Зима 0001

ЯНВАРЬ

Было холодно, смертельно холодно. И пахло рыбой.

– Я умер?..

– Нет.

– Нет?..

– Лежи спокойно.

– Вода кругом… Это вода?

– Лежи, сказал!

– Ты кто? Где ты?!

– Я тут, – раздалось возле самого уха.

Егор вздрогнул от неожиданности и ударился обо что-то локтем. Обо что-то твердое и абсолютно материальное.

– Все, вылезай и одевайся. Вон там свитер и штаны. Белья нет, наденешь две пары. Штанов две пары, понял? И сапоги. Да вылезай же!

Над Егором, проклюнувшись из мрака, склонилось чье-то лицо. Мужчина. Лет сорока, может, сорока пяти. С лоснящимися патлами до плеч. Незнакомец носил усы с бородой, вернее, он попросту не брился, и клокастая растительность на подбородке свалялась в пегий колтун. Глаза Егору увидеть не удалось – они прятались в глубоких впадинах, и боковой свет превращал их в большие черные дыры.

– Быстрей, а то околеешь. Плюс семь. Это тебе не Австралия.

Егора взяли подмышки и потянули. Он схватился за какой-то скользкий край и, согнув ноги, привстал. И невольно затрясся – воздух был гораздо холодней, чем вода. Вода, в которой он плавал.

Под потолком вспыхнули плафоны. Про плафоны и потолок он узнал чуть позже, когда посмотрел вверх. Сначала это было как дождь, как желтый ливень. Егор очутился внутри широкого конуса и посмотрел вверх – и вот тогда уже увидел ряды плафонов. Потом опустил голову и увидел то, в чем сидел. Руки дрогнули, и Егор плюхнулся обратно в емкость.

По поверхности прошла волна, и через противоположный борт выплеснулось немного серой пены – остальная продолжала болтаться внутри квадратного корыта. Двухметровая никелированная ванна пошатывалась в такт.

Вынырнув, Егор вытер ладонями лицо и отогнал от себя ноздреватые хлопья. В темной воде клубился и бродил всякий мусор: куски рыбьих хребтов, острые рыбьи ребра и отдельные лупоглазые зрачки, также рыбьи. Края ванны облепила какая-то подсыхающая дрянь – чешуя, те же глаза и золотистые шкурки. У левого колена качалась крупная зубастая голова. Кажется, от щуки.

– Это что? – С отвращением крикнул Егор.

– Ты не ори, а вылазь и вытирайся, – деловито сказал бородатый.

Он опустился в драное кресло на колесиках и, оттолкнувшись носками, подъехал к длинному столу. На столе стояло штук пять портативных КИБов – для подвала слишком роскошно. О том, что это именно подвал, говорили голые бетонные стены с крошащимися стыками и зелеными разводами под потолком.

Окоченев до судорог, Егор перевалился через кромку и принялся растирать тело какой-то жесткой тряпкой. От тряпки попахивало, но это было уже не страшно. Егор понял, что отмываться ему придется долго и усердно. Вот только попасть бы домой. В электричку с таким амбре могли и не пустить.

Егор подобрал с пола брюки и кофту, сплетенную из толстых, колючих нитей. Вещи были старые и не чистые, но он их все же одел – вплоть до грубых высоких ботинок без шнурков.

– Погоди обуваться. Еще штаны бери. И куртку. Да не стой столбом, делай что-нибудь, шевелись. Отжимайся, это помогает.

Мужчина таращился в маленький откидной монитор, но кнопок не трогал.

Егор послушно напялил все, что ему приготовили, и поежился – у него было такое ощущение, будто его замотали в матрас. Столько одежды сразу он никогда еще не носил. Никто не носил – иначе умер бы от перегрева.

– Что это за место?

– Щас… – сказал бородатый, не отрываясь от экрана. – Грузится больно долго. Нда, ничто не вечно под луной… Скоро системе хана…

Половины из того, что он сказал, Егор не понял.

– «Луной» – это что?

– Под луной-то? Под луной, дружище, это здесь.

Незнакомец, лязгнув колесиками, развернулся и с улыбкой кивнул на заднюю стену.

Сзади было окно. Егору сразу как-то не пришло в голову оглядываться на все четыре стороны – подвал он и есть подвал – но теперь он оглянулся.

Окно было настоящим, не голографическим – с алюминиевой рамой, потемневшими ручками и пыльным стеклом. И видом. Видом из окна. Тоже настоящим.

С высоты шестидесятого или семидесятого этажа открывалась чудовищная картина. Детали Егор заметил позже, а вначале он просто узнал этот пейзаж. Он его помнил – по кошмарным снам про Землю.

– Представляю, чего ты сейчас хочешь, – сказал мужчина. – Но ты не проснешься. Ты больше никогда не проснешься.

– Почему? – Машинально спросил Егор.

– Потому, что ты не уже спишь.

Бородатый поднялся и обхватил Егора за плечи.

– Я должен тебя поздравить. Меня в свое время поздравляли… Не такое уж это счастье – проснуться навсегда, но все же…

Он отстранился и протянул руку.

– Все же поздравляю.

– Угу. С чем? Как я сюда попал-то?

– А вот, – мужчина выпростал из сального рукава один палец и ткнул им в корыто.

Металлическая емкость с рыбой была не обычной помойкой, а чем-то таким… более сложным, что ли. По бокам из-под сопливой плесени торчали мультиштекерные разъемы – возле каждого валялся отстегнутый шнур. Кабели вились по полу, постепенно собираясь в толстый жгут и уходя куда-то за стол с КИБами.

– Я думаю, ты уже понял…

– Как тебя зовут? – Прервал его Егор.

– Меня? Гм… Ну, зови Андреем. Это забавно… Ах, нас же теперь двое, нам общаться надо. Да, зови Андреем. Я – Андрей.

– Очень приятно, – по привычке сказал Егор. – Хотя, не очень… Послушай, я задал конкретный вопрос и хочу получить конкретный ответ. А блевотину рыбную мне показывать не нужно. Блевотины я не видел!

– А это ты видел? – Андрей подтолкнул его ближе к окну и стер со стекла жирную грязь.

Повсюду чернели глыбы мертвого города. Безвкусные прямоугольные дома, целые и полуразрушенные, отбрасывали такие же прямоугольные тени, в которых тонули здания пониже: с выбитыми стеклами, с гигантскими снежными заносами вдоль стен, с колоннами сосулек, подпиравшими балконы и крыши.

Впадины между грудами шлака, бывшие когда-то улицами, пересекались и образовывали сеть пологих оврагов. На перекрестках, где ветер закручивался в бураны, снега было меньше, и из сугробов проступали ржавые кузова автомобилей.

Кроме вьюги, движения в городе не было. Ни огонька в окнах, ни блика фар, ни даже отсвета от костра. Небо темнело, но внизу никто не реагировал. Кажется, там никого и не было, внизу. Хватая последние лучи солнца, поблескивал иней – на всем. К этому всему давно уже никто не прикасался.

– Земля, дружище… Ракеты сюда не летают. И транспортных камер здесь тоже нет… Камеры!.. Камеры внепространственного переноса! – Внезапно расхохотался Андрей. – Что за бред! Ума не приложу, где она их откопала.

– Кто? Кто «она»?

– Система. Пойдем, дружище. У меня для тебя еще кое-что.

– Я тебе не дружище.

– А, ты же у нас Его-ор! Егор Соловьев, да-да, – сказал он со странной издевкой. – Такой же Егор, как я – Андрей… Ну, добро. Егор. Договорились.

Он вернулся к столу и, чуть подвинув крайний КИБ, тюкнул по клавише.

– Знакомо?

На экране поворачивалось трехмерное изображение: дверь, стена телемонитора, опять дверь – в кухонный отсек, рядом проход к туалету. Такие же программы стояли в мебельных магазинах, они помогали оценить интерьер, но в магазинах все было грубо и схематично, а здесь… Перед Егором крутилась его квартира – со всеми подробностями: царапина на обоях, пульт возле кровати, сухая апельсиновая корка в углу…

– Допустим, знакомо, – обронил он.

За кухней на экране проплывало окно, и Андрей, нажав кнопку, остановил вращение.

Вид в нарисованном окне был такой же натуральный, без скидок на упрощенную графику: осязаемо разогретые жилые башни, цветной муравейник из людей и машин и пушистое облачко вдалеке. Егор наблюдал все это каждый день, в течение многих лет – из своего собственного окна.

– По-моему, дом слева мешает, – изрек Андрей. – Он тебе обзор загораживал. Хочешь, мы его уберем? Шучу, не будем. От такого вторжения система с ума сойдет. Стереть целый корпус – это слишком круто. Но в принципе можно.

Он вместе с креслом переехал к соседнему КИБу и жестом пригласил Егора.

На втором экране возникла крупная схема. Егор без труда нашел свою башню, ближайший театр, станцию электрички и все остальное, внутри чего он жил. План отступил и вобрал в себя примыкающие кварталы – получился кластер. Отъезд – кластеры сложились в район. Егор все еще различал отдельные дома и ниточку рельса между ними, но когда схема охватила весь город, здания слились в квадратные массивы, заштрихованные красным.

Щелчок по кнопке – экран показал другой город: аэропорт, территория университета и огромный парк. Егор угадал в схеме Желтую Бухту. Новый щелчок – новый город. Малый Китеж. Щелчок – Дебрянск. Щелчок – Мель.

– Они только кажутся одинаковыми, – сказал Андрей. – На самом деле все чем-то отличаются. Топография, климат. Система играет честно, она халтурить не умеет.

– О какой системе ты говоришь?

– Боишься признаться, – улыбнулся он. – Боишься, что-то изменится? Как в сказке? Произнесешь вслух, и… Да ничего не будет. Попробуй, увидишь.

– Близнец… – нерешительно начал Егор. – Близнец у тебя в КИБе? Весь? Зачем тебе это?

– Вот, привет… Во-первых, не в КИБе. От этой ереси отвыкай. Нет никакого квазиинтеллекта, и никаких КИБов нету, ясно? Компьютеры, десятки обычные.

– Они КИБами называются, – возразил Егор.

– Как хочешь, – сказал Андрей. – Это не главное. КИБами компьютеры называют на Близнеце. А Близнеца… Нет его, дружище. Я думал, ты это понял уже. Я в свое время догадался быстрее. Сразу допер. В окно выглянул – и допер.

– Ты болен…

– Реакция тяжелая и необычная, но нормальная, – пропищал Андрей, пародируя Маришку. – Так тяжелая или нормальная?.. – это уже басом. И снова тонким голоском. – Парализант некачественный. Такого ни с кем не было. А может, у паренька мозги некачественные? Иди к окну, посмотри еще. Тебе мало? Ну посмотри, посмотри внимательно. Похоже это на Австралию?

– Ты следил за мной. Через свои КИБы. Камеру в комнате поставил… Ты работаешь на Запад?

– Еще раз. Как ты попал на Землю. Ну? Спроси меня: «дядя, как я попал на Землю?» Ну?!

– И как же?

– Да вот так, придурок! – Взбесился Андрей. – Через корыто! Как я, как все сюда попадают! Через белковый синтез, ясно?

Он быстро успокоился и, покрутившись в кресле, добавил:

– А твой Близнец – там, в компьютере. Придумали его.

– Я не верю!

– И я не верил. Только это все равно. Твоя вера и не-вера ни на что не влияет. Вот я сейчас тресну по кнопкам, и на Близнеце катаклизм случится. Может, у всех от испуга выкидыш будет, может, гуманоиды прилетят. А твои сомнения… что они?.. Ты ведь уже не там. Ты здесь.

– Я здесь… – повторил он. – А Близнец?

– Близнец? – Андрей глянул в монитор и развел руками. – Близнец в порядке. Пока система не сдохнет, будет играть. Перезагрузилась и вперед, по новой. Восток, Запад, все дела. Плащи одноразовые.

Егор провел пальцами по лбу и сел на край ванны.

– Меня синтезировали?.. В этом?! Из этого?..

– Из этого дерьма? Ты не комплексуй. Жизнь вышла из океана, слышал? Я тоже из этого. А из чего еще? Другого сырья нет. Были бы штатные препараты, чистые растворы – пожалуйста. А так – извини. Рыбные консервы, больше здесь ничего не осталось. Их же жрем, ими же и срем. Из них и состоим. Такая вот, дружище, химия. Кстати, надо будет на склад вылазку сделать. Я уже почти все съел, ну и на тебя пошло немало. Странно, что мы по-разному к этому относимся. К рождению, я имею в виду. Мы же… как бы это… один человек.

– Один?..

– Ну да. Кто-то сообразил снять свою генокарту и ввести в компьютер. А бабы под рукой не нашлось, что ли… Вот и получается – близнецы мы, считай. Если б женщина… хоть какая, хоть самая паршивая!..

– Ты говоришь, Близнец тут? – Спросил Егор, благоговейно прикасаясь к экрану. – И… вот это – он весь? Краски, запахи, сны?.. Надежды? Дождь, булочки с изюмом? И Маришка, и Сережа Топорков?

– Да ты поэт какой-то! Нет, в этой секции только логическое управление. Черновую работу выполняют другие машины, они по всему корпусу разбросаны. Вот в них – и цвета, и булочки. И Маришки всякие. А здесь стратегия. «Посторонний под воду» и «котенок взял двоих» – это отсюда.

– Целая планета! – Ужаснулся Егор. – Два материка!

– Материков, положим, не два. Западный существует как идея. Физически он не реализован.

– Как это?

– Люди о нем знают. Люди могут хранить под подушкой его фотографии и с кем-нибудь оттуда переписываться. Но Западной Австралии нет. Она – часть мифа, как колонизация.

– Но для чего?!

– Система играет. Системе скучно. Она самоорганизовалась не для того, чтоб бездействовать. Система сочинила мир: географию, историю, климат. Населила этот мир людьми. В идеале, я думаю, система хотела бы построить нечто более сложное, чем она сама. Она, конечно, пытается – в каждом цикле… А, я же тебе не объяснил. Раз в неделю у вас в Близнеце наступает маленький конец света. Пардон, у них наступает. У них в Близнеце.

– Что еще за конец?

– Света. В прямом смысле. По воскресеньям станция для страховки перекидывает фазу на другую линию. Здесь же реактор, от него все и питается. Я хотел разобраться, да станция автоматическая, без специалиста не обойтись… Так вот, в воскресенье электричество отрубает. На пять минут, но этого достаточно.

– И все с нуля? Опять начинается с колонизации?

– Я же сказал: колонизация – часть легенды. Ее помнят, но это не означает, что она была, – даже в придуманном мире. Проигрывается небольшой кусок, около месяца.

– А у тебя этот месяц – неделя?

– А у нас с тобой неделя, – подтвердил Андрей. – В системе время течет быстрее. Если не вмешиваться.

– И все живут только месяц? И я жил?.. А как же прошлое? Мое детство? Оно было!

Андрей поковырял ногтем в зубах и что-то сплюнул на пол.

– Не было, – сказал он. – Ватрушки вспоминаешь? Я тоже вспоминал. Пока не наткнулся на файл. С воспоминаниями ватрушек. А кренделей в той булочной не пекли, правда?

– Правда, – оторопел Егор.

– А почему? А вот почему.

Андрей выдвинул в тумбе нижний ящик и поставил перед собой пластмассовую коробку. В коробке болталось несколько компакт-дисков.

– Что так смотришь? – Спросил он насмешливо. – На Близнеце кристаллами пользуются? Прогрессивно, непонятно и здорово. Это система из прогнозов выудила. Были у людей всякие мечты о будущем – кристаллы, универсальная компьютерная сеть, транспортные камеры те же. Она их и внедрила, система. Они только на Близнеце и действуют, и то не все. Будущее интересней, чем настоящее. В настоящем – что? Вон, сам видел. В настоящем полный каюк.

– Выходит, Близнец – модель будущего?

– Согласись, модель убогая.

– Выходит, я в будущем жил… – пробормотал Егор.

– Только не надо этих логических парадоксов. Мы все живем в настоящем.

– Наше настоящее – и есть будущее. Для тех, кто был раньше, до нас.

– Вот они его и устроили – как смогли. Будущее свое. А мы теперь в нем кувыркаемся.

Он высыпал диски на стол и, вглядываясь в маркировки, перебрал.

– Так, а где?.. Где вы, мои любимые кренделя? Мой аромат детства… Потерял, раззява?.. Вот они, кренделя, – Андрей удовлетворенно засмеялся и потряс диском. – Стерли файл, и ты уже без кренделей. Близнец создаст его заново, но на это время уйдет. А пока кушай, мальчик, ватрушки. А вот еще… О-о-о! Это знаешь, что? Это главная загадка того чокнутого старика. Соловей. Он почему не поет-то? Потому, что Близнец его не видит? Хрен! Файла нет. Будет файл – будет и песня.

– А музей? Он тоже на твоих носителях?

– Нет, просто он не сбрасывается. Его система почему-то сохраняет в первую очередь. В воскресенье после обеда начинается новая жизнь, а экспонаты продолжают старую. Отсюда и возраст. Но Близнец их уже раскусил, с моей помощью. Зачем народ баламутить? Шоколадка, которой две тысячи лет… По-моему, несерьезно.

– А-а, так ты вечный вершитель судеб, – процедил Егор. – Сидишь тут, рыбой воняешь… Властью упиваешься!

– Власть? У меня?! Какая у меня власть? Ты чего-то не то…

– Над странником глумишься! – Разъяренно шипел он. – Что тебе странник?.. Что они тебе сделали? Тебе люди что – черви?! Они там, в системе… они там все живые! В них жизни больше, чем в тебе! Что ты скалишься? Укутался в эту рвань!..

– Так ведь холодно, – тихо сказал Андрей.

– Тебе холодно, им – жарко! Только им деться некуда! Если они в твоих КИБах, если они внутри!

– Им некуда… Да. А мне…

– Остальные, наверное, восстанавливают. Работают, пашут, как…

– Зимой не пашут, – сказал он еще тише. – И кто эти остальные? Ты о ком говоришь?

– Ну, у вас же на Земле катастрофа какая-то… Если я правильно понял. Не все же люди с ума посходили. Это ты спрятался в нору и развлекаешься, корчишь из себя…

– Мы и есть остальные, – горько произнес Андрей. – Я, ты и Близнец в сети. И корыто. Новая колыбель человечества.

– Мы?! С тобой?.. Одни?.. На всей Земле?!

– Может, еще кто-то есть. Может, кто-то выжил – далеко, например, в Австралии. В настоящей, местной. А может, и там никого. Не проверишь. Я даже не в курсе, что здесь случилось. Я, как и ты, после родился, когда все уже произошло. Пытался спросить систему. А она молчит. Паранойя у нее. Она целиком в своем мире. Вот система – она спряталась. А я… куда ж я спрячусь?

– Я… ты… корыто… И ничего больше?..

– Летом теплее становится. До минус десяти. И консервы на складе заканчиваются. А больше – ничего. Смотрю в мониторы. Завидую. Плачу иногда… Если б раньше, еще до… до этого… кто-нибудь додумался внести в компьютер генокарту женщины…

– Можно было б начать род?

– Я бы уж постарался. А так… Вечный вершитель. Судеб, – усмехнулся он.

За окном совсем стемнело. Стекло превратилось в черное зеркало, и в нем, под шеренгами круглых плафонов, отражалась наполненная ванна. За дверью то и дело взвывал ветер – с каждым порывом по ногам продувало ледяным сквозняком. В бетонном полу что-то гудело – низко-низко, на уровне вибрации. Егор долго не мог уловить, что ему не нравится в этих звуках. Потом осознал. В доме не было слышно людей.

– Зачем ты живешь? – Спросил Егор.

– Я живу не «зачем», а «почему».

– Ну, почему.

– Потому, что меня синтезировали. Вот и вся причина. У тебя есть другая?

– Но это же бессмысленно!

– Да? А когда ты жил там, – Андрей показал на компьютер, – в этом был какой-то смысл?

– Не знаю… – выдавил Егор после паузы.

– Значит, ничего не изменилось.

У Егора затекли ноги, и он, встав с бортика ванны, пересел на свободный стул. С нового места ему было видно, как в одном из мониторов прокручивается бесконечная строка знакомых символов.

– Язык у системы простой, – пояснил Андрей. – Ты им скоро овладеешь. Он почти как наш. Да ты им уже владел, там.

– Андрей, а кто тебя… э-э… создал?

– Синтезировал. Не стесняйся, это же правда. Обойдемся без ханжества. Меня синтезировали. Кто? Предшественник. Он умер уже. Климат дрянной, кормежка однообразная. Да и старый он был.

– И что он?..

– Он мне так ничего и не рассказал. Если б летопись вел… Или дневник, или, как его, судовой журнал. По крайней мере, мы знали бы, какой сейчас год… Хотя, зачем нам это? Время упущено, с середины книга не начинается.

– Где мы находимся? Что это за дом?

– Дом-то? А хрен его… институт какой-то. Тебя это скоро перестанет интересовать. Не важно все это.

– Что же важно?

– Еда, вода, тепло. Одежда. Рыба на складе еще есть, но я иногда мясные консервы нахожу. В городе полно магазинов, только снег раскопать.

– А дальше? За город?

– Зимой нельзя, замерзнешь. Летом попробуем. Вдвоем попробовать можно. Это одному страшно было. Ногу вывихнешь, и привет. А вдвоем можно…

– Долго ты меня в этой жиже выращивал?

– Неделю. Сразу после прошлого переключения начал – аккурат перед этим закончил. Хорошо, что успел.

– Так быстро?! Еще через неделю второго синтезируем? Третьего, то есть…

– Во, разогнался! А сырье снизу таскать? Я для тебя месяц заготавливал. Пешком же.

– Но ты, вообще, собираешься?

– Эх, бабу сделать бы… А чего ж… Бабы нет – мужика синтезируем, – без особого энтузиазма ответил Андрей. – Пойдем-ка, я тебе владения свои покажу.

Он поднялся и вывел Егора в гулкий холл с единственной мигающей лампой. Вправо уходил длинный, похожий на тоннель коридор.

– Там лестница. Лифтом пользоваться не советую. А тут у меня спальня.

Андрей толкнул обитую войлоком дверь. Изнутри повеяло влажным теплом и какой-то кислятиной. Окно в комнатушке было прикрыто фанерой, из-под которой торчали клоки ваты. Вдоль стен стояло несколько старых калориферов. Кроватью служили накиданные на полу тряпки, одеялом, видимо, тоже они. Егор заглянул в помещение и, кашлянув, поспешил за Андреем.

– Здесь харчи лежат. Рыбка наша… Ты запоминай сразу. Сортир на нижнем этаже. Там налево и до колонн. Сам учуешь. А это библиотека.

Он отворил другую дверь, и Егор увидел высоченные, в человеческий рост, штабели книг. Тома лежали по четыре в ряд, корешками к проходам, и таких рядов в комнате было не меньше ста.

– Учебники в основном, – сказал Андрей. – Почитаешь на досуге. Как реактор каюкнется, пустим на растопку, я уже и сейф под печку приметил… Тут у меня опять склад. Тут – тоже вроде того. Короче, подсобка.

Егор медленно переходил от одной двери к другой и заглядывал в кабинеты. Под ногами что-то хрустело и звякало, но рассмотреть пол Егору не удавалось – лампа то вспыхивала, то гасла, оставляя в глазах светлые неподвижные силуэты.

– Вот здесь у меня тренажерный зал, – не без гордости заявил Андрей. – Гантели, эспандеры – все сам смастерил, из подручных средств. А штанга настоящая. Ух, я ее с восемнадцатого этажа пер.

– Любишь спорт? А на Близнеце ты его любил?

– Ну как… – замялся он. – Не то, чтобы… но олимпиады, конечно, не пропускал.

Егор остановился и поддел сапогом какую-то железяку. Нога к жесткой подошве не привыкла, и повиновалась с трудом. Ему пришлось нагнуться и взять железку в руки. Обрезок блестящей трубки плавно расходился в ширину и заканчивался сломанным краником. Труба была поразительно красивой и чем-то похожей на биту – во всяком случае, удобной.

– Андрей, ты утверждал, что у нас с тобой один генотип. Тогда мы с тобой даже не близнецы – клоны.

– Правильно, клоны. Ну и что?

– Разные мы с тобой. Для клонов, тем более.

– Серьезно? Ну-ка, иди сюда. – Андрей подвел Егора к окну и встал рядом. – Разные?..

В стекле отразились два изможденных мужика, два родных брата – старший и младший. Кроме бороды и прически их ничто не отличало.

– Это не мое лицо, – медленно произнес Егор, трогая себя за щеки.

– Это там оно у тебя было не твое. Близнец какую морду захочет, такую и прилепит. Про сознание я уж не говорю. Спорт он не любил! Мы, когда с предшественником друг друга сравнивали, совсем ничего общего не нашли. По Близнецу, я имею в виду. Или нет, кое-что было. Работали мы с ним в одной отрасли – в метеослужбе. И ты, кстати. Кажется, система сильно озабочена погодой. А ты чего напрягся-то? Решил, что я вру? Дурак ты, Егор. Зачем мне?

Егор еще раз посмотрел в зеркало. Действительно, как будто незачем. Ему показалось, что Андрей чего-то недоговаривает, но это, наверное, нервы. В самом деле – зачем? Что скрывать? Вот оно все: пустое здание, консервы, город в снегу.

– Андрей, а ты понимаешь, что там творилось? Последние сутки.

– В Близнеце? Система при загрузке стремится использовать весь ресурс. А затем она усложняется, и ресурса не хватает. Система начинает выкидывать необязательные элементы, стирает декорации. Тебя курьер смутил? «Рыба! Ры-рыба!» – Хохотнул Андрей. – Ваш Голенко как был фишкой, так ей и остался. Только раньше ты этого не замечал.

– И Маришка?..

– И Маришки твои – фишки!

– Что же там усложняется? Там наоборот – и метеослужба пропала, и…

– Да ты сам и усложнялся. Ты в ней вызревал, вернее, сознание твое. А тело – здесь, в корыте. Тоже вызревало. В первый день скелет формировался, это еще ничего. А на второй… смотреть невозможно! Вот сейчас мы никого не синтезируем, и Близнец в полном ажуре. И метеослужба не пропадет, и курьеры заикаться не будут. Через неделю посмотрим, чего они там достигли.

– А сигнал с Земли? – Спохватился Егор. – Его пять лет принимали!

– Сбои там какие-то. Точнее, здесь. Техника изнашивается… – Андрей махнул рукой и пошел обратно к компьютерам.

– И временные петли, – добавил Егор.

– Во-во. Это, скорее всего, со стариком связано.

– Со странником? У меня такое впечатление, что он знает о системе. О Близнеце.

– Старик-то? Старик знает. Но не все. – Он уселся в кресло и по-хозяйски оглядел мониторы.

Егор прислонился к ванне, но вспомнил о ее содержимом и предпочел шатающийся стульчик.

– Со стариком не просто, – молвил Андрей. – С ним такая штука, сразу и не объяснишь. Я цикле на двадцатом только врубился. Он постоянно в Близнеце возникает, этот старичок. В общем, система создает бога.

– Чего создает? – Нахмурился Егор.

– Бог – это то, что выше тебя. То, что ты признаешь высшим. Добровольно. Это не субъект физического мира, это чистая идея. Вот как Западная Австралия. Есть она, нет ее – не важно. Если считать, что есть, то она материализуется – в тех же фотографиях или рассказах туристов. Она существует для того, кто ее признает. Но Запад – кусок суши. А бог – это нравственный закон, воплощенный в личности. Не веришь в бога – и живешь без бога. Веришь – видишь его во всем. Почитаешь на досуге, я в библиотеке нашел кое-что. Короче говоря, бог – это некая высшая сила, принципиально непознаваемая. То, к чему человек стремится, но никогда не достигнет. И вот эту личность система строит – раз за разом.

– Странник?! Странник – нравственный закон?

– Система создает то, что в ней не может поместиться. То, чего она и понять-то не в состоянии. А уж принять тем более. Система привыкла контролировать мир и сама же творит то, что должно стоять выше нее.

– Но при чем тут странник?

– Через него она стремилась о себе рассказать. Не как о компьютерной сети, а как о боге. Не зная толком, что это такое. По мысли Близнеца, бог – это постижение истины. На самом деле, бог – это путь к ней. Бесконечный путь. Она этого не понимает, она железная. Подослала к вам фигляра какого-то, фокусника. Много тумана, и пара трюков. Она же, система, команды и путала, шаги местами меняла. Книжку дурацкую подкинула… Как ты от этого всего не спятил! И с дипломами твоими… жалко, по электротехнике не нашлось ничего. Я хотел…

Удар получился мягкий, но звучный – как падение маринованного помидора. Егор посмотрел на окровавленную трубу и брезгливо отбросил ее в сторону.

– Хотел диплом по электротехнике, да? – Спросил он. – Чтоб я тебе со станцией помог. Чтоб сеть не отключалась, чтоб ты успел. Недели тебе не хватало?

Андрей лежал, перекинувшись через борт корыта, и его длинные волосы веером расплывались среди чешуи.

– Книгу мне не система подкинула. Ты подкинул, – монотонно проговорил Егор. – Ты мне ее через странника передал, и все остальное через него – тоже ты. Система должна стремиться к стабильности. Зачем ей бог, если она тупая и железная? Зачем ей принципиально непознаваемая высшая сила, если она и так всесильна – в своем мире? Это не ей нужно было, а тебе. Только ты не создавал, а рушил…

Андрей вяло пошевелил ногой, и Егор, испугавшись, что передумает, что сжалится и простит, пригнул ему голову.

– Откуда Близнецу известно о боге? Добровольно ставить себя ниже чего-то или кого-то – это свойство человеческое, – продолжал Егор, удерживая лицо Андрея под водой. Жилка на его горле вздрагивала все реже и все слабее. – Ты и сам, кажется, на это не способен. Нравственный закон ты искал? Для себя? Или для нас? Кнопки давить тебе уже недостаточно было? «Илларион не хочет жить»… Город Веселки, улица Тополиная. Зачем ты его убил, скотина? Ведь это же твоими командами фирма занималась. Они потому и расшифровывались легко, что человеком написаны. Одни кнопки уже не устраивали? Хотелось, чтоб тебя лично знали: есть такой Андрей, на нем двое порток, он год не мылся, и еще он правит миром…

Выдохнувшись, Егор отпустил затылок, и голова медленно повернулась в профиль. Жилка уже не прощупывалась.

Егор взял Андрея за шиворот и оттащил от ванны. К его бороде пристали мелкие рыбьи частички, и от этого она казалась седой.

Побродив по этажу, Егор нашел кусок светлого картона и метровую палку. Карандаш и проволоку он разыскивал дольше – пока не заглянул в один из ящиков стола.

Егор сдвинул компьютеры к стене и, разгладив картон, вывел:

Потом подумал и исправил:

Внизу надо было поставить даты рождения и смерти. Егор терзался минут десять и, наконец, написал:

Прикрутив табличку к деревяшке, он сунул ее Андрею в штанину и взвалил тело на плечо. Без одежды оно весило бы меньше, но раздевать покойника Егор себе не позволил – даже такого.

Кряхтя и цепляясь свободной рукой за какие-то шкафы, он вышел из комнаты и направился по коридору.

Лестница находилась дальше, чем Егор представлял. На полдороге ему пришлось сделать перерыв. Сердце ухало и опережало само себя. Воздух точно разбавили – сколько Егор не втягивал, все было мало.

– Ничего, вон уже перила видно… – пробубнил он себе под нос.

Переведя дух, он снова встал.

– Физкультура… что же я тобой не занимался-то?.. – сказал Егор, откашливаясь.

Он поднес тело к краю площадки и, спустившись на две ступени, принял его на другое плечо.

Пролеты были длинными, несусветно длинными, и каждый из них Егор проходил так, словно шел не вниз, а вверх. Для того, чтоб себя отвлечь, он несколько раз принимался их считать, но на десятом неизменно прекращал. Так было еще хуже.

Вскоре Егор понял, что отдыхать не нужно. Сил это уже не прибавляло, а вот вставать было все труднее.

Иногда ему казалось, что он спустился гораздо ниже, и уже находится под землей. Егор снимал с себя тело и выходил в холлы – в них по-прежнему были окна.

Когда он достиг первого этажа, сил оставалось ровно столько, чтобы не отключиться. Егор вместе с Андреем завалился на бок. Сколько он так пролежал, сказать было трудно. Ему даже почудилось, что он успел вздремнуть.

Выбравшись из-под тела, Егор дотащил его до дверей – обычных железных дверей вез всякой автоматики. От крыльца уходила засыпанная, но все же различимая дорожка. Вдоль стены дунул пронзительный ветер, и Егор испытал какое-то странное ощущение – лицо и кисти рук защипало, а в ступнях и в макушке появилась ломота. Особенно страдали уши. Они готовы были отвалиться, и Егор прижал их ладонями.

Наверно, это холод, безразлично подумал он. Наверно, надо было одеть на себя что-нибудь еще… Вот он какой, мороз…

Егор похлопал Андрея по ногам и взвыл от досады – таблички не было. Он принялся судорожно вспоминать, на каком этаже видел ее последний раз, но пройденный путь смешивался в сплошное изнеможение. Память отказывалась сортировать ступени на верхние и нижние, в ней осталась лишь постоянная нехватка кислорода и бьющее по вискам эхо.

Егор заставил себя вернуться к лестнице. Табличка, помятая, с надорванным углом, валялась на полдороге ко второму этажу. Егор не обрадовался – радоваться он был уже не способен.

Выйдя на улицу, он увидел в небе желтый диск. Егор узнал его по картине из музея – там тоже была зима, ночь и луна. Он подозревал, что спутник приукрасили, но сейчас убедился: это и вправду смахивало на печальный лик.

Свет от луны оказался неожиданно ярким – Егор без труда разглядел ближние дома и деревья без листьев. Да, на картине они тоже были без листьев. Видимо, особая земная порода.

Он поволок Андрея к высокой арке – волочь было значительно легче. Под подошвами приятно поскрипывал снег. Ветер стих, и Егор незаметно приноровился к холоду. Не то, чтобы перестал его чувствовать, просто научился терпеть. Как зной.

Егор утер пот и снова осмотрелся – где-то должна быть могила Андреева предшественника. В городе хоронить не положено, но сам Андрей вряд ли мог перенести труп дальше. Он ведь тоже был один.

Егор исследовал двор и, выбрав толстое дерево в углу, колупнул снег. Под слоем белого пуха лежала твердая, утрамбованная масса, и это также было открытием. Егор представлял снег липким – иначе как из него лепили?

Несмотря на плотность, старый снег легко поддавался обработке. Потратив часа два, Егор расковырял древком довольно глубокую яму. К тому же, в процессе копания образовалось множество плоских глыб – ими он планировал накрыть тело.

Еще через полчаса все было закончено. Во дворе появился аккуратный, почти симметричный холмик. Андрей такого отношения не заслуживал. Сам он, судя по всему, обошелся с предшественником куда хуже.

Егор, соблюдая приличия, минуту постоял возле могилы и воткнул в нее палку с картонкой. И только после этого понял, насколько же он замерз. В стене темнел второй проход, через него было как будто быстрее, и Егор свернул направо.

В спину опять задуло, и шею закололи тысячи игл. Спеша к арке, Егор сладостно мечтал о калориферах в спальне, о любимых и ненавистных рыбных консервах, и даже о предстоящем подъеме – как о неизбежном испытании на пути к счастью. Он посмотрел на середину здания – в окне горел свет, и это придавало сил. Егор попробовал сосчитать, на каком этаже находится комната с компьютерами, но это было так же трудно, как и с лестничными пролетами. Шестьдесят этажей, семьдесят – не имеет значения. Там еда и тепло. И он дойдет.

Арка вывела не к подъезду, а в другой двор – большой, закрытый со всех сторон колодец. Егор уже собирался развернуться, как вдруг заметил… заметил ряды… много рядов…

Это было что-то намеренное, явно рукотворное. Ветер, как бы он не кружил, так ровно снег не насыплет. Но если даже и принять это за сугробы… удивительно ровные сугробы… то… Нет!!

Егор дошел до первого и рухнул на колени.

Сугробы… они были с табличками – все до единого.

Егор застонал и переполз к соседнему бугорку.

Оттуда же, не вставая с колен, он прочитал:

И еще:

И еще:

И еще:

И еще, еще, еще…

Оперевшись о могилу, Егор выпрямился и обвел взглядом кладбище.

Он был не третий – из тех, кого синтезировали в корыте с рыбьей требухой. Не третий из тех, кто родился и, не сделав ничего, умер. Сотый, а может, и тысячный. Они приходили из душного, раскаленного Близнеца лишь затем, чтобы сгинуть в снегах пустой Земли. Они все – и он тоже. Если б можно было хоть что-то изменить – они бы уже изменили, сотни или тысячи раз. Значит, ничего… Значит, ничего нельзя. И это будет – пока не сдохнет реактор. Зачем?! Кажется, Егор уже спрашивал – у Андрея. Андрей не ответил. Теперь ясно, почему. Теперь все ясно – настолько, что сам вопрос потерял смысл.

Егор очнулся возле ванны. Он так и не сосчитал этажи – это не имело значения. Он даже не вспомнил, как лез наверх, преодолевая каждую ступеньку, словно последний в жизни рубеж.

Это заняло сутки. Егор впадал в забытье, плутал по этажам, жевал снег с подоконников и вновь выходил на лестницу.

Он добрался – не ради цели, ее давно не стало. Ради того, чтобы поесть и согреться. Больше в этом мире ничего не было.

Сутки. На Близнеце кто-то влюбился и кто-то разлюбил, кто-то потерял работу и нашел новую, кто-то открыл для себя тайну бытия – там. Здесь оставались консервы, реактор и снег. Вот и вся жизнь, со всеми ее смыслами и целями. Больше – ничего.

Егор, согреваясь, поотжимался от пола и не глядя в окно подошел к столу. Пять компьютеров. И уйма машин по всему зданию. Работают. Как всегда.

Егор сел в драное кресло и развернул на себя ближний монитор…