Змейские чары

То, чего не может быть

Князь Драгомир Резвянский праздновал победу в войне с соседним княжеством, Ходоницей. Радослав из Ходоницы не уберег шаткий мир, над которым старательно трудился его отец, а до того — дядя; задумав расширить владения, он заслал войско в вольный городок Славин, расположенный на перекрестке торговых путей, и приказал взимать с купцов пошлины так, будто они проезжали через его княжество, начинавшееся поодаль — за поросшей густым лесом горой. Драгомир, узнав об этом, отправил большой отряд на Дивий перевал, через который в Ходоницу с ее каменистыми склонами, где выращивать удавалось разве что виноград, шли караваны с зерном. Когда в назначенный срок стал приходить сперва лишь каждый второй, а потом и каждый третий такой караван, приграничные деревеньки Резвяны заполыхали, и старейшины попросили князя о помощи.

Поначалу удача сопутствовала Радославу — он сам командовал одной из небольших армий и вселял в бойцов веру в победу, появляясь перед ними на белом жеребце. Радослав не чурался сражений и был трижды ранен. Но отвага и вера иной раз действуют сильнее любого хмеля — и, как хмель, влекут за собой горькие, бесполезные сожаления. Князь Драгомир напомнил старейшинам о том, что и полвека не прошло с предыдущей большой войны; они вняли ему, отправили женщин и младенцев в пещеры подальше от границы, а сами объединились в четы и стали нападать по ночам на отряды Радослава. С каждым разом они теряли людей, но набирались опыта, да и Драгомир не упускал ни единого часа: он строил свой грядущий успех по крупицам, как пчела улей. Рассылал гонцов, предлагал и уступал, заключал союзы, обещал золотые горы с пока еще ходоницких рудников…

И вот однажды утром капитан Вуче, командовавший защитниками наполовину вросшей в гору, вот уже месяц как осажденной резвянцами крепости Предъяра — главного украшения того, что называли Ожерельем Ходоницы, — получил с почтовым голубем письмо, которое прочитал в одиночестве, стоя на самой высокой сторожевой башне, а после разорвал на кусочки. Он проходил до вечера с таким суровым лицом, что все привычные рутинные дела в крепости делались будто сами собой, по волшебству: солдаты старались не злить командира и не попадаться лишний раз ему на глаза. А когда пала тьма, Вуче в одиночку прошел по запутанным коридорам Предъяры, направляясь к черной двери, запертой на засов; несведущий гость решил бы, что по ту сторону — лишь мощное тело горы. Рядом стояли двое дозорных, один постарше, другой — почти мальчик. Старшему Вуче воткнул нож в заросшее щетиной мягкое место под нижней челюстью, пришпилив язык к небу, а мальчика локтем другой руки стукнул в висок так, что у него мгновенно закатились глаза и подкосились ноги. Старший еще успел заметить сквозь кровавую пелену боли, как Вуче отпирает черную дверь, за которой была не гора, а длинная пещера, уводящая сквозь освещенную редкими факелами темноту прочь от крепости. Этим путем защитникам доставляли провиант — благодаря этому Предъяра в прошлом выдерживала осаду на протяжении месяцев и даже лет. Но на этот раз в пещере ждали те, кто хотел обезвредить твердыню изнутри, быстро и тихо, а после — открыть врата союзникам. Пока предатели расправлялись с застигнутыми врасплох ходонцами, Вуче отправился туда же, где утром прочитал принесенную голубем весть, и прошептал одно слово, одно имя — а после перевалился через парапет и упал в ущелье. Всем было не до него, никто так и не узнал, ради чьего спасения капитан Предъяры погубил столько жизней, крепость, репутацию и, как стало ясно чуть позже, страну.

Ожерелье Ходоницы рассыпалось; прочее было лишь делом времени.

И вот теперь Драгомир и Радослав сидели за одним столом, как лучшие друзья и добрые соседи. Князь Резвянский за свои без малого шестьдесят лет успел много раз выйти на поле битвы и не испытывал ни малейшей неловкости из-за того, что в только что окончившейся войне сам брал в руки только перо и чернильницу. Правитель Ходоницы, сберегший трон — точнее, место на троне — милостью Драгомира, чье настроение весьма улучшилось после объезда новообретенных золотых рудников, был на полтора десятка лет моложе, но выглядел гораздо хуже, поскольку не вполне оправился от ран; он сидел скособоченный, словно из последних сил сдерживался, чтобы не сползти под пиршественный стол. А может, подумал бы несведущий гость, этому мужчине просто очень не хотелось даже краем глаза видеть сидевшую рядом девушку, совсем еще дитя — светловолосую, худенькую княжну с узким личиком и грустными серыми глазами. Милица Ходоницкая, дочь Радослава, была предназначена в жены Драгомиру, который недавно овдовел во второй раз.

Вино лилось рекой, и столы ломились от яств. Драгомир во хмелю делался все более неистовым; он втыкал двузубую вилку в очередной зажаренный до золотистой корочки бочок с таким рвением, словно видел перед собой какого-нибудь ходонца, и рычал, оскалив зубы, сверкая глазами. Бояре угодливо хохотали. Радослав все больше мрачнел. Милица же смотрела безучастно на подсвечник, стоявший поодаль, и воображала себя свечой.

Перед столом плясали танцоры в пестрых нарядах, и некоторые гости улыбались им, кивали в такт, даже хлопали в ладоши, однако Драгомиру что-то не понравилось, и он рявкнул:

— А ну пошли прочь!

Они сгинули, как зайцы при виде лисы.

— Тащите сюда этого… как его… — И без того пугающие глаза князя Резвянского полыхнули адским пламенем. Отважный челник Растко, стоявший за спиной господина, подсказал нужное слово, но тот не смог его выговорить. — Граб… граш… этого негодяя в черном! Из темницы! Быстро тащите его сюда!

Приказ вызвал некоторую растерянность среди собравшихся за столом, однако им не пришлось долго ждать, пока дело прояснится. Стражники привели узника в цепях: это был юноша немногим старше Милицы, бледный, темноволосый и одетый в черное. Его одежда хранила на себе следы достаточно долгого пребывания в каменном мешке, и все-таки держался он так, словно явился в пиршественный зал гостем, а не грязным, заросшим, вонючим оборванцем, чья жизнь висела на волоске.

— Как тебя звать? — Драгомир успел чуть успокоиться, и бешенство в его взгляде уступило место любопытству. — Кто ты такой?

— Дьюла Мольнар, ваша светлость, — спокойно ответил узник, глядя князю Резвянскому прямо в лицо. — Я граманциаш. В ваших краях нас зовут черными школярами.

— Объясни-ка моим дорогим гостям, школяр, за что ты попал в темницу.

Дьюла Мольнар вздернул подбородок и чуть слышно усмехнулся. Этот звук вынудил Милицу отвлечься от созерцания подсвечника и обратить внимание на происходящее перед большим столом. Она с трудом сдержала испуганный возглас — судя по всему, эта странность открылась лишь ей одной: у черного школяра не было лица.

От пят до шеи его тело выглядело совершенно обычным, плотным — это было стройное тело молодого человека в грязном черном кафтане и потертых сапогах. Черные волосы касались плеч, обрамляя нечто серое и бесформенное, похожее на кружение туч в небесах перед самым началом грозы.

— Три месяца назад меня призвали в вольный город Славин, — заговорил он по-прежнему ровным голосом без тени страха. — Там пересохли все колодцы и родники, и городской голова заподозрил, что в подземной реке завелся балаур… то есть дракон. Как у вас еще говорят, аждая. Случись такое с одним-двумя источниками воды, он был бы прав, — но тут пересохло все и сразу, что вызвало у меня кое-какие нехорошие подозрения.

Тут черный школяр повернулся к Милице, будто почувствовал, как она его пристально разглядывает. Княжна прикусила губу. В серой круговерти проступали черты: высокий лоб, безупречной формы брови, прямой нос…

— Я проверил, что смог, но не убедился в безопасности дальнейших действий, о чем честно предупредил голову, не скрывая возможных последствий. Он, как позже выяснилось, меня не слушал.

— Хочешь сказать, что в разрушении доброй трети городских зданий виновен голова, а не ты? — В голосе Драгомира послышался рокот — тот самый, что свидетельствует о беспокойстве Фароники, Рыбы-Миродержца, вслед за которым всегда происходит дрожь земная.

Дьюла Мольнар вновь не испугался.

— В том, что случилось, виновны драконы, — сказал он. — Повинуясь моему Призыву, они вырвались из подземных укрытий, и оказалось, что их целая стая — четырнадцать особей. Я не мог предсказать, что тварей будет так много, но предупредил, что дракон явно не один. Всем известно, что…

— …изгнание аждаи, зловредного дракона, — действо опасное, могущее повлечь за собой трещины в стенах и мостовой, обрушение крыши. — Милица повторила слова, однажды прочитанные в одной из отцовских книг. — Во избежание гибели невинных надобно заранее отвести простой люд как можно дальше от места, где должен явиться змий.

Она была совершенно уверена, что говорит чуть слышным шепотом, себе под нос. Но каким-то непостижимым образом ее услышали все — от сидевшего рядом Радослава до Дьюлы Мольнара. Драгомир, конечно, тоже услышал и взглянул на невесту так, словно она была новым, доселе невиданным блюдом на его столе, а сам он еще даже не начал трапезу.

— Княжна права, — кивнул черный школяр, и теперь Милица видела его лицо вполне отчетливо: однажды оно ей приснилось. Это было лицо человека, который обещал забрать ее из отцовского дома и показать весь огромный мир. До сих пор она не верила в сны. — Городской голова об этом позабыл — и, увы, разрушения повлекли за собой некоторые жертвы. Я не мог их предотвратить, поскольку всегда делаю то, о чем меня просят. Меня попросили изгнать драконов и вернуть воду. Я так и поступил.

— Восемь трупов и два с лишним десятка раненых. — Драгомир провел тяжелой ладонью по лицу, тяжело вздохнул. — Не считая тех, кто лишился имущества. Каждые три дня городской совет пишет мне письма с требованием тебя казнить, раз уж мои солдаты отвечали — и отвечают — за безопасность Славина. Они, выходит, не справились с задачей, а, школяр? Гра… граманциаш?

— Разрушения и смерти причинил не я, а драконы, — спокойно ответил узник в цепях, переведя взгляд на князя. У черного школяра были, как теперь поняла Милица, удивительно зеленые, сияющие глаза. — Но возникает вопрос, откуда они взялись в таком количестве? Что привлекло их в Славин? Возможно, если бы кто-то осмотрел руины домов и колодцев в тех местах, где чудища вырвались из-под земли, он бы обнаружил улики.

— Указывающие на что? — спросил Драгомир совершенно трезвым голосом. — Какие улики?

Дьюла пожал плечами:

— Стригойские знаки. Амулеты вештицы или следы приколича. Я же собственными глазами ничего не видел, могу только гадать. Не так уж мало у достойных людей неприятных, строящих козни, желающих зла соседей.

Князь и челник переглянулись, и Растко кивнул; Милица же заметила, как сжались пальцы отцовской руки на колене под столом. У нее зашевелились волосы на голове. Она видела, как к Радославу провели старика и старуху в черных лохмотьях, под которыми просматривались подвешенные на кожаных шнурках странные штуковины, будто выточенные из костей; старуха шевелила сросшимися бровями, похожими на лохматую гусеницу, а старик так сутулился, словно хотел сложиться пополам, уткнуться самому себе носом в пупок. Случилось это около трех месяцев назад, незадолго до того, как Предъяра из-за предательства перешла в руки врага, и Ходоница, утратив самую важную из своих крепостей, начала истекать кровью.

— Сообразительный… — Драгомир бросил оценивающий взгляд на стоящее впереди блюдо с запеченной птицей, ловким движением отломил ножку и разом откусил почти половину мяса на кости. — Жаль, я сам не видел ни руин, ни того, как драконы вырвались из-под земли, ни этого твоего Призыва… — продолжил он с набитым ртом. — Кстати, а чем докажешь, что и впрямь их Призвал? Может, все совпало, а сам ты никакой не граманциаш, но обычный проныра и шарлатан.

Черный школяр впервые чуть промедлил с ответом.

— Какие доказательства нужны, ваша светлость? Просто скажите.

— Хм… — Князь Резвянский посмотрел сперва на остаток ножки, потом — на Милицу. Взгляд у него по-прежнему был голодный. — Что-то ничего не идет на ум. Пусть лучше моя невеста попросит. Говорят, у девиц, хе-хе, богатое воображение…

Дьюла Мольнар снова повернулся к Милице, устремил на нее взгляд своих немыслимо сияющих зеленых глаз. Неужели и впрямь никто не обратил никакого внимания на эти потусторонние очи, этот облачный лик? Княжна сперва побледнела, потом покраснела и тихо проговорила:

— Желаю испытать то, чего не может быть.

— Да будет так, — тотчас же ответил узник в цепях.

Раздался страшный грохот. Витражное окно сбоку от пиршественного стола разлетелось на разноцветные осколки, и в зал ворвался рогатый дракон с длинным телом в бронзовой чешуе. Крылья чудища коснулись потолка, и свечи посыпались с канделябров; какие-то упали на пропитанную сливовицей и жиром скатерть, которая немедленно вспыхнула. Крики застигнутых врасплох придворных и гостей Драгомира сменились воплями боли. Милица вскочила и помогла отцу встать из-за стола — Радослава одолели не то раны, не то хмель, и сам он с этой задачей справиться был не в силах. Потом она огляделась, не имея ни малейшего представления, куда бежать. Вокруг в дыму и отблесках пламени что-то падало и ломалось, кто-то носился туда-сюда, явно не разбирая дороги. Кажется, коридор, по которому их сюда привели, был слева от нее…

— Чего ты ждешь?

Княжна вздрогнула, когда чужая рука — странная, пугающая, с заостренными, совершенно черными ногтями — схватила ее за запястье. Скользнув взглядом по обтрепанному и грязному рукаву кафтана, Милица уставилась в ярко-зеленые глаза. В дымных сумерках они светились.

— Нам пора уходить! — продолжил черный школяр. Или, может, на самом деле он был змеем? С такими-то когтями, очами… Она была готова променять Драгомира на кого угодно, даже одноглазого дива из пещеры. — Забудь об отце, забудь обо всем!

Радослав тоже что-то сказал дочери, но язык у него заплетался, и она не поняла ни слова.

Она его отпустила.

Дракон наклонил голову. Черный школяр, ухватив одной рукой Милицу за талию, другой вцепился в его рог, и чудовище, изогнув длинную шею, оторвало обоих от пола. Княжна сперва зажмурилась, а потом в ней странным образом пробудилось ранее незнакомое чувство. Оно заставило открыть глаза, обнять спасителя за талию, когда оба они оказались на спине балаура, и… рассмеяться. Да, она смеялась, когда дракон вылетел из разгромленного пиршественного зала, хохотала, как никогда в жизни.

Потом был долгий полет сквозь ночные тучи, и в конце концов Милица устала и заснула, не сомневаясь, что не упадет с чешуйчатой спины, да и была та спина шириной с хорошую кровать. Княжне снился дом, замок Радослава — такой, каким он был до войны; и никто во сне даже не догадывался о грядущих событиях, лишь она одна ходила по коридорам и комнатам, плакала, трогала любимые вещи и любимых людей, прощаясь навсегда.

Милица открыла глаза от яркого света. На смену ночи пришел день, теплые лучи Солнца падали из узкого окна в стене из золотисто-желтого камня, и легкий ветерок залетал в комнату, шевеля тончайшую белую штору, принося странные запахи: сухие и горячие, сладкие и пряные, чем-то похожие на ароматы, доносившиеся из сундука с заморскими специями, подаренного купцами Ра… человеку, которого она больше не хотела вспоминать.

Княжна встала. Кто-то уложил ее на широкую кровать с пологом, прямо на невиданное одеяло, украшенное богатейшей вышивкой. Узор изобиловал деталями, от которых рябило в глазах: он вместил в себя весь мир — от девяти небес до Преисподней и ниже, до Фароники, плавающей в первозданной тьме; были здесь и ветви Мирового древа, на которых висели вниз головой падшие ангелы с изломанными крыльями, были невероятной красоты звери и птицы; дивы, змеи, люди; земли и моря, города и горы. Милица так засмотрелась, что не заметила, как в комнату кто-то вошел.

— Госпожа… — послышался тихий голос. — Я приготовила для вас ванну и принесла платье.

Княжна, вздрогнув, посмотрела на вновь прибывшую, одетую весьма странно — в темно-синий балахон, закрывающий все тело с ног до головы. Лишь узкая щель на лице открывала глаза, густо подведенные черным, смотревшие почтительно.

Платье, которое предлагала Милице служанка, было, к счастью, привычного покроя. А еще оно оказалось роскошным, совершенно белым, расшитым крошечными жемчужинами. Княжна доверилась служанке: приняла ванну с душистыми маслами, каких не видала, наверное, и сама царица; переоделась, а после отведала изысканных яств, не успевая запоминать их удивительные названия. Пишмание, локма, тулумба, нуга…

А потом служанка привела ее в другую комнату, где лучи солнца, проникая сквозь резные ставни, заливали медовым сиянием множество больших подушек, украшенных вышивкой не менее роскошной, чем то одеяло; и низкий столик в центре, и вазы с алыми цветами, и высокую птичью клетку, а заодно и ее обитательницу — маястру с длинным хвостом, в котором кончик каждого пера горел, однако птице это не доставляло никакого видимого неудобства.

С одной из подушек поднялся черный школяр — нет, теперь она уже не сомневалась, что имеет дело со змеем. Он выглядел иначе, но, быть может, лишь потому, что сам принял ванну, причесался, сбрил щетину и оделся в новый кафтан, черный и блестящий, словно тот океан, в котором плавала Фароника. Зеленые глаза остались прежними, и, когда Милица подошла к змею, она бесстрашно посмотрела в них.

Посмотрела — и ее как будто рекой унесло:

— Ты хочешь вернуться домой?

— Да.

Раздался страшный грохот.

…Милица сидела за столом в пиршественном зале, который сперва показался ей сумеречным, потому что она за минувшие двадцать — ведь двадцать же? — лет привыкла к золотому сиянию, поздним закатам, ранним рассветам, да и ночи там, где она провела все это время, проходили под бархатным небосводом, щедро усыпанным звездными драгоценностями. Смердело горелым жиром, нечистым телом. Царица дальней безымянной страны поднесла руку к глазам и увидела, как распрямляются, стираются линии, нарисованные судьбой; исчезают тени поцелуев и детских прикосновений; наполовину исписанный пергамент вновь становится почти чистым.

— Не надо… — тихо проговорил сидящий рядом Радослав и поморщился, тронув забинтованное плечо. — Не смотри, не говори, не слушай его… я имел дело с колдунами — послушай меня, я знаю, чем это заканчивается… не надо!

— То, чего не может быть, ха! — Драгомир сунул в рот остаток куриной ножки, бросил кость под стол. Кое-как прожевал, проглотил и запил вином, а потом прошелся голодным взглядом по Милице, которая встала, оглядывая сперва платье — то самое, в котором ее привели на пир, — затем сидящих за столом придворных и гостей, слуг у них за спиной и черного школяра в цепях… — Магия так не работает — нужно в точности сказать, чего хочешь! Радослав, ты подсунул мне дурочку. У тебя, случаем, нет других дочерей? Ну, в любом случае уже не будет.

Милица судорожно вздохнула, вздрогнула всем телом. На мгновение показалось, что в пиршественном зале больше никого не было, кроме Дьюлы Мольнара с нечесаными волосами и щетиной на усталом лице, в грязном кафтане и оковах на черных руках со странными ногтями, про которые она его так и не расспросила. Черный школяр грустно смотрел на княжну в ответ своими зелеными, светящимися очами.

Где-то далеко хохотал Драгомир и кричал, что школяр только и умеет, что гонять драконов, так что место ему не во дворце правителя, а в придорожной канаве или, самое большее, третьесортной корчме, куда Мольнара и следует доставить немедля. Челник, взмахнув рукой, что-то говорил стражникам, и те уже тащили юношу прочь.

— Я же сказал, что всегда делаю то, о чем меня просят, — успел он сказать напоследок. — Меня, как обычно, никто не услышал…

Милица медленно опустилась на место, глядя в пустоту. Губы ее дрожали.

Потом говорили — ох, быстро истаяла третья жена Драгомира.

Словно свеча.