Зеркала

13

Какое сладкое мгновение — в объятиях мужчины утешение…

…и вкус этих губ, чуть пряный, пьянящий, нежность слов, приглушённо-шелестящих, прикосновений, властно-утешающих, и поцелуев, страхи забирающих…

Иля

Шарф…

Уже медленно поднимаясь по лестнице — прятать в своей комнате связанный для Тима шарф (что-то его тату перебило всё желание дарить ему вещичку), Кира видела перед глазами рисунок змеиной головы. Сначала она поняла, почему змея напугала её. Тим, одеваясь, двигал лопатками, и Кире показалось, что змея настоящая. А ближе к двери в комнату девушка поняла, что уже слегка улыбается. Неизвестно, что за рисунок заказывал наколоть себе Тим, но глаза змеище он явно велел сделать, как у себя. Сощуренные и пронзительно-голубые — на фоне тусклого зеленовато-золотистого цвета чешуи. «Простреливающие» того, кто смотрит на змею в упор. Кира далее вспомнила, что змея не просто спустила голову с плеча Тима, но и дважды обвила его худощавое, жилистое тело.

Шарф.

Сев в кресло, однажды принесённое Тимом, да так и оставленное в её комнате, Кира вертела шарфик в руках и размышляла уже о другом. Шарф она вязала так лихорадочно, что у самой сказалось впечатление: она выпускает скопившийся адреналин. Хм… А может, она и не нервничала бы, живя у Тима? Если бы постоянно чем-то занималась, а не маялась дурью, как пару раз говаривала тётя Соня — правда, не про Киру, а про кого-то другого… Кстати, о старушке. Она ведь скоро придёт звать тех, кто опаздывает к ужину.

Девушка сунула шарф под подушку и встала.

Существуют две опасности. Зеркала и те прихлебатели, про которых Тим сказал, что они снова попробуют заставить её посмотреть в зеркала. Но из дома-то её не похитят? И посёлок защищён. Значит, пора прекратить сидеть сложа руки и ныть по поводу и без. Несколько дней назад Кира с удовольствием поработала в библиотеке, расставляя книги по-своему и отмывая полки. Теперь пора осмотреть дом заново и приглядеться, что в нём требует её внимания.

Шарф…

Она сердито взглянула на подушку. С чего мысль о нём так и лезет в её голову?! Ну связала! И что?.. Она сунула руку под подушку — и застыла, цапнув шерстяное, но так и не вытащив. До крови прикусила губу… Зеленоватая змея на теле Тима… Чтобы связать шарф потолще, Кира взяла нитку тёмно-зелёного, болотного цвета, соединила её с жёлтой. Смешала цвета, потому что думалось о тёплом цвете лета. А в середину для контраста и рисунка пустила в те же два сложения голубую нить.

Она медленно разогнулась, вытаскивая смятый шарф. Шарф цвета змеи.

Голова пустая. То есть абсолютно. Как она, Кира, догадалась… И догадалась ли… Почему она решила, что ему понравится именно этот цвет?

Вздрогнула, когда показалось — за дверью кто-то поднимается к ней. Наверное, идут звать на ужин… Кира быстро встала, сложила шарф и подошла к шкафу. Осторожно отодвинула дверцу, на которой всё ещё висело покрывало, прячущее зеркало, и положила вещь на полку. Нет, лучше в следующий раз не совать нос куда не надо. Меньше знаешь — лучше спишь. А шарф она Тиму отдаст после ужина и без всяких вопросов. Может, он и не заметит, что он того же цвета, что его татушка.

За дверью никого не оказалось, и девушка быстро спустилась в столовую, чтобы успеть, может, чем-то помочь тёте Соне. Помогать уже было нечего, и старушка велела заняться котёнком. Заниматься Шустиком было весело: пока не подошли мужчины, Кира носилась по всей столовой, дразня котёнка связанной крючком верёвочкой с «хвостиком» на конце. Она даже не заметила входящих — даже Леонтий промолчал, с усмешкой скалясь при виде того, как она играет. Оглянулась, раскрасневшись от беготни, когда почувствовала взгляд в спину: в дверях, рядом с братом, стоял Тим, который не привычно ухмылялся, а обыкновенно улыбался. Как человек, который улыбается невольно. А значит — от души.

За самим ужином Тим задумчиво молчал, насупившись над своей тарелкой, словно совсем уйдя в раздумья, не отвлекаясь даже на кабинетный телефон, слышный отсюда. На настойчивость телефона обозлился Леонтий.

— Ты б хоть его на ужин выключал, чтоб не тарахтел! — недовольно сказал он младшему брату.

— Может, я сбегаю? — предложила Кира. — Вдруг у кого-нибудь что-то срочное?

— Сиди, — спокойно сказал Тим. — Все в посёлке знают, что в это время я не подхожу. Если подойду раз, так и будет потом, что всем плевать на расписание.

— И правильно! — подхватила старушка. — Что это удумали — звонить не вовремя?

Кажется, тётя Соня хотела порассуждать об этом подробней, но Кира сообразила вставить свой вопрос в небольшую паузу:

— Тим, а откуда ты так хорошо знаешь английский? Дмитрий сказал, что даже он на таком уровне не знает языка.

Тим замер над тарелкой, будто прикидывая, как ответить, потом поднял глаза.

— В техникуме повезло: там преподаватель говорил только на английском — даже на переменах. Принципиально. Меня это задело. Ну, за живое взяло… И — пошло-поехало. Выучил.

— А экономику? Ты с этим Михаилом Петровичем так живо говорил! Прости моё любопытство. — О последнем она сказал специально легкомысленно, потому что самой казалось: устроила самый настоящий допрос. Но любопытство и впрямь заело!

— Пока разбирался с выигрышем… — Он скривил губы в ухмылке, напомнившей, что за выигрыш — дачный посёлок. — Пришлось многому обучиться. А вообще, как и сказал уже, — импровизирую.

Он снова занялся содержимым своей тарелки, а Кира, наклонившись над своей, вдруг обратила внимание, как смотрит на младшего брата Леонтий: оценивающе, будто взвешивает его слова на весах — где правда, где ложь… Девушка подвинула к себе бокал с соком. Такое впечатление, что Леонтий тоже многого не знает о брате. Интересно, правду ли сказали братья, что за полгода, с тех пор как Тим привёз старшего брата к себе, они успели подраться несколько раз?

Что-то Кира себе плохо представляла, чтобы Тим одержал верх над старшим братом. Очень уж худощав младший, а Леонтий, привычный к физической работе, выглядит солидно здоровым.

— Леонтий, возьми меня на работу завтра с утра? — внезапно попросилась она. Эту мысль она тоже обдумывала недавно, и ей понравилось: это здорово — начинать рабочий день с уборки снега, на свежем воздухе — с активного движения. Пусть она многого и не сможет, но Кире казалось, что ей должно это понравиться, да и Леонтий будет рад, что она рядом.

— Девуля! А чего спрашивать? — оживился Леонтий. — Пошли, конечно! Лопатой махать на морозце — самое то дело! Сейчас-то тебя приглашать смысла нет — сама вызвалась с телефоном помочь, а вот завтра…

После ужина (тётя Соня сказала, что сама посуду вымоет) Кира прихватила с собой Шустика и поднялась в комнату. Только с порога запустила в помещение котёнка — и тот сразу целеустремлённо направился к знакомой ему постели, только поставила сбоку от стены корзину с «приданым» малыша, как вдруг странная мысль поразила её: а если она подарит Тиму этот шарф, а он решит, что она подглядывает за ним? Ну, из-за того что татуировка и шарф в одной расцветке?

Ошарашенная неожиданной мыслью, постояла немного посреди комнаты, потом быстро подошла к шкафу. Сердитая — такая мелочь, а столько неприятностей с нею! — Кира решилась распустить шарф. Вскоре, сидя на постели, она осторожно распускала первый ряд, поглядывая на играющего с клубочком Шустика. Распускалось с трудом — нить пушистая, цеплялась. Неудивительно, что Кира опустила вязанье и снова сердито подумала: «А может, ну его? Подарю шарф своему брату, Илюшке, а Тиму свяжу другой!» Вздохнув, она дотянулась до спиц и набрала ряд снова, чтобы закрыть его.

Двойной удар в дверь — и Кира, осторожно надевавшая петли на спицу, не сразу сообразила, кто это. Потому и крикнула:

— Входите!

Дверь не распахнулась, а медленно отъехала. Тим. «Странно, — удивилась девушка. — Обычно он как раз распахивает!» И поняла: он побоялся, что за дверью будет Шустик. Аж на душе потеплело — заботливый!

— Кира, ты не посидишь в кабинете, на телефоне? — деловито спросил Тим и вдруг поднял бровь, шагнул к кровати. — Это мне? — уверенно сказал он, кивая на шарф, который она не успела спрятать.

— А… Как ты догадался? — только и сумела выговорить Кира, изумлённо таращась на него: ну и шустрый же!

— Мои любимые цвета, — не то заявил, не то объяснил Тим. — Летом в кустах посидишь за добычей — там только такой цвет и видишь. Зелень и небо. Тебе его ещё долго вязать?

— Нет, — запинаясь: неужели маленькая, но вредная проблема разрешилась? — ответила девушка. — Ряд закрою и всё.

— И всё, — уже задумчиво повторил Тим. И снова заявил: — Тогда посижу — подожду.

Он прошёл крупным шагом к креслу, подтащил его ближе к кровати. Прежде чем сесть, подобрал с ковра котёнка, который сонно покачивался, явно уставший, и посадил к себе на колени. Следя за вязанием, Тим спросил:

— А ты родилась здесь же?

— Да.

— А лес любишь?

— Люблю, но хожу мало. Одной — страшновато. А подруга моя хоть и любит, но у неё семья, дочка. Так что не походишь. Правда, сейчас возможность есть — меня Леонтий несколько раз на лыжню водил, но это же зимний лес. А ты?

— Что — я?

— Давно лес любишь? — усмехнулась она.

— С детства. У нас лес, как здесь, в посёлке, начинался сразу с огородов. — Тим вдруг замолк, словно не решаясь что-то договорить, но сказал: — Вру. Не совсем сразу. Там, на огородах, у нас был Змеиный овраг — большой такой. Сначала его надо было перейти, а потом уж лес начинался. Только со стороны оврага народ у нас не любил ходить. Дядянька наш — и тот побаивался.

— А почему? — с жадным любопытством спросила Кира: она внезапно поняла, что ей хочется побольше узнать о Тиме.

— Так змеиный же! — немного удивился Тим. — Там змей было — ногу не поставь, сразу обовьют, а то и укусят сразу. Гадюшник был страшенный.

Кира, притихнув, поняла так, что слово «гадюшник» Тим использовал в прямом смысле: именно гадюк в том овраге было много. А потом подумала и спросила:

— Я правильно понимаю, что тебя эти змеи не смущали? Что ты в лес всё равно ходил через Змеиный овраг?

Тим взглянул на неё исподлобья и будто оценивая. Погладил спящего на его коленях Шустика и задумчиво сказала:

— Наш дом был чуть дальше от оврага, а дядянькин — совсем рядом. Когда Лёньку в армию забрали, дядянька меня избил и бросил в тот овраг. Он совсем плохой был, дядянька-то. В том смысле, что напился по-страшному. Трезвым бы он не бросил меня туда, поостерёгся бы… А может… В общем, шут его знает. Только и побил он меня так, что я не помню, как он меня туда… Хорошо — лето было. Как очнулся, смотрю — по мне столько ползает (Кира сморщилась от брезгливости и ужаса — представив), что они мне встать не дают. Я сначала даже пошевелиться боялся, а потом они как-то раз — и ушли все. Я сел, посмотрел, а лежу на самом дне оврага. Темно, ни черта не видно. Думаю: если встану — точно на какую-нибудь наступлю. Время-то — вечер. Солнца со дна не видно…

Он задумался, кажется заново переживая тот момент, когда оглядывался в жутком месте и боялся встать. Кира сглотнула, вспомнив, что он ещё к тому же был избитым, и взволнованно поторопила его:

— И что? Как ты выбрался?

— Смешно сказать, но не помню, — усмехнулся Тим. — Очухался, только когда оказался за банькой нашей. Помню, сидел на старой иве — взобрался на неё, а там наше с Лёнькой гнездо было — ну, доски всякие прибитые. Летом больно хорошо от дядяньки прятаться. Вот туда и залез. Темно уже было. И всё у меня ладонь чесалась, чуть выше запястья. Вот это я хорошо запомнил — что чесалась. Я всё чуть не до крови расчёсывал, а потом начал, видимо, сознавать, что делаю, вот уж испугался: а вдруг меня укусили, а я укус расчёсываю?

И он снова замолчал. Кира как раз отложила одну спицу и приготовилась вытаскивать вторую, оставляя узелок и кончик нити. Машинально подумала, не в память ли о том страшном происшествии из детства он себе татуировку сделал со змеёй. И подтолкнула, желая узнать историю дальше:

— И ты стал после этого ходить в лес через этот овраг?

— Не только ходить, — качнул головой Тим. — Я там ещё и прятался. От дядяньки, когда он пил по-чёрному.

— А укус? — От сладкой жути Кира даже почувствовала, как живот напрягся. — Тот укус, который показался? Его не было?

— Был. Именно там, как мне и думалось. Выше запястья. Но никаких неприятных ощущений. Как будто вовсе никто не кусал.

— А как же ты там прятался, если там змеи были?

— Не трогали.

Ответ был лаконичным. Кажется, Тиму надоело говорить об овраге. Или говорить о нём с Кирой. Девушка мысленно пожала плечами. Нет — так нет.

— Давай!

Он выхватил шарф из её рук и немедленно укутал им шею. После чего положил спящего котёнка в кресло, сбоку от себя, и встал.

— Хм… Неплохо. Ну что? Идёшь к телефону?

— Иду, но…

Только когда этот нахал открыл дверь, она решилась и вскочила с кровати.

— Тим, подожди! — А когда он с удивлением обернулся, Кира, чуть не заикаясь, выпалила заготовленную фразу: — Я твоя невеста! Пусть это всего лишь шарф, но…

Выпалила и тут же пожалела о том, что сказала. И тут же мысленно взмолилась: «Сделай так, чтобы я не пожалела о том, что сказала!»

Немигающие голубые глаза чуть дрогнули и, как ей почудилось, потеплели. Теперь Тим развернулся к ней всем телом, и его тёмные брови слегка приподнялись.

— Так ты вязала не просто так, на шару? Для меня?

Говорить она не могла, только кивнула.

Тогда он шагнул к ней. Кире ещё показалось, что он идёт каким-то охотничьим шагом — мягко, бесшумно, чтобы дичь не спугнуть. Мгновенно в мыслях — птичка! Он однажды назвал её птичкой. Испуганной. Боится, как сейчас не напугать?

Замер так близко, что ей, насторожённой, показалось — она слышит, как он дышит. А потом она уже не слышала, а чувствовала его дыхание на своих губах, мягкое и тёплое. Чувствовала его горячую ладонь на своей спине. Голубые глаза не отпускали её взгляда, но на этот раз было не страшно, и она, едва он прикоснулся к её губам, будто взлетела, а потом, когда ласковое прикосновение превратилось во властное, забирающее, она забыла обо всех сомнениях. Это было правильно! Она сделала для него — он принял дар, и, о Господи, как принял!.. Между поцелуями он что-то шептал ей, оглаживая её лицо, — получалось, что говорил прямо в рот, и она ловила языком и губами его нежные, шелестящие слова, а с ними его суховатые губы и наслаждалась их вкусом — терпким и пряным, кружащим голову…

А потом они устали, и выяснилось, что оба лежат на её кровати, причём Кира — головой на его руке. Девушка так изумилась, что повернула голову сказать хоть что-нибудь возмущённое или протестующее, но улыбнулась сама, глядя на его улыбку. Да и говорить не хотелось: поцелуй расслабил её так, что хотелось просто лежать, плотно прижимаясь к горячему телу Тима. И не потому прижимаясь, что деваться некуда — кровать односпальная, а потому что хорошо так легли, уютно…

— А потом ты свяжешь носки, — всё так же улыбаясь, сказал Тим. — Ты умеешь вязать носки? Или только вот такие шарфы?

— Умею, — отозвалась Кира. — Что ещё хотел бы мой повелитель? Рукавицы?

— Рукавицы, — согласился Тим. — За день по штуке будешь успевать, будем каждый день играть в жениха и невесту. А как кончится пряжа… Или я обвязан буду… — Он сопнул, усмехаясь. — Придумаем ещё что-нибудь — поинтересней.

Он встал и вышел.

А Кира, озадаченная, осталась. Села на кровати, обдёргивая на себе одежду. «Придумаем ещё что-нибудь поинтересней»? Что может быть интересней игры в «тили-тесто — жених и невеста»? Разве что… Но можно ли считать загадочную недоговорённость Тима прелюдией к предложению руки и сердца?

Задумчиво проверяя, всё ли в переноске Шустика на месте, а потом с корзиной в руках спускаясь на первый этаж, Кира решила: дождёмся! Дождёмся того более интересного, что предложит Тим, когда закончатся носки и рукавицы! И заглянула в корзину: успеет ли она связать уже сегодня один носок? Обычно она вяжет быстро. А вот интересно, знает ли Тим о том, что вещь, связанная её руками и надетая им, приблизит его самого к ней быстрей, чем традиционные ухаживания? Так говорится во всех колдовских книжках, которые Кира прочитала в поисках, как избавиться от «зеркального дара».

В кабинете ни подумать, ни помечтать не удалось.

Телефон буквально разрывался, звоня непрестанно. Создавалось впечатление, что, оборвись один звонок, на смену ему немедленно требовательно взрывался следующий. Даже Шустик в корзине завозился, и Кира быстро схватила телефонную трубку, как только она оказалась в досягаемости.

— Да? Секретарь Тимофея Алексевича!

— Тимыча давай! — возмущённо сказал юношеский голос.

— Не дам! — на счастливой волне хулиганского настроения отозвалась Кира и добавила про себя: «Он мой — ясно?»

— А где он?

— Дома его нет.

— Тогда передайте, чтобы он позвонил Роганину! Скажи, что Роганин ругается! — сердито же продолжил юноша. — Так нельзя: взять — и сорвать вечеринку!

— Записываю: нельзя срывать вечеринку, — сладким голосом повторила Кира, с трудом удерживаясь от смеха — таким обиженным был голос незнакомого юного, но очень серьёзного Роганина. Кажется, смешинку в её голосе Роганин всё-таки услышал. Уже чуть насторожённо он спросил:

— Ты, говоришь, кто?

— Секретарь Тимофея Алексеевича, — стараясь не улыбаться, сказала Кира.

— А звать как?

— Кира Андреевна.

— Кира Андреевна, пусть Тимыч позвонит Роганину, — тоже строго повторил юноша и строго же попрощался: — До свидания, Кира Андреевна!

— До свидания, Роганин, — нежно сказала Кира в замолчавшую трубку и засмеялась в голос: ишь, какие они тут!..

Не успела положить, как телефон зазвенел снова. На этот раз попросили позвать Тимофея Алексеевича и срочно: в одном из коттеджей прорвало трубу. Кира пообещала немедленно найти Тима и записала адрес. Пока телефон надрывался далее, она дозвонилась по мобильному до Тима и доложила про трубу и дала адрес. Затем снова схватила трубку — на этот раз звонила какая-то девушка с требованием обещанной вечеринки и тоже возмущалась.

— Тимыч всегда выполнял свои обещания! Почему он сейчас не хочет сделать того, что наобещал?! Передайте ему, что мы очень ждём! Новый год скоро же!

— Передам, — успокоила её Кира, положила трубку и тут же слегка приподняла её: по домашнему опыту помнила, что не до конца положенная трубка не даёт звонить с другой стороны и сама не пикает.

Новый год. Роскошный праздник снега, ароматной ёлочной хвои, сочно сладких апельсинов!.. Весёлой суеты, сверкающих огней и смеха!.. Кира слабо улыбнулась. Прошлый Новый год она встретила в квартире семьи. Это было, конечно, здорово…

И чуть не подскочила от нового звонка. Пока думала о Новом годе, рука непроизвольно опустилась — и трубка нажала на рычажки.

— Секретарь Тимофея Алексеевича! Слушаю вас!

— Кира, скажи — Ти-им, — почти шёпотом сказали с той стороны.

Она заулыбалась, не в силах совладать с собственными губами.

— Ти-им, — низким голосом, удивившим её саму, выдохнула она в трубку.

— Ещё раз таким голосом скажешь, придётся вернуться, — уже обыденно сказал Тим.

— Зачем? — шаловливо спросила девушка. И добавила наивно: — Что-то забыл дома?

— Кира-а… — лениво протянул Тим. — Не заигрывайся. Как бы не пожалеть потом.

— Что ты такого мне можешь сделать, о чём бы я потом пожалела? — задумчиво проговорила она. — Не представляю. Мне кажется… Впрочем, это мне только кажется. Мне… повторить? Имя?

— Не надо, — ухмыляясь, сказал Тим. — Я уже слышал. И всё понял.

— Что? — изумилась Кира. — Что ты мог понять?

— Болтушка, — сказал совершенно довольный Тим и отключился.

А потом снова начались звонки, и теперь Кира здорово пожалела, что нельзя посидеть в тишине и помечтать о словах Тима. Но в перерыве между звонками Кира успела испытать изумительное впечатление, вспомнив о шарфике на шее Тима. Тим же ушёл, не снимая. «Моими руками, — покусывая губы, думала она. — На его коже… Это так… здорово!»

Был маленький перерыв, во время которого она встала, выключила свет и подошла к окну. Там, на улице, лениво падал лохматый от тяжести снег. Фонари — кабинет окнами выходил на двор — светили мягкими жёлтыми огнями. Кира ещё мельком порадовалась, что лампы в фонарях не белые, не холодные… Новый год. Как он близок… И как впервые непредсказуем. Что ждёт её впереди? Странно, что, задаваясь таким вопросом, Кира впервые же не подумала о привычном: подойти бы к зеркалу, чтобы узнать будущее. И не из страха перед убийственными для неё зеркалами, а потому, что хочется тайны и помечтать.