Законник

Глава 28 Алван-берз

В свете лучин кожа лайш-ири[81] казалась белой, как предрассветный туман, весной и осенью окутывающий берега Сердца Степи. Или как застывшие слезы Наэли-иштар,[82] которые в самые холодные зимы изредка приносит в степь северный ветер. Темные пятна синяков на предплечьях, шее и груди только подчеркивали эту белизну. И делали ее настолько яркой, что Алван даже прищурился:

— Адгеш-юли…[83] Самая настоящая…

— Да, берз! — поддакнул стоящий за девушкой Касым. — Я никогда не видел такого цвета кожи!

— Я тоже… — признался Алван. И жестом приказал девушке повернуться спиной…

…Нежные, никогда не знавшие работы ладони, тоненькая шейка, хрупкие ключицы, полная грудь с почти бесцветными сосками, узкая талия без валиков жира на боках, подтянутая круглая задница, длинные ноги с маленькими, как виноградинки, пальчиками — все тело северянки было белым, как молоко. И чистым, как утренняя роса. Ни единого темного пятнышка. Ни одной родинки. И ни одного волоска. Ни внизу живота, ни на предплечьях, ни на ногах, ни на пояснице, ни вокруг сосков! И из-за этого девушка казалась ребенком.

«Интересно, какова она будет на кошме? — задержав взгляд на узеньких щиколотках девушки, подумал Алван. И почувствовал, как к его чреслам приливает кровь. — Норова не чувствуется. Совсем…»

— Оставить эту или привести кого-нибудь еще? — устав ждать решения вождя, негромко поинтересовался сын Шакрая.

— Оставь… — усмехнулся Алван, продолжая любоваться непривычной красотой девушки. — Посмотрю, на что способны эти северянки…

…Почувствовав, что воин, стоявший за ее спиной, вышел из юрты, лайш-ири дернулась, чтобы прикрыть срам. И… тут же замерла. Видимо, сообразив, что такой жест может разозлить сидящего перед ней вождя.

— Молодец… — усмехнулся Вождь Вождей. И, взглядом показав на чаши, стоящие на айнуре,[84] спросил: — Выпьешь вина?

— А почему бы и нет? — девушка пожала плечами. И, словно забыв, что только что стеснялась своей наготы, неторопливо подошла к айнуру и грациозно присела около тяжеленного бурдюка: — Вам налить?

Несмотря на то что девушка сидела на корточках со сдвинутыми коленями, Алвана захлестнула мутная волна желания. Рванув ворот рубахи, он хрипло втянул ноздрями воздух и только потом сообразил, о чем именно спросила его северянка.

— Налей…

Удивительно, но мгновением спустя, вместо того чтобы наброситься на протянувшую ему чашу девушку, он все еще сидел на своей кошме и смотрел на то, как она двигается. Ибо в движениях лайш-ири, разливающих вино по чашам, чувствовалась порода. Или годы вложенного в них труда. Девушка двигалась, как танцовщица — четкие, точные жесты, потрясающая пластика. И ни капли страха перед будущим. Поэтому, дождавшись, пока она пригубит вина, Алван смирил бушующее в нем желание и хрипло поинтересовался:

— Ты умеешь танцевать?

— Да, Алван-берз… — грустно улыбнувшись каким-то своим мыслям, вздохнула девушка. — И не только танцевать…

— Что тебе надо для того, чтобы показать мне, как ты двигаешься?

Лайш-ири допила вино, аккуратно поставила чашу на айнур, дотронулась пальцем до огромного синяка на левой груди и криво усмехнулась:

— Станцевать я могу и под свое пение. Только вот танец будет без души. Ведь для того, чтобы танцевать, нужно настроение…

— Я могу разозлиться… — нахмурился Алван. И, увидев в глазах пленницы сочувствие, ошарашенно воскликнул: — Ты что, совсем меня не боишься?

— Боюсь… — грациозно выпрямившись во весь рост и спокойно посмотрев ему в глаза, призналась девушка. — Только что это меняет? У меня был очень тяжелый день. Я потеряла кров, дядю и всю его семью. А еще — вот-вот потеряю честь, а потом — и жизнь… Увы, вложить в танец душу я не смогу А танец без души — это как сабля в руках юродивого: острая, но не пугает…

Представив себе картинку, нарисованную лайш-ири, Алван усмехнулся:

— Да… Пожалуй, ты права… Кстати, а почему я не вижу на твоем лице следов слез?

— Как говорят у вас, ерзидов, «слезами пал не затушить…».

— Откуда ты знаешь наши поговорки? — искренне удивился Алван.

— От отца… Он пришел в степь тридцать лет тому назад. И до самой своей смерти торговал с родом Цхатаев… — договорив, девушка снова налила себе вина, отпила пару глотков и, прислушавшись к себе, с вызовом посмотрела на Алвана:

— Хорошее вино… Крепкое… Для настоящих мужчин…

— Вот я его и пью… — почувствовав, что девушка готовится улечься на его кошму, сын Давгала снова ощутил желание. И, облизнув враз пересохшие губы, похлопал ладонью рядом со своим бедром, хрипло пробормотал: — Иди сюда, Адгеш-юли! И не бойся… Я…

Договорить ему не удалось: шкура пардуса, закрывающая выход из юрты, отлетела в сторону, и перед глазами вождя возникло виноватое лицо Касыма:

— Алван-берз? Тут… это… пришел тот белолицый лайши…

— Что? — Вождь Вождей мгновенно забыл про девушку, опустившуюся перед ним на колени, и, подхватив саблю, оказался на ногах. — Где он?

— Ждет у моей юрты, берз! — стараясь не смотреть на пленницу, буркнул шири. Потом помотал в воздухе связкой из человеческих ушей и возмущенно заявил: — Передал вот это… Говорит, в дар… И просит встречи.

«Уши часовых с южной стены Ош-иштара. Отличный подарок…» — мысленно усмехнулся Алван-берз. И добавил, но уже вслух:

— Зови его… И… забери мою Адгеш-юли — мне пока не до нее…

…Белолицый лайши вошел в Высокую[85] юрту с таким видом, как будто общался с Вождями Вождей в день по нескольку раз. И, едва наметив поклон, опустился прямо на Зеленую кошму:[86]

— Субэдэ-бали с тобой, берз! Поздравляю с первой победой!

— Благодарю тебя, воин… — справившись с раздражением от такой бесцеремонности ночного гостя, негромко ответил Алван. — Что привело тебя в мою юрту в час, когда Идэге-шо еще не начал торить тропу для Юлдуз-итирэ?[87]

Лайши равнодушно пожал плечами:

— С того момента, как ты услышал рык Дэзири-шо, Время ускорило свой бег. Тебя ждет Великая Слава, берз, и на пути к ней тебе будет не до звезд…

…Уверенность, с которой говорил белолицый, завораживала. Вглядываясь в его лицо и слушая спокойный, чуть хрипловатый голос, Алван то и дело ловил себя на мысли, что пытается разглядеть на его безбородом лице косой шрам от удара саблей.[88]

Шрама не было. Как и кустистых бровей, усов и окладистой бороды. Однако слова, которые срывались с уст северянина, не могли принадлежать никому, кроме Субэдэ-бали. Ибо показывали Путь. Вернее, не Путь, а едва заметную тропу, причудливо вьющуюся среди зарослей ядовитых колючек будущих междоусобиц. Рядом с бездонными зыбунами возможного недовольства алугов.[89] Мимо пересохших колодцев веры ерзидов в реальность прихода к ним нового берза.

И в них, в словах белолицего лайши, была мудрость. Та самая мудрость, которая могла сделать из него, Алвана, второго Атгиза Сотрясателя Земли.

А еще северянин умел читать мысли. Ибо, рассказывая о скором будущем, умудрялся отвечать даже на те вопросы, которые Алван не собирался задавать!

— Идти на Ларс-ойтэ[90] пока рано. Да, ты видел знак, поданный Субэдэ-бали. Да, ты понял его правильно. Да, стены этого города поросли травой, а воины забыли, с какой стороны держать в руках мечи. Но твоя следующая битва будет не на севере, а на юге. В стойбище рядом с Сердцем Степи…

«В Эрдэше?»[91] — мысленно спросил себя Алван, и тут же получил ответ:

— Да, там. Ибо до тех пор, пока ты не найдешь пути к сердцу орс-алуга[92] Шакраза, твои термены так и останутся ичитами…[93]

«Путь к сердцу Шакраза не знает никто, кроме богов…» — Вождь Вождей угрюмо опустил взгляд к кошме. А мгновением позже поднял его обратно, услышав следующую фразу белолицего лайши:

— Орс-алуг Шакраз мечтает о власти. Власти не над народом ерзидов, а над всем Диенном. Степь, которая кажется тебе бескрайней, напоминает ему клетку. А тоненькая полоска гор, которые он когда-то видел с берега Лагитки,[94] мнится зубами пардуса,[95] посмевшего кинуть ему вызов. Брось север к его ногам, и ты получишь свои термены…

«Север? К его ногам? Как можно бросить то, чего еще нет?» — удивился Алван. И… вздрогнул, услышав ответ посланника Субэдэ-бали:

— Для тебя, окропившего свои клинки кровью жителей Ош-иштара, север начинается в Ларс-ойтэ. Для Шакраза север гораздо ближе. На твоей Белой кошме, усыпанной взятыми в бою трофеями. Принеси ему в дар то, что взял в Ош-иштаре — и оно к тебе вернется, умножившись многократно…

Увидев, что пальцы Алвара сжались на рукояти сабли, лайши едва заметно усмехнулся:

— И не бойся потерять то, чего у тебя пока нет: власть, которая нужна тебе, совсем не в количестве коней, женщин и золота! В чем? В вере твоих воинов, берз! Поверь, через год-два побед эта вера станет несокрушимой. И отнять ее у тебя не сможет никто. Ни вожди других родов, ни орс-алуг! Ибо для этого им придется мчаться в атаку впереди твоих терменов, лезть на стены осажденных городов вместе с твоими воинами, и делить чашу с кумысом с теми, кто верит в твою удачу…

«Да, о славе Атгиза Сотрясателя Земли мечтает не только орс-алуг Шакраз, но и вожди всех более-менее крупных родов ерзидов. Воинов у них гораздо больше, чем у меня…» — почти привыкнув разговаривать с белолицым без слов, мысленно пробормотал Алван. И совсем не удивился, услышав ответ и на эту мысль:

— Орс-алуг слишком стар. И прекрасно понимает, что славы Сотрясателя Земли ему не видать. Поддерживать вождей сильных родов ему не с руки: тот, кто почувствовал вкус власти, никогда не поделится ею с соперником. Ты — другое дело: вождь рода, о котором знают только соседи, человек, покажется Шакразу игральной костью, которую можно бросать так, как заблагорассудится. Поэтому, если ты не сделаешь ни одной ошибки, он поддержит твою саблю, и все остальные вожди станут пылью под копытами твоего коня. Не теряй время. Езжай. Ибо, как я тебе сказал, следующую победу тебе надо одержать на юге…

…Представлять себе Рокран-алада,[96] ползающего в пыли под копытами его коня, оказалось настолько приятно, что Алван на какое-то время забыл о своем госте. А когда вспомнил — белолицый уже стоял у выхода из юрты. И, небрежно положив руку на рукоять своего меча, с усмешкой смотрел на преградившего ему путь Касыма.

— Касым-шири? — нахмурился Алван. — С этого момента… э-э-э…

— Гогнар, сын Алоя… — подсказал посланник Субэдэ-бали.

— Гогнар, сын Алоя, мой эрдэгэ,[97] может входить в мою юрту в любое время дня и ночи. Даже если меня в ней нет…

— Я понял, берз! — ошалело пробормотал Касым. И, приветствуя нового товарища по оружию, прижал кулак к левой половине груди…

— Благодарю тебя, о Великий! — без тени улыбки произнес лайши. Потом сделал шаг и растворился во мраке…