Здравствуй, Гр-р!

ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

1. Гр-р встречает меня на вокзале и везет домой, где меня ждет сюрприз, а Громов получает подарок.

Люблю поезда… Смотришь в окно, никуда не торопишься. Колеса постукивают — можно даже слова подобрать. Мне колеса пели "Там-Гро-мов-Там-Гро-мов-Там-Гро-мов…" всю дорогу до Энска.

Я с пользой провела две недели вдали от Гр-р. Лихорадочно связывая книги, расталкивая по коробкам посуду и всякие мелочи, скатывая ковры и заколачивая ящик с Перепетуей, я училась владеть собой — в прямом смысле.

Теперь я умею бороться с кошмарами. И призраки, коих я — при желании — могла теперь видеть десятками, мне уже не страшны.

По сути, я обычный человек, пока не нажму на большую синюю кнопку. Кнопка эта, если все еще и существует в реальности, то не у меня. Для меня же она — только плод моего воображения. Хотя для мага воображение — самая что ни на есть реальная реальность. Синяя кнопка. Когда-то очень давно, еще первоклассницей с двумя косичками, я попала на ЗАВОД. Это была обычная школьная экскурсия, толпа детей — и училка, орущая на первоклашек, из хулиганских побуждений отбившихся от спрессованной кучи школяров. Что производил ЗАВОД, не помню. Нам показали только один цех, главной достопримечательностью которого был конвейер — широкая черная лента, которая начиналась у входа, а заканчивалась неизвестно чем где-то за дверью в противоположном конце помещения. Справа и слева от конвейера сидели мужчины и женщины в черных халатах и, как мне тогда показалось, хватали с движущейся ленты какие-то железяки, вертели их в руках и бросали, чтобы тут же схватить другие. Бесконечность, никчемность и бессмысленность процесса были мне очевидны. Разумными я сочла действия только одной тетки. В отличие от остальных, она была в белом халате и восседала за отдельным столом, на крышке которого красовалась здоровенная синяя кнопка, размером, наверное, с тетрадный лист. С усилием нажимая на кнопку, тетка останавливала движение ленты, и люди в черных халатах замирали. Еще одно нажатие — и конвейер начинал со скрежетом ехать, а сидящие вдоль него оживали и снова принимались хватать и бросать свои железки. Я сразу захотела стать такой теткой и иметь в своем распоряжении синюю кнопку — манипулятор. Я откололась от конгломерата одноклассников и подобралась к тетке. Усмотрев в моих глазах безмерный восторг, тетка разрешила мне нажать на кнопку. Я остановила конвейер, а потом снова запустила его, чем заслужила запись в дневнике о неблаговидном поведении во время экскурсии. Теперь виртуальная синяя кнопка включала и выключала мои паранормальные способности.

Конечно, мне хотелось бы узнать, чем кончилась та история с моей прабабушкой в 1909 году, но путешествие в прошлое как-то все откладывалось. Я относилась к такой задержке спокойно, понимая, что, днем раньше я туда попаду или неделей позже, это ничего не изменит: все события уже произошли — в прошлом.

В Энске я выскочила из вагона первой, невежливо отпихнув проводницу, и вместе с двумя своими чемоданами оказалась в объятьях Громова — я увидела из окна, как он высматривает номер вагона.

— Я думал, что не дождусь… Еще день — и я бы спятил. Не могу без тебя…

А я-то, Гр-р, а я-то…

Громов пилил меня всю дорогу — от вокзала до губернаторского дома:

— Я тебя больше никуда не отпущу. Сам с тобой буду ездить… Устроила мне голгофу! Есть не могу! Спать не могу!! Работать не могу!!! Как дурак на твоем диване все эти дни просидел в обнимку с Морковкой…

— Гриш, я больше и не поеду никуда… Квартиру знакомым сдала, вещи отправила, с народом попрощалась… Теперь у меня только в Энске жизнь…

— Нет, не только… Послезавтра нам с тобой в Закарск надо съездить…

— И где это?

— Река, на которой стоит Энск, знаешь, как называется? Карь. Энск в ее нижнем течении. Вверх по течению, почти у истоков, есть маленький городок — Закарск. За Карью, значит…

— И что там?

— Там одно дело. Ты же мой консультант — забыла?

Нет, конечно… Разве забудешь, что я консультант-экстрасенс?

— Все остальное — после, — сказал, переступив порог, Гр-р и содрал с меня свитер вместе с лифчиком.

Ну, после — так после… Я разве против?..

…Нет, Гр-р не сидел, пока меня не было, на моем диване. В мое отсутствие он развил фантастически бурную деятельность: нагнал рабочих, которые под его бдительным оком закончили ремонт в мансарде; заказал стеллаж для моих книг — не как у Шпинделя, а "гораздо лучше, тебе должно понравиться" — и даже его установил.

Предполагаемая студия, эскиз которой я когда-то набросала Громову на обрывке старых обоев, отныне реально существовала и в сто раз превосходила мои самые смелые мечты. Громадное полукруглое окно смотрело на реку. Стеллаж вписался идеально. Рояль занял подобающее ему место на подиуме. Теперь у меня было даже два камина, второй — в мансарде. Гр-р уже развел в нем огонь.

— Чтобы успеть к твоему приезду, работали в две смены. Хорошо у нас дом пустой по ночам — соседи где-то ездят…

Громова прямо-таки распирало от гордости, а я не переставая ахала и восхищалась — совершенно искренне. Я была уверена, что ремонт растянется до осени. Теперь остались приятные хлопоты — расставить мебель, найти место для Луизиного ампира и дождаться контейнера с Перепетуей.

— Гринь, принеси, пожалуйста, сюда чемодан — тот, который побольше…

— Ты что, решила меня удивить и набила чемодан стрингами?

— Тащи чемодан — увидишь. Там тебе подарок…

Я собиралась его удивить, но не стрингами.

На своей азиатской родине я поставила в ружье всех знакомых, и полгорода искали для меня медвежью шкуру. То, что было найдено, меня не устроило: один медведь оказался искусственным, а два других — такими лысыми, будто лет триста служили ложем в гареме. Поиски пошли по второму кругу. Теперь народ тащил шкуры вообще: верблюдов, коров, кенгуру и дикобразов.

Один мой приятель (он перешел в эту категорию, перестав быть моим работодателем) вывел меня на китайца, торгующего контрабандными тигровыми шкурами. Тигра жалко — тут я на стороне зеленых — но вернуть его к жизни уже нельзя, и поэтому я не долго раздумывала, покупать браконьерский трофей или нет, — желающих завладеть полосатой шкурой хоть отбавляй. Быстро совершив с китайцем паритетный обмен денежных знаков на тигра, я кое-как дотащила шкуру до дома — весу в ней пуда два. Ушлый китаец отдельно продал мне сертификат — охота на тигров запрещена во всем мире, и в справке было написано, что мой экземпляр скончался от глубокой старости в одном из зоопарков Европы десять лет назад. Сплошное вранье. Но таможенники в порту закрыли глаза и на шкуру, и на липовую индульгенцию — я старалась изо всех сил, внушая им, что они видят шерстяное одеяло.

Громов расстелил шкуру перед камином в мансарде — головой к входу, чтобы тигриный оскал сразу был виден всем входящим. На почти трехметровом (не считая метрового хвоста) амурском красавце мой собственный красавец мог вытянуться во весь рост.

Морковке тигр не понравился — сколько мы ее ни звали, она не пожелала наступать на ржаво-красную, с белыми полосами, шкуру. Гр-р решил, что таким образом она демонстрирует уважение к альфа-самцу.

Я попыталась объяснить Громову, что Морковка считает альфа-самцом его самого, а не шкуру тигра.

— К черту Морковку… Мне гораздо важнее знать, что твой альфа-самец — я.

А по какой другой причине я перла бы тяжеленную шкуру невесть откуда?

2. Я понимаю, что телефонный звонок может испортить жизнь.

Открыв холодильник, я в очередной раз убедилась, что не зря предпочла Гр-р всем остальным особям мужского пола, — мой альфа-самец самостоятельно забил холодильник продуктами под крышу. Пока я возилась на кухне, Гр-р с Морковкой на плече рассказывал конторские новости, старательно обходя Шпинделевскую тему. Потом Громов ел, а я смотрела на залегшие у него под глазами тени и думала, как он устал, пока носился с моей мансардой. Но что-то еще пряталось за его усталостью.

Я могла бы нажать на свою синюю кнопку и узнать, что скрывает от меня Гр-р, но я решила, что буду с ним на равных, никакой паранормальщины — простая баба.

— Гриша, ты в контору сегодня идешь?

— Если только что-то экстренное — ребят я предупредил, выспаться хочу, день завтра тяжелый будет…

По-моему, Громов заснул еще до того, как рухнул на диван. Я отодвинула его к стенке и прилегла рядом с ним — еще успею разобрать вещи и включить стиральную машину, пусть спит мужик.

В пять зазвонил телефон. Я сняла трубку.

— Громова позовите…

Ну, нормально… Голос Сони я узнала сразу, а тон мне не понравился — кто она такая, чтобы приказывать…

— Пожалуйста… — не в смысле "пожалуйста, получите Громова", а в смысле — надо сказать "Громова позовите, ПОЖАЛУЙСТА". Соня не поняла.

— Ну что, где Громов?

— Возможно, я и дам Григорию Романовичу трубку, если вы скажете, как положено: "Здравствуйте, будьте добры, пригласите к телефону Громова, ПОЖАЛУЙСТА, если вас не затруднит"…

— Еще чего… — и Соня бросила трубку.

Через десять минут телефон зазвонил снова. Гр-р уже проснулся и подошел к телефону. Я демонстративно протопала по лестнице в мансарду — оттуда не слышно. Знать подробности их беседы я не хотела, достаточно и того, что она искала Громова у меня. Номер ей мог дать и Шпиндель, и кто-нибудь из конторы, и даже сам Громов. Я ревнивая идиотка… Моя жизнь станет адом, если я буду обращать внимание на всех баб, оказывающихся рядом с Гр-р… Сто пудов, Громов сейчас поднимется ко мне наверх и скажет: "Нина, это не то, что ты подумала", — все мужики так говорят… Когда я застукала своего мужа с какой-то косматой лилипуткой в нашей супружеской постели, он не нашел ничего лучшего, как произнести эту волшебную фразу. Двое голых — и даже не под одеялом… Интересно, что это значит, если не то, что я подумала? От мысли, что Громов — как все, стало совсем противно…

— Нина, это не то, что ты подумала…

Ну вот, что я говорила!

— А что я подумала?

И зачем только я это сказала — классическое начало сцены ревности, переходящей в гранд-скандал. И не дав Громову раскрыть рта — иначе бы пошло-поехало! — я принялась рассказывать ему, что беспокоюсь, как доедет до Энска Перепетуя: ящик-ящиком, но голова-то фарфоровая… Громов смотрел на меня так, будто я снова в стрингах поверх бермудов. Пришлось добавить подробности: как я искала подходящий ящик, как думала, чем его набить, как запаковывала куклу в газеты…

— Так это кукла?!

— А ты что подумал?

Гр-р не сказал, что он подумал. Он привлек меня к себе:

— Дурочка, думаешь, мне кто-то кроме тебя нужен?

Тем не менее, объяснять, зачем звонила Соня, он не стал. А то, что я дважды дурочка, я и без тебя, Громов, знаю. Как знаю и то, что, несмотря на обиду и подозрения, расстаться с тобой не могу.

Гр-р сел за рояль и сказал, что разучил специально для меня романс. Со дня исполнения "Последней любви" я не слышала, чтобы Гр-р пел. Врет, конечно, что не знал "Гори, гори, моя звезда", — это Громов-то, по утверждению Шпинделя, лучший исполнитель романсов в Энске? И не знает классики жанра? Я сделала вид, что поверила. И пока Громов пел, думала, что вообще-то я должна ощущать себя на седьмом небе от счастья: такой мужик — загляденье, а не мужик! — две недели разбивался в лепешку ради того, чтобы устроить мне колоссальный сюрприз с мансардой, пас мою кошку, смотался — опять же по собственной инициативе! — за продуктами, поет мне романсы и уверяет, что ему нужна только я. Но я чувствовала неистребимый привкус медной монеты. Я видела эту Соню обнаженной и хорошо представляла себе, что значит быть, как минимум, на десять лет ее старше — даже если она беспардонная хамка, халда и нахалка, все шансы на ее стороне. Меня так и подмывало пожелать Соне окосеть, стать рябой и кривобокой, отрастить хвост, горб или третью руку… Но это не решило бы проблему — Сонь вокруг столько, что мне придется придумывать им кары до скончания веков… Можно было бы надеть какие-нибудь виртуальные шоры на Громова, чтобы не смотрел ни на кого, — но я догадываюсь, что околдованный мужик станет чем-то вроде лунатика, — а мне нужен живой и здоровый Гр-р… Причем, не состоящий ни в каких параллельных связях — мне с избытком хватило бывшего мужа. Соня в прошлом — это понятно. Но Соня в настоящем…

Последние аккорды Громова потонули в звуках канонады — так мне показалось. Сначала палили где-то в отдалении, но через минуту обстреливали наш дом. С воплем "Нас бомбят!" я бросилась искать спасение на груди Гр-р.

— Не-а, — сжимая меня в объятьях, покровительственно сказал Громов. — Это ледоход начался… Что-то рано в этом году, обычно в апреле, числа так пятнадцатого…

В окно ничего нельзя было разглядеть, и Гр-р предложил пойти на набережную. Я всю жизнь провела в стране, где рек-то было раз-два и обчелся, а уж о том, чтобы реки покрывались почти метровым льдом, и речи не было. Что такое настоящий ледоход, я даже представить себе не могла. Молча смотрели мы на ледяные плиты, взорванные водой. Они дыбились, сталкивались, дробились, грохоча, как самые настоящие орудия… Разговаривать в таком шуме было нельзя: кричи — не кричи, кроме громыханья льдин, ничего не слышно. Громов стоял в расстегнутой куртке, прижимая меня к себе, и я чувствовала щекой удары его сердца.

Хотя моя спальня и выходила окнами во двор, ледоход был слышен и там, не давая заснуть. Ко всему с Морковкой случился приступ кошачьего безумства, и она носилась по стенам, как красный метеор. Гр-р, который еще не приобрел достаточный опыт общения с кошками, наблюдал это явление впервые:

— Она же летает! Прыгнуть ТАК никакая кошка не может! Как вы это делаете?

Он уверен, что это я помогаю Морковке летать! Я не стала рассказывать Гр-р правду о полетах Морковки — то есть ее игр с домовым. Я узнала об этом только что, нажав на свою синюю кнопку. У меня завелся собственный домовой — это хорошо, значит, дом становится гнездом.

В конце концов Морковка спланировала Громову на живот, намереваясь провести там остаток ночи, но была мной изгнана — лапы прочь от моего альфа-самца! Я и без рыжих знаю, что мне делать с Гр-р…