой махнула — в то утро просто выковырять себя из кровати мне удалось с большим трудом. Если бы не Витя, наверно, и не встала бы. У нас уже вошло в привычку: сразу же после завтрака собираться и быть наготове, чтобы выскочить на крыльцо за те десять минут, пока дежурный будет ехать обратно. Оплату за номера с карты Питера списывали каждый день автоматом.

День медленно полз своим чередом. Джонсон читал газету, я смотрела телевизор, Витя на диване флегматично грыз пластмассового зайца и издавал монотонные звуки, которые его развлекали, а мне изрядно действовали на нервы, и так измотанные до предела.

Только я подумала о том, что не мешало бы перекусить, телефон загудел и пополз по столу под звуки Kiss From a Rose, которую я так и не заменила. «Piter2» — высветилось на дисплее. Вместо того чтобы взять трубку, мы с Джонсоном таращились друг на друга, словно в оцепенении. Наконец я дотянулась до телефона и едва разобрала сжатое в точку «c’mon!»

Пока Джонсон собирал последние вещи, я дрожащими руками одевала Витю. Сердце колотилось так, словно вспомнило жуткие месяцы беременности. «Господи, пожалуйста, пожалуйста!» — бормотала я, путаясь в детских одежках.

Через десять минут, бросив на ходу администратору «до свиданья, мы уезжаем», мы вышли на крыльцо, к которому уже подползал кроссовер Питера. Как назло, полил дождь с ветром, да таким, что у меня чуть не вырвало зонт, которым я прикрывала Витю. Джонсон помог мне сесть в машину, забросил в багажник сумки, и мы помчались — если, конечно, можно было помчаться по дороге, состоящей из одних луж и ухабов.

— Не знаю, сколько уже — минут двадцать, может, полчаса, — ответил Питер на наш незаданный вопрос. — Надеюсь, успеем.

Я отчаянно грызла ногти, нисколько не заботясь о том, насколько некрасиво это выглядит. Питер нервно барабанил пальцами по рулю. Джонсон без конца шмыгал носом и покашливал. Вите передалось наше напряжение — и он вдруг заорал, да так, что у меня уши заложило. Не помогли ни грудь, ни игрушки, ни песенки.

— Сумасшедший дом, — пробормотал Питер, и я полностью была с ним согласна.

Мы проскочили развилку, и наконец впереди показался мост, а за ним елочки, уже засохшие, одна и вторая.

— Ну же!!! — застонала я, и вдруг меня словно по затылку огрело.

— Питер, пожалуйста, одну минуту, — попросила я. — Притормози.

Вытащив телефон, я хотела набрать смс, но подумала, что один раз я уже сделала такую глупость — если не сказать, подлость.

Федька ответил после первого же гудка.

— Федь, прости, — сказала я. — Но…

— Ты не вернешься? — с полуслова понял он.

— Да. Ты очень хороший человек, и я тебе очень благодарна…

— Не надо, Света, — тихо сказал он. — Мы попробовали, и у нас не получилось. Я понял сразу, но ждал, когда это скажешь ты. Не знаю, что ты собираешься делать, но желаю тебе удачи.

— Спасибо, Федя. Не сердись на меня, пожалуйста.

— Я не сержусь. Ты на самом деле не вернешься? Или не вернешься ко мне?

— Совсем не вернусь.

— Что делать с твоими вещами, с квартирой?

— Не знаю, Федь, мне все равно. Все, мне пора, прощай.

Я с трудом проглотила ком в горле, и Питер рванул с места.

Вот мы поравнялись с первой елкой, еще несколько метров — и вдруг вторая растаяла в воздухе. Питер затормозил, я ударилась коленом, и тут словно плотину прорвало. Я рыдала и ругалась, смеялась и снова ругалась.

— Эс, — укоризненно сказал Джонсон. — Я ничего не понимаю, но подозреваю, что ты говоришь такие русские слова, которые не следует слушать мальчику.

— Пусть говорит, Джонсон, — устало вздохнул Питер. — Кажется, все позади. Главное — чтобы не оказалось, что мистер Каттнер уже успел на ком-нибудь жениться.

Я стукнула его кулаком по плечу и снова заплакала, а Витя за компанию начал орать еще громче, чем раньше.

Съехав в поле, Питер проехал метров двести, с запасом, и снова вернулся на дорогу, сделав широкую дугу

— Елок нет, — сказал он, посмотрев в зеркало, и запел фальшиво: — When Piter and Johnson comes marching home[11]…

— Hurrah! Hurrah! — подхватили мы с Джонсоном, и Витя заинтересованно замолчал, прислушиваясь.

В самом новом мире дождя не было и в помине. Солнце сияло так, что слепило глаза. Трава в поле густо зеленела — как и деревья в лесу.

— Похоже, здесь еще лето, — сказал Джонсон и приоткрыл окно, откуда потянуло разогретым воздухом. — Очень надеюсь, милорд, что вы не ошиблись и что это следующее. 2018-го.

Он включил радио, на панели высветилось время и дата: 14.15 20.07.2018.

— Значит, в этой паре миров разница почти девять месяцев, — подсчитала я. — Вы с Джонсоном вернулись где-то на месяц назад, а у меня девять месяцев жизни пропало.

— Ты вообще здесь умерла, Света, — возразил Питер, — так что нечего жаловаться. И что мы будем делать с ожившим мертвецом — большой вопрос. Надо ведь будет тебя как-то легализовать.

— А вам надо будет объяснять, где вы болтались те же самые девять месяцев, — огрызнулась я.

— А мы уже все придумали. Нас похитила Хлоя. Напала, усыпила и увезла. И держала в каком-то подвале.

— И у нее был сообщник, — подхватил Джонсон. — В маске. Он нас кормил. А потом завязал глаза, куда-то отвез и отпустил.

— Ага, и там совершенно случайно оказалась ваша машина, — скептически хмыкнула я. — И станок тебе бритвенный в подвал приносили, да? Питер-то с щетиной, а ты чисто выбрит. Про Хлою неплохо, но надо бы еще над версией поработать.

Что-то огромное, ярко-синее, переливающееся всеми цветами радуги мелькнуло впереди, и Питер резко затормозил. Прямо перед машиной на дорогу опустился Джереми, держа в пасти стеклянную банку из-под кофе, которую мы закопали в другом мире.

Когда мы вышли из машины, дракон сложил крылья, медленно приблизился к Питеру и положил банку на землю, затем поднял голову, глядя ему прямо в глаза. Это был такой же безмолвный разговор, какой мы наблюдал во дворе у Локхидов, правда, Питер на этот раз был другой. Спустя несколько минут он поднял банку, вытряхнул из нее кольца и протянул на ладони Джереми, который осторожно взял их в пасть. Потом Питер обнял дракона за шею.

Бросив прощальный взгляд на нас с Джонсоном, Джереми взлетел, и вскоре синяя точка растаяла в темнеющем небе.

— Анахита говорила, что кольцам больше не нужны хранительницы, — вспомнила я. — Но как он попал сюда, в этот мир?

— Видимо, он может, — пожал плечами Питер. — Ведь это не простой дракон. Теперь хранить кольца будет он. Там, где они будут в безопасности.

— Значит, теперь миры больше никак не соприкасаются? — спросил Джонсон.

— Да, никак. И Локхидам, которые здесь, придется остаться у нас навсегда. Лора не ошиблась, это действительно был fin de siècle.

Не доезжая до шоссе, мы остановились, чтобы переодеться в летнее и подумать. Да, мы сделали то, что казалось невозможным. Но теперь на первый план выходили чисто практические проблемы. И среди них две самые главные.

О том, что я умерла, должны были знать все. Слуги в замке, родственники и друзья Тони. И вдруг я появлюсь — да еще и с ребенком. А что при этом испытает Люська? Я не была уверена, что Тони рассказал ей обо всем, что с нами произошло. Что в другом мире я жива. Или все-таки рассказал?

Ну и версию о похищении тоже надо было доработать. В конце концов мы решили, что мифический сообщник мог вывезти Питера и Джонсона на их же машине. И бросить на проселке. Ну а дальше Хлоя пусть доказывает, что к этому она не причастна. Пришлось обсудить еще некоторые детали: показания Питера и Джонсона должны были быть сходными, но ни в коем случае не абсолютно одинаковыми.

Если с этим мы разобрались, то вопрос, что делать со мной, оставался открытым. Джонсон предложил посадить нас с Витей в Стэмфорде на такси и отправить в Скайхилл, а самим пойти в полицию, но этот вариант мы с Питером забраковали.

— А что, если тебе сделать другую прическу, покраситься в блондинку или брюнетку и выдать себя за сестру Светы? — сказал он, старательно пачкая грязью джинсы, чтобы стать более похожим на узника, который провел в подвале девять месяцев.

— С ума сошел? — возмутилась я. — Что за ересь?

— Ну а что? — поддержал Питера Джонсон. — Если хорошо подумать, что-то в этом есть. Эс, не обижайся, но ты немного поправилась. Хотя тебе это идет. Если сделать другую прическу, макияж, может быть, цветные линзы и очки без диоптрий, никому и в голову не придет, что это ты. Ну сама подумай, ты же умерла. А если леди Люси дружила с тобой, почему она не могла дружить и с твоей сестрой?

— К тому же у тебя еще и ребенок. Ну а Люси и Тони мы все объясним. Может быть, тебе лучше пока остаться с Витей в Стэмфорде. Снимем тебе номер в гостинице…

— Еще чего! — отрезала я. — Хорошо, я согласна изображать из себя, допустим, Маргариту Захоржевскую. Согласна подстричься, покраситься, даже на линзы и очки согласна. Но торчать в гостинице точно не буду. В Скайхилл поедем вместе.

— Послушай, Света, как ты себе это представляешь? Даже если вдруг каким-то чудом мы успеем улизнуть из полицейского участка, пока о нас не пронюхают газетчики, как мы сможем привезти тебя в Скайхилл? И что скажем? Что случайно с тобой встретились, когда ты уже ехала к Люси?

— А вот тут как раз пройдет первый вариант с такси. Пока вы будете там разбираться, я предупрежу Люси. И никаких случайностей.

— Ну хорошо, — сдался Питер. — Давай сделаем так. Приезжаем в Стэмфорд, останавливаемся где-нибудь в глухом месте. Мы побудем с Витей, а ты пойдешь в парикмахерскую, потом купишь линзы и очки. Я знаю один магазинчик, там продают такие штуки для всяких маскарадов и косплеев. Потом садишься в такси и едешь в Скайхилл. А мы — в полицию.

Так мы и сделали. Когда через полтора часа я вернулась, Витя, увидев меня, скривился и заревел. Питер присвистнул, а Джонсон крякнул, как селезень.

— Мисс Маргарет, у меня нет слов, — сказал он. — Эс мне, конечно, нравилась больше, но вы тоже хороши. И уж точно не похожи на свою старшую сестру. Думаю, никто не осудит мистера Каттнера, если он вдруг влюбится в свою свояченицу. Это раньше такие браки были запрещены, а теперь никому дела нет.

Насчет старшей сестры Джонсон не слукавил. Кудрявой, коротко стриженой блондинкой я действительно выглядела заметно моложе. А карие линзы, узкие очки-хамелеоны и яркий макияж окончательно меня преобразили. В довершение образа я купила свободный летний комбинезон, босоножки на каблуках и крупную звенящую бижутерию, которая очень заинтересовала Витю — настолько, что он даже перестал плакать.

Уже сидя в такси, я вдруг подумала, что Люськи может в Скайхилле и не быть. Мало ли — могла уехать в Лондон. Или к сестре в Голландию. Или к тетке в Швецию. Или еще куда-нибудь. Достав телефон, я набрала номер коммутатора. Как мы уже выяснили, телефоны и симки другого мира здесь прекрасно работали — изменения еще только начинали накапливаться. По набранному номеру должен был ответить кто-то из персонала или сама Люська. Гудки шли один за другим, наконец в трубке щелкнуло.

— Скайхилл, — узнала я Люськин голос. — Алло?

Я нажала на кнопку отбоя. Она в замке, а дальше уже разберемся на месте. Однако я забыла о привратнике у ворот. Конечно, можно было подъехать к боковой калитке, как мы это сделали с Тони после первого свидания. Но тащиться через сад с Витей и тяжелой сумкой мне совсем не улыбалось. Большую часть вещей я оставила в другом Скайхилле, но самого необходимого все равно набралось прилично.

Когда таксист посигналил у ворот, из сторожки выглянул привратник.

— Я подруга леди Скайворт, Маргарита Захоржевская, — сказала я, высунувшись из окна.

— Мне не говорили о вас, мадам, — привратник приложил ко лбу два пальца. — Прошу прощения, но мне надо позвонить.

Через несколько минут он вышел из сторожки со словами:

— Леди Скайворт ожидает вас, мадам.

Створки ворот разъехались, и такси покатило по аллее. Люська и лакей Томми ждали на крыльце.

— Ритка! — заорала она, когда я вышла из машины. — Ну наконец-то! Отнесите вещи наверх, — повернулась она к лакею.

Из холла выкатились Фокси и Пикси и заскакали вокруг меня с истерическим лаем.

— Захоржевская, япона мать! На кого ты похожа! На очкастую овцу! — Люська обняла меня и чмокнула в лоб Витю. — Но я сразу поняла, что это ты. Господи… как же мы тебя ждали, ты не представляешь.

— Ты все знаешь? Он рассказал?

— Конечно. Свет, а… Питер? Вы не встретились? Там?

— Они в Стэмфорде. С Джонсоном. В полиции. Сейчас я тебе все расскажу.

Мы вошли в холл, сели в одно кресло. Витю я опустила на ковер, и его сразу взяли в оборот корги — обнюхивая и облизывая, к его огромному удовольствию. Конечно, рассказать все у меня не получилось бы даже при большом желании, разве что в общих чертах. Да Люська и не ждала от меня этого. Узнав, что с Питером все в порядке, она сказала:

— Ладно, все остальное потом. Иди к нему.

— Он здесь? — я не поверила своим ушам.

— Здесь, здесь, — засмеялась Люська. — Снова у меня управляющим. Живет во вдовьем доме. С Мэгги.

— А графиня? — испугалась я.

— В Стэмфорде. Замужем. За Фицем.

— Как, и здесь тоже?!

— Вот такие у нас чудеса. Светка, все потом. Беги. Хочешь, я тебя отвезу?

— Нет, я сама.

Подхватив Витю, я вышла из дома и почти побежала к калитке. Побежала бы на самом деле, если бы не высокие каблуки. И не слоненок на руках. Конечно, можно было оставить его Люське, но… нет. Тони должен был его увидеть. Прямо сейчас.

Я шла и думала о том, что петля времени снова замкнулась. Только теперь без всякой магии и волшебных колец. Я шла к Тони — волнуясь, как будто в первый раз. Только теперь у меня на руках, обнимая за шею, сидел наш сын. А в каменном доме с башенкой спала наша дочь. Это было невозможно, мы шли к другу через пространство и время, через жизнь и смерть, и вот теперь до встречи оставались считанные минуты, и я уже просто не могла больше ждать…

Дорогу освещали редкие фонари, и я лишь краем глаза заметила темный силуэт, промелькнувший в тени деревьев. Может быть, кто-то из слуг возвращался в замок из деревни.

Наконец впереди показался вдовий дом. Я вспомнила, как приходила к графине Агнес поболтать, посплетничать, помочь в саду. Надо же, здесь она тоже вышла замуж за доктора! Хотя почему бы, собственно, и нет? Наверно, их роман начался еще до того, как мир раздвоился.

В окнах и на веранде горел свет. Я подошла к калитке и нажала кнопку звонка. Шаги — на крыльце, по дорожке. Темный силуэт за оградой, оплетенной ползучим кустарником. Лязгнула, открываясь, калитка.

— Уберешься ты отсюда или нет, черт бы тебя побрал! — услышала я голос, который снился мне ночами…

Я стояла и смотрела на него, не в силах выжать из себя ни единого слова. Сначала на лице Тони было раздражение, нет, самая настоящая ярость. Потом она сменилась недоумением. Потом…

— Света… — прошептал он. — Боже мой…

Он стоял на коленях, прямо в дорожной пыли, обнимал мои ноги и плакал. Я гладила его волосы и тоже плакала. Витя тихонько скулил за компанию. Неизвестно, сколько продолжалась бы эта вселенская драма, если бы не раздался удар грома и мне на лицо не упала крупная капля.

— Наконец-то гроза, — сказал Тони, поднимаясь. — Пойдем в дом.

Закрыв калитку, он взял у меня Витю и пошел по дорожке впереди, то и дело оглядываясь, как будто я могла снова исчезнуть. Как только мы поднялись на веранду, сверкнула молния, и вслед за раскатом грома стеной обрушился ливень.

В гостиной Тони поцеловал Витю и посадил его на диван, а я тем временем заметила на столике бутылку вина и два бокала, один — с ярким ободком помады. На светлой обивке кресла виднелось влажное бордовое пятно. Тут же я вспомнила темный силуэт на дороге и то, как мило встретил меня Тони.

— У тебя был гость? — спросила я, мысленно благодаря англичан за то, что в их языке можно легко избегать обозначения рода.

— Гостья, — уточнил Тони, глядя мне в глаза. — Эшли О’Киф.

— Что?! — я не поверила своим ушам.

— Люси взяла ее вместо Джонсона. Кстати, Питер и Джонсон?..

— Завтра утром будут здесь. Так что там?..

— Пришла меня шантажировать. Или будь моим, прекрасный принц, или леди узнает, что ты воруешь.

— Ты… что?

— На самом деле ворует она сама, и Люси об этом знает. Но Эшли не знает, что Люси знает, — Тони усмехнулся, притянул меня к себе и крепко обнял. — Света, о чем мы говорим? Разве это имеет какое-то значение сейчас? Когда мы наконец вместе. В этой жизни, не после смерти, как это должно было быть.

Он снял с меня очки, нежно коснулся пальцами лица.

— Это чтобы не узнали?

— Да. Я теперь Светина младшая сестра. Маргарита.

— Маргарита? — улыбнулся Тони. — Маргарет…

— Я ужасно выгляжу?

— Ну… После того как я видел тебя в теле настоящей Маргарет Даннер, а потом еще и в теле Мартина — это такая ерунда. А так ты похожа на Венди Тейлор. Это наш бухгалтер. Она вполне милая.

Я уткнулась носом в его плечо и расхохоталась.

— В том мире Питер тоже взял ее бухгалтером. И у Джонсона с ней, похоже, начался роман. А Джонсон, который отсюда, приуныл, потому что ему она тоже понравилась. Хотя он ее и видел только издали.

— Каждому мистеру Джонсону — по миссис Тейлор, — кивнул Тони. — Здешняя вполне свободна, так что у него есть шанс.

— Главное — чтобы не каждому мистеру Каттнеру по миссис О’Киф, — поддела я.

— Тише, Света, Мэгги проснется, — смущенно сказал он.

Я осторожно вывернулась из его рук и вышла в холл. Дверь в комнату, где раньше жила прислуга, была открыта. Рассеянный свет ночника падал на кроватку, в которой спала темноволосая девочка. Я стояла рядом и любовалась ею. Так хотелось взять ее на руки, поцеловать, вдохнуть сладкий детский запах. Теперь у меня будет время. Теперь мы будем вместе. Все четверо…

Тони подошел ко мне с Витей на руках.

— Он тоже засыпает, — шепнул он. — Палец сосет, и глазки закрываются. Надо бы его уложить.

— Надо его переодеть, — так же тихо ответила я. — Так торопилась, что ничего не взяла. Может, отнесу его Люси и вернусь?

— С ума сошла? — испугался Тони. — Ты думаешь, я тебя теперь отпущу? Уложим их вместе. Наши подгузники, конечно, велики будут, и вообще для девочек, но на одну ночь уж как-нибудь. Я все сделаю, не волнуйся.

Я сидела на полу и смотрела, как ловко он управляется с малышом. Все внутри дрожало от нетерпения, меня заливали горячие, терпкие волны желания — такого сильного, какого, как мне казалось, мне уже никогда не испытать. Но я понимала, что так, как раньше, когда были только мы одни, уже не будет. Теперь всегда будем мы — и наши дети. И в этом не было досады, просто осознание: теперь так, и это прекрасно.

Все, что было раньше, все, что еще только будет… Это наше общее. Это — мой мужчина, я — его женщина. Мы — две половины одного целого. Мы будем раздражать друг друга, бесить до визга, будем ссориться и орать друг на друга. Наверняка будут такие моменты, когда нам покажется, что мы ненавидим друг друга и что лучше бы нам было никогда не встречаться. Но это все пена дней. А на самом деле мы два дерева, которые растут из одного корня и переплелись ветвями так, что срубить можно только оба сразу. Мы — как два сиамских близнеца, у которых одно сердце на двоих…

Осторожно подвинув Мэгги, Тони уложил Витю рядом с ней и накрыл обоих одеялом. Витя для порядка пару раз хныкнул, выронил изо рта палец и уснул. Мэгги вздохнула во сне и обняла его ручкой. Мы посмотрели друг на друга — долгим взглядом, в котором было так много всего. Я вспомнила, как смотрела в его глаза в наш первый вечер и видела в них отблеск дальнего космоса…

— Я люблю тебя, — прошептал Тони.

— И я тебя люблю, — ответила я.

Этот поцелуй был таким же долгим, как и тот — между светом и тьмой. Но теперь помимо ощущения того, что я вернулась в тихую гавань, ощущения того, что паззл наконец сошелся полностью, в нем было то самое дикое, безумное желание, которым Отражение тянуло друг к другу Маргарет и Мартина. То желание, которые мы с Тони хотели испытать в настоящем, но нам мешало нечто темное, забытое. То, чего больше не было. Больше между нами не было ничего и никого.

Он подхватил меня на руки, прижал к себе, целуя волосы, шею, грудь. Реальность начала осыпаться, пропадать. Каким-то магическим образом мы оказались в спальне, избавились от одежды. Не было меня, не было его — мы стали волшебным, совершенным существом, каждой линией тела, каждым движением дополняя друг друга. Мы соединялись и перетекали друг в друга ощущениями тел, чувствами и мыслями.

Сладкие мучительные судороги пробегали по нашим телам, сливаясь и превращаясь в мощную волну наслаждения. Мне казалось, что я слышу ту самую общую ноту наших сущностей, о которой говорила Анахита. Этот неземной звук был похож на ее сияющий, отливающий шелком голос, он летел вдаль и вплетался в симфонию мироздания.

А потом мои чувства перешли за какую-то грань, туда, где мне еще не доводилось бывать. Мое тело исчезло — как в Отражении, когда сестра Констанс избавила меня от него. Это была эйфория первых мгновений бестелесности, когда нет никаких границ, а все чувственные ощущения обостряются неизмеримо. Все мое существо превратилось в безграничный восторг. Я летела сквозь вселенную, купаясь в сиянии света — лазури и золота, радужных переливов, похожих на крылья дракона. Туда, где, насколько хватало взгляда, разливалось живое пламя — пламя первых мгновений Творения. И когда я стала его частью, перед глазами особенно яркой вспышкой промелькнул знак бесконечности…

— Красиво… — Тони коснулся губами гирлянды из лилий на моем животе, нашел под лепестками шрам, осторожно провел по нему кончиком языка. — Но можно было его и не прятать. Это как медаль… нет, как орден.

Я лежала молча, закрыв глаза и улыбаясь. Все вокруг плыло. Я все еще была там — «среди миров, в сиянии светил», но мы уже снова стали двумя разными существами. Каждый со своим телом, со своими мыслями и чувствами. И все же нас связывали незримые нити, такие прочные — я знала это! — что их никому не было под силу разорвать.

— Уже почти утро, — сказала я. — Светло. И птицы поют. А такое чувство, что прошло несколько минут. Пусть это продлится еще хоть немного. Только ты и я. Как будто мы одни во всем мире. Скоро проснутся Витя, Мэгги, и начнется день. Заботы. Проблемы. Очень большие проблемы, Тони. Я даже не представляю, как мы со всем этим справимся. Меня не существует в этом мире. Легально не существует. И чтобы быть вместе…

Он прервал меня долгим поцелуем — тем спокойным поцелуем утоленной страсти, в котором, тем не менее, чутко дремлет новое желание.

— Любимая моя… — он медленно провел рукой по моему телу и задержался на бедре, тяжело и горячо. — Мы умерли и воскресли. Между нами было время и пространство. Не говоря уже о таких мелочах, как непонимание, обиды, злость, ревность. Мы не должны были снова встретиться в этой жизни, и все-таки мы вместе. Неужели не найдется выход? Это было бы просто смешно, согласись? Мы обязательно что-то придумаем. Ты мне веришь?

В наши ласки, которые из ленивых и пресыщенных стали снова превращаться в жадные, голодные, вплелось двухголосое хныканье детей, проснувшихся и обнаруживших рядом незнакомое существо.

Начинался новый день. Наша новая жизнь…

Конец