Заводная

37

До главного комплекса «Мисимото и К°» в Тонбури надо долго добираться по воде. Канья, держа руку на румпеле, осторожно направляет лодку в клонг. Листовки с рассказами о плохом Праче и пружинщице-убийце уже добрались и сюда, за границы Бангкока.

— В одиночку не страшно?

— Вы же со мной. Такого спутника кому угодно за глаза хватит.

— Я, конечно, мастер по муай-тай, но не в нынешнем состоянии.

— Какая жалость.

Раскаленное вечернее солнце заливает встающие из воды ворота и пристани «Мисимото». К Канье подходит суденышко речного торговца, и хотя она голодна, тратить впустую не желает ни секунды: светило стремительно летит к горизонту.

Лодка ударяет носом в пирс, Канья забрасывает швартов на кнехт.

— Вряд ли тебя впустят, — говорит Джайди.

Она не обращает внимания.

Странно, что призрак пробыл с ней всю дорогу; обычно этот пхи, поприсутствовав недолго, спешит заняться чем-то или кем-то другим: возможно, навещает детей, просит прощения у матери Чайи. Но сейчас сидит как привязанный.

— И твоей белой форме тоже рады не будут. Тут дружат с министерством торговли и полицией.

Канья молчит, но и сама понимает, что главный вход охраняют полицейские из отделения Тонбури. А кругом — ничего, кроме волн. Японцы предусмотрительны: строят себе только на воде, на бамбуковых плотах толщиной, как говорят, футов в пятьдесят — такие выдержат и наводнение, и разлив Чао-Прайи.

— Мне нужно поговорить с господином Ясимото.

— Он не принимает.

— Это касается его собственности, пострадавшей во время того печального случая с дирижаблями. У меня документы на компенсацию.

Охранник, поразмыслив, исчезает за воротами.

— Умно, — усмехается Джайди.

— Хоть какая-то от вас польза.

— Причем от мертвого.

Очень скоро их уже ведут по комплексу, который оказывается довольно небольшим. Все производство скрыто высокими стенами. В профсоюзе мегадонтов постоянно говорят, что любой фабрике нужен источник мускульной силы, японцы же работают, хотя ни своих зверей не ввозят, ни нанимают профсоюз; без лишних слов ясно, что используют запрещенные технологии, но при этом постоянно помогают королевству техникой — в обмен на материалы из семенного банка снабжают тайцев последними разработками в мореходстве, поэтому никто не задает лишних вопросов о том, как построен корпус судна и все ли в нем изготовлено полностью легально.

Симпатичная девушка открывает дверь, встречает улыбкой и поклоном. Канья чуть не выхватывает пистолет — перед ней пружинщица! — но та, словно не замечая нервозности гостьи, прерывистым жестом приглашает пройти внутрь.

На полу аккуратно разложены циновки-татами, на стенах — картины суми-э. Сидящий на коленях человек — видимо сам господин Ясимото — что-то рисует. Девушка предлагает Канье устроиться неподалеку.

Джайди восхищенно разглядывает рисунки.

— Представь — все это он сам написал.

— Откуда вы знаете?

— Зашел посмотреть — после того как умер, — правда ли у них тут есть десятирукие.

— Есть?

— Сама выясняй.

Господин Ясимото окунает кисточку в тушь, отточенным стремительным движением наносит последний штрих, потом встает, кланяется Канье и начинает говорить по-японски. Почти тут же пружинщица переводит на тайский:

— Ваш визит — честь для меня.

Он ненадолго замолкает, а за ним и девушка. Канья догадывается, что та очень хороша собой — по-своему, по-кукольному; расстегнутая сверху короткая блузка приоткрывает ложбинку под шеей, светлая юбка соблазнительно облегает бедра. Настоящая красавица, если забыть о ее извращенной природе.

— Вам известно, зачем я здесь?

Японец отвечает быстрым кивком.

— До нас дошли слухи о прискорбном происшествии, а также газеты и листовки, в которых часто упоминается моя страна. — Он бросает на Канью пристальный взгляд. — Очень многие настроены против нас и высказывают чрезвычайно несправедливые и ошибочные суждения.

— У нас есть вопросы…

— Спешу заверить: мы друзья королевства и всегда были тайцам союзниками — еще с той давней большой войны.

— Я хотела бы знать…

— Не желаете чаю? — снова прерывает Ясимото.

Канья терпеливо играет роль вежливого гостя.

— Благодарю вас.

Пружинщица, получив указания, встает и выходит. Канья невольно чувствует облегчение: в присутствии этой твари было как-то не по себе. Правда, без переводчика в комнате повисает молчание, и она ощущает, как тают секунды и минуты. Время, время уходит. Небо затягивает грозовыми тучами, а тут — церемонии.

Пружинщица присаживается у низкого столика, точными движениями смешивает и заваривает чай. Канья заставляет себя молча наблюдать за странными жестами этого существа и понемногу понимает, чего добивались японцы, создавая себе слуг. Девушка действует безупречно, как часы, в ее выверенных движениях во время чайной церемонии есть изящество.

Сама же пружинщица старательно не замечает гостью, ничего не говорит о белой министерской форме, понимает, что при иных обстоятельствах уже была бы отправлена в компост, но вида не подает — ведет себя безупречно вежливо.

Ясимото ждет, когда Канья сделает первый глоток, потом отпивает сам и аккуратно ставит чашку на столик.

— Наши страны дружат очень давно — с тех пор как во времена вашего великого ученого Кинга Пумибола император преподнес в дар королевству тиляпию. Мы верны нашим добрым отношениям и, надеюсь, в нынешнем деле также сможем быть вам полезны, но сперва хочу еще раз подчеркнуть, что мы — ваши друзья.

— Расскажите о пружинщиках.

— Что именно вы хотели бы знать? — Он с улыбкой показывает на сидящую рядом девушку: — Одна из них сейчас перед вами.

Канья не показывает охвативших ее противоречивых чувств. Девушка очень красива: прекрасная кожа, удивительно изящные движения, — но от ее вида по спине пробегает холодок.

— Для чего они вам?

— Наше население стареет, молодежи совсем мало, а славные девушки вроде Хироко заполняют этот пробел. Мы не такие, как тайцы. У нас есть калории, но трудиться некому, поэтому стране нужны личные помощники и рабочие.

Скрывая отвращение, Канья говорит:

— Да, вы, японцы, совсем другие. Только вам мы дали исключительное право ввозить этих…

— Убийц, — подсказывает Джайди.

— …созданий. Вроде нее. — Она невольно кивает на переводчицу. — Больше — ни одной стране и ни одной фабрике.

— Мы ценим эту привилегию.

— Однако злоупотребляете ею, раз пользуетесь военными моделями…

Хироко прерывает гостью на полуслове и спешит передать возмущенный ответ своего хозяина.

— Нет! Это исключено! Мы даже близко не подходим к подобным технологиям!

Ясимото багровеет от гнева. Канья думает, не нарушила ли случайно какую-нибудь норму японского этикета, а пружинщица продолжает совершенно спокойным голосом:

— Мы имеем дело только с Новыми японцами вроде Хироко. Она послушна, умна и прекрасно обучена. Это — необходимое орудие в нашей работе, такое же, как мотыга для крестьянина или меч для самурая.

— Любопытно, что вы упоминаете именно меч.

— Хироко — не военная модель. Мы не располагаем подобными технологиями.

Канья достает из кармана и припечатывает к столику фотографию пружинщицы-убийцы.

— Тем не менее одна из ваших — ввезенная вами и зарегистрированная на вашего человека — совершила покушение на Сомдета Чаопрайю и еще восьмерых человек, а потом исчезла, растворилась в воздухе, как рассерженный пхи. А вы, глядя мне в глаза, говорите, что военных пружинщиков тут быть не может! — В конце она переходит на крик, но переводчица продолжает говорить спокойно.

Лицо японца делается неподвижным, Ясимото берет снимок, внимательно разглядывает, потом передает Хироко и говорит:

— Надо проверить наши записи.

Девушка выходит. Канья смотрит на него, но не замечает ни беспокойства, ни тревоги, ни даже намека на страх — одно только раздражение. Жаль, что нельзя поговорить с Ясимото напрямую, — слушая японское эхо своих слов, ей кажется, что их сила исчезает, что Хироко смягчает удар.

Ждут молча. Ясимото предлагает гостье чай, та отказывается, не пьет и он. Напряжение велико. Канья думает: японец вот-вот схватит висящий за ним на стене старинный меч и зарубит ее.

Спустя несколько минут приходит Хироко — поклонившись, возвращает фотографию и что-то говорит хозяину. Лица обоих совершенно бесстрастны. Затем девушка садится на свое место, а Ясимото, кивнув на снимок, спрашивает:

— Вы уверены, что это именно она?

— Абсолютно.

— Тогда это убийство объясняет, почему в городе растет возмущение. Вокруг фабрики собирались люди на лодках. Полиция их разогнала, но они снова приплывают — уже с факелами.

Канья встревожена тем, как быстро ярость охватывает людей, как стремительно развиваются события, но вида не подает. В какой-то момент у Аккарата и Прачи уже не будет возможности отступить, не потеряв лицо, и тогда — пиши пропало.

— Да, люди сейчас очень злы.

— Однако злость их направлена не туда. Это не военная пружинщица.

Канья хочет что-то сказать, но Ясимото бросает на нее такой свирепый взгляд, что она закрывает рот.

— «Мисимото» ничего не известно о военных моделях, — продолжает японец. — Совершенно ничего. Те модели — под строгим контролем и только у министерства обороны. Мне такую никогда бы не дали. — Тут он смотрит Канье прямо в глаза. — Никогда.

— Но…

Ясимото продолжает речь, а Хироко переводит:

— Мне известна та, которую вы описали. Пружинщица исполнила свои обязанности…

Ясимото еще говорит, но переводчица вдруг сбивается, вздрагивает и бросает на хозяина быстрый взгляд. Японец, явно недовольный нарушением этикета, что-то ей сообщает, она кивает, говорит «хай», оба ненадолго умолкают, затем девушка берет себя в руки и по команде завершает начатое:

— Ее не вывозили, а уничтожили, как того требуют правила.

В направленных на гостью спокойных, немигающих темных глазах уже нет и следа промелькнувшего только что удивления.

Канья, глядя на девушку и старика, этих двух чужаков, говорит:

— Очевидно, выжила.

— В то время я не был здесь управляющим и судить могу лишь по имеющимся записям.

— Записи — также очевидно — лгут.

— Вы правы. Этому не может быть оправданий, и мне стыдно за поступки предшественников. Тем не менее лично я о ней ничего не знаю.

Канья подается вперед.

— Не можете рассказать, как выжила, тогда, пожалуйста, объясните мне, как эта девушка, которая способна убить несколько человек за считанные секунды, попала в королевство. Вот вы говорите — не военная модель, но, если откровенно, верится с трудом. А это — очень серьезное нарушение договоренностей между нашими странами.

С неожиданно хитрым выражением лица японец берет чашку, делает глоток, обдумывает вопрос, допивает чай и говорит:

— На это я могу вам ответить.

Внезапно Ясимото кидает чашку прямо в Хироко. Канья вскрикивает. Рука пружинщицы молниеносно взмывает вверх и ловит брошенный предмет. Сама девушка удивлена не меньше Каньи.

Японец поправляет складки кимоно.

— У всех Новых людей превосходная реакция. Поэтому вы неправильно ставите свой вопрос. Как они пользуются своими врожденными физическими способностями — зависит от воспитания, а не от самих этих свойств. Хироко с самого начала учили вести себя подобающе и блюсти приличия. — Ясимото взглядом предлагает обратить внимание на кожу девушки. — Ей специально сделали гладкую, будто фарфоровую кожу с мелкими порами, однако это означает, что она легко перегревается. С военными моделями такого не произойдет — те способны выплескивать большую энергию без вреда для себя, а вот бедняжка Хироко от таких же усилий очень быстро бы умерла. Все пружинщики очень быстры, это заложено в их генах. — Его голос делается серьезнее. — Удивительно только, что одной удалось превозмочь свое воспитание. Плохая новость. Новые люди нам служат, и такого не должно было произойти.

— То есть и Хироко способна на такое? Может убить восьмерых вооруженных человек?

Девушка вздрагивает и смотрит на Ясимото широко раскрытыми глазами. Он кивает и что-то успокаивающе говорит.

— Хай. — Хироко забывает перевести, но потом находит нужные слова. — Да, такое возможно, однако для подобного поступка потребовалась бы невероятно веская причина. Дисциплина, порядок, послушание — вот главные ценности Новых людей. У нас даже есть поговорка: «Новые люди — больше японцы, чем сами японцы». — Ясимото кладет руку девушке на плечо. — Сделать из Хироко убийцу — тут нужны совершенно невероятные обстоятельства, — говорит он и прибавляет убежденно: — Та, кого вы ищете, слишком далеко отклонилась от отведенной роли. Ее следует уничтожить до того, как она натворит еще бед. Тут мы окажем поддержку… Вам поможет Хироко.

Скрыть свое отвращение Канья уже не в силах.

— Капитан Канья улыбается! Глазам своим не верю.

Крепкий ветер гонит ялик через широкое устье Чао-Прайи. На носу сидит пхи Джайди, брызги пролетают сквозь него, хотя Канья всякий раз думает, что теперь-то призрака окатит водой. Капитан действительно улыбается, нарочно не скрывая радости.

— Сегодня я сделала доброе дело.

— Я слышал и тебя, и их. Аккарат с Наронгом были весьма впечатлены.

— То есть вы были и со мной, и с ними одновременно?

— Похоже, я могу попасть куда захочу.

— Только не в следующую жизнь.

— У меня тут еще дела.

— Мне надоедать, — беззлобно огрызается Канья. Мягкий свет заходящего солнца, раскинувшийся впереди город, волны, стучащие в борт быстрой лодки, — и на душе хорошо от того, что разговор прошел благополучно. Еще во время беседы с Наронгом она слышала, как отзывают людей; потом были сообщения по радио о переговорах со сторонниками Двенадцатого декабря, и постепенно начали давать отбой. Если бы не согласие японцев взять на себя вину за пружинщицу-ренегата, все было бы иначе. Но компенсации выплачены, Прача оправдан предоставленными японцами документами, и дела идут на лад.

Канья даже немного горда собой — тяжелая работа на двоих хозяев наконец принесла свои плоды. Она думает, что, возможно, это ее камма — во благо Крунг Тхепа быть мостом над пропастью между генералом Прачой и министром Аккаратом. Разве мог кто-то другой преодолеть стены гордыни, выстроенные вокруг себя этими людьми, а еще больше — их окружением?

Джайди глядит на нее с ухмылкой:

— А представь, чего достигло бы королевство, если бы мы не боролись вечно друг с другом.

— Чего угодно! — в порыве воодушевления отвечает она.

Джайди хохочет.

— Тебе еще пружинщицу ловить!

Канья невольно оглядывается на свою помощницу. Хироко, подобрав ноги, увлеченно рассматривает быстро приближающийся город, проплывающие мимо парусники, ялики и пружинные лодки патрульных. Будто почувствовав что-то, она поднимает голову. Канья смотрит ей прямо в глаза.

— За что вы ненавидите Новых людей?

— Ну-ка, прочти ей лекцию о теории ниш в природе, — подзадоривает Джайди.

Канья отводит взгляд на плавучие фабрики и затонувший Тонбури. На фоне кроваво-красного неба встает пранг Ват Аруна.

— Почему вы ненавидите таких, как я?

— А тебя покрошат в компост, когда Ясимото-сан уедет обратно в Японию?

Хироко опускает глаза. Канье немного неловко за то, что задела чувства девушки, но она тут же гонит прочь эту мысль. Перед ней всего лишь пружинщица, обезьянка, копирующая человека, результат опасного эксперимента, который не прекратили вовремя. Рваные, дерганые движения выдают в ней существо, сконструированное генетиками. Это умное создание. И, если вынудить, опасное. Канья правит лодкой, смотрит вперед, но искоса поглядывает и на пружинщицу, хорошо осознавая, что в ней, как и в той, другой, скрыта та же дикая сила. Любой пружинщик может быть смертельно опасен.

— Мы не все — как та, кого вы ищете, — говорит Хироко.

Канья вновь оборачивается.

— Но все вы противоестественны. Вас вырастили в пробирках. В природе для таких нет ниши. У вас ни души, ни каммы. Да еще одна пружинщица… — у нее перехватывает дыхание от воспоминания о страшном убийстве, — уничтожила защитника нашей королевы. Для меня вы все одинаковые.

— Тогда отправьте меня обратно в «Мисимото», — холодно предлагает Хироко.

— Нет. Еще пригодишься. По крайней мере ты — хорошее доказательство того, что все пружинщики опасны и что та, другая, — не военная модель. Вот тут от тебя будет польза.

— Мы не опасны, — настаивает девушка.

— Господин Ясимото говорит, ты поможешь найти убийцу. Если так, то сгодишься для дела, а нет — отправлю в компост с навозом, который собирают в городе за день. Твой хозяин уверяет, что от тебя будет польза, хотя я и сомневаюсь.

Хироко опускает голову и смотрит на свою далекую фабрику.

— Думаю, ты ее обидела, — говорит Джайди.

— Чувств у них не больше, чем души. То есть нет совсем. — Канья налегает на румпель, направляя ялик к докам. Дел еще невпроворот.

— Она будет искать себе нового хозяина, — вдруг говорит Хироко.

— То есть? — удивленно оборачивается Канья.

— Сначала она лишилась своего японского владельца, а теперь потеряла и того, на кого работала в баре.

— Точнее сказать, убила.

— Какая разница. Раз хозяина нет, будет искать нового.

— Откуда ты знаешь?

— Это заложено в наших генах, — холодно отвечает пружинщица. — Мы хотим повиноваться и служить кому-то. Нам это необходимо, как вода — рыбе. Ясимото-сан все верно говорит: мы — больше японцы, чем сами японцы. Мы не можем не занимать свое место в иерархии. Она должна найти себе хозяина.

— А если она не такая? Если не будет искать?

— Будет. У нее нет выбора.

— Как и у тебя.

— Да, как и у меня.

Ей показалось, или в этих темных глазах сейчас действительно сверкнули ярость и отчаяние? Проступил признак очеловечивания того, кто человеком быть не может и никогда не станет? Вот так загадка.

Скоро причаливать. Канья переключается на управление, смотрит, есть ли рядом суда, которые станут соперничать с ней за место у причала, и, хмурясь, замечает:

— Странные баржи. Не знаю таких.

— Хорошо разбираетесь в кораблях?

— Поначалу работала в доках — облавы, досмотр грузов… Да и платили неплохо. — Она разглядывает незнакомые суда. — Большегрузные. На таких не только рис можно возить. Никогда не видела…

Ее сердце начинает гулко стучать. Машины, эти огромные мрачные звери, неумолимо идут вперед.

— В чем дело?

— Они на пружинной тяге.

— Ну и что?

Канья разворачивает парус. Ветер с речной дельты подхватывает и уносит суденышко с пути надвигающейся баржи.

— Военные. Это все военные корабли.