Змейские чары

Послесловие

Дорогой читатель!

Эта книга основана на румынской мифологии, а еще на сказках, легендах, преданиях, но хочу предупредить, что изучать по ней и то, и другое, и третье все же не следует, поскольку исходный материал изрядно разбавлен как элементами, заимствованными из соседних с Румынией регионов, так и моими выдумками. Получившийся в итоге фэнтезийный мир — в немалой степени авторский, хоть и с существенными мифологическими и фольклорными корнями.

Попробуем в нем немного разобраться и, возможно, найти ответы на кое-какие вопросы.

В поздней румынской мифологии существует предание о Школе Балаура, или Дьявола, которую также называют Школой соломонаров. Она находится под землей, и обучающиеся в ней юноши читают волшебные книги, постигая множество премудростей, изучая языки всех живых существ. Чтобы покинуть Школу и вернуться в мир людей, ученики должны пройти некое испытание; проваливший его (или, по другой версии, избранный Балауром согласно каким-то критериям, ведомым ему одному) остается в Школе навеки. Те же, кому посчастливилось освободиться, всю жизнь проводят в бедности, странствиях и служении людям, которое иной раз обретает загадочные формы, поскольку добро в нем трудно отличить от зла.

Магия соломонаров — в основном погодная, направленная на защиту полей от града (а если соломонара кто-то обидел — на его призыв). Они умеют подчинять себе драконов, обитающих под землей, в воде и воздухе, и для того, чтобы справляться с подобными чудищами, часто носят с собой волшебную узду. А еще в суме колдуна, как правило, имеется книга с заклинаниями: есть даже несколько историй о том, как чрезмерно любопытный попутчик, сунув нос в эту самую книгу, пока соломонар отвлекся или задремал, сам ненароком призывал балаура, на котором они потом вдвоем улетали в далекие южные края.

Само слово «соломонар» некоторые исследователи румынской мифологии связывают с именем царя Соломона, который слыл великим магом. Но следует отметить, что первое документальное упоминание этого слова относится к началу XIX века, тогда как сам миф явно старше и отследить его происхождение с полной уверенностью, судя по всему, невозможно. Иногда предшественниками соломонаров называют капнобатов, упомянутых Страбоном, и тем самым пытаются сделать миф исконно фракийским или гето-дакийским. Однако аналогичные персонажи действуют под другими именами на всем славянском пространстве: волхвы-облакогонители Древней Руси, польские планетники, украинские хмарники, сербские здухачи и аловиты, словенские кресники и многие другие. Строго говоря, даже в самой Румынии у соломонара имеется немало синонимичных, более древних региональных именований: вылхаш, згрэбунцаш, гриндинар, пьетрар, гецар… Так уж сложилось, что ни одно из них не стало универсальным и не вошло в целый «букет» однокоренных слов, среди которых глагол a solomoni (колдовать, ворожить, чародействовать) и существительное solomonărie (соответственно, колдовство, ворожба, чародейство).

Однако это далеко не конец истории про подземную школу чародейства и волшебства. Если рассмотреть миф в более широком восточноевропейском контексте, захватив по меньшей мере Хорватию и Венгрию, то можно обнаружить, что погодное колдовство и впрямь известно с незапамятных времен, а вот про более-менее систематическое и групповое (!) обучение ему стали рассказывать в период Средневековья. Осторожно предположим, что это связано с распространением в Европе университетского образования и появлением странствующих студентов, нищих и вечно голодных, но весьма умных и не стеснявшихся пользоваться своими знаниями, чтобы впечатлить или напугать простых крестьян. Вероятно, как-то так фигура сельского колдуна, знатока погодной магии, и превратилась в черного школяра, которого в Хорватии и Словении, например, стали называть «грабанцияш дияк». Первое слово, по одной из версий, произошло от заимствованного из итальянского и сильно искаженного gramanzia («колдовство»).

И вот здесь я признаюсь: в определенный момент работы над «Змейскими чарами» стало понятно, что традиционный румынский соломонар в задуманную историю не укладывается, в отличие от южнославянского и венгерского школяра. Не тот образ, не тот вид — все не то! Согласно румынским преданиям, соломонар выглядит жутковато: в частности, у него безумные, выпученные глаза и жесткие волосы, похожие на свиную щетину. Я позволила себе отступить от мифологии, для начала заменив термин выдуманным и оттолкнувшись от упомянутого выше слова gramanzia; его отчетливое сходство с «грамматикой» в сочетании с книгой, которая неизменно входит в число скудных пожитков любого соломонара, и привели в конце концов к тому, что герой этой истории стал чернокнижником… скажем так, в буквальном смысле. И еще немного чужеземцем по отношению к большинству персонажей, что подчеркивают его (условно) венгерские имя и фамилия.

Что касается Дракайны, мне сперва показалось интересной задачкой просто взять и поменять пол «директору» Школы, но, работая с мифами и архетипами, не стоит удивляться их своеволию: образ стремительно оброс деталями, позволяющими сравнить эту грозную даму с другими, внушающими не меньший трепет. Это, разумеется, Геката, Эрешкигаль, Хель и иже с ними (не забудем также про Тиамат). Само по себе слово «дракайна» древнегреческое (δράκαινα) и означает дракона женского рода, драконицу — но звучит, согласитесь, куда величественнее. И если уж говорить о румынских мифах, легендах, преданиях, то в многочисленных сказках про змеев очень часто фигурирует змеоайка — змеева мать, чьи сила, власть и чародейские способности всегда превосходят сыновьи, вместе взятые. Именно она в таких историях выступает в качестве финального босса, с которым предстоит сразиться витязю Фэт-Фрумосу (чье имя в «Змейских сказках» превратилось в нарицательное, поскольку, согласно одной из интерпретаций, его смысл близок к русскому сказочному «доброму молодцу»).

И раз уж речь зашла о змеях…

По-румынски «змея» в самом обычном серпентологическом понимании — это șarpe (шарпе), а вот zmeu (змеу) — славянское заимствование, обозначающее вовсе не змею мужского пола, но фольклорного персонажа, у которого, строго говоря, может и не быть змеиных черт.

Змей — антропоморфный обитатель Потустороннего (подземного) мира, иногда великанского роста, неизменно наделенный сверхъестественными способностями, в числе которых недюжинная сила, чародейский дар, понимание языков зверей и птиц, владение множеством волшебных предметов. В человеческом облике змеев иногда описывают как поразительных красавцев, перед которыми обычные девушки не в силах устоять; слово zmeu в румынском в фигуральном смысле может использоваться как эпитет, подчеркивающий немыслимую доблесть воина в бою; «сражаться как змей» означает проявить потрясающую храбрость. А еще zmeu — это красивый конь с буйным, непокорным нравом.

Самый ходовой, типичный сюжет румынской сказки с участием змея заключается в том, что он крадет некую девушку, будь то царевна или прекрасная фея-зына, и уносит в свое подземное царство, куда следом отправляется главный герой, добровольный или невольный спаситель «девы в беде». Детали различаются: змеев может быть, например, трое; у них появляется упомянутая выше матушка, а также время от времени сестры-змеоайки. Бывают необычные змеи: например, в одной из сказок, которая начинается в точности как всем известная история про Гензеля и Гретель, брат с сестрой случайно попадают в лесной дом змея — то есть он их не крадет и даже не заманивает! — и по прошествии нескольких лет сестра и змей понимают, что полюбили друг друга, вследствие чего решают избавиться от брата (нетрудно догадаться, что для них эта полная драматизма история закончится плохо). А в другой сказке, где главная роль отведена царевне, переодетой в мужчину, змей и вовсе не делает ничего плохого: он вместе с матушкой всего лишь пытается понять, какого пола на самом деле этот загадочный чужестранец…

Балаур, в отличие от змея, — просто дракон, как с одной головой, так и с тремя, семью, девятью или даже двадцатью с лишним. Он не превращается в человека, хотя может быть разумным и очень хитрым; в любом случае он не менее грозный противник, чем змей, пусть даже благодаря одной лишь физической силе. Нередко балауры и змеи появляются в одних и тех же сказках, причем первые могут быть в услужении у вторых или в родстве с ними. Но надо заметить, что фольклорная терминология не отличается единообразием, поэтому в отдельно взятых текстах под словом «балаур» подразумевается змей; и наоборот. Еще следует учитывать сложную — и свойственную не только румынской, но и европейской культуре в целом — взаимосвязь между «драконом» и «дьяволом», благодаря которой, как уже было сказано, подземная колдовская школа звалась в том числе Школой Балаура.

В румынском языке есть выражение povești cu zmei, которое буквально переводится «сказки про змеев» и может означать именно это — волшебные сказки с участием змеев, то есть с немалой долей колдовства, приключений и сражений со злом во имя любви. В более ироничном контексте «сказки про змеев» — эквивалент устойчивого выражения «сказки Венского леса»; иными словами, то, во что невозможно поверить.

В румынской народной мифологии стригой или стригойка в зависимости от контекста может иметь свойства, которые мы склонны приписывать колдунам, оборотням (особенно ликантропам), вампирам и упырям.

Прежде всего, стригой может быть мертвым или живым. Мертвый близок к традиционному славянскому упырю или вурдалаку: это неупокоенный мертвец, который по ночам выбирается из могилы в буквальном смысле или посылает наверх свою темную душу и причиняет серьезный вред, прежде всего живым родственникам, а позже — и всему селу. Возникают мертвые стригои в силу разных причин: таковым мог стать умерший, чей труп был осквернен домашним животным; человек, зачатый или родившийся в неудачное время; тот, чья внешность имела характерные особенности, выделявшие бедолагу из толпы, — слишком худой, чересчур высокий, рыжий, альбинос, обладатель какого-нибудь атавизма. Рождение в амниотическом пузыре (в «рубашке») могло стать как поводом для прискорбной судьбы при жизни или после смерти, так и объяснением поразительной удачливости и предполагаемых сверхъестественных способностей.

Перечисленные признаки — помимо осквернения трупа — могли привести и к превращению в живого стригоя. Живой стригой — это колдун, нередко двоедушник, склонный воровать жизненную силу у людей и животных, урожайность у полей, медоносность у пчел и так далее. Как правило, стригои в преданиях злые, хотя встречаются отдельные сюжеты, в которых они ведут себя подобно кельтским фейри: не вредят, если их не трогают, и могут даже вознаградить за помощь. Еще одно интересное сходство с фейри, особенно принадлежащими к Неблагому двору, заключается в том, что живые стригои могут подменить обычного новорожденного на своего маленького стригойчика.

Приколич — стригой, который превращается в волка.

Вырколак — также ликантроп, но более демонический.

В сотворении мира, согласно румынскому мифу, принимали участие два божества: благой Фыртат и его антипод Нефыртат (в буквальном смысле эти имена означают «побратим» и «недруг»). Миф со всеми своими вариациями относится к типу «ныряльщик за землей», который встречается и у других народов. В самом кратком изложении его содержание таково: до начала времен не было ничего, кроме бескрайнего океана, на поверхности которого обретались Фыртат и Нефыртат. Первый решил сотворить землю и послал второго на дно. Однако у Нефыртата возникло желание присвоить себе добытые крупицы, вследствие чего они несколько раз просачивались у него сквозь пальцы, и лишь когда он смирился со своей ролью, удалось доставить Фыртату буквально несколько песчинок под ногтями. Светлому демиургу этого хватило, чтобы сотворить крошечный остров, на котором оба легли спать; согласно второй части мифа, по-прежнему разозленный «ныряльщик» решил скинуть уснувшего собрата в воду, однако в какую бы сторону он его ни тащил за ногу, это приводило лишь к разрастанию первозданной земли, и в конце концов она стала такой огромной, что места хватило всем. Иными словами, румынский миф о сотворении земной тверди — дуалистический, подразумевающий неразрывную связь добра и зла.

В некоторых вариантах истории вместо Фыртата и Нефыртата фигурируют Бог и Дьявол (впрочем, даже без учета имен роли вполне очевидны). Есть немало других преданий и легенд, главными или как минимум важными героями которых выступают они же, а еще — Богоматерь, святой Петр, святой Георгий и другие святые; разумеется, ангелы и бесы удостоились отдельных многочисленных и разнообразных сюжетов. Апокрифический элемент в румынской народной мифологии и определенной части фольклора очень силен, поэтому в «Змейских чарах» он также присутствует.

Перечислить все, что как-то повлияло на «Змейские чары» в процессе написания, будет непросто, потому что в той или иной степени в этот список войдут источники, к которым я обращалась, пока работала над тремя книгами по мифологии — «Румынские мифы. От вырколаков и фараонок до Мумы Пэдурий и Дракулы», «Мифы воды. От кракена и “Летучего голландца” до реки Стикс и Атлантиды» и «Балканские мифы. От Волчьего пастыря и Златорога до Змея-Деспота и рыбы-миродержца».

Но кое-что упомянуть все-таки не помешает:

• Рамочная история «Змейских чар», помимо мифа о Школе Балаура и соломонарах, основана на сказке «Двенадцать дочерей царя и заколдованный дворец» — румынской версии широко распространенного сюжета (другие его названия — «Стоптанные башмачки», «Ночные пляски», «Двенадцать танцующих принцесс»). Главный герой этой истории — садовник во дворце царя, который с помощью зыны-советчицы берется узнать, что происходит с царевнами по ночам. Он попадает вместе с ними в подземный мир, полный удивительных чудес, узнает, что каждую ночь девушки развлекаются в подземном дворце. В конце концов смелый садовник и младшая дочь царя становятся мужем и женой. Сказка записана фольклористом Петре Испиреску в 1868 году.

• «Змеиный источник» большей частью опирается на сказку «Мэр и Пэр», чьи герои — волшебные близнецы, повторяющие один и тот же путь. Царевич Мэр оказывается отважным и сильным, преодолевает все испытания, но встреча с матерью змеев становится для него фатальной, потому что незадолго до нее он пропускает разговор с волшебной помощницей — Святой Думиникой (персонификацией воскресенья) — и не получает важных инструкций относительно того, как надо вести себя с этим опаснейшим врагом. Однако его волшебный брат Пэр, проявив сострадание к старушке, выполняет за Мэра «работу над ошибками», и все заканчивается хорошо. Эпизод с двумя колесами основан на аналогичном моменте из сказки «Иния-Диния и дитя судьбы», где герою пришлось выступить судьей в споре между двумя сверхъестественными существами, не сумевшими поделить ребенка. «Мэр и Пэр» — сказка из сборника, собранного фольклористом Ионом Поп-Ретеганулом в 1888 году, а «Инию-Динию…» записал и опубликовал в 1927 году фольклорист Александру Василиу.

• «Как стрела в полете» — очень вольная переделка сказки «Богатырь Прысля и золотые яблоки», которая находится в явном родстве с русской сказкой «Иван-царевич и Серый волк». Монастырь Калу-Гастру — из ранее упомянутой сказки «Иния-Диния и дитя судьбы». Сказку про Прыслю также записал (со слов отца) Петре Испиреску.

• Сюжет фрагмента под названием «Свет мой, зеркальце» вырос, с одной стороны, из эпизода сказки «Отважный Джордже» (только вот главный герой в этом самом эпизоде со скорпией обошелся иначе), с другой — из эпизода сказки «Витязь, рожденный с книгой в руке». Обе сказки вновь записаны Петре Испиреску (который в целом один из самых известных румынских собирателей сказок).

• «То, чего не может быть» опирается на средневековую легенду, в которой похожее чудо на пиру сотворил придворный астролог императора Священной Римской империи Фридриха II Майкл Скот.

• «О любви безмерной» напрямую ни на что не опирается, но вторит средневековым европейским легендам о знаменитых магах, в числе которых Майкл Скот, Вергилий, Мерлин и доктор Фауст.

• «Какое ты чудовище» также напрямую ни на что не опирается в сюжетном смысле, однако использованные в этой части список имен и заговор против демона Самки — подлинные и взяты из первого тома «Румынской мифологии» фольклориста Тудора Памфиле (1916).

Что ж, тем читателям, которые (как некоторые мои знакомые, да и я сама временами) любят начинать с послесловия, желаю приятного чтения, а тех, кто придерживается традиционной последовательности, благодарю за то, что вы уделили время и внимание моей книге, — надеюсь, она вам понравилась.