Здравствуй, Гр-р!

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

1. Гр-р получает доказательства того, что я побывала в 1909 году.

Громов ни свет ни заря унесся в контору — его ждали, как он сказал, великие дела. Доедая вчерашнюю пиццу, он изрек:

— Я очень удивился, что проснулся не в психушке — не с бантиком из рукавов за спиной. Ладно, с твоими вжик-картинками более-менее ясно — ты не первый экстрасенс, которого я встречаю. Но твой прыжок в прошлое…

— А исчезнувшая вместе со своей жилплощадью Тюня — это так, фантики? Скажи лучше, по-твоему, кто убил жениха Анны?

— Я думаю, мой предок правильно подозревает очкарика Мишу. Следователю нужно выяснить, что за тип этот белобрысый и в каких отношениях он был с убитым — что-то там не чисто… Но, с другой стороны, и прабабушка твоя та еще штучка была — все возможно… Надо на месте смотреть.

— Вот и давай — зеркало тебя ждет…

— Ну уж нет… Кем я там буду?

— Моей прабабушкой…

— Ага, и ты меня потом найдешь в стрингах…

Морковка, принимавшая на подоконнике солнечную ванну, едва не свалилась на пол от моего хохота, последовавшего за этим заявлением. Громов в стрингах! Закрыв за ним дверь, я веселилась еще минут пять.

Меня тоже ждала работа. Федя завелся быстро. Наверное, соскучился, поэтому жужжал и урчал особенно громко. К нам присоединилась Морковка, которой очень хотелось развалиться на клавиатуре. В другой раз, дорогая… Первым делом надо посмотреть почту. Я нашла у себя в ящике ответ из библиотеки — только из одной: "На ваш запрос… бла-бла-бла… сообщаем, что копия требуемых вам материалов будет выслана по вашему e-mail-адресу, как только на наш счет… бла-бла-бла…". Оперативно… Sorry, Федя… Sorry, плеоназмы, тавтология и прочие стилистические ляпы. Вам придется подождать… Я помчалась перечислять деньги.

По улицам Энска неслись ручьи. От ноздреватого снега поднимался пар — солнце решило съесть снег в один присест. А по речному льду расползались сиреневые лужи. Не дойдя каких-нибудь полсотни метров до дома, я застряла на набережной — посмотреть, подышать.

— Любуешься?

А Громов-то откуда здесь взялся? Рожа довольная, в одной рубашке — и не на джипе. Выбежал раздетый — плечо совсем не бережет…

— Как ты меня нашел? Ты почему без куртки?

— Увидел из конторы. Так обрадовался, что забыл про куртку. А вообще — тепло… Пойдем, кое-что покажу.

Мы и так уже шли — почти бежали… Вот нетерпеливый… И чего не подождал меня в конторе — куда бы я делась?.. В "Громе" был только тот самый Витек — но не за своим столом, а за соседним, и что-то рассматривал на мониторе. Я поздоровалась. Витек пару секунд смотрел, не узнавая, потом заулыбался:

— А, здравствуйте, здравствуйте!

Интересно, что он подумал? Шеф, как полоумный, вылетел раздетый, а вернулся с бабой… А хорошо бы научиться мысли читать… Не так, как психологи учат: если ваш собеседник скрестил на груди руки, значит, пытается отгородиться, защититься или вообще не желает общаться… Если же он спрятал руки в карманы, то, возможно, его одолело чувство собственной вины… Но это же не то! А как по-настоящему узнать, что человек думает? Луиза это умела… Похоже, я начинаю входить во вкус…

Из окна кабинета Громова открывался классный вид на реку.

— Ты не представляешь, как здесь летом здорово…

И без перехода:

— Смотри…

Стол Гр-р был завален старыми фотографиями — в бархатных и сафьяновых альбомах и россыпью, приклеенные на картон и вставленные в рамки. Серые или пожелтевшие. Даже серовато-зеленые. Такого цвета, я знаю, были амбротипы — старинные фотографии на стекле, еще в середине девятнадцатого века.

— Вот, здесь фотоархив моей семьи, Шпинделя и фотографии Луизы, которые она дала мне, чтобы помочь в поисках. Все подписанные фотографии я убрал. Садись и работай.

— А ты…

— А я буду любоваться тобой…

Ясно, как божий день: скептически настроенный Гр-р устроил мне экзамен. Я должна была найти пятерых — тех, кого видела в 1909 году: Марию Петровну Назарьеву, Анну, Полину, адвоката Шпинделя и красавца с бакенбардами — следователя Сурмина. Если повезет, в этой толпе мне может встретиться еще кто-то, бывший вместе со мной в доме Назарьевых.

Я открыла самый старый, на мой взгляд, альбом — синий бархат, покрывающий переплет, стал сизым, только подвертка под форзацем сохранила свой первоначальный цвет. Первый лист, второй, третий… Не узнаю никого… Мальчики и девочки, одетые одинаково — в платьица. Мужчины — с моноклями и без. В мундирах и штатском. Усатые. Бородатые. С бакенбардами. С дамами. Без дам. Фото дам особенно много. Томно опирающиеся на полуколонны. Улыбающиеся и серьезные. В окружении кадок с пальмами. Дамы с кошками и собаками. По двое. По трое. По двадцать — гимназистки всем классом. Если учесть, что изображения по большей части мелкие, а фотографиям лет сто, то работа мне предстояла адова.

— Громов, гони чай и лупу…

— Чай — понятно. А лупа какая нужна?

— Десятикратная, с подсветкой. В глаз вставить… Что, нету такой? Хоть какую-нибудь линзу дай… Детектив… А лупы нет…

Гр-р принес чашку зеленого чая — то что надо. Минут через десять откуда-то притащил и лупу. В первом альбоме никого. Второй альбом тоже обтянут тканью, похоже, китайским шелком. На первой же странице — Мария Петровна, собственной персоной. Моя прапрабабушка… Сидит в кресле, увенчанная гигантской шляпой и закутанная в меховой палантин. Ей лет тридцать, брови строго сдвинуты, а губы сжаты. На фото она гораздо моложе, чем при нашей встрече. Я заложила страницу с прапрабабушкой взятой наугад фотографией — батюшки, это же Сурмин! Я полюбовалась на Арсения Венедиктовича — на фото он в точности такой, каким я его увидела в 1909 году. Потом мне в голову пришла мысль, а что если как-то себя мобилизовать и попробовать отыскать нужные фото, используя явно имеющиеся у меня, но не проявившиеся еще способности? Я попробовала протянуть руку над кучей фотографий. Ничего. Провела ладонью по снимкам. Ничего. Вздохнула и просто взяла одну карточку из кучи. Полина… Ей тут лет шестнадцать, в гимназическом платье с передником и пелериной. Я снова выхватила наугад фотографию. Анна и Шпиндель. Счастливые, улыбающиеся, держатся за руки… Анне тоже лет шестнадцать. И куда Мария Петровна смотрела — фото явно было сделано тайно, без ее ведома. А хранилось у Шпинделя — как пить дать… Раз так хорошо пошло, ищем дальше. Моя рука извлекла из небольшого альбома стеклянную пластинку, засунутую между листами, — фото, на котором удивительной красоты дама держит на руках ангелоподобного кудрявого малыша в белых чулочках и белом платьице. Ничего себе… Красавица — это же Аделина! Я узнала ее с трудом, но это, несомненно, она. А мальчишка — Мишин будущий папа что ли? Или мама — пол ребенка определить невозможно. А может, и сам Миша…Я уже протянула руку за следующей фотографией, когда услышала голос Громова:

— Все. Больше можешь не искать. Я видел, как ты это делала…

— Как?

— Таскала, как рыбак карасей на зорьке…

— Но там еще есть! Интересно же! Я быстро…

И я выловила еще одну Полину; затем Шпинделя и Сурмина вместе на одном фото (понятно, ТЕХ, а не этих, с одним из которых я провела три ночи). Анны было больше других: сидит, как дама на картине "Майская ночь"; в интересном положении стоит под руку с неизвестным мужчиной, который старше ее лет на десять; убеленная сединами, сидит на лавочке — в больничном халате совковых времен и в окружении старушек в таких же халатах. Ни одной из этих фотографий я раньше не видела. Об этом я тут же сообщила Гр-р. На самой старой из фотографий, имеющихся у меня дома (я имею в виду мой прежний дом), снята моя бабушка — молодая женщина с двухлетней девочкой на руках — с моей мамой, и стоит дата: 1937 год.

Гр-р покопался в фотографиях, отобрал часть, вытащил из-под стола коробку и сложил снимки туда:

— Это Шпинделя. Вечером отвезем Вовке. Его тоже касается… А, может, и он что-нибудь вспомнит…

Остальные фотографии Громов отнес в свою квартиру. Мой "улов" Гр-р тоже утащил к себе — "до вечера".

2. Я читаю газеты за 1909 год.

Поднявшись к себе, я снова сделала попытку поработать — включила Федю, и пока он загружался, стала думать, как это у меня получилось найти фотографии. Хватала ведь, что под руку попадет… Ничего не придумав, открыла почту. Опять правка откладывается… Раз, два… нет, три дня у меня еще есть. Работа может подождать… Я распаковала файл, который мне прислали в обмен на деньги. "Петербургская газета" с 21 ноября по 10 декабря 1909 года. Я хотела найти что-нибудь об Анне. И нашла: "21 ноября, передано по телефону. События в доме г-жи Н. (Екатерининский канал, собственный дом). Чтобы установить, может ли отвечать за свои поступки старшая дочь г-жи Н., подозреваемая в убийстве жениха, был собран консилиум, но господа… (далее следовали фамилии, ни о чем мне не говорящие) — не пришли к одному выводу. Мнения медицинских светил разделились. Одни, вслед за доктором А.Э. Соловьевым находят у девицы Н. серьезную психическую болезнь, а другие склонны назвать ее совершенно здоровой. В данное время подозреваемая вверена врачебному надзору уже упомянутого д-ра Соловьева, чтобы тот мог продолжить свои наблюдения. Удалось поговорить с девицей Н., которая утверждает, что во время происходивших в доме ужасных событий она спала: "Я видела необыкновенный сон, — рассказала она. — Это было яркое, фантастическое сновидение". Обитатели квартиры, где проживает девица Н., показывают, что в то время как, по словам Н., она спала, ее видели разгуливающей по дому и разговаривающей. Девица Н. так описывает свой сон: "Мне приснилось, будто бы я нахожусь в странных комнатах, откуда нет выхода. Комнаты наполнены невиданными предметами, например, маленькая музыкальная шкатулка — размером в четверть портсигара. Шкатулка наигрывала мелодии сама собой, не требуя завода, а на крышке ее как по волшебству возникали буквы. Я смогла прочесть: "Гр-р вызывает". Что сие означает, я не знаю. Я видела и некий ящик, одна стенка которого была подобна экрану синематографа, и, как в синематографе, на ней двигались живые картины. Картины были цветные, а аппарата с пленкой и механика, который должен крутить ручку, вовсе не было. Я дотронулась до ящика, и картины пропали". Еще много интересного из области сновидений могла бы поведать девица Н., но д-р Соловьев запретил дальнейшую беседу. Следователь А.В. Сурмин продолжает расследование загадочного убийства".

Анна нашла для себя простое объяснение — спала и видела сон… Надо Громову показать — вдруг все, что с нами происходит, — сон?

Я читала все подряд. 6 декабря 1909 года в Питере была оттепель — ждали наводнения, так как из-за сильного ветра с Финского залива вода в Неве поднялась. Стреляли из крепостных орудий — предупреждали об угрожающем наводнении. Но обошлось, хотя лед на Неве покрылся трещинами.

А рядом с заметкой об угрозе наводнения, в разделе "Убийства и грабежи" было напечатано:

"В ночь на 6 декабря пожарными служителями Казанской части извлечен из Екатерининского канала труп молодой девушки. Имеется свидетель преступления — дворник дома г-жи Н. Напомним читателям, что это та самая г-жа Н., старшая дочь которой подозревается в убийстве жениха, а дом, принадлежащий г-же Н., стоит как раз на Екатерининском канале. По словам дворника, девушка была брошена в воду каким-то мужчиной. Дворник не смог задержать виновного, который быстро скрылся в темноте. Личность убитой установлена — это Дарья Селедкина, 21 г., служившая горничной в доме г-жи Н. Предположительно, эти два преступления связаны, как заявил следователь А.В. Сурмин, но тогда с девицы Н. подозрения должны быть сняты — уже две недели она не покидает пределы своей комнаты, находясь под безотлучным наблюдением доктора и дежурного жандарма".

Японский городовой…

Я вспомнила, как дала Даше горсть монет… Не будет у нее стада гусей — ни большого, ни маленького… Дашу погубило любопытство, а может, и жадность. Но что и о ком она могла узнать? Узнать такое, что стало причиной ее страшной смерти в гнусных водах "канавы"?

Я скачала заметки на флешку и взяла карандаш — я лучше думаю, когда рисую, даже просто вожу карандашом по бумаге. Я пыталась сформулировать главный вопрос на сегодняшний день. Кто убил Стремнова? Хорошо бы это выяснить, но вопрос вполне может и подождать — виновного найдут (или не найдут) сто лет назад, в далеком потоке времени, текущем где-то параллельно нашей жизни. Что ждет нас с Гр-р? Его в моей жизни стало очень много, можно сказать, он и есть моя жизнь… И от осознания этого факта стало страшно: Гр-р живой человек, мужчина яркий и пылкий — такого разве удержишь? Я не обольщаюсь на свой счет, несмотря на то, что мужики находили во мне нечто, заставлявшее их подбивать под меня клинья, таскать цветы, делать из-за меня глупости. Но не из-за моей неземной красоты! Гр-р… Самый дивный мой сон — и вдруг сбылся. Но сны имеют обыкновение обрываться на самом интересном месте… В общем, если свести кредит с дебетом, невооруженным глазом видно, что мужика я могу потерять легко и, главным образом, из-за своих паранормальных заходов: пройдет период жгучей страсти, Гр-р начнет присматриваться ко мне и разберется, что рядом с ним не первой свежести тетка со странностями — видит его, когда он от нее за километры, и вообще неизвестно на что способна. Он перестанет меня понимать, начнет бояться и… Что означает "и…", лучше не продолжать. Не надо было целоваться с Громовым, Нинка, — не рухнули бы твои бастионы. Живи теперь одним днем — сегодня Гр-р с тобой, ну и радуйся. А я и радуюсь… А что касается того, на что я способна, — вот это, наверное, и есть самый главный вопрос на сегодняшний день. Получила инструмент — научись им пользоваться. А как учиться-то? Есть, конечно, всякие курсы, школы и кружки по подготовке экстрасенсов — типа "открываем третий глаз всем желающим", но что-то мне подсказывает, надо идти другим путем.

Звонок в дверь. Морковка, облюбовавшая место среди моих бумагах на компьютерном столе, скачками понеслась к двери — встречать Гр-р. Со вчерашнего дня она на нем виснет, и оба получают от этого удовольствие. Я пошла открывать.

— Ты еще не одета? Карета подана, то есть джип уже у подъезда… О, женщины…

Я совсем забыла, что Гр-р ведет меня в гости.

3. Я получаю подарок, мы наносим визит Шпинделю, и я снова демонстрирую свои возможности. Но лучше бы я этого не делала…

Мне было дано десять минут… Я-то знала, что это будет полчаса, поэтому посадила Гр-р за ма-джонг — единственная игра на моем компе, — а сама полезла в шкаф. Надо же нормально выглядеть, все-таки первый раз к человеку в дом иду. Я трясла тряпками, хватаясь то за фисташковый пуловер, то за красный кардиган, когда до меня дошло, что я не слышу привычного блямканья, которое раздается, когда с экрана исчезают доминошки с одинаковыми картинками. Громов рассматривал листок с карандашными загогулинами.

— Ты что, решил узнать о моих тайных мотивах, изучая каракули?

— Нина, а вот это что?

Гр-р показывал куда-то на средину листа. Я подошла поближе. Я даже и не помню, чтобы старалась изобразить это специально… А нарисовала я — и даже очень похоже, масштаб так вообще один в один — те серьги, которые мне довелось носить в 1909 году, драгоценные бабочки в извивах золотых стеблей.

— Я же тебе рассказывала, эти серьги были на мне, то есть на Анне, 20 ноября 1909 года…

— Ты их потом еще где-нибудь видела?

— Там или здесь, у нас?

— Здесь, у нас…

— Нет… А почему ты спрашиваешь?

— Потому…

Громов помахал у меня перед носом маленькой коробочкой — в таких дарят ювелирные украшения. Я ждала продолжения — не отбирать же…

— Я собирался сделать это у Вовки, он ждет — накрывает на стол и все такое прочее. Я приготовил речь… Но ты меня опередила. То, как ты искала фотографии и находила их, убедило меня, что тебе действительно удалось проникнуть в прошлое. Прости, я подозревал тебя в какой-то колоссальной, неимоверной мистификации, не понимая, зачем тебе это нужно… Но убедился, что все честно. А теперь еще и серьги… Они у меня… Я уверен, что это те самые серьги… Нина, я хотел вручить их тебе при Вовке. Володя — это человек, который со мной рядом всю мою жизнь. Он имеет право знать о переменах в моей жизни. Я понимаю, любые слова, которыми я попытаюсь передать то, что чувствую к тебе, будут банальными. Поэтому я от слов перехожу к делу. В знак моей любви прими вот это…

И Гр-р раскрыл коробочку. Да, это были те самые серьги, в которых я пыталась произвести впечатление на Сурмина — пять дней (или сто лет?) назад.

Громов неспешно целовал меня, пока не заорал его мобильник. Шпиндель интересовался, где это мы, мясо стынет…

Так как на мне были фантастически дорогие (во всех смыслах) серьги, пришлось забыть о фисташковом пуловере и влезть в то сексуальное платье с молнией на спине. Плюс туфли — не тащиться же в сапогах… До машины два шага — пробегу и в туфельках…

Через десять минут мы уже входили в "особняк" Шпинделя. Осмотр достопримечательностей, по выражению Гр-р, пришлось отложить, так как Шпиндель очень переживал по поводу ужина. Мы уселись за шикарно сервированный стол, Громов все-таки произнес заготовленную речь. В бокалы было налито шампанское — бутылка в ведерке со льдом, а Гр-р порывался выпить еще и из моей туфельки — по-гусарски.

— Видишь, — сказал он, обращаясь к Шпинделю, — я схожу с ума возле этой женщины… А знал бы ты, что со мной делается, когда я ее не вижу…

— Ты давно откололся от нашей холостяцкой компании, — ответил Шпиндель. — Я понял это, когда ты остался в Энске на Новый год, нарушив многолетнюю традицию. Нина, вы в курсе, что каждый Новый год мы с друзьями…

— Он имеет в виду нас двоих, — вмешался Гр-р. — А вовсе не ТАК: каждый Новый год мы с друзьями…

Громов очень похоже изобразил интонацию Шпинделя.

— …идем в баню, — закончила я.

— Во-во, — засмеялся Гр-р. — Именно это я и хотел сказать.

— Но ты же не будешь отрицать, что тогда остался в Энске из-за Нины? — настаивал Шпиндель. — Нина, мы с ним вот уже пять лет новогодние праздники проводим в жарких странах. Факт измены налицо… Он предпочел вас…

"Вы… Вас"… Ну, прямо чаепитие у английской королевы… Меня сюда позвали ради сближения — будем сближаться…

— Володя, а давайте перейдем на "ты" — выпьем на брудершафт. Гриша, налей нам с Вовой шампанского…

Громов подскочил:

— Какой еще брудершафт? Знаю я твой брудершафт… Чокнитесь — и будет с вас…

Шпиндель откровенно ржал:

— Нина, вы еще не поняли, что перед вами Синяя борода? Скоро он вас выпускать из дома не будет. А ты, Гриня, налей шампанского, раз дама просит… Не все же тебе на брудершафт пить…

Выходит, Гр-р рассказал про брудершафт — секретов хлопцы друг от друга не имеют… А раз так, то и о моих открывшихся сверхспособностях Шпиндель знает. Какого лешего? Гр-р, трепло, а еще молчать обещал…

— Вовка, кончай сплетничать… Показал бы лучше девушке свой дворец, а я пока за фотографиями схожу.

Ну, Громов, за девушку тоже ответишь — дай до дому добраться…

Мы все-таки выпили с Вовкой шампанского и перешли на "ты". Без брудершафтного поцелуя. Шпиндель широким жестом обвел стены:

— Вот тут я и живу. Идем. Покажу тебе книги.

Первый этаж — сплошной хай-тек, металл и стекло. Минимум текстиля, что очень по-мужски. На втором этаже — спальня (не заходила), ванная — действительно, джакузи. Зачем ему джакузи, если бабы нет? Кабинет — здоровенная комната, то пространство, в котором Володя проводил большую часть своего времени, попросту жил тут, стащив сюда все, что могло бы понадобиться мужику ежедневно: широкий низкий диван, телевизор, стол с компьютером, бар, бильярд, почти такое, как у Громова, старинное пианино и стеллаж с книгами. Стеллаж классный — толстые кедровые доски, часть полок — с застекленными дверцами. Никакого хай-тека. Мне бы тоже такой стеллаж подошел. Я узнала адрес мастерской и дала себе слово не откладывать в долгий ящик ее посещение. Библиотека внушительная, ничего не скажешь… Пока я листала книги, собранные четырьмя поколениями Шпинделей, вернулся Громов с коробкой фотографий:

— Вот это нашла Нина. А вот то, что нашел я, — с подписями и датами. Все совпадает. Она их видела — живьем.

— Я тебе уже сказал, что не верю — не может этого быть, — Шпиндель явно нервничал.

— Я тоже не верил, пока сам не убедился в ее способностях.

— Эй, мальчики, я тут! — вмешалась я, разозлившись, что обо мне говорят так, будто меня рядом нет. Такое уже было, в тыща девятьсот девятом…

— Хватит препираться. Громов, ты привел меня к Володе, желая что-то выяснить. Что?

— Я хотел узнать, что ему известно о своих родственниках. Например, о прадедушке… И еще один вопрос: почему его мать и бабушка регулярно посещали Луизу Ивановну?

— Прадедушка… Ничего о прадедушке не знаю. Только то, что на фотографии он. А что касается Луизы… Мать говорила, что она какая-то дальняя наша родственница…

— Ну, поздравляю, значит, вы с Ниной тоже дальние родственники, Луиза ей двоюродная бабка…

Мне только Шпинделя в братцы не хватало… Такой же нудный, как его прадедушка.

— Вот интересно, как получилось, что я видела всех наших предков в Питере, а они потом оказались все вместе в Энске? — этот вопрос меня занимал давно. Но ответить на него не мог никто.

Потом я достала из сумки флешку, и мужики принялись читать "Петербургскую газету" за 1909 год.

— Я тебе говорил, я тебе говорил, а ты не верил! — орал Громов, бегая вокруг компа.

— Гриша, но может же быть все наоборот: сначала она (опять говорит обо мне, будто я отсутствую! А еще родственник…) прочитала все эти заметки в газете, увидела картины у нас в галерее, а потом сочинила историю…

— Да, а еще я дверь к Тюне заштукатурила… Ты, Володя, про дверь знаешь?

Шпиндель знал и про дверь, и про мои "видения", но продолжал требовать доказательств. У меня испортилось настроение. Не собираюсь я ДОКАЗЫВАТЬ, что все, что я видела и делала, — правда. И мне совсем не улыбалось делить Гр-р с каким-то Шпинделем — пусть самым лучшим из Шпинделей, самым лучшим другом Громова и даже моим родственником. Куда это годится — Гришка ему все выбалтывает… Ощущение защищенности, которое всегда возникало у меня рядом с Гр-р, улетучилось. Я снова почувствовала себя одинокой немолодой теткой, привыкшей самостоятельно решать все свои проблемы. Так бы и врезала этому Шпинделю по уху…

— Ой! — Шпиндель стал красным, как его прадедушка у камина. — Что-то у меня в ухе стрельнуло…

Ага! Вот, значит, как! Тогда получи по носу — так и быть, несильно…

— А деперь, чдо-до с досом… — Вовка зажал нос ладонью.

Так тебе и надо… Тут я поймала взгляд Громова. Он понял, чем я занимаюсь, и стоял, раздираемый противоречивыми чувствами: любимая (пока будем так называть) лупит его лучшего друга. Правда, издалека, метров с трех, и доказать ничего не удастся. Но на чью сторону встать? Ладно, Громов, я же понимаю…

— Володя, прости меня, это… я даже не знаю, как получилось, что я тебя ударила…

— Как это — ударила? Ты же вон где…

— Ну, видимо, я и это умею — типа бесконтактное каратэ. Я вообще-то даже не знаю, на что способна…

— Попробуй еще раз! Скажем, в другое ухо… — мстительно сказал Громов.

Мне стало смешно, злость куда-то делась.

— Больше никакого каратэ. Давайте поступим иначе. Володя, у тебя есть чьи-нибудь вещи — лучше тех людей, о которых Громов не знает, чтобы ты не думал, что это он мне о них рассказал.

— Да какие у Вовки от меня тайны, — встрял Гр-р.

Вот и посмотрим, какие…

Володя сгонял в спальню и принес оттуда губную помаду — обычный пластмассовый цилиндр, не супер-пупер… И цвет дурацкий — на мой халат похож. Я ничего не увидела, зажав патрончик с помадой в руке. Я даже успела подумать что-то вроде "ну и хорошо, как пришло — так и ушло", как… Вжик — шатенка лет тридцати пяти, пардон, под душем. В чем мать родила, естественно… Я подробно описала голую даму в струях воды, особенно налегая на приметы — две родинки, одна на подбородке, другая на левой груди, ближе к соску. Шпиндель из красного сделался белым. Но что самое интересное, белым сделался и Гр-р.

— Откуда у тебя Сонькина помада? — голос Громова не предвещал ничего хорошего.

— С чего ты взял, что это Соня?

— А ты ей позвони…

— Да не буду я звонить, я и телефона не знаю…

— Врешь, знаешь…

— Хорошо, знаю. И что?

— Позвони и спроси, что она делает.

Шпиндель позвонил — по городскому телефону. Трубку долго не брали. Громов уже полез в карман за сотовым, как соединение по городу установилось.

— Включи громкую связь, — потребовал Гр-р.

Шпиндель ткнул в какую-то кнопку на телефоне.

— Алло, слушаю! — обычный женский голос.

— Привет! — сказал Шпиндель.

— Ой, Вовчик, ты же сказал, вечером будешь занят, я в душ залезла… Хочешь, приезжай…

Я снова взяла в руки помаду. Звук отставал от картинки — если смотреть кино по сети он-лайн, такое бывает. Соня стояла с телефонной трубкой — в коротком голубом махровом халатике, накинутом на плечи, и босиком. Я сказала об этом Гр-р.

— Спроси ее, во что она одета, — лицо Гр-р было злым, как тогда, когда его ранили.

— Соня, что на тебе?

— В каком смысле?

— Ну, ты в чем?

— А… Почти ни в чем — халат и все…

— Какой халат?

— Вовка, ты что? Поиграть в секс по телефону захотел, так я щас…

Я увидела, в какой позе стоит женщина, и бросила помаду на стол, чтобы картинка пропала. Громов хмыкнул.

— Нет, нет! Не надо… — засуетился Шпиндель. — Просто скажи, какого цвета халат…

— Ну, Вовка, ты все испортил… Да голубого, голубого… Под цвет глаз… Так ты придешь?

— Придет, придет! — громко сказал Гр-р. — Вот только рожу ему начищу — и придет…

— Вовчик, это кто там у тебя?

Но Вовчик уже повесил трубку.

— Гриша, мы же взрослые люди… Ссориться будем из-за бабы? А ты сам тогда сказал, что она тебе не нужна…

— И ты пять лет скрывал, что она ушла к тебе?.. Пять лет мне врал! Пять лет — изо дня в день!

Громов замолчал, схватил меня за руку и потащил на первый этаж, а потом на улицу.

Пока мы сидели у Шпинделя, пошел снег, и его нападало столько, что я остановилась на крыльце: как я в своих туфельках пойду — снега по колено! Ну и ладно, решила я, всего-то пять шагов… И тут Гр-р, ни слова не говоря, легко подхватил меня на руки, отнес к джипу, смахнул с капота снег и посадил меня. Открыв двери, он также легко снял меня с капота и закинул в машину. Всю дорогу до дома мы молчали. Я боялась, что Гр-р не поднимется ко мне — будет переживать в одиночестве. Но нет — он на руках донес меня до моей двери, и мы вместе поудивлялись чудачествам Морковки, когда вошли: она научилась висеть на своей башне вниз головой.