Зеркала

Пролог

Сторож, детина лет под сорок, в меховом треухе и в коротком тулупчике поверх полувоенной формы, с ружьём за плечом, обходил участок, зорко поглядывая кругом. Такси, въехавшее в переулок между коттеджами, высмотрел издалека. Переулок тот — сплошь белое бездорожье: снег шёл беспрерывно всю последнюю неделю. Озадаченный: такси, не личная машина? — сторож крупным шагом прошёл к забору. Отсюда открывался прекрасный вид на происходящее.

Эта часть посёлка плохо посещаемая. Место неудобное из-за близкого леса. Сторожа здесь нет: коттеджи в основном на сигналке.

Такси с трудом проехало по переулку, в ложбинке между сугробами, скатившимися от заборов плюшево-серыми в сумерках волнами. Сторож с интересом проследил, как две вышедшие из машины женщины с трудом открыли и отодвинули дверь в сад, внутри которого располагался двухэтажный, в сравнении с соседними домами — простенький, без веранд, без пристроев и без балкончиков, коттедж. У тамбура в дом остановились. Снова открыли дверь. Но в помещение, не включая света даже в тамбуре, вошла только одна, с сумкой. Вторая ссутулилась у двери. В холле ни одна лампа не засияла — сторож даже пожал плечами: чего это она? Минут через десять женщина вернулась без сумки — сторож подумал ещё, что сумку она слишком долго ставит. Обнялись, поцеловались — кажется, на прощание. Первая уехала. Вторая вошла в дом.

Сторож некоторое время наблюдал, не зажжётся ли где в доме свет. Время-то к трём, а в начале декабря темнеет рано. Ко всему прочему снеговые тучи нависают, а от них темноты-ы… Нет, не включила. Может, сразу легла спать? Глупость несусветная… Мало ли чем занялась. Да и в коттеджах внутренних, закрытых комнат полно.

Если ключ есть — значит, хозяева сами пустили. Постоялицу? Или хозяева таким образом решили завести своего сторожа? Поселив жиличку? Бывает.

Показалось?.. Неясный свет двинулся мимо двух окон.

Заинтригованный, сторож прошагал ближе к дому и обошёл вдоль забора часть поместья. Вовремя успел. Женщина, одетая легко, в какой-то куртке с капюшоном, нахлобученным на голову, вышла сзади, с веранды, и побрела в сад, который примыкал к лесу. Пока ещё в полутьме — видно было, что на ногах у неё, кажется, ботинки — брюки поверх. «Куда полезла? — рассердился сторож. — Дурища городская! Да ещё в таком прикиде! Замёрзнет ведь!» Последняя мысль заставила вспомнить, что утром по радио обещали к ночи понижение чуть не до минус тридцати.

Но женщина остановилась — наверное, испугалась, как бы потом в подступающей темноте дорогу к дому не найти. Дура… Почему в доме свет не зажгла? И искать не надо было бы… Постояв на месте, присела, видимо, на скамье — на спинке, потому что сама скамья занесена снегом. Откинула капюшон.

Хмыкнув, сторож решил не дожидаться, что романтичная городская дура будет делать дальше. Пора на обход. Мало ли… Да и не его здесь участок.

… Он вернулся часа через два. Уже стемнело, да и пробираться по сугробищам было трудно. Сторож шёл уверенный, что в доме будет гореть свет, и ругал себя на все корки. Но любопытство пополам с тревогой гнали его к этой улице, к этому переулку.

В доме было темно.

Он прошёл дальше, к саду. У давешнего забора постоял, пытаясь привыкнуть к тьме, в которой цвет плохо видимого снега резал глаза. Наконец разглядел. Некоторое время, чертыхаясь вполголоса, сомневался, что делать, а потом всё-таки вынул из кармана мобильный и со вздохом нашёл нужный номер. Инструкции хорошо помнил: никаких неудобных историй во вверенном участке элитного посёлка! Этот участок не его, но… Сначала он услышал фон — энергичную музыку, весёлые вопли, гомон многих голосов…

— Чего надо, Рыжий? — спросил в самое ухо развязный и ленивый голос.

Сторож неслышно и коротко вздохнул.

— Тимыч, ты прости, — торопливо заговорил он. Рыжим его звал только этот тип, всех раздражающий и порой невыносимый. Фамилия, между прочим, черноволосого сторожа — Рыжов. — Тут ситуация такая, что мне самому не справиться, а впросак попадать не хочется. — Он быстро пересказал события, а потом снова просительно затянул: — Тимыч, может, доедешь до этого дома? Вместе посмотрим. А вдруг с ней что не так? Больная какая-нибудь? Или и впрямь заснула, пока сидела? Помрёт ведь. Если я один войду, сам знаешь, что будет. Не мой участок… А вот если с тобой — так не страшно…

— Кончай базар разводить, — прервал Тимыч. — Сейчас буду. Переулок этот знаю — встретишь на подходе.

Сторож с облегчением вздохнул. И тут же поднял воротник тулупчика: резкий, почти ледяной воздух на вздохе обжёг лёгкие.

Долго, притоптывая ногами, а то и прохаживаясь по переулку, ждать не пришлось. По нарастающему гуду мотора он узнал подъезжавшую спортивную машину Тимыча. Таких в посёлке больше ни у кого нет.

Машина остановилась на въезде в переулок, и из неё появился невысокий мужчина, в замшевой, подбитой изнутри мехом куртке нараспашку, в джемпере и джинсах. Шапки надеть не удосужился. Зато снег звонко заскрипел под высокими, утеплёнными мехом ботинками. Сторож быстро подошёл к нему.

— Ну, где? — спросил молодой, лет под тридцать мужчина. Он был худощав, с постоянно кривящимся от раздражения тонким ртом и небольшими, но жёсткими голубыми глазами. — Уверен, что она дверь на территорию не закрыла?

— Да, — не обижаясь на недоверие, сказал сторож. — Я проверил — точно, не закрыла. Но ты же знаешь, что нам на территорию входить нельзя. Вот и позвонил.

— Фиг вас знает, за кого вы меня здесь держите, — проворчал Тимыч. — Ладно. Пошли.

Сторож за его спиной насмешливо опустил на мгновение глаза: «За кого мы тебя здесь держим? А то сам не знаешь — за психа…» По еле намеченным, уже исчезающим следам двух женщин они добрались до коттеджа. Низ двери уже присыпало сухим снегом. Тимыч взялся за дверную ручку и повернул её. Дверь неожиданно легко открылась.

— Хм. И точно — дура, — пробормотал Тимыч.

Сторож промолчал, лишь в душе поторопил его: не дай Бог, случится непоправимое! Баба, может, и дура, но человек же!.. Прошагали тамбур коттеджа и оказались внутри, в тёмном зале небольшого холла, где Тимыч спросил:

— Фонарь при себе? Не хочу свет включать — на всякий случай.

— При себе.

— Свети давай.

Рыжий двинулся вперёд, быстро окидывая светом фонаря длинную «дорожку» под ногами и стены. «Почему не включила отопление? — машинально думал он. — Здесь такая холодрыга!.. Как она спать собиралась?»

— Стой! — негромко велел Тимыч. — Посвети налево. И немного назад.

Глазастый… Сторож сначала не понял, что такое видит. Пришлось подойти ближе и осветить стену, чтобы разглядеть. Простыня. Оттянули край — за ним зеркало. Чуть дальше оказалось ещё одно — и тоже закрытое. Рыжий растерянно пустил луч фонаря по всем стенам — ещё одна простыня… Что за?.. Перед глазами сразу похороны…

— Рыжий, — снова скомандовал Тимыч, — свети на пол.

Сторож машинально подчинился приказу. Под каждым из закрытых зеркал словно лужица натекла. Тимыч присел перед водой, хмыкнул.

— Вот они, твои десять минут. Она не сумку ставила, а зеркала занавешивала. Ладно, это мы с тобой поняли. Идём на выход в сад.

Здесь, в саду, тоже пришлось использовать фонарь: стемнело откровенно по-ночному, хотя наручные часы показывали пятый час. Даже снег, туго скрипящий под ногами, не отсвечивал. Да и что ему отсвечивать? Тучи скрылись в густой пелене быстро и тяжело падающего мохнатого снега. Следов уже не осталось — замело. Рыжему пришлось поднапрячься, чтобы визуально представить место, где дура-баба села на скамью, и повести туда своего спасителя — и её тоже! — понадеялся он.

Чуть мимо не прошли. Дура сидела уже не сверху, а на самой скамье, боком прижимаясь к спинке, чтобы не упасть. Сидела, обняв колени и ткнувшись в них лицом. Даже капюшон откинула, и волосы, полузамёрзшие, в снегу, свалялись в космы, рассыпанные по спине. Снегом её закидало так, что, не будь уверен Рыжий, что она должна быть в этом месте, наверняка бы прошли мимо небольшого снежного холма…

Тимыч, будто так и надо, за обындевевшие волосы спокойно приподнял голову женщины и сунул пальцы ей под ворот, прижав к шее и прислушиваясь. Кивнул — и Рыжий успокоился: жива!

В отворотах куртки слишком ярко забелел лист бумаги. Рыжий посветил сначала на женщину: спокойное и даже безмятежное лицо скуласто; то ли тонкое, то ли худое, но ничего так — не очень страшненькая. На первый взгляд — не старше тридцати. Потом сторож встал сбоку от Тимыча и перенаправил луч фонаря. Чётким почерком: «Ухожу сама — в здравом уме и твёрдой памяти. В моём самоубийстве прошу никого не винить».

— Ни за что не поверю, чтобы та ей заранее похороны устроила, — спокойно сказал Тимыч и, смяв листок, спрятал его в карман.

Сторож с диким изумлением взглянул на него. Спустя секунды дошло: он имеет в виду занавешенные зеркала.

— Ну, чего стоишь? — тем временем недовольно обратился к нему Тимыч. — Дай фонарь. Бери её и идём к машине.

— А разве не здесь?… — начал было Рыжий.

— Если оставлять её здесь, в этом доме, одну, какого чёрта ты меня вообще вызвал?! — рявкнул Тимыч. — Живая — везём ко мне, пока эта дура снова не!.. Быстро!

Сторож стиснул зубы, повинуясь сопляку, который, в общем-то, был прав, и послушно принялся за исполнение приказа.