Зеркальный образ[Mirror Image]

ГЛАВА 7

На этот раз Пейдж не стала пользоваться услугами общественного транспорта. Она уединилась в женском туалете службы социальных проблем и перенеслась прямо домой, в фойе. Некоторое время она раздумывала, как объяснить, почему она явилась в середине дня, если дома кто–нибудь окажется. Хотя она почти не сомневалась, что Пайпер еще на работе, но вот у Фиби было только собеседование, которое уже давно могло закончиться. Кроме того, дома могли оказаться Лео и Коул, передвижения которых совсем непредсказуемы. Пейдж открыла входную дверь и громко захлопнула ее за собой.

— Это я! — крикнула она в сторону лестницы. — Дома есть кто?

Когда никто не отозвался, она начала подниматься по лестнице, думая: «Я это уже видела в кино. Я без труда проникаю в ее комнату, но как только нахожу то, что ищу, кто–то застает меня на месте преступления. Начинается отвратительная сцена, все обижены, звучат неприятные слова. Как сейчас помню, та картина была мне ненавистна».

Она остановилась перед дверью комнаты Фиби. «Я не должна быть здесь, — убеждала она себя. — Мне следует повернуться и уйти. Возвратиться на работу. Забыть, что говорил Тимоти. Что же он все–таки знает? И что же он знает об этом?»

Однако она не могла заставить себя уйти. Она два раза тихо постучала в дверь, потом громче. На всякий случай. Постучать в дверь сестры — что может быть безобиднее?

На ее стук никто не отозвался, и она взялась за дверную ручку. Не заперто. Она вошла и быстро закрыла дверь за собой, ее сердце тревожно билось.

Комната Фиби выглядела как обычно: желто–белые полосатые обои, повсюду свежие цветы, через кружевные занавески из большого окна просачивались лучи солнца. Пейдж не заметила ничего похожего на скрытую камеру или подслушивающее устройство. «Разумеется, — думала она, — если здесь есть скрытая камера и я ее сразу не заметила, то она очень хорошо скрыта». Она никак не могла допустить, что сестра тайком пытается застать ее на месте преступления. Все же ее не покидало ощущение, что во всей этой ситуации что–то не так, даже несмотря на очевидность.

«Я не должна быть здесь, я не должна быть здесь, я не должна быть здесь…» — словно мантру, повторяла Пейдж про себя эти слова, пока пересекала комнату. Наступив на скрипучую доску, она застыла, будто кто–то мог услышать ее, затем стала приближаться к ночному столику. Наконец достигнув цели, Пейдж выдвинула ящик.

Там поверх нескольких шпилек и бутылочки с лосьоном для рук лежал конверт.

Он выглядел древним, скорее всего, ему уже было несколько сотен лет, когда она родилась. Пейдж не представляла, какое он мог иметь к ней отношение. Но Тимоти говорил, что Агнес Холлиуэл дружила с кем–то из его семейства, значит, если Пейдж как–то связана с этим, то все произошло давным–давно.

Часть ее сознания — точнее, большая часть — настаивала на том, чтобы положить конверт и уйти. Эта соблазнительная мысль доставляла ей удовольствие. Она имела возможность доказать хотя бы себе, что не шпионит, что она выше этого. Конечно, никому, кроме Тимоти, она не могла ничего рассказать, а поскольку тот как раз подталкивал ее совершить этот поступок, то он вряд ли обрадуется, узнав о случившемся.

«Если только это не представляет собой своего рода испытание, — думала она. — Может быть, он хочет, чтобы я вернулась и рассказала, что не справилась. Тогда он крепко обнимет меня и поздравит с посвящением в сверхнеобычный клуб ведьм, мне тайно пожмут руку и выдадут членский билет и все такое».

Однако через несколько секунд она поняла, что подобный исход маловероятен. Она села на край постели Фиби и открыла конверт. Внутри Пейдж нашла письмо, написанное на бумаге, которая казалась такой ветхой, что она опасалась, как бы оно не рассыпалось в ее руках, словно осенний лист. Осторожно развернув его, она увидела, что письмо написано чернилами, от времени ставшими бурыми, приобретшими почти тот же цвет, что и бумага. Она с трудом могла читать письмо, так как оно было написано нечетко вороньим пером, по крайней мере, несколько сотен лет назад.

Однако, вчитавшись, она поняла его смысл. Письмо предупреждало об опасности и адресовалось Зачарованным, которые, считала Пейдж, сейчас были известны, но в то время никак не могли существовать. Пока она читала дальше, ее охватывал ужас. Ее замутило, горло сдавило, невозможно было дышать.

«Сестра умрет, и новая займет ее место, — читала она. — Но новая ведьма не союзница, попомните мои слова. Она предательница, и, войдя в доверие к семье, эта дьяволица подвергнет опасности Силу Трех».

«Она имеет в виду меня, — подумала Пейдж. — Больше некого подозревать. А Фиби верит ей».

Так вот в чем причина накалившейся атмосферы в доме, сообразила Пейдж. Фиби где–то нашла это письмо и поверила каждому слову предупреждения Агнес. Тимоти как–то узнал об этом, и вот почему он направил Пейдж сюда: Фиби, которая являлась ей сестрой и должна была доверять ей и любить ее, даже не могла заставить себя открыто сказать о своих подозрениях.

Пейдж догадывалась, что Пайпер тоже знает об этом. Последние два дня вся семья находится на грани нервного срыва. Возможно, сестры не могли решить, когда и как сказать ей об этом и как лучше всего проверить ее. Она–то знает, что она не предательница, но не знает, как это доказать. Если сестры захотели поверить в худшее, то вряд ли туг можно чем–либо помочь.

Во всяком случае, если цель предательницы заключалась в том, чтобы подвергнуть опасности Силу Трех, как говорится в письме, то, похоже, эта цель уже достигнута. Сестры, которые не способны поговорить друг с другом о такой довольно простой вещи, как старое письмо от давно умершей родственницы, никоим образом не смогут пожертвовать своими жизнями друг ради друга на поле брани. «Разве Фиби доверит мне защищать ее против какого–нибудь демона, который охотится на ведьм? — недоумевала она. — Раз уж на то пошло, буду ли я доверять ей после всего этого? Может быть, она всего лишь дожидается удобного случая, чтобы избавиться от меня, до того, как я предам ее».

Слеза покатилась по щеке Пейдж и упала на бумагу, немного размазав чернила. Понимая, что может выдать себя, Пейдж зашмыгала носом, сложила письмо, засунула его обратно в конверт и положила в ящик. Она быстро покинула комнату Фиби, задержавшись лишь для того, чтобы взять бумажную салфетку из коробки на комоде. Она закрыла дверь в комнату Фиби и вытерла нос.

Ее не застукали. Она ловко провернула всю эту разведывательную операцию.

Однако ее преследовала мысль, что было бы лучше, окажись здесь кто–нибудь и останови ее. Сейчас ей приходится возвращаться на работу, зная, что вся ее жизнь перевернулась вверх тормашками.

Лоррен Йи подчеркивала важные моменты своей речи, тыкая закругленным голубым ногтем в доску из пробкового дерева всякий раз, когда указывала на одну из фотографий. С тех пор как сформировалась оперативная группа, к трем фотографиям присоединилась еще одна, и Деррил знал, что если группа не найдет скорого ответа на ряд вопросов, появятся новые. Этот убийца не собирался униматься, не нервничал и не предпринимал дополнительных мер предосторожности. Он, казалось, верил в свою неуязвимость и делал свое дело, забыв обо всем. Знание этого не давало Деррилу покоя, ему не терпелось поскорее выйти на улицу вместо того, чтобы сидеть в душном зале совещаний и вдыхать затхлый воздух, запах пота и запах кофе, слишком долго остававшегося в кофейнике.

— Гретхен Уинтер, — говорила Лоррен, тыкая в ее фотографию. Затем она перешла к следующим: — Шарлей Уэллс. Джулия Тилтон. А теперь Роза Порфиро. — Она остановилась у фотографии размером пять на семь, снятой вчера, когда эта женщина была убита. — У нас есть молодая женщина афроамериканского происхождения — Шарлей. Две кавказские женщины под сорок лет и Джулия Тилтон, которой не было и двадцати. А Розе Порфиро латиноамериканского происхождения на следующей неделе исполнилось бы тридцать девять лет. Уинтер убита в Потреро Хилл, Уэллс — в Кау Холлоу, Тилтон — в Ноб Хилл, Порфиро — в Сансет. — Она всматривалась в лица сотрудников оперативной группы и так долго смотрела в глаза каждому, что Деррилу стало не по себе.

В том–то и дело, думал он. Лоррен не хочет, чтобы им было по себе. Она хотела довести их до нервного срыва, и тогда у них, скорее всего, произойдут интуитивные озарения, отличающие великих детективов от работяг.

— Что, кроме смерти, объединяет этих женщин? — спросила она. — Ответ на этот вопрос может оказаться нашим шансом найти убийцу. Если убийства не случайны, когда жертвы неожиданно оказываются на пути преступника, их должно что–то связывать воедино. Это не возраст, раса или уровень доходов. Пол, да — все они женщины. И я должна напомнить вам, джентльмены, что в Сан — Франциско полно женщин. Я больше не хочу, чтобы на этой доске появилась фотография еще одной женщины. Деррил понимал, что Лоррен размышляет здраво. Обычно жертвы серийного убийцы как — то связаны. У них либо общая физическая характеристика, либо они часто посещали одно и то же место, где убийца сталкивался с ними, или вели образ жизни, который делал их мишенями. Но Деррил знал такое, чего не знали Лоррен Йи и остальные полицейские оперативной группы, и это опровергало все «логические» теории поведения преступника. С тех пор как Деррил познакомился с Холлиуэлами, он услышал о колдовстве, колдунах и демонах, которые охотились и на ведьм и на людей. Сначала Деррил не верил всему этому. Теперь он знал, что у жизни есть оборотная, тайная сторона, воздействующая наземной мир, и полиции порой приходится иметь с этим дело, даже не подозревая о происходящем. Ему не раз приходило в голову, что полицейские справлялись бы лучше со своей задачей и тем самым сделали жизнь населения безопаснее, если бы знали столько, сколько знал он.

В то же время он отдавал себе отчет в том, что добрые ведьмы, и особенно Зачарованные, скорее всего, станут жертвами людей, которым труд — но признать существование другого, более сложного мира. Те же колдуны и демоны и так избрали Зачарованных своей мишенью, а если в это вмешаются люди, то Холлиуэлы могут однажды проиграть битву. Деррил знал, что в мире без Зачарованных станет жить гораздо опаснее, поэтому лучше колдовство держать в секрете. Вот он и держал язык за зубами и спокойно использовал свои знания, когда представлялся случай.

Лео звонил Деррилу и задавал вопросы по поводу этих убийств, так что он знал, что Пайпер и ее муж не сомневаются в причастности сверхъестественных сил. Оба расследовали убийства самостоятельно, и Деррил был рад помощи. Для того чтобы привлечь убийцу к ответу, годилось все. Если Холлиуэлы не ошибались, то все оперативные группы, которые городу удастся собрать, не смогут сравниться с их силами.

А пока что он и эти преданные делу полицейские будут искать любую тончайшую ниточку, ведущую к разгадке преступлений. Они станут делать это испытанными способами, двигаясь шаг за шагом и не жалея сил.

— Деррил, — нетерпеливо окликнула Лоррен, и он понял, что, погрузившись в собственные мысли, не расслышал ее первого обращения. — Вы слушаете?

— Да, извините, Лоррен, — отозвался он, встряхнув головой, чтобы лучше соображать. — Я вас слушаю.

— До сих пор вы занимались этими убийствами основательнее, чем остальные. Вы подняли все дела, ознакомились с биографиями женщин. Вы можете указать нам на связи, которые мы упускаем?

Он как раз искал ответ именно на этот вопрос, и пока безуспешно.

— Боюсь, что все обстоит почти так, как вы описали. Различные социально–экономические уровни, разные районы, разные расы. И не удалось обнаружить ничего конкретного. Видите ли, они, возможно, покупают кофе в одном и том же месте или совершают воскресные прогулки в одном парке, нечто в этом духе. Можно еще раз опросить друзей и родственников, постараться составить более четкую картину повседневной жизни жертв. Но пока ничего не удалось найти.

— Тогда пусть это станет сегодняшним заданием каждого, — обратилась Лорре н ко всем. Она через плечо снова взглянула на доску и указала рукой на фотографии. — Вы должны досконально изучить этих женщин. Что–то связывает их. Мы должны узнать, что это.

Деррил подумал, что она собирается отпустить их, когда в дверь постучали, и вошел офицер полиции в форме. Лоррен встретила его у двери, и они разговаривали вполголоса некоторое время. Затем офицер ушел, и Лоррен повернулась к группе — ее лицо было печальным.

— Найдено еще одно тело, — произнесла она. — Приступим к работе.

Фиби сидела в переполненном кабинете напротив Майкла Ленгдона, президента сети книжных магазинов. Это был худой человек с безумным взором и копной вьющихся черных волос, в маленьких очках и с окладистой бородой. На нем была синяя рабочая рубашка и поношенные джинсы. Его кабинет заполнял и книги, они лежали штабелями и создали бы серьезную угрозу в случае землетрясения. Здесь лежали недавно изданные книги в твердых обложках, которые она узнала, в мягких обложках с неоформленными обложками, которые, как он объяснил, представляли собой сигнальные экземпляры, отправляемые издателями продавцам и рецензентам до того, как они появятся в книжных магазинах. Здесь, покрытые пылью, лежали самые разные старые книги, которые выглядели так, словно находились здесь вечно. Фиби бывала в нескольких магазинах этой сети, находившихся в разных частях города, там царили чистота и порядок, так что картина, увиденная в штаб–квартире, поразила ее.

Ей не терпелось раскрыть тайну женщины в форме, которой угрожала опасность, но она подумала, что собеседование задержит ее в лучшем случае на час, а до наступления темноты оставалось еще много времени. Эта работа, разумеется, даст ей массу льгот, не самая последняя из которых — постоянная зарплата. Хотя бабушка оставила им дом без долгов, денег все время не хватало, и ей становилось не по себе оттого, что их в основном добывали Пайпер и Пейдж.

— Фиби, вы много читаете? — поинтересовался Ленгдон. Он легко перескакивал с одной темы на другую. Она подумала, что ему, вероятно, не приходилось проводить много собеседований.

— Стараюсь, — ответила она, — однако я довольно–таки занята.

Она сообразила, что дала маху, поскольку не работала и он знал об этом. Конечно же она не могла рассказать ему о своих ведьмовских делах. Так чем же она была так занята, что не могла читать? Смотрела телевизор и ела конфеты?

Однако он не стал углублять вопрос:

— Чем вы занимаетесь когда бываете свободны?

Она даже не могла припомнить названия книги, которую вчера пыталась читать, пока ждала возвращения Лео.

— Знаете, в основном читаю художественную литературу и, конечно, гм, документальную. — Надо было придумать что–нибудь получше, но она сосредоточилась на неожиданном видении. Она предприняла еще одну попытку: — Я люблю книги, которые уносят меня от повседневных забот в какое–нибудь интересное новое место.

— Да, — кивнув, согласился Ленгдон. Она не могла определить, производит ли на него благоприятное впечатление или вселяет ужас. Он как бы кивал сам себе, не меняя выражения лица. Она заподозрила, что Ленгдон не менее смущен, чем она, словно это собеседование представляет собой лишь неприятную обязанность, от которой он хочет поскорее избавиться.

Он не развивал свои вопросы, а просто перепрыгивал к первой пришедшей ему в голову теме.

— Вы уже знаете, что вам придется сидеть в приемной. Вы будете отвечать на звонки, назначать встречи с представителями издателей, а также принимать и оформлять заказы наших многочисленных магазинов. Эти заказы передаются по телефону, факсу и компьютеру. Вы распоряжаетесь, чтобы оформить заказы и передать их на склад, а после того, как там уточнят запасы, звоните в магазины и сообщаете им, что им следует получить из других источников.

— Я подумала, что все это можно компьютеризировать, — прокомментировала Фиби. — Я имею в виду инвентаризацию.

— Вы так думаете, правда? — отозвался Ленгдон. — Пока еще не полностью. Пока. Мы еще предпочитаем дать людям, а не машинам возможность самим выбирать. Называйте нас старомодными, но мы работаем с тысяча восемьсот сорок шестого года, и иногда нам хочется делать так, как это издавна заведено.

Ей не хотелось говорить о том, что в 1846 году не было факсов, телефонов или Интернета, но она лишь кивнула и промолчала, ожидая следующего вопроса.

— Вы сможете придерживаться гибкого графика работы? — спросил он. Как раз этого она ждала, ей не хотелось быть прикованной к столу все восемь часов в день и пять дней в неделю, ибо жизнь Зачарованных нельзя втиснуть в такие жесткие рамки. Пейдж, к примеру, старалась сохранить работу, невзирая на потребности другой жизни, но то и другое часто не стыковалось. — Бывает так, — продолжал он, — особенно ближе ко времени отпусков, что мы работаем допоздна и в выходные. Со Дня благодарения и до кануна Рождества иногда кажется, что мы и вовсе не выходим отсюда.

«О, — разочарованно подумала Фиби, — гибкость в извращенном виде. Это не подходит. Что говорить сестрам? Извините, девушки, вам придется вертеться без меня. Я должна следить затем, располагает ли магазин Кармела достаточным количеством экземпляров новой книги Стивена Кинга».

Она поняла, что это ничего хорошего не обещает. А жаль. Было бы здорово работать среди книг, даже при том, что большая часть их лежит на складе, а она сидела бы в приемной в обществе телефонов и компьютера.

Однако сестры и их призвание на первом месте.

«Наверно, это кое–что да значит, — думала она. — Когда я забываю о том письме, мое подсознание все еще доверяет им».

Даже при том, что собеседование ни к чему не привело, сознавать это было приятно.