Глава 10

Утратить честь можно, а продать ее — увы, нет: она умирает навеки от первого же ценника. Несколько иное дело — человеческая жизнь: каждый воин в бою, на исходе земного своего бытия, стремится продать ее подороже, вот только плату за нее он берет не жизнями чужими, а смертями.

Рыцари перебрались на восточную сторону моста, и молча стояли там, где начинались (или заканчивались, смотря откуда считать) имперские земли, в то время как на варварской, на западной стороне гвардейские полки рубились с черными безглазыми ордами… Давно закончились стрелы в колчанах, да и не было в них толку: безглазая жуть поддавалась только на прямые рубящие удары, мечом, либо секирою… Морево породило довольно странных воинов: те шли и дрались напролом, также мечами и секирами, напоминающими имперские, но — тупо, без выдумки. Если предоставлялась возможность обменяться смертельными ударами с имперским ратником — они тотчас шли на этот обмен, не пытаясь выгадать, уклониться, спастись… Убить безглазого было нелегко, а ранить невозможно: либо он продолжает наседать, с глубокою бескровною дырой в боку, либо валится мягко наземь, без вскрика, без стона, без проклятия даже… Колдовства в них нет, равно как и на доспехах и на оружии… Они сами сплошное колдовство: жуткое, тихое, неумолимое…

— Отдышался, Лаббори?

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

Один из трех воинов, выдернутых маркизом Короны из самого пекла, метнул благодарный взгляд на своего спасителя и вновь уставился на прямого начальника, Когори Тумару, продолжая тянуться по стойке смирно. Было хорошо слышно и видно, как там, за мостом, тают человеческие силы в битве с безглазым воинством, и трое спасенных особенно остро осознавали, насколько близко подходил к ним тот рубеж, за которым ничего нет, кроме тишины и мрака…

— Вольно стой, не на параде. Видел, как твоего друга, Тогучи Менса, раскромсали?… Было бы прямым расточительством и тебя потерять — все-таки выращивал, выращивал… Сейчас я записочку набросаю, повезешь ее в столицу, Его Величеству лично. В записке все будет сказано. Записка важная, поэтому с тобой поедет… один сопровождающий, больше мне просто не выделить… Как тебя, дружище?

— Дери Исар, ваше высокопревосходительство!

— Будешь сопровождать сударя Лаббори Вая, он старший, вот вам обоим колдовские слова на пайзах: старшего пристукнут, стрелой или как, — ты этим заклинанием тут же свиток снял с мертвого тела, им же его пайзу к себе перебросил, дальше поскакал, без оплакиваний и суеты. Все понятно?

— Так точно!

— А тебе?

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Отдыхайте покуда, учите заклинание, проверьте седла, сумки, уздечки, подковы… Я мигом.

До тех пор, пока вожак спокоен и не суетлив, люди его слушаются охотно и четко, не теряя надежды, но вот если самый главный начнет метаться и плакать — пиши пропало! Когори Тумару держался молодцом, чудовищный груз ответственности на его плечах заметен был разве что ближайшим сподвижникам, а вот подлинную степень того, насколько он подавлен и растерян, видели только я и Санги Бо, старинный друг его и соратник. Казалось бы, зачем снаряжать в многодневный путь гонцов, когда есть нарочно для этого приготовленные почтовые птеры?… Но птеры сдохли, все до единого, еще в первые минуты нагрянувшего Морева: нечто вроде хлопка над равниной, ауры или маны, или еще чего-то в этом роде — люди, кони, горули устояли, а мелкая живность разом вымерла. Вот они, клетки с никому не нужными тушками гончих птеров: все печати целы, вся магия, все мощнейшие заклинания защиты работают, все замки нетронуты — и ничего живого внутри птеровых шатров. Я проверил из любопытства — даже мелкие норные в округе попередохли, вместе с червями и личинками, так что это даже не было прицельным злоумыслом в сторону срочной имперской связи. Но Когори Тумару об этом не знал… А даже если бы и знал — какая разница? Санги Бо и маркиз Короны хладнокровно, молча, внешне спокойно смотрели, как гаснут полковые знамена, так называемые сторожевые стяги… Стягами они становились там, в столице, когда полотнище полкового знамени отвязывают от древка и прикрепляют к высоченному шесту во дворе казармы, опуская и поднимая его вдоль шеста, так, как это положено по караульному и дворцовому артикулам, здесь же — это знамена, свято хранимые, собранные в одном, самом безопасном месте. Сейчас они открыты всем взорам, ибо так положено в бою.

У военачальника Когори Тумару было под рукою два сдвоенных полка, то есть у каждого полка единый полковник, но по два стяга. И отдельный стяг у личной охраны главы имперского сыска — вон они, рука об руку с черными рубашками, все до единого рубятся с безглазыми! И у черных рубашек отдельный стяг. Сами же стяги — обычные, то есть, они — душа и гордость воинского подразделения, стягом обладающего. Любой воинский стяг, стараниями лучших жрецов и магов империи, светится неярким синеватым светом даже в безоблачный полдень, а уж ночью стяги хранятся под надежными, не пропускающими свет колпаками, иначе на десять долгих локтей их видно будет всем, кому надо и не надо… Покуда есть в стяговом подразделении хотя бы одна боевая единица, сиречь ратник живой, присягнувший на верность империи и знамени, стяг будет испускать свет, пусть не столь яркий, чем когда под стягом полк или дружина, собранные "под завязку", по артикулу, но — светится… А ныне погасли два полуполка «крылышек», остальные с каждым лязгом меча, с каждым предсмертным стоном теряют силу свечения. Старые рыцари казались невозмутимы, а вот юный Керси Талои дрогнул, было, даже носом подозрительно зашмыгал, но, поймав взгляд маркиза Хоггроги Солнышко, прежнего своего повелителя и нынешнего спасителя, справился с собой, подтянулся… Он же рыцарь, а не рыхлое облако! Вот бы впрыгнуть туда, с секирой и мечом наперевес да вгрызться по-рыцарски в эту подлую безглазую толпу! Да еще когда рядом великий Санги Бо и непобедимый его светлость маркиз Хоггроги!!! Эх…

Керси Талои — весьма многообещающий царедворец, юноша очень хитрый… и очень умный… и храбрый… и довольно скрытный… Однако, в сей миг я легко читал его мысли, не забираясь к нему в голову: достаточно было посмотреть на подозрительно красные глаза и искусанные в кровь губы… И тоже ведь хладнокровный — но… Закалки в нем, все-таки, маловато, а мозолей на душе и того меньше. Зато высшие рыцари, такие как Когори Тумару и Санги Бо, воины очень много повидавшие на своем веку, давно уже научились все свои боли и слезы прятать глубоко в сердце, ибо привыкли терять личное малое, в расчете сохранить большее общее. Такая система исчисления применяется ими и в денежных расчетах, и во временных, и даже когда речь идет о жизнях человеческих… Уж кто-кто, а они хорошо знают, что битвы больших армий никогда не выигрываются отвагой и мастерством отдельно взятых рубильщиков-богатырей. То же самое понимает, впитав это еще с молоком матери, маркиз Короны Хоггроги Солнышко. Он юн годами, более чем на полторы сотни лет моложе друзей своего деда, Лароги Веселого, однако разумом, опытом, воинским умением не уступает лучшим рыцарям империи, и они тоже это знают, ибо если они всю свою долгую жизнь учились войне, жили войною, то маркиз Короны — сам по себе живое воплощение войны. Хоггроги также холоден и невозмутим, глаза ясны, руки не дрожат, а сердце… Сердце воина — это дверь за семью печатями, только богам ведомо, что там скопилось…

Вбрось в гущу вражеских войск хоть самого Аламагана, паладина древности, вместе с близнецами Чулапи и Оддо — и что дальше? Ну, накосят они в снопы сотню вражеских тел… ну, две сотни… ну тысячу… прежде чем их утыкают стрелами или поднимут на мечи трусливые хлюпики, неуклюжие неумехи, каждый из которых по плечо росточком прославленным богатырям древности… И ведь непременно утыкают, поднимут и растерзают в кровавые брызги… О, как мне знакомы эти сотни, тысячи раз виденные картины: тело рыцаря, только что могучее, полное сил и боевого веселья, а ныне дряблое и послушное, сочащееся черной остывающей кровью, переваливается из седла на кривой частокол мечей (или на рогатины мятежных смердов, что еще унизительнее), дабы через несколько мгновений быть разодрану в куски… И все происходящее наблюдает, не в силах помочь или помешать, брат убитого, или отец, или сын, или друг… Юный воин, увидев подобное впервые, уже никогда сего не забудет, всю его оставшуюся жизнь будут точить и беспокоить сны, воспоминания, образы этого покорного мертвого куска мяса, только что бывшего его отцом, или сыном, или другом… Слабые от такого зрелища ломаются, а у сильных появляются на душе первые шрамы, тайные, но никогда не заживающие…

Так оно было, есть и будет в рукопашных битвах: все решает не личная доблесть, а число воюющих и умение им распоряжаться. Маркиз Хоггроги Солнышко в драке на мечах не уступит и самому Аламагану, равно как и отец его, несравненный Ведди Малый, и дед, великолепный Лароги Веселый, и прадед, богоподобный Гефори Тургун, и все остальные достославные маркизы Короны, но ни один из них так и не умер смертью мирного человека, до каждого из них рано или поздно добиралась боевая погибель… А дружины маркизов были есть и будут непобедимыми во все времена… Боги… как там сейчас в уделе… все ли у них хорошо… жена и сын… Тури, держись, лапушка…

Все справедливо: сражаются и проявляют доблесть паладины — побеждают войска.

— Что, ваше высокопревосходительство?… Виноват, прослушал!..

— Медвежонка, говорю, зарубили, полуполковника моего. Вон — там. Хогги, не приказываю, но прошу: не мог бы ты вернуться за мост и добыть мне еще одного живого молодца? Крикуна Цаги? Глаза мои, будь они неладны! Не разберу — вроде бы он ранен…

— Угу. В левую руку, ваша светлость, похоже — глубоко. Ну, тогда я пошел?

— Беги, сынок, и да хранят тебя боги!

Чутье и воинский опыт подсказывали мне, что и в этот раз маркиз Короны войдет в черные толпы, как меч в воду, и выйдет оттуда невредимым, ибо он свеж пока и сил у него немеряно, поэтому нечего там глазеть, и я решил отвлечься разумом, оглядеть юг… Или сначала север?

— Север!..

Поздно, дружок. Убили твоего Севера безмозглые ратники Морева. Сам виноват: не надо было крылышки топорщить, доблестью похваляться, надо было держать своего коня на восточной стороне моста, на имперской земле, поближе к «высокому» табуну. Вон — Кечень, конь его светлости маркиза Короны: жив, здоров и ржет гневно, просится в битву… А с другой стороны и я сам «хорош», даже в тысячу раз более лопоух, нежели этот Керси Талои, поскольку якобы все знал, все предугадывал, ко всему был готов… а Горошка не уберег! Некому мне за него уши надрать… Да я бы не позволил, вне зависимости от того, прав я или неправ. Впрочем, я всегда и во всем прав, даже когда виноват. Значит, заглянем сначала на север, коли знаки к тому склоняют.

Неведомые безглазые черные звери густым потоком ворвались в первую пещеру звериного городища. Кто это такие, откуда взялись — разобраться невозможно, ибо обликом они совсем чужие, запахов от них не исходит, грызутся молча… Зверям охи-охи некогда было раздумывать и путаться в догадках насчет происхождения безглазых тварей, главное, что они — вот они, сильны и свирепы! И малосъедобны, даже для невероятно неприхотливых желудков охи-охи… Тем не менее, безглазые — это добыча, и ее можно жрать! Изголодавшиеся орды охи-охи со всего подземного городища ринулись туда, на вой, рев и взвизги начавшейся битвы: торопись, поспеши, рви, глотай… не то другие, более проворные и сноровистые, первыми примчатся к добыче и насытятся ею до отвала, как это и положено по праву первенства… надо бежать, надо успеть!.. Пусти, пропусти!..

Но, похоже, не было никакого смысла торопиться: малосъедобная добыча сама стремилась навстречу: темные волны ее вливались не в одну, а уже в десятки в сотни нор, только успевай грызи! Это были глупые безглазые звери, не из сильных: даже беременная самка охи-охи один на один легко справлялась с безглазым, однако, этих тварей, посмевших вторгнуться в царство свирепых охи-охи, было много, очень много: вот молодая мама охи-охи небрежным ударом порвала горло черному зверю, а надежде самой лизнуть, не прекращая охоты, и детишкиным язычкам дать собрать с земли немножко вражеской плоти, но кровь из раны не полилась, зато в бока ей вцепились две черных твари… и в живот третья… и еще одна… в ее собственное горло… Вот тут крови оказалось полно…

Сколько времени прошло — никто не считал, ибо даже волшебные звери счета сего не ведают, но постепенно битва распространилась на все подземное городище и его окрестности: дрались все, от могучих вожаков с седыми загривками до трехмесячных щенков и их разъяренных мамочек. Охи-охи убивали быстро и неутомимо, было их очень и очень много, ибо расплодились они так, как ни разу до этого, за все времена, однако черные твари продолжали прибывать и нападать, совершенно не смущаясь потерями и слабыми, в сравнении с охи-охи, боевыми статями.

В одной из просторных пещер, неподалеку от южных окраин городища, за одной из складок неровной стены, находилась еще одна маленькая уютная пещерка, даже не пещерка, а норка, выбоинка, впадина с узким входом-горловиной, как раз такого размера, чтобы в ней поместиться юной мамочке охи-охи и ее ненаглядному приплоду, четырем вечно голодным малышам, двум парам будущих самцов и самочек. Мама охи-охи добыла это пещеру с бою, в сражении с другой будущей мамой, пусть и более опытной, но не столь яростной и решительной… И вот теперь мама охи-охи окончательно прочувствовала преимущества своего положения: кровавая кутерьма по всей пещере почти не задевала ее, она быстро и ловко убивала тех редких безглазых тварей, кто отставал от основной битвы и осмеливался сунуть морду в ее маленькие владения, но сама наружу не лезла… Уж если она и самцов отгоняла, чужих и голодных, которые вполне могли сожрать ее потомство, то разорвать наглую мелкую однохвостую гадость — нет ничего проще! Время от времени маме охи-охи приходилось хлестать хвостом в узком пространстве норы и даже лягаться, осторожно отбиваясь от укусов малышей, голодных, любопытствующих и хнычущих щеночков охи-охи. Есть, есть молоко в сосцах, но его пока мало и нужна передышка, чтобы его можно было беспрепятственно высасывать… Потерпите еще, малыши…

Когда все было благополучно в городище, мамы поочередно сбивались в охотничьи стаи и делились добычею с теми, кто оставался охранять беспомощных малышей от взрослых самцов охи-охи, но теперь юная мамочка чувствовала, понимала: сейчас ей никто и ничего не принесет: то что нагрызла сама, высунув голову из норы — то и добыча. Ох и скудна эта пища! — Охи-охи исхитрилась проглотить несколько кусков из тел безглазых… Плохое пропитание, очень скверное, детишкам того даже не нажевать, не отрыгнуть… Только бы молоко в сосцах было, тогда можно продержаться. А еще бы хорошо к воде сбегать, напиться… Никак. Время от времени черная волна менялась на серую: это очередной отряд разъяренных охи-охи врывался в просторную пещеру и выгрызал оттуда безглазых пришельцев… Вот тогда бы сбегать напиться, но охи-охи осторожничала, и не напрасно: серую волну опять сменяла черная… В прошлом году в окрестностях городища объявился пришелец: рослый, смелый и очень, очень, очень красивый охи-охи! Такой широкой пасти, таких сильных лап, таких огромных клыков и когтей юная самочка, окруженная целой сворой влюбленных в нее самцов, не видела никогда и ни у кого! Хвост гибкий, быстрый, глаза веселые… а его трепещущий язык!.. Пахло от него очень странно, не совсем по-звериному, а вокруг мощной шеи была обернута полоска странной кожи, очень тонкой и блестящей, но все равно он был неотразим… Целые сутки бился пришелец с местными самцами, поочередно вызывая на бой самых сильных — и все это только для того, чтобы добиться ее благосклонности… И победил, и добился… Ах, если бы он сейчас был здесь! Он бы сумел защитить свой приплод, он бы на мелкие клочья разорвал бы всех пришельцев до единого, сколько бы их сюда не набежало!.. Но незнакомец пропал с того счастливого дня, умчался куда-то, и некому справиться с этими… безглазыми… прочь!.. прочь!..

А в это время тот, о ком она думала и мечтала, охи-охи Гвоздик, мчался по южной дороге, уже не по имперской, но принадлежащей маркизам Короны, то есть ведущей непосредственно к Гнезду, главному замку властителей удела. Мчался он, естественно не один, а сопровождая своего друга и повелителя (моего давнего воспитанника), молодого князя Та-Микол, и двух его попутчиков… А этих двоих я узнал и даже очень легко, с первого взгляда: два ратника-дворянина, судари Дувоши и Мируи, молодые, неопытные, преисполненные надежд и страстей… Недоросли, вот настолько обычные, хоть к стене их прибивай, в виде наглядных учебных пособий. Я им давеча присоветовал проситься на службу к маркизам Короны — они с благодарностью послушались, и даже заплатили мне за совет! Это они зря, ибо совет мой оказался для них не очень-то удачен: в самый кошмар угодили!.. Либо вот-вот угодят. Жалко, очень жалко, что я ранее все ленился, не удосужился посмотреть — как оно там на юге будет? Совершенно на особицу!

На западе рыцари и маги чего-то мудрят, явно, что воплощают какие-то замыслы, императорские и свои… На востоке я все попросту решил: прихлопнул свою четверть Морева, огненною лавой задушил… Теперь там, после моих благодеяний, в той округе, лет двадцать даже расти ничего не будет — все укрыто лавой, а пепел до будущей осени с неба не осядет… или того дольше. Оно, конечно, запросто, но мне для этого понадобились, во-первых, вся моя мощь, а во-вторых подходящая к извержению гора… Здесь таковых нет. И на севере, на северных Плоских Пригорьях нет, но там огненную лавину пытаются заменить собою бесчисленные орды охи-охи и всевозможная нечисть… А здесь, на юге, насколько я понимаю, войска маркиза Короны схлестнулись с безглазым воинством на широком пространстве удела…

Ну-с, что у нас тут? Безглазых несравнимо больше и они наступают… Кто бы сомневался. Но!.. Я уже привык видеть воинство Морева в виде этакой безмолвной лавины, в виде пеших ратников, плотно, плечом к плечу прущих вперед и стирающих в кровавую пыль все живое, что попадается им на пути, а здесь возникла разница. Трое всадников и охи-охи мчатся по дороге, а равнина вокруг и сама дорога относительно пустынны: безглазые твари, здесь похожие на бестолковую помесь варварских воинов карберов и туроми, отдельными струйками и ватагами движутся по равнине в беспорядочном направлении… Нет, не в беспорядочном, они вроде как стекаются к замку… маленький отряд то и дело вынужден вступать в схватку с отдельными безглазыми, пытающимися преградить им путь… Пока успешно. Недоросли мои, судари Дувоши и Мируи, очень крепко напуганы, равно как и лошади их, однако держатся более-менее прилично, каждый из них — я проверил задним числом — зарубил по нескольку безглазых, отличное бы начало их послужному списку, если бы им суждено было подольше пожить… Но воин выбирает свою судьбу лишь однажды, когда решается сделать своим ремеслом войну и смерть, все остальное — это уже прихоти судьбы… А вот лошадь Черника хоть и тоже трусит, но гораздо меньше, ибо у нее есть надежная защита: двое спутников и друзей, седок и повелитель Докари Та-Микол и надоедливый хвастунишка, клыкастый зверь Гвоздик. Уж кто-кто, а эти никогда ее в обиду не дадут! Да, эта двоица в отряде — наиболее сильные бойцы, каждый их удар — смерть для безглазого, однако и человек Лин, и охи-охи Гвоздик — оба пребывают в сильнейшей тревоге, ибо воинский опыт каждого подсказывает им: дальше будет хуже… и еще хуже… и еще… Если в самое ближайшее время не найдут они передышку и спасение.

— Ходу, ходу, судари! В замке отдышимся! Гвоздик, вперед! Не отставай же!.. Не то уши и хвост оборву!.. посмертно… Потом их всех догрызешь! Ходу, Черника!..

Крепостные ворота замка распахнулись с щегольской ловкостью и быстротой: в тот миг и ровно настолько, чтобы впустить в чрево замка маленький отряд. И тут же захлопнулись. Сама хозяйка замка, маркиза Тантури, опрометью выскочила во двор — встречать!..

— О!.. Ваше сиятельство, Кари, это вы! Какое счастье для нас всех видеть вас!.. в здравии!.. И ваших спутников!.. В такое время!

Это были искренние слова, маркиза не лгала. Но почему так много влаги скопилось на ресницах ее прекрасных карих глаз, почему так предательски дрожат изумрудные серьги под ее розовыми ушками?…

Докари Та-Микол осторожно передал повод подбежавшему слуге, а сам преклонил колено перед маркизой. Он не хуже меня видел и понимал, что не его ждали, что не к нему выбежала, презрев этикет и все приличия, молодая маркиза…

— Ваша светлость, сударыня Тури! Ваш великолепный супруг, светлейший маркиз Короны Хоггроги, пребывает в полном здравии, очень скучает по вам, своим родным и близким, и не имея права прибыть сюда лично, прислал меня с приветами и поручением! И велел добавить, что все, о чем он мечтает — это встреча с вами наедине!

Маркиз, передавая устное послание через своего друга, тоже врал о количестве мечтаний, и все слушатели это понимали: у маркиза, кроме жены, есть мать и сын, которых он также любит всей душою, но правила приличия позволяли прилюдно выражать вслух только восхищение дамой сердца, все же остальное — не для чужих ушей. Вот она — в полном своем, никому не нужном блеске — аристократическая выучка: сами едва живы, за воротами конец света подступает, а они тут колена преклоняют, выслушивают изысканные речи…

— Ах, милый Докари! Я бы отдала все на свете, лишь бы мой муж в эти мгновения был не за тридевять земель, а… Впрочем… Вы и ваши спутники…

— Позвольте представить моих друзей и попутчиков: сударь Дувоши… Сударь Мируи…

— Благородные судари! Я счастлива видеть вас здесь, в столь трудное время. Но довольно церемоний! Мои люди позаботятся обо всем необходимом для усталых путников, что же касается вас, друг мой…

— Я всецело в вашем распоряжении, ваша светлость…

— Тури…

— Да, сударыня Тури… Прошу простить мою спешку, но обстановка не терпит никаких отлагательств. Если бы мы могли посоветоваться с вами и с вашими рыцарями…

— Довольно слов, сударь Докари, следуйте за мной!.. Здесь, в кабинете Хогги, нет лишних ушей, рассказывайте спокойно, спрашивайте — похоже, что времени у нас действительно мало. Рокари Бегга — наш сенешаль — воюет за пределами замка и пока вроде бы жив, хвала всем богам! Рыцари охраны замка, сподвижники моего мужа — вот они, все здесь. Но нас мало, очень мало…

Рассказ юного князя был короток и прост: вот шкатулка, вот оберег маркиза Короны, срочно возвращается в замок по прямому приказу Его Величества… (В замке тотчас стало словно бы чуточку светлее: мужчины в роду маркизов Короны колдовать не способны, не в этом их величие, однако обереги у них мощнейшие, венценосные особы лично выбирают и освящают их для юных наследников, будущих полновластных маркизов, и не скупясь пропитывают магией. Волшебная сила, в них залитая, мгновенно смешалась с охранной магией замка и укрепила ее). С молодыми людьми он познакомился буквально сутки тому назад, на южной дороге. Этих тварей безглазых видит впервые и никогда о них не слышал. Надеется, что это просто неведомые враги, но подозревает и худшее… гораздо худшее… ибо поговаривают и ждут… и там, на западе, откуда его стремительно выслали без объяснения причин…

— Одним словом, это нелюди, сударыня Тури, это ближе к демонам. Мой Гвоздик запросто рвет любого из них, но крови в них нет, как мы все успели проверить своими секирами и мечами, ран они не боятся, ни в какое общение, кроме обмена ударами, не вступают, плоть у них такая… именно что демоническая… Поустойчивее, нежели чем у нафов и сахир, но — не живая. А у вас что выяснилось?

Маркиза кивнула на знамена, рядами стоящие у стены, и, уже не скрывая слез, взялась рассказывать. Конечно же, много знать она не могла, только со слов лазутчиков и гонцов, сумевших живыми добраться до замка, но общее представление она более-менее имела верное… Я же, обладая гораздо большими возможностями, не поленился и просмотрел все с самого начала, ибо всегда с большим уважением и любопытством следил за воинскими обычаями и возможностями непобедимого рода маркизов Короны.

Моревная эта саранча поперла со стороны карберной границы, так, как я и предполагал. Первые заграды и заставы были сметены почти мгновенно, однако дальше мореву пришлось распространяться немного медленнее, чем ему бы полагалось… Войска маркиза Короны хотя и не успели восстановиться в полном объеме после неимоверно тяжелой прошлогодней войны с туроми, но, все-таки, это были не простые удельные дружины, и, не в обиду императорам, даже не гвардейские полки Его Величества: первые волны Морева хлынули на заранее подготовленные против всех вторжений равнины — и захлебнулись! Вернее — размазались по каменистой почве кучками бесплотного магического праха… Вторая и третья волна осела точно так же, и если бы это простое вражеское нашествие — оно бы истощилось рано или поздно, да только вот безглазое воинство напирало и напирало, молчаливое, бесстрашное, бесстрастное и нескончаемое. Нет, воины заградных полков маркиза не отступали, они просто иссякали, погибая на поле брани все, до единого человека. Да и куда им было отступать — они занимали самые лучшие, самые удобные позиции обороны, когда за жизнь каждого защитника удавалось выменивать по пять-шесть смертей этих безглазых существ. Будь вместо них карберы или даже неистовые туроми, цена обмена доходила бы и до полутора десятков, но эти черные твари были очень упорны и сильны…

— Сначала полегли приграничные заграды, сударь мой Кари, все знамена их погасли первыми — вон они.

Князь Докари кивнул, глядя на знамена, и мысленно удивился, вернее восхитился: маркизы воистину великие воители! А ведь правда: знамена нет смысла держать стяги на полях боев, лучше собрать их в тылу, в одном месте и там следить, хотя бы самым грубым и приблизительным образом, за успешностью боевых действий… Впрочем, такое возможно только в уделах, при сравнительно однородной принадлежности войск, и если у военачальника на местах достаточно опыта и выучки, чтобы взвешивать свои силы без оглядки на знамена, а вот когда войска сборные, либо наемные…

— Простите, сударыня Тури, вы сказали: гномы? Покинули пещеры???

— Ох… именно так я и сказала. Теперь они у меня в замке, те, кто успели остаться в живых, вплетают собственное защитное колдовство в наше, да только я сильно подозреваю, что пользы со всего этого будет немного…

— А донесения с мест каковы?

— Они весьма скудны. Ни один вестовой птер не прибыл. А в замке вся небольшая живность, от утки и мельче, сдохла подчистую, в том числе и мои певчие птеры, и вестовые. Очень подозреваю, что и там, на местах… Все попытки добыть языка закончились ничем… Из матушкиного замка — ни звука. Даже гонцы не прибыли… Ах, если бы Хогги был здесь!.. Он бы сумел!..

Докари Та-Микол ухватил за ухо своего чересчур любознательного охи-охи Гвоздика, подтащил поближе и украдкой затер ему кровоточащую царапину на носу — магии на это понадобилось всего чуть-чуть. Да, он в гостях, причем глава дома отсутствует, вежливее было бы испросить позволения на колдовство, но ведь и обстоятельства таковы, что… Сударыня Тури очень добра и не заметит этой маленькой вольности своего гостя…

— Его светлость маркиз Хоггроги, ваш муж и мой друг, выполняет прямой и недвусмысленный приказ Его Величества, я бы даже сказал два одинаковых приказа от обоих императоров…

Маркиза молча покивала вместо ответа, и ее собеседнику хорошо видно было, что сие не от недостатка хороших манер: маркиза из последних сил держалась, чтобы не зарыдать в голос…

Я, вслед за своим воспитанником Лином, а ныне князем Докари, обежал взглядом знамена, стоящие вдоль в стены в своих гнездах — худо дело! Такого урона войска маркизов Короны не несли, вероятно, за все время своего существования.

Первыми погибли полки Горный и Тихой Воды, это еще на «вступительной» волне, почти у самой границы… Потом пришел черед Унылых… Вот прямо сейчас, на глазах у всех, кто находился в кабинете маркиза, затрепетало тусклым голубоватым светом и погасло знамя Драконов.

Сенешаль удела, рыцарь Рокари Бегга, лично возглавляющий довольно большой «летучий» отряд в четыре полка, состоящий из Смешных, Северных, Белого Знамени и Унылых, держался молодцом, его отряд, состоящий сплошь из всадников, жив и боеспособен, однако сам рыцарь очень близок к отчаянию! Несмотря на опыт, сметку и высокий боевой дух, несмотря на то, что бои шли в родных пределах, где каждая кочка пристреляна и выучена, чтобы воевать среди них с дополнительной выгодой для себя и уроном для врага, пешие безглазые твари теснили его, сминали ряды, наступали, побеждали!..

Маркиза Тури, разумеется, не знала и не видела всего этого, зато мне это было очень внятно, потому что я зрел в настоящее и дополнял увиденное тем, что мог заглядывать в прошлое. Когда безглазые прорвали оборону и вылились на равнины внутренней части удела, они не стали грабить, пьянствовать и кружить на месте, нет, они так же молча и бесстрастно хлынули дальше, словно бы по заранее расчерченному для них руслу. А прямо на этом невидимом пути стоял замок матушки Хоггроги Солнышка, пресветлой вдовы-маркизы Эрриси… Это былое мирное место, тихое и безмятежное. За недолгие годы уединенного вдовства маркизы-матери, даже ратники охраны успели слегка облениться и разжиреть. Из всех местных бурь, самые страшные — это хлопоты и причитания фрейлин и приживалок, во главе с маркизой, готовящихся к встрече редких и немногочисленных гостей… Спали здесь вволю, ели и пили вкусно, а как угощали!..

Черные твари перемололи небольшие охранные силы замка и подчистую уничтожили все живое в нем. Рокари Бегга дрался как раненый тургун, однако даже боевое бешенство не застлало ему глаза настолько, чтобы губить понапрасну, то есть без равноценного размена с вражескими силами, своих людей и он вынужден был отступить и отказаться от попыток отбить замок несчастной маркизы Эрриси… Следует отходить к оборонным полкам, благо преимущество в скорости позволяет, стягивать их в непробиваемую броню и воевать дальше, в попытках заткнуть очередные бреши, ни в коем случае не подпускать эту лавину к Гнезду, к сердцу удела. Как он теперь посмотрит в глаза своему другу и повелителю, маркизу Хоггроги Солнышко, если боги позволят им встретиться живыми, на этом свете… Одно утешение, что вряд ли подобное чудо возможно… Будем сражаться, пока силы есть, но надолго ли их хватит, сил этих?…

Легли Ореховые, в полном составе, от тысячников до музыкантов, и в кабинете погасло еще одно знамя… И еще одно — это Зубастые иссякли все, до последнего человека…

Тем не менее, события на южном направлении Морева сумели меня удивить, и крепко удивили!

Одно дело — я, бессмертный и бесконечно могущественный, который и Мореву не по зубам… скорее, напротив… Однако ведь и мне пришлось отказаться от мысли победить ее своим Брызгой!.. Подозреваю, что даже и Черниллой утомился бы я махать, вырезая сию пакость поодиночке и рядами… И великаны мои каменные стоптались бы до подметок прежде, чем хотя бы уполовинили эти безглазые сгустки… Уж кто-кто, а я лично, своими руками, глазами, ногами, ушами, мыслями — прочувствовал почти неиссякаемость пресловутого Морева… одной четверти его. И все-таки воинство маркизов Короны свершило невероятное, невозможное; полагаю, что в пределах империи и за ее пределами никаким войскам не дано было бы повторить их подвиг: в долину, к Гнезду, в окрестности главного замка маркизов Короны, безглазые прорвались, но не бесчисленными ордами черных слепых безмолвных ратников, не единой всесокрушающей лавиной, а разрозненными ручейками и отдельными каплями… Надолго ли так? Подозреваю, что в ближайшее время эти ручейки пополнятся, сольются опять в смертельный поток и захлестнут Гнездо, вместе с его обитателями и защитниками, ставшими у них на пути… И хлынут дальше, в нутро Империи… Однако на сей миг — почти остановили, почти проредили! Иначе бы не добраться живыми до замка воспитанникам моим, юноше Лину и зверю Гвоздику, вместе с их спутниками, которым я посоветовал попытать удачи здесь, в уделе…

Да, да, сударь Хоггроги, ты по праву мог бы гордиться гибнущими войсками удела, если бы мог видеть, на что они оказались способны в последней своей войне, но тебе некогда, ты и сам по уши занят сражением все с тем же поганым и неизбывным Моревом… Мысленно я на твоей стороне, маркиз, и совершенно не возражаю, и даже хочу, чтобы тебя хватило подольше.

Татеми Умо небрежным движением пальца закрыл все раны и порезы на теле Цаги Крикуна, могучего предводителя наемного отряда воинов черных рубашек и единственного живого из них. Вылечил и отвернулся. Теперь все внимание мага вновь было сосредоточено на той стороне моста, на поле битвы, теперь уже сплошь заполненном страшным и безмолвным вражеским войском. Понемногу вечерело.

Цаги Крикун все еще сидел на земле, уже по-зимнему холодной, леденящей, несмотря на подстеленную под задницу попону, икал, терпеливо содрогаясь от приступов тошноты, непременно сопровождающих всякую лечебную магию, а над ним уже нависло тяжелое брюхо герцога Когори Тумару, рыцаря и главнокомандующего почти подчистую истребленного войска.

— Цаги! Ты… вот что… Попей, поешь… Вот мясо, держи, оно магией пропитано, жри как следует, с запивочкой, оно скорее кровь в тебе пополнит. Отдыхай, восстанавливайся и жди своей очереди. Будешь вон с тем молодцом держать выход с моста.

Цаги повернул голову, куда указано, и тут же кивнул, мгновенно поняв что к чему. Да и трудно было не понять, дело-то не из сложных…

Пространство за мостом вплотную забито черными. Узкой и плотной лентой в два ряда они движутся по мосту, с тем, чтобы переправиться на эту сторону. Однако, в одном шаге от имперской земли, их встречает меч седого рыцаря Санги Бо: Санги Бо скупыми и короткими ударами сечет безглазые головы и те, вместе с телами (я это видел как сгустки странной маны, побольше и поменьше), падают вниз, в пропасть, ибо рыцари заранее обрубили боковые поддерживающие канаты, так, чтобы наступающему врагу легче было кувыркаться в бездну.

— Смотри, Цаги: как рыцарь Санги Бо устанет, так его сменит рыцарь Хоггроги, потом я, а потом уже вы вдвоем с рыцарем Керси Талои. Ну и потом опять Санги, и так по кругу, пока нам всем не надоест. Сударь Татеми Умо от махания мечом и секирою освобожден, по ветхости возраста, а также потому, что у него есть дела и поважнее. Все понятно?

— Так точно, ваше высокопревосходительство!

— Ты не вскакивай, а сядь, сидя жуй. Жуй, и на превосходительство не отвлекайся, говори светлость, оно и короче, и силы сбережешь.

— Так точно, ваша светлость!

— Вот, другое дело. Еще вопросы?

Цаги отрицательно помотал туго набитыми щеками. У него были наготове вопросы, много вопросов и недоумений, да только Цаги Крикун с безусой юности научился понимать походную жизнь и хорошо знал все изнанки и таинства военной службы: его светлость ни на какие посторонние вопросы отвечать не собирается, а вот дать пинка, прямо по голове, может запросто, ибо его светлость не терпит возражений и умничанья от простых воинов. Он и рыцаря может приструнить так, что тот на годы вперед запомнит… И кулачищи у его светлости — ох, тяжелые, до сих пор зубы и ребра поскрипывают… А так — конечно, хорошо было бы узнать: что это за гадость такая на них навалилась? Рубишь ее, на части полосуешь — а она хоть бы что: без крика, без крови… И долго ли они будут этак вот по кругу сменяться, мост защищать? И почему со столь малым войском прибыли сюда? И почему погубили полки на той стороне, вместо того, чтобы держать легкую оборону на этой? И почему бы вообще — не обрубить канаты, поддерживающие мост, и тем самым, не обрести безопасность и долгую передышку? Цаги уставился на тусклое, едва трепещущее свечение знамени черных рубашек: ого! Значит, держатся еще ребята! Сколько их, где они там? Подумал и едва не подавился стыдом, осознав тупость своих мозгов: знамя именно из-за него одного светиться продолжает, потому что он, Цаги Крикун, жив, единственный из всей дружины черных рубашек. Эх… Бились они как надо, нарубили этих слепошарых будь здоров! Да толку-то — их вроде как и не убавилось ничуть.

Вон он — мост, вон они — черные наступают.

Дело для опытного воина простейшее: руби да бей, так, чтобы мертвый ли, живой безглазый — в пропасть валился: взмах — удар, взмах — удар… Правой, правой, левой, правой, левой, левой… Одна рука бьет — другая силы копит, одна нога в упоре — другая расслаблена, отдыхает… Вот только воздуху, воздуху маловато и испарина по всему телу…

— Хогги…

Маркиз Короны легко подхватился и словно бы в небрежном танце крутанулся, пропуская за спину уставшего рыцаря Санги Бо, в то время как секира в его левой руке смахнула в пропасть сразу двоих безглазых…

— Не ранен, Санги?

— Не-е… Фу-у-уххх, устал… Что жуешь, ваша светлость?

— Кабанчика вяленого. Сил набираю, скоро моя очередь.

— И мне дай. Только сначала попить. Ох, Когори, худо мне: думал, много у меня сил — а все вытекли, на простейшем-то деле. Руки ломит — и от меча, и от секиры, воздух свеж — а словно дышать нечем… Старость…

Но — нет, похоже, что старость тут была ни при чем: сам маркиз Короны, громадный и неутомимый, сражался очень долго, но тоже выдохся раньше, чем рассчитывал!

Когори Тумару, сменивший маркиза, продержался совсем немного, в сравнении с маркизом, и заметно меньше, чем Санги Бо. Герцога Тумару сменили двое: черная рубашка Цаги Крикун и юный рыцарь Керси Талои. Он встали с двух сторон, чтобы друг другу не мешать, и на диво быстро сладились — рубить каждый по своему участку.

— Тут явно, что дело в ауре местной, она силы вытягивает. Только заступили — а уже вон как дышат, оба в мыле! Татеми, а ты что скажешь? Как по науке — может такое быть?

Маг хмуро кивнул. Обычно он избегал вкушать любую иную пищу, кроме растительной, употреблять любые напитки, кроме простой воды, сейчас же охотно ел жирное мясо, пил бодрящий отвар.

— Похоже, так и есть. Здесь не прямое колдовство, направленное на каждого из нас, но сама аура пространства, которой потребны силы всего живого… Быть может, чтобы подкармливать мощью сию странную чудь. С этим ничего поделать невозможно, разве что попытаться распечатать запасы сил в каждом из нас, дабы выбирать их скорее…

— Нет. Обойдемся пока… Э, э, э!!! А ты откуда взялся! Рыжий! Ваша баронская милость, точнее, сиятельство! Ты откуда здесь взялся, я тебя спрашиваю!

Из надвигающихся сумерек возник, словно вынырнул, еще один человек, пеший рыцарь, очень плечистый, высокого роста, весь в дорогих доспехах… Санги Бо узнал его мгновенно, еще до того, как Когори Тумару высказал вслух свои недоумения по поводу прибывшего: барон Тивери Камбор, из повелителей местных уделов. Но говорить об этом старому другу Когори смысла не имело: во-первых, тот сам все видел не хуже, а во-вторых Цаги Крикуну и Керси Талои у моста срочно требовалась подмена. Санги Бо поколебался в выборе оружия и прикинул про себя, что в этот раз управится только секирой, просто будет перекидывать ее из одной руки в другую, подражая маркизу Короны: все-таки, маркизы — это нечто несравненное, чтобы так воевать, чтобы такое боевое чутье иметь — одной выучки мало, маркизом Короны нужно родиться!

— Когги, я пошел. А ты поменьше болтай, но лучше разберись — не нарушил ли? Если нет — приспособь его в дело. Да и проверь — не призрак ли? Сударь Татеми, тоже поучаствуй, послушай!

— Иди, иди, Санги! Я уж тут сам как-нибудь, своим скромным умишком…

И добавил, как бы оправдываясь перед старым другом за резкие слова:

— Мы с ним давно и тесно знаемся, почти как с тобой…

Санги Бо, видимо, удовлетворился этим ответом и встал на подмену вымотанным до предела Керси Талои и Цаги Крикуну. А Когори Тумару продолжил допрос-беседу.

— Чего бурчишь в бороду? Громче говорить не умеешь? Приветствия нам слышал, учел, а остальное — как-то так невнятно. Может, ты сахира?

— Ничего я не сахира! Как мне тут не быть, когда мои владения здесь пролегают? Ехал себе, ехал — дай, думаю, заверну к мосту, посмотрю — что там и как…

— А конь где, а дружина?

— Конь — там, за скалой, к дереву привязан, а дружину я не брал… Чего это я буду бояться один ездить по собственной земле? Ваша светлость совершенно напрас…

— Это не твоя земля, Рыжий! Это имперская дорога, выходящая прямиком к имперскому мосту и к будущим имперским владениям за мостом! Ты читал приказ от Его Величества, насчет того, чтобы воздержаться, горулин ты сын, под страхом позорной и немедленной казни воздержаться, сахира ты семибатюшная, от того, чтобы показываться в этих местах??? Тем более с вооруженною силою?

— Да я случайно… почти!.. Безо всякой силы! Слово рыцаря — один я!

Когори Тумару обернулся, ощупал взглядом слушателей. Рыцарю Санги ни до чего в этот миг: трудится у моста, Татеми Умо слева, слушает, готов по первому же слову герцога обрушиться всею колдовской мощью на своевольного пришельца, Но, вроде бы, судя по магу, никакого особого нарушения равновесия не произошло… Маркиз Хоггроги справа стоит — вот это по-настоящему надежно… И эти двое молодых в отдалении сидят, вроде бы прислушиваются, но… Можно, пусть послушают, здесь все свои, и всем недолго осталось…

— Один — это чуть лучше. Ну-ка, пойдем, взглянем на коня твоего… Хорошо. Отвязывай, бери его на повод, возвращаемся к костру. И все-таки: зачем ты здесь, барон? Отвечай кратко, быстро, точно.

— Гм… Это… Дочка попросила.

— Дочка??? Какая еще… Шутки шутить мне вздумал… — Черный гнев до отказа раздул жирную шею герцога, но выплеснуться наружу не успел: рыцарь Хоггроги шепнул ему в правое ухо уголком рта:

— Фирамели Камбор, та самая прорицательница!..

Подсказка возымела действие: ближние к государю знали, что в свое время юная баронесса, двенадцатилетняя девочка, удостоилась вещего знамения от самой Матушки Земли, ее прорицания, наряду с иными важными данными, лежали в основе нынешнего похода…

— Дочка!.. ну, разве что дочка… Как там она? Что-то важное передает?

— Гм… Уверяет, что мое появление вреда не нанесет, а пользу — может быть.

Герцог поразмыслил, когда надо — он умел делать это очень быстро.

— Хогги, ты куда?

— Да, чую, что пора мне рыцаря Санги менять. Пусть лучше он тут с вами посовещается, нежели я, он опытнее.

— В добрый час, но не надорвись раньше времени… Хорошо, сударь барон, ваше сиятельство. Похоже, что не соврал, присоединяйся. Видишь, мы тут воюем посменно. Как только рыцарь Хоггроги устанет — наш с тобой черед придет. Вдвоем будем отмахиваться.

— Вдвоем? Почему вдвоем, а не поодиночке?

— Потому что Санги Ночной Пожар и Хогги Солнышко вытесаны совсем из других камней, нежели мы с тобой слеплены. Я тут уже помахал один — долго так не сдюжу, обделаюсь. И ты тоже. Посему — попей, поешь с дороги, и будь готов, наша очередь следующая. Еды навалом, но, в основном, холодное мясо. Можешь подогреть на прутике. Панцирь сними, полегче будет.

— Панцирь снять? У меня под ним такая кольчуга, что стрелу не сдержит — слабенькая.

— У слепошарых нет стрельбы, снимай, снимай, не то взопреешь. Поножи сними, эти твари по ногам не бьют. Чего ты туда смотришь? Что увидел?

Барон Камбор действительно смотрел не на собеседника, а на сидящего у костра Керси Талои…

— Да… Поручение у меня… к этому… Все еще жив, оказывается. Разреши, ваша светлость? Тут никаких тайн и умолчаний нет.

Когори Тумару в недоумении кивнул.

— Молодой человек, золотые шпоры! Ваша милость… Дозвольте слово молвить?

Керси Талои тотчас вскочил и, подойдя поближе, отвесил учтивый поклон, стараясь не обращать внимание на язвительность обращения. С бароном он встречался однажды, на имперской дороге, а до этого много о нем слышал… Барон — знать высшего разряда.

— Гм… У меня в замке кое-кто считает, что для разряженных в пух и прах дворянчиков из столицы нет большей радости, не считая, разумеется танцев на балах, да ношения разноцветных нарядов с рюшами и бантами, чем поедать сласти! Подобно малым детям, которые ростом с ножку стула! Поэтому вам, сударь, передали вот этот кувшинчик со свежими сливами в меду! Кушайте на здоровье!

Фири взяла с отца обещание, что он непременно упомянет: сливы, де, Фирамели собирала своими руками, но барон Камбор был старый воин, он умел нарушать обещания и клятвы, не обращая внимания на угрызения совести… Еще не хватало: какому-то сопляку, без рода, без племени… Когда они успели познакомиться??? Каким ветром надуло ей эту блажь? Впрочем, парнишка, вроде бы, не совсем уж и пустозвон, если среди таких людей принят как воин… И, лет бы через пяток… Да теперь уже неважно… Всё уже не важно, пусть полакомится напоследок.

— Сливы сии собственноручно рвали, не доверяя слугам таинства сего.

Керси чуть было не спросил: о ком говорит его сиятельство? На кого именно намекает? Однако вовремя прикусил язык: недоумение могло бы окончательно и бесповоротно оскорбить и барона, и неведомую красавицу, вероятно его дочь. Он взмахнул перед собой шлемом, словно беретом, и замер в глубоком поклоне, показывая, что все понял и счастлив!

Кто же, кто же, кто же она такая, неведомая красавица? Не та ли, что скрывалась в карете за шторою, в ту единственную придорожную встречу с семейством баронов? Ах, неужели даже на пороге смерти не суждено ему обрести счастье взаимной любви??? Одним бы глазком, один разок взглянуть на таинственную дарительницу и можно умирать спокойно… О, она несомненно прекрасна!.. И сливы превкусные!

Сумерки густели. Словно сама Жуть, прислужница богини Ночи, раскинула свои крыла над окрестностями… По эту сторону все буднично и мирно: небольшой костер закусывает похрустывающими ветками, лошади фыркают, в умеренном испуге, люди, крохотная горстка оставшихся в живых, переговариваются вполголоса, но их голоса слышны далеко: даже по ту сторону моста можно было бы различить каждое слово, да только некому в тех краях слушать и слышать, там черным-черно от безглазого воинства, а оно немо и глухо… По эту сторону моста перестук оружия и доспехов, шумное дыхание тех людей, чья очередь сражаться, а по ту сторону — не осталось ничего живого, там царит черное безмолвие, В сравнении с оным даже кладбищенская тишина покажется праздничной суетой. Люди все чувствуют, все ощущают, ужас пробирает их до самых глубоких уголков души и сердца, но они воины и стараются вести себя как ни в чем не бывало.

— Тири! Слышь, барон! Пора нам Солнышка менять! Значит, так: ты справа становишься, я слева. Свою часть вали, в мою не встревай. Ну, разве что в крайнем случае. Итак: рубишь их, сковыриваешь, пока нас не сменят. Еще вопросы?

— А почему это я справа, сударь мой герцог, ваша светлость? Мои земли слева от дороги и моста, я хочу так и встать, держа их за спиною!

— Да мне плевать с горы, чего ты там себе хочешь! Встанешь, как я сказал, иначе я тебе твои рыжие кишки через задницу выпущу и безглазым на прокорм отдам! Распоясались тут! Встали, пошли!

— Ладно…

— Что-что???

— Так точно… Ваша светлость… Слушаюсь.

Загрузка...