Зеркальный образ[Mirror Image]

ГЛАВА 4

На Юньен–сквер царил обычный хаос. Даже в этот прохладный туманный день там было полно народу. Подняв головы, туристы взирали на мемориальную башню, причину воздвижения которой Пейдж не совсем помнила, но полагала, что та как–то связана с каким–то адмиралом Дьюи. Уличные музыканты захватили тротуары и скамейки, мим рассердил прохожих своей пародией на них. Улица перед гостиницей Святого Франциска была забита такси и лимузинами, а множество флагов над лестничной площадкой обвисли под тяжестью впитанной влаги и не развевались на ветру. На тротуарах вокруг гостиницы было полно пешеходов, многие возвращались из универмагов «Мейси» и «Нейман Маркус» с пакетами в руках или из таких бутиков, как «Гуччи» и «Армани», выстроившихся вдоль улиц. Воздух пропитали запахи, по которым

Пейдж узнавала город: выхлопных газов и табака, экзотических блюд и разных сортов кофе, подававшегося в ресторанах, множества духов и одеколонов. Это был настоящий интернациональный город, и на его улицах Пейдж видела людей любой расы и внешности.

Она плотней прижимала свитер к телу, чтобы уберечь тепло, и пожалела о том, что не надела юбку подлиннее или даже брюки. Вдруг она взглянула на витрину магазина и заметила красивого молодого человека, с восхищением смотревшего на ее ноги, и тут же вспомнила, почему надела короткую юбку. «Если у тебя они есть, то демонстрируй их», — считала она.

К сожалению, «Мейси» был переполнен. Из–за распродажи народу там оказалось больше обычного. Такое можно ожидать лишь в сезон отпусков, когда возникала мысль, что там больше разгоряченных тел, чем в некоторых маленьких странах. Обычно она сюда не ходила, но в этом магазине можно было найти кое–какие предметы одежды, которые ей нравились, включая по–настоящему великолепные остроконечные ботинки, какие она просто обожала. Но когда удавалось подойти поближе к вещам, цены оказывались недоступными. Почему–то даже после того, как она перебралась к Пайпер и Фиби в оставленный им бабушкой особняк, Пейдж никак не удавалось отложить сколько–нибудь денег к концу месяца. Кончилось тем, что она бросила ходить по магазинам и решила где–нибудь поесть подешевле. Отведав салата, она возвращалась на работу, ожидая появления подвесной вагонетки, идущей вдоль улицы Пауэла.

Конечно же на углу улиц Пауэла и О’Фарелла было битком народу. Люди неслись во все стороны, наталкивались на нее, извинялись, а иногда в последний момент все же избегали столкновения. Пейдж ждала, уклоняясь и улыбаясь прохожим, и старалась не попадаться на их пути. Она знала, что ждать подвесную вагонетку — не самый лучший выбор, до конечной остановки внизу надо было преодолеть половину пути, а к тому времени, когда вагонетка добиралась до первой остановки, она была набита до отказа. Можно пройти пару кварталов и сесть в автобус, но ей хотелось сперва сесть в вагонетку. Так веселее и быстрее, если она хотела хотя бы сдвинуться с места.

Обходя слепую женщину с белой тростью в руке и чудесными серебристыми волосами, Пейдж заметила еще одну женщину, стоявшую на углу и говорившую по сотовому телефону. Маленький мальчик держался за свободную руку женщины, а другой рукой бросал красный резиновый мячик о тротуар. Мячик отскакивал, мальчик ловил его и бросал снова. Ему, на взгляд Пейдж, было не больше трех лет, симпатичный светловолосый малыш с озорной улыбкой и огромными голубыми глазами. «Расти и становись хорошим человеком», — пожелала ему Пейдж.

Пока она на него смотрела, мальчик в очередной раз бросил мяч, но не поймал его. Мяч отскочил, попал в чью–то коленку и покатился вниз. Мальчик вырвал руку из руки матери и бросился за ним.

Мать, похоже, и не заметила, что мальчишка убежал, и продолжала болтать. Пейдж повернулась и следила за мальчиком, который сделал несколько робких шагов в сторону мяча. Он был достаточно большим, чтобы самостоятельно ходить, но слишком маленьким, чтобы следить за движением транспорта на оживленных улицах в центре города. Его ноги были недостаточно длинными, чтобы догнать мяч. Если мяч и дальше будет так прыгать, то он может докатиться до самой улицы Эллис. А если малыш последует за ним на поперечную улицу, то не доживет до своего четвертого дня рождения.

Она быстро огляделась, проверяя, не обращает ли кто–нибудь на нее внимания. Пока что в толпе никто не заметил, в какой сложной ситуации оказался мальчик. Каждый был слишком занят собой, чтобы обратить внимание на то, что происходит перед ним на уровне колен, а туман слишком сгустился и не давал возможности видеть далеко. Удостоверившись, что за ней не наблюдают, Пейдж заставила мячик плавно вернуться прямо мальчику в руки. Тот с восторгом смотрел, как мяч возвращается, поймал его, крепко прижал к себе обеими руками и расплылся в довольной улыбке. С присущей юности наивностью он даже не пытался понять, как это все случилось, и, рассмеявшись, подбежал к матери. Как раз в это мгновение на улице О'Фарелл загорелся зеленый свет, и женщина, снова взяв сына за руку, направилась к площади. Она так и не узнает, что мальчик отлучался.

«Меня это не слишком радует, — заключила Пейдж. — Жаль, что я не могу дать ей знать, к чему могла привести ее беспечность». Однако она не могла придумать ничего такого, что бы не выдало ее секрета или чему поверили бы. Сейчас самое главное заключалось в том, что мальчик в безопасности. Может быть, если не его мать, то хоть он чему–то научился.

Пейдж отвернулась и, заглянув в витрину магазина, заметила отражение молодого человека, выходящего из тумана и с дружелюбной улыбкой приближавшегося к ней. «Какое лицо!» — подумала Пейдж и повернулась, чтобы лучше разглядеть его. Его мерцающие глаза были серые, почти того же цвета, что и туман. Решительный подбородок, твердая линия челюсти, рот застыл в какой–то нелепой улыбке, казавшейся и милой, и обезоруживающей. Он был высокого роста, с густыми светлыми волосами и крепкого сложения, которое подчеркивала серая шелковая рубашка с короткими рукавами и брюки.

— И идет прямо ко мне, — пробормотала она. Она все пыталась убедить себя в том, что ошиблась, когда тот остановился перед ней и заговорил:

— Какой замечательный поступок ты совершила!

Она решила разыграть дурочку:

— Что я сделала? Что вы имеете в виду?

— Сама знаешь, — сказал он, жестом демонстрируя игру в мяч. — Малыш, мячик. Это был героический поступок. Я восхищен.

— Извините. — Пейдж продолжала гнуть свое: — Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Не бойся, — сказал он. Пока он говорил, его улыбка ничуть не изменилась. — Я тоже из таких.

— Из каких?

Он наклонился и шепнул так, чтобы только она могла расслышать:

— Колдунов.

— Вы колдун? — вздрогнув, спросила она. Затем, спохватившись, добавила: — Я не знала, что настоящие колдуны существуют.

— Конечно же существуют, — подтвердил он. — Я Тимоти.

Она подумала, что он протянет ей руку, но он этого не сделал. Он держал руки в карманах брюк Он подался вперед в неуклюжем полупоклоне:

— Я Тимоти, и я колдун.

— Я Пейдж, — представилась она. — Пейдж Мэттьюс.

— И ты ведьма.

— В ваших устах это звучит как заклинание. — Она нервно рассмеялась. — Как бы то ни было, я не ведьма.

— Пейдж, я видел, что ты сделала. — Он снова жестами изобразил происшедшее. — Это было великолепно.

— Но…

— Мне ты можешь признаться, — прервал он. — Ведь колдовство не является секретом для других колдунов, верно?

В тот момент подошла подвесная вагонетка, и Пейдж подумала, что избавилась от неловкого разговора с этим очень привлекательным молоды человеком. Но вагонетка была переполнена и даже не замедлила ход на остановке.

— Послушай, здесь, где мы стоим, как раз кафе, — сказал Тимоти. — Давай сядем за столик на улице, выпьем по чашке кофе и поговорим.

— О чем? — спросила она, снова притворяясь дурочкой.

Он просто придвинул к ней стул и жестом пригласил сесть.

— Но мне пора на работу, — робко возразила она.

— Это займет всего несколько минут, — настаивал Тимоти. — Ты все равно пропустила вагонетку.

— Но я могу успеть на автобус.

— Следующий автобус придет через десять минут. Ты не опоздаешь.

Ей самой с трудом верилось, что она так яростно пытается избавиться от этого парня. Он был просто красавец, и в обычной ситуации она приложила бы максимум усилий, чтобы познакомиться с ним. Однако то обстоятельство, что он узнал в ней ведьму, испугало ее больше, чем она могла бы представить. «Разве ты не хотела, чтобы нашелся парень, понимающий тебя? — спрашивала она сама себя. — А может быть, это как раз тот парень?»

Но вместо того чтобы заводить с ним знакомство, ей хотелось бежать.

Однако она так не поступила. На минуту он исчез в кафе, а она сидела и ждала, глядя, как вереница тел проходит мимо толпы, заполнившей тротуар, и растворяется в тумане, обволакивавшем их, словно толстые нити паутины. Даже единственный свободный столик в этом кафе, который им удалось занять, скорее напоминал ей не случайность, а заговор, сеть, с целью поймать ее в ловушку. И главное, она не возражала против этого…

Через мгновение он снова появился у столика. Она даже не слышала, как он подошел. В руках у него ничего не было. Его лицо выражало полное смятение.

— Я забыл, когда пригласил тебя выпить кофе, — пробормотал он. — Дело в том, что сегодня утром я вышел из дому и забыл прихватить бумажник. — Он похлопал по карманам брюк, словно в доказательство своих слов. — Это так унизительно.

— Ничего страшного, — успокоила его Пейдж. — На этот раз я плачу.

Она встала, а он занял стул напротив нее.

— Я буду охранять наш столик, — сказал он.

Она бросила на него взгляд, проходя через вращающуюся дверь. Внутри мягко лилась джазовая музыка из спрятанной где–то стереосистемы, а запахи кофе, корицы и парного молока щекотали ей ноздри. Здесь была тьма народу, за столиками сидели целые семьи и оживленно разговаривали, одинокие любители кофеина листали «Кроникл», молодые парочки не видели никого, кроме себя. Пейдж встала в очередь и вспомнила, что забыла спросить у Тимоти, чего ему взять.

«Ладно, — подумала она, — он меня тоже не спрашивал. Так что, пожалуй, выпьет то, что я принесу, и будет доволен».

Через несколько минут она вернулась через вращающуюся дверь, держа в каждой руке по бумажному стакану с горячим каппучино. Она поставила их на столик и села.

— Замечательно, — сказал Тимоти, улыбаясь. — Спасибо. Извини меня.

— Никаких проблем, правда, — сказала она. — Это всего лишь кофе.

— Кофе и принцип, — сказал он. — Если я приглашаю, то должен платить за угощение.

Пейдж отпила горячего кофе и сменила тему, чтобы ему не пришлось больше оправдываться из–за пустяков.

— Значит, ты действительно колдун? — задала она вопрос.

Он улыбнулся ей и поднял свою чашку с кофе, не прикасаясь к ней, над столом на несколько дюймов и снова бережно опустил ее.

— У меня получается, — сказал он. — Увидев, что мальчик потерял мяч, я уже собирался предпринять кое–что, но ты меня опередила.

— Что бы ты сделал?

— Я пытался вспомнить заклинание, чтобы остановить мяч. Тогда либо мальчик поймал бы его, либо я вернул бы мяч ему.

— Это наверняка получилось бы.

— Но не так элегантно, как у тебя. — Он снова улыбнулся и прикоснулся своей чашкой к ее чашке, как бы чокаясь. — Это было великолепно. Ты, должно быть, обладаешь огромной силой.

Пейдж вспомнила, что ей говорили о Силе Трех. Согласно «Книге Теней», Зачарованные были самыми могучими ведьмами всех времен. То есть пока они были вместе. Если что–то случилось бы с одной из них, тогда они потеряли бы Силу Трех и их способностям был бы нанесен серьезный урон. Именно поэтому они должны все время проявлять осторожность, кругом водилось много колдунов и демонов, которые с удовольствием вырвали бы одну из их рядов, ослабив остальных. Вот почему чрезвычайно важным стало то обстоятельство, что она нашла своих сестер после смерти Прю. Это означало, что Сила Трех продолжает существовать.

Итак, даже ели он сильно подозревал в ней ведьму, она не скажет, что является одной из Зачарованных. По крайней мере, не раньше, чем узнает его получше. Намного лучше.

«А идея узнать его получше, — подумала она, — вроде как начинает становиться привлекательной».

Она отхлебнула кофе, пена попала ей на нос, и она рассмеялась, смахивая ее.

— Это хорошо, мне нравится, — сказал Тимоти. Он пристально разглядывал ее, словно она могла испарится в любой момент, разумеется, она могла выкинуть такой номер, но не собиралась сообщать от этом Тимоти.

— Что ты имеешь в виду?

— Смех, — ответил он. — У меня такое ощущение, что в твоей жизни еще не наступил самый счастливый день.

— У меня все в порядке, — возразила она.

— Нет, не в порядке.

— Эй, чей это день? — спросила она, снова рассмеявшись.

— Твой, — ответил Тимоти. — Однако сопереживание, пожалуй, одна из моих скромных способностей. Я чувствую некоторые вещи и могу сказать, что твой день был главным образом скверный.

Она пыталась заглянуть в его глаза, проверить, сможет ли сказать о нем что–либо подобное. Однако сопереживание, догадывалась она, не являлось одной из ее сильных сторон.

— Ладно, — выговорила она наконец. — Ты прав. День у меня был не из лучших.

— Что случилось? — спросил он. — Ладно, я лезу не в свое дело. Дурная привычка. Рано проявляю слишком большой интерес. Особенно если мне кто–то понравился.

— Ты впервые меня видишь. Как я могу тебе нравиться?

— Я подошел к тебе, потому что наблюдал, как ты спасла ребенка. И ты красивая. Почему ты не должна нравиться?

Она опустила глаза и смотрела в чашку. Она не понимала, почему этот парень такой напористый. Более того, она не верила, что может сопротивляться такому энергичному парню, особенно если он отвечает большинству ее требований. «Мужественный, красивый, разбирается в колдовстве, не капризничает, я уже перечисляла, что он мужественный?»

Она решила, что лучше всего сможет переменить тему, если вернется к его первому вопросу.

— У меня семейные проблемы, — сказала она, понимая, что этим выдает не слишком много секретов.

— Родители?

— Родные сестры. Они ссорятся, но не хотят говорить мне из–за чего. А это наводит на мысль, что я тому причиной.

— Если бы ты не была причиной, каждая захотела бы привлечь тебя на свою сторону.

«Он и в самом деле быстро соображает», — подумала она.

— Точно.

— Значит, ты ничего не знаешь о причине ссоры?

— Думаю, тут может быть что угодно, — ответила она. — Пейдж ветрена. Пейдж не хлопочет по дому. Не соблюдает приличия. Пейдж говорит, не подумав, — похоже, что–нибудь в этом роде.

Она заметила, что Тимоти больше не улыбается. Он нахмурился, уголки его рта опустились, а гладкий лоб, словно только что вспаханное поле, избороздили складки.

— Ты не должна быть столь строгой к себе, — сказал он. — У меня сложилось мнение, что ты критикуешь себя гораздо больше, чем твои сестры.

Она пожала плечами, отпила еще глоток кофе.

— Мне пора идти, надо успеть на этот автобус, — сказала она.

У него был растерянный вид.

— Я не хочу быть назойливым. Ты просто говори мне, если я перехожу границы, и я тут же буду вести себя скромно. Я это хорошо умею. У меня большой опыт.

Настала очередь Пейдж улыбаться:

— А теперь кто строг к себе?

— Вот видишь, — ответил он, сверкнув улыбкой, пронзившей ее до кончиков пальцев. — Иногда мы все так поступаем. Просто не следует придавать этому слишком большого значения.

— Обычно я не такая, — сказала она. — Нет, иногда такое бывает, когда я серьезно принимаюсь за что–нибудь. Но чаще я веселая, понимаешь? Такая веселая, что другим становится от этого плохо. Особенно если подобное случается рано утром.

— Что ж, у тебя есть многое, что может осчастливить, — заявил Тимоти.

— Ты так думаешь? — Она не понимала, как он пришел к такому выводу, но решила, что стоит выяснить, были ли у него на это причины или он просто подыгрывает ей. Она надеялась на последнее.

— Разумеется. Ты красива и явно не жалуешься на здоровье. Одежда на тебе смотрится великолепно. У тебя есть заботливая семья, которая готова ссориться из–за тебя и в то же время жалеет тебя. У тебя есть работа, которая тебя волнует так, что ты боишься опоздать на нее после обеда. Ты сильная ведьма и пользуешься своими способностями ради благородных целей. Твоя жизнь мне кажется просто замечательной.

Значит, и то, и другое. Он подыгрывал ей… но как! Все сказанное звучало так правдиво и хорошо. Ей особенно не на что было жаловаться. Да, в универмагах наряды часто были ей не по карману. Но ведь есть гораздо более важные дела, чем шикарные новые ботинки.

А работа, которую он упомянул, и в самом деле неплохая, но ей не удастся надолго сохранить ее, если она опоздает. Пейдж встала.

— Тимоти, я очень рада, что встретила тебя.

— Пейдж, я тоже рад, — ответил он. — Рад, что видел, как ты помогла тому мальчику. Тебе и вправду надо уходить?

— Я должна идти, — сказала она.

— Мне можно… как–нибудь позвонить тебе?

«Как–нибудь очень скоро», — с надеждой подумала она, но не знала, как поступить. Он доказал, что обладает некоторыми способностями, но ей не хотелось подтверждать его подозрения, хотя он и видел ее в деле.

— Если боишься, что я выдам твой секрет, тогда не надо, — сказал он, словно читая ее мысли. — Вообще–то я очень осторожный.

В конце концов Пейдж достала ручку из ранца, записала номер рабочего телефона на салфетке, сложила ее и пододвинула к нему. Он не сразу взял салфетку, и Пейдж отпустила ее. Тогда он сгреб салфетку и засунул ее в карман. Она заметила, какой влажной стала салфетка, когда он дотронулся до нее, и подумала, что он, наверно, пролил кофе себе на пальцы.

— Это хорошая черта, — заметила она. — Я имею в виду осторожность.

— Я тоже так думаю.

— До встречи, Тимоти. — Она повернулась к нему спиной до того, как он успел ответить или удержать ее еще одним томным взглядом или обворожительной улыбкой, и вышла из кафе. Автобусная остановка находилась в двух кварталах отсюда, но в такой толпе ей не хотелось рисковать и переноситься туда или прямо на работу. Если бы на ее пути попалась малолюдная улица или частный подъезд, она рискнула бы, а так придется ехать на автобусе и немного опоздать. Ведь не убьет же ее Коуан. Устроит небольшой разнос и тут же забудет, обратив свой гнев на что–нибудь другое.

Потребуется нечто большее, чем бессмысленная ярость Коуэна, чтобы сейчас испортить ей настроение. Она встретила точно такого парня, в существование которого не верила, парня, готового принять ее такой, какая она есть, парня, с которым она может говорить обо всем, который без колебаний встанет на ее сторону и поддержит, несмотря ни на что. У Пайпер был Лео, у Фиби — Коул, а теперь… вполне возможно, у нее будет Тимоти.

Понятное дело, ей все еще следует соблюдать осторожность. Она еще не полностью призналась, что является ведьмой, и ни словом не обмолвилась о своей принадлежности к Зачарованным. Это обстоятельство может все изменить. Он не захочет связать себя с той, чья жизнь ежеминутно подвергается опасности. Возможно, он вообще не захочет связываться с ней. Не исключено, что он просто добрый малый, захотевший отблагодарить ее чашкой кофе за спасение мальчика… или позволить купить ему чашку кофе… а потом все забыть. В конце концов он даже не прикоснулся к ней, даже когда она пододвинула ему салфетку. Она — то ожидала, что он воспользуется случаем и дотронется до ее пальцев.

Но и это не разубедило ее. Он сказал, что она нравится ему. Явно, он имел в виду гораздо большее: он втюрился в нее, как выражались в средней школе. И тут же попросил номер телефона и засунул салфетку в карман, чтобы не потерять. Нет, он очень скоро даст о себе знать.

Однако она надеялась, что он говорил об осторожности серьезно. Она собиралась хотя бы некоторое время не сообщать сестрам о Тимоти. Ей не хотелось приводить его в дом, представлять семейству, пока не удастся узнать о нем побольше и убедиться, что ему можно доверять и сказать о Зачарованных.

А для этого требовалось большое доверие.

Едва успел Деррил Моррис подойти к столу, как зазвонил телефон. Он схватил трубку.

— Инспектор Моррис, департамент полиции Сан — Франциско, — быстро сказал он.

— Деррил, это Джонсон. Тебя приглашают в конференц–зал совещаний.

— Я только что пришел, — ответил Деррил. Монро Джонсон был детективом рангом ниже Деррила, но имел обыкновение действовать последнему на нервы. — Я сегодня весь день мотался по городу, разыскивал документы и обсуждал убийства с судебными медэкспертами. Мне нужно время, чтобы просмотреть всю эту информацию.

— Прихвати ее с собой, — посоветовал Джонсон. — Она нам пригодится.

— Нам?

— Оперативной группе, — уточнил Джонсон.

Деррил положил трубку. Работа в полиции уже не была та, что раньше. Сейчас все немедленно требовали результатов, и если их не было, спешно собирали оперативные группы. ФБР уже ждало своего часа, и стоило только оперативной группе замешкаться с ответом больше двух дней, как оно было тут как тут и брало дело в свои руки.

Он сгреб десятки папок с бумагами, только что разложенные на столе, и зашагал мимо муравейника отсеков департамента полиции в сторону конференц–зала. В него вела стеклянная дверь. Он увидел пятерых детективов, троих мужчин и двух женщин, с тоскующим видом сидящих вокруг стола. Он ногой толкнул дверь, вошел и бросил папки на металлический стол, раскрашенный под древесину.

— Отличные штаны, — ухмыляясь, произнес Джонсон, когда Деррил вошел. Он глянул вниз и вспомнил, что не успел почистить брюки, испачканные в доме Гейтса. На них была грязь и куски засохшей земли. Некоторые полицейские нервно рассмеялись.

— Добро пожаловать в оперативную группу, — сказала Лоррен Йи, нарочито игнорируя Монро Джонсона. Она сверкнула в сторону Деррила улыбкой, которая поражала отсутствием искренности. — Деррил, спасибо за то, что пришли. Вот и все, нас шестеро. Мы можем попросить помочь нам с черновой работой, если потребуется, а в остальном мы предоставлены сами себе. Все знают, зачем мы собрались здесь, верно?

Деррил сел за стол и посмотрел на своих коллег из оперативной группы.

— Мокрушник, — проговорил Леонард Скоби, служивший детективом дольше любого из присутствующих. «Трудно поверить, — думал иногда Деррил, — что он работает в оперативной группе со времен сухого закона, а может быть, со времен золотой лихорадки».

— Мы его так называем? — удивленно спросила Стефани Пейзант. «Самая молодая в группе является в то же время и самой привлекательной», — мелькнуло в голове у Деррила. Ее каштановые волосы были стянуты сзади в конский хвост, а рубашка мужского покроя отлично сидела на ее крепкой фигуре. — Отвратительно.

— Так его будут называть в завтрашнем номере «Кроникл», — отозвалась Лоррен Йи. — А это означает, что завтра к вечерним новостям нам нужно преподнести какое–нибудь достижение, иначе мэр будет очень недоволен. А это значит, что я буду недовольна, а это значит… ну, вы сами понимаете. Все кругом будут недовольны.

Коренастый мужчина, сидевший в конце стола, энергично тер лоб, словно желая стереть то, что он на нем случайно написал.

— Нам бы не хотелось огорчать вас, инспектор Йи, — заговорил Чарли Нордхофф таким голосом, словно он каждый вечер полоскал горло молотым стеклом.

— Спасибо, Чарли, — резко сказала Лоррен. — Атеперь помолчите, все без исключения.

Монро Джонсон лишь кивал и не открывал рта. Деррил последовал его примеру. Лоррен славилась отсутствием терпения и такта. Она могла служить образцом спокойствия, когда разговаривала с пострадавшими, но все, что у нее при этом накапливалось, потом выливалось наружу бурным потоком на подозреваемых и сотрудников.

— Можно и не называть его мокрушником, если нам того не хочется, но мне бы очень хотелось величать его арестованным. — Она указала на доску из пробкового дерева, на которой висели фотографии трех убитых женщин, мест их гибели и карта Сан — Франциско, где синими булавками обозначались точки совершения убийств. — Что нам известно о нем?

— Мы знаем, что это мужчина, — сказал Джонсон.

— Откуда это вам известно? — потребовала Лоррен.

— Ну, по всей вероятности…

Она оборвала его:

— Вероятность нам не поможет. Я не спрашиваю, что мы думаем, предполагаем или какие догадки строим. Меня интересует, что мы знаем.

Стефани подняла брошенную перчатку:

— Мы знаем, что имеем дело с тремя мертвыми женщинами. Мы знаем, что нам не удалось опознать оружие, но похоже, оно одно и то же во всех трех случаях. Мы знаем, что ни на одном месте преступления не найдено ни одной вещественной улики. Вот, пожалуй, и все.

— Спасибо, — сказала Лоррен Йи, снизойдя до едва заметной улыбки. — Прекрасный итог. Иными словами, дамы и господа, то, что мы знаем, ничто по сравнению с тем, чего мы не знаем. Нам следует добиться перелома. Мы должны знать многое и добиться того, чтобы не осталось ничего такого, чего мы не знаем. Только в этом случае мы поймаем убийцу. Иного пути нет, если только мы случайно не окажемся на углу улицы, когда он нападет на очередную жертву. Все, кто верит в такую возможность, поднимите руки.

Не поднялась ни одна рука, но Лоррен все равно ждала. Деррил уже почти решил поднять руку, зная, что ему немедленно прикажут покинуть оперативную группу. Его бы это вполне устроило. Он всей душой ненавидел оперативные группы. Однако он являлся детективом, который успешно расследовал не одно преступление с тех пор, как получил первое дело, так что он представлял для них наилучший выбор. Пришлось остаться, нравилось ему это или нет.

К тому же ему очень хотелось оказаться на месте, когда поймают этого парня.