Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Вчера для Завтра 2: Истина в силу

Ангвасса платит капитану шаланды и церемонно благодарит, вскидывает мешки на плечо - и мы спускаемся на берег Лириссана, переступая растущие тени.

Лириссан положительно странная страна. Тут чуднее, чем в любом ином месте; Анхана всегда остается Анханой, какой бы ни был год, и даже в Харракхе находим деревни средне-английского типа, нечто родное. Но Лириссан кажется скопищем ночлежек и борделей и таверн, сгрудившихся вокруг торговой фактории в центре городка. Тут даже улиц нет. Лишь пятачки для охотников и трапперов из Божьих Зубов, притоны, в которых они могут продать добычу, напиться, проиграть и спустить на шлюх денежки.

Сорок с лишним лет спустя, когда Компания "Поднебесье" проложит приморскую ветку забожской железной дороги, Лириссан станет богатым торговым городом, первой станцией от Хрилова Седла. Но сейчас холм, на котором возвысится особняк графини Эвери, остается лесистым курганом в двух полетах стрелы. Там и дороги нет. Лишь река.

И река наводит на меня дрожь.

Не люблю смотреть на нее. И ни за какую хрень на свете не нырну. Понимать, что это часть того, чем станет Шенна... Мне не по себе даже после дней пути на шаланде. Это как найти фотку матери в подростковые годы и понять, что она в высшей степени вдувабельна. Ясно? Только подумаешь - и неловко.

По крайней мере, мне не грозит вбухаться лбом в Шенну: как Природная Сила, она связана временем, как и я. Ха. Более связана, чем я сейчас.

Почему-то от этого тоже неловко.

Ангвасса нашла дорогу к местному рынку. Осматривает одну трущобу за другой, отвращение нарастает, лоб морщится все сильнее. Она бросает недовольный взгляд. - Ночь здесь спускается медленно, но все же спускается. Нам не хватит света до следующей деревни.

- И хорошо, ведь следующей деревни нет. Там, куда мы пойдем.

- Наименее поганое из здешних заведений будет являться мне в кошмарах, - говорит она мрачно. - Полагаю, лучший приют нам дадут деревья вверх по реке.

- Рад, что ты так считаешь.

Здесь нет настоящих конюшен или дорожной лавки, лишь пара криво огороженных выгулов. Впрочем, лошади в них выглядят вполне довольными. Лишь четыре лошади стоят у коновязи среди домов, и один конь отдельно - мешок с костями, черный жеребец с мышастой головой. Он в сбруе, под седлом и с сумами по бокам. Крутит головой, глядя на лошадей, и я не сразу понимаю, что не лошади ему интересны, а поилка подле них.

Ведь у него нет воды.

Из здания льется свет, слышен смех и нескладное пение, и если долго думать о каком-то долбодятле, лениво пьющем и жующем, пока конь томится жаждой в ночной темноте... да я готов убить сукиного сына, и Ангвасса будет не очень довольна.

- Сколько у нас осталось денег?

Ей не нужно считать. - Три ройяла, семь ноблей и до двадцати сервов.

Я щурюсь, рассматривая коня. - Одного ройяла за глаза.

- Ты дал надежду, что мы тут не задержимся, - отвечает она, передавая монету. - Но за анханский ройял можно купить целый дом, и получше этого.

- Я не покупаю дом.

Внутри таверна кажется хижиной, выстроенной вокруг примитивной кухни. Земляной очаг в углу дает почти весь свет. Несколько грязных фонарей бросают теплые круги на шаткие столы и грубые скамьи. Пятеро развлекаются за одним столом - четверо явно хорошо знакомы, пятый сидит на расстоянии руки, хотя все кажутся вполне дружелюбными. Вдоль стен громоздятся бочки эля, ржавые черпаки висят по краям.

Парень в саже - руки такие грязные, что Лессер Пратт утопил бы его в пиве и нагадил сверху - машет мне от огня, не трудясь подняться. - Ищешь удовольствий, приятель?

- Я ищу человека, у которого конь.

Он шевелит плечами, горбится на стуле, явно не интересуясь ничем, за что не получишь монетки.

Я приветливо киваю и купечески улыбаюсь пятерым за столом. - Кому принадлежит тот черный мерин у привязи?

- А кому интересно? - Это говорит тип, сидящий чуть в стороне от прочих. Уже легче.

- Сколько хочешь за него?

- Ты ч-чего? - Он моргает, будто вдруг ослеп. - Хочешь купить мово Пивасика?

Я видел коня и понимаю его неверие. - Я не шутник, добрый человек. Я хочу взять твоего коня и оставить тебя с... - Жестом волшебника я материализую золотой ройял между пальцев. - С этим.

Он слишком нализался для тонкостей; лицо обмякает, но тут же твердеет, глаза сужаются. - Ни за что, приятель. Люблю его до ужаса.

- Если твои яйца прилипнут к моим сапогам, будет еще ужаснее. За ройял можно купить четырех таких. Бери.

- Яйца к твоим сапогам, обоссать да обсосать! - Он вскакивает. Он большой. Такой большой, что в ближайшей родне явно не обошлось без грилла. Вытаскивает нож чуть поменьше себя. - Не хочешь повторить?

- Зависит. Желаешь выйти отсюда с ройялом в руке, или чтоб тебя вытащили с ножом в дупе?

Он колеблется, что и хорошо, и плохо. Хорошо, ведь мы можем обойтись без большой кровопотери. Плохо, потому что он повидал виды и знает: если человек ниже, старше и без оружия не дрожит при виде ножа у лица, он может оказаться слишком опасным для случайной драчки. Значит, драка пойдет серьезная.

Мне уже лучше.

Я огибаю его, кивая четверым за столом. - Этот кусок дерьма кому-то дорог? Спрашиваю, чтобы понять, скольких придется прикончить.

- Трудно сказать, фримен. - Один перебрасывает ноги через скамью и встает. - Джеф мало кому тут интересен. Но паря, готовый бросить золотой ради хромоногого старого мешка с грилловым дерьмом, может озолотить всех нас. Типа, вдруг у него больше есть?

Тут встают все, и не такого я ожидал. Как-то раз или три я сталкивался с горцами-трапперами, и все оказались не сахар, хотя я был моложе и круче нынешнего. Против пятерых я и тогда не вышел бы.

Очевидно, мне следовало потратить минутку и все обдумать.

С другой стороны, есть тактические преимущества в путешествии с рыцарем Хрила. Эй, легка на помине...

- О, ради любви к правосудию! - Голос Ангвассы доносится от входа за спиной. - Такое случается везде, куда ты приходишь?

- Гмм... на деле, да. И чем дальше, тем хуже. - Я киваю в сторону и пожимаю плечами, и протираю руки, ведь мужлан смотрит за меня. - Прости.

Так и отворачиваясь наполовину, хватаю его запястье левой, кулак правой и гну костяшки к столу так резко, что сломается любая рука.

Ну, почти любая.

Впрочем, он разжимает хватку на ноже и я перехватываю его, держа будто колун льда. Пока он закрывается, ожидая выпада в грудь или брюхо, я бью рукоятью в переносицу. И все же он успевает отвесить мне солидный тычок коленом ниже пояса, так что нужна будет помощь Ангвассы, чтобы я смог ходить не в раскорячку.

Вонзаю нож ему в предплечье, пришпиливая к столу. Он воет и награждает меня мощным тумаком, звезды искрят в голове, но я кручу нож, вонзая глубже, рождая новые вопли.

- Помнишь про сапог? - Я помогаю вспомнить, два раза пиная по причиндалам. Вопли переходят в сдавленное пыхтение.

Остальные маневрируют, стараясь обойти меня. Один скользит по столу мне во фланг, что могло бы стать более чем опасным - но Ангвасса уже там. С безыскусной демонстрацией ужасающей силы она хватает его за ворот, перебрасывает над головой и швыряет через комнату прямиком в огонь.

Одной рукой.

Это дает остальным время, и на миг в комнате слышно лишь сопение моего приятеля и черная ругань постояльца, поджаренного до средней готовности.

- Бери... дарю... я..! - обретает голос мой новый друг. -Бери хош даром. Только дай уйти!

- Уверен? Уверен-преуверен? А мне кажется, ты хочешь, чтобы я довел дело до конца. Вот этим милым клинком. Избавил от затруднений. Не придется объяснять всем и каждому, как мелкий зассанец украсил тебя новым шрамом.

За плечом Ангвасса мягко говорит: - Не надо.

О, разумеется. - Как желаешь. - Я отпускаю рукоять, пожимая плечами, и делаю шаг назад.

Он почти рыдает от благодарности, хватаясь за рукоять и выдирая нож из стола. Пока нож качается туда-сюда, я роняю ройял в пришпиленную ладонь.

Я все же не вор.

С прикрывающей спину Ангвассой отхожу к выходу. Может, хоть один что-нибудь предпримет. Или просто скажет.

Что угодно. Только дайте повод.

Но они лишь скучиваются, тихие, и знаете, было бы неплохо остаться на ночь в этой говенной дыре, ведь они наверняка перешептываются, строя козни, и их план даст мне искомый повод.

Ага, да ладно.

Делианн как-то спросил: хоть одно мое дело окончилось без кровавого насилия? Может, в следующий раз смогу ответить.

Полная ночь. Луна гладит вершины гор серебряной кистью. Мерин даже не поднимает головы, пока я снимаю удила и ремни. Режу подпругу, позволяя седлу свалиться в грязь.

Ангвасса выходит из двери. - Любовь Хрила восстановила ему руку, как и ожоги другого человека.

- Ага, спасибо. - Я бросаю быстрый взгляд. Она взяла одну из бочек с элем, обвязав веревкой и подвесив на плечо. - Вижу, Любовь Хрила также восстановила запас пойла.

Она ставит бочку в грязь. - Еще не оценила качество. К лучшему. Алкоголь мешает мне видеть несовершенства окружающих.

- Что это, оскорбление? В следующий раз получится лучше.

- Ты провоцировал, - говорит она. Мягко. Без обвинительной гримасы. - Не появись я, он был бы мертв. Возможно, ты тоже.

- Если бы не было тебя, я подкрался бы незаметно.

- Ты решил его убить прежде, чем вошел внутрь. И атаковал, когда мог бы ретироваться.

- Его никто не заставлял вытаскивать нож.

- Больше никаких отрицаний?

- Нечего отрицать. Он жив. И временно здоров. Кому какое дело, кто первый начал?

Отрезаю переметную суму и вытряхиваю ее. Набор инструментов и пакет сушеного мяса валятся наземь рядом с седлом. - Если не против, проверь другие, ищи зерно или сухофрукты. Думаю, мой коник голоден.

Пока она ищет, я набираю воды из ближайшей поилки в суму. Треть успевает вытечь через швы, пока я несу ее мерину, но это неплохо. С водой нужно быть осторожным, я не знаток и не понимаю, насколько он обезвожен, но нельзя давать слишком много.

- И что это за лошадь, если ты готов за нее убить?

- За него. - Я несу еще воды. - Не в нем дело. В той, что поступает с лошадьми вот так. С любыми.

- Не похоже, что он страдает.

Я держу суму, конь снова пьет. - Ты не знаешь, как смотреть.

- Простишь, надеюсь, мои слова? Лошади, в конце концов, всего лишь живность. Скот.

- Так их видим мы. Но они не такие. - Я пожимаю плечами. - Если я сочту тебя двухгрошовой шлюхой, сосущей прямо за стойкой бара - чем это делает тебя?

Лампа дает мало света, но я вижу сведенные брови.

- Это делает тебя, - говорю я серьезно, чтобы не приходилось гадать, - Легендарной Леди Ордена Хрила.

- Да, - отвечает она легко. - Понимаю. Я та, кто я.

- Верно. А что будет со мной за подобные оценки?

След улыбки. - Потеря сознания. Или смерть.

- Вот почему так удачно, что большинство лошадей добрее тебя. - Я смотрю искоса. - Почему-то вспомнилось, как хриллианцы относятся к огриллонам.

Она каменеет. - Огриллоны не милашки.

- Зависит от смысла этого слова.

- И их вовсе не угнетают на Бранном Поле.

- Нет? Останови одного из ваших драных рикш посреди ночи, потом приходи и расскажешь.

- Если огриллоны правили там, где ныне правит Хрил...

- Рабовладение портит обе стороны. Ты видишь так, они - совсем иначе. Не знаю, ранит ли тебя это или ты лишь прикрываешь дерьмо, да и плевать мне. Так и так, это уродливо.

- Если тебе все равно, зачем говоришь?

- Потому что тебе не все равно. - Бросаю пустую суму. - Тут ты не вольна. Такая, какая есть.

- Урок твоей лошадиной ведьмы?

- Она не моя. Скорее я - ее. Ну, не совсем. Обычно она всего лишь не убегает.

- Должно быть, необычайно терпелива.

- Ты не поймешь, что такое терпение, пока не встретишь ее. - Я снимаю поводок с одного из крюков и завязываю у мерина на шее. - Пойдем.

- И куда нам идти?

- Вверх по реке. Недалеко. - Кладу на плечо свой мешок. - Нужно отойти от города.

- А его снаряжение?

- Оставим. Бери свой тюк. И бочку.

- Что будешь делать без седла и удил? Отпустишь коня?

Я улыбаюсь. - Увидишь.

Мерин бредет впереди; похоже, он движется слишком медленно и осторожно потому, что ожидает кнута вне зависимости от избранного поведения. Слишком пугливый, чтобы дать мне приласкать себя, он даже не смотрит в глаза, и всё, что могу - тихонько гудеть: - Хорошо, большой парень. Идем. Еще немного. Иди. Всё хорошо.

Я бурчу почти неразборчиво, ведь слова не важны, важен звук голоса, спокойного человеческого голоса, без гнева и угроз. Голоса, который не похож на крик того мерзавца, у которого я его забрал.

Нам не приходится уходить далеко. В сотне ярдов от последних домов натыкаемся на широкий пустырь, сорняки и кусты вдоль ручья, что вьется к реке. Я снимаю веревку и отступаю, и бедная затраханная скотинка даже не опускает голову к траве. Следит за мной белым краем левого глаза, соображая, как именно я ему сделаю больно.

Я обхожу его, почти на расстоянии руки, и подмигиваю, продолжая говорить. - Не бойся. Не обещаю, что тебе не будет больно, лишь что я никогда тебя не ударю. А если смогу облегчить боль, сделаю что нужно. Я не привык быть таким, но всё меняется. Не бойся.

- Говоришь с ним, как с личностью, - тихо произносит Ангвасса. - Как будто он поймет.

- Он понимает. Не так как ты, осознавая смысл слов. Ну, я так не думаю. Хотя кто знает? Лошади глубоки.

- Но откуда ты знаешь, что он вообще понимает?

Пожимаю плечами: - Я видел. Когда говоришь им правду, они понимают.

- Так чего он сейчас боится?

- Возможно, что я передумаю.

Медленно и осторожно Ангвасса садится на землю. - Начинаю понимать, почему ты хотел убить того человека.

- Видишь, каков его конь?

- Вижу, что этот конь значит для тебя. Этого довольно.

Мерин чуть-чуть расслабился: похоже, Ангвасса придумала верно. Я делаю два шага назад и сажусь на камень. - Тот, кого я побил ради тебя, назвал тебя Пивасиком. Это лишь слово. Можешь помнить его или нет. Это не ты. Ты не должен быть другим, не самим собой. Можешь остаться с нами или убегай - хотя, думаю, лучше быть поблизости, тут волки и медведи, и кугуары в холмах, а мы можем тебя защитить. Но ты не обязан оставаться. Ты свободен.

- Не понимаю, - бормочет Ангвасса. - Тебя могли убить за коня - и ты гонишь его?

- Вовсе не так. - Я гляжу в полные лунных теней озера глаз. - Итак, мы здесь. Знаю, в это время годы ты обычно оказываешься южнее и западнее, но ты нам нужна. Нас трое, и всем нужна ты. Прошу, приди, когда сможешь.

Долгое мгновение никто не движется. Единственный звук - бормотание ручья и треск мелких насекомых в кустах. Затем, впервые, мерин делает движение, к которому его не вынудил я: поворачивает голову так, что видит меня двумя глазами, и увиденное его явно ободряет, потому что голова опускается к копытам и он начинает щипать траву.

Ну, все путем.

- Что тут происходило? - Ангвасса говорит едва слышным шепотом. - Ты набросил заклятие очарования? Давно ли занялся магией?

- Не моя магия, - отвечаю я столь же тихо. - Работает лучше всего на закате или рассвете. В полутьме. Если не выгадаешь время, лучше выйти в поле ночью, туда, где тихо и мало людей. Как здесь.

- Чтобы сделать что?

Я открываю ладони, будто извиняясь за нелепость следующих слов. - Когда говоришь с лошадью из ведьмина табуна, она может тебя слышать.

- Ведьмин табун? - Она озирается с преувеличенным удивлением. - Табун из одного? Через которого ты сможешь говорить с женщиной, которую не встретишь еще полвека?

- Сложное дело.

- Уж точно. И долго ли нам ждать, пока ты решишь, что она не придет?

- Нам не придется ждать. Если она идет, то...

Черный мерин поднимает голову и тихо ржет. Где-то в беззвездной тьме откликаются лошади.

- Вот, я говорил.

Едва верхний краешек луны выползает над восточными пиками, он выходит из мрака, будто сделан из ночи. Конь огромный, могучий, в темноте я даже не могу определить масть. Он идет медленно, спокойно, копыта лишь изредка бряцают о камни. Она - еще одна очерченная луной тень, абрис, лицо невидимо в нимбе волос.

Кроме ведовского глаза. Ведовской глаз блестит, будто ледяной кинжал.

- Вижу, я опять тебя недооценила. - Ангвасса встает и поворачивается к ней. - Привет тебе, добрая...

- Ангвасса. Не надо.

Она замолкает и хмурится мне.

Я киваю на мерина. - Сначала дело.

- Но...

- Представления не обязательны. Просто жди.

Могучий конь останавливается у ручья, она спрыгивает. Входит в воду и стоит посредине. Стоит, глядя на мерина. Тот фыркает и мотает головой. Прядает влево, и вправо, делает несколько шагов назад, снова мотает головой и ржет.

Она стоит.

Он начинает двигаться вперед, почти боком, все смелее, он почти пляшет, неловко и скованно - словно старый дед решил поучить танцам внуков - и шея его эдак выгибается дугой и он два раза встает на дыбы, будто сердитый молодой жеребец, и топочет копытами.

Она стоит. Наблюдает. Ничего больше.

Ангвасса подходит ближе. - Ты уже видел такое, но следишь. Она смотрит на коня. Ты на нее. Словно стараешься оставить в памяти малейшие подробности.

- Всё так очевидно?

- Твоя улыбка, - бормочет она. - Никогда не видела, чтобы ты улыбался. Ни разу. Видела оскал. Ты показываешь зубы, будто кусачий пес...

- Предпочитаю думать, что похож на волка.

- И видела ту фальшивую усмешку, когда кто-то тебя ранит. Но сейчас...

- Шш. Это моя любимая часть.

Мерин подходит к краю ручья. Снова фыркает, бьет копытом и отпрыгивает, будто хочет бежать, но какая-то гравитация, какой-то магнетизм, что-то тянет его ближе и ближе, и чем ближе подходит, тем меньше ему хочется убегать. Наконец, он входит к ней в воду.

Она поднимает руку к морде.

Он пляшет в сторону, мотая головой, боязливый и не любящий рук. Она не шевелится. Просто стоит в воде по колено, рука вперед и вверх, и следит за ним, и для ничего нет важнее. Она простоит так, пока не выгорят звезды или еще дольше, сколько нужно, но - разумеется - так долго стоять не придется.

Быстрее, чем можно поверить - а ведь я видел это сотню, тысячу раз! - мерин подходит к ней, глубоко дыша, собирая остатки мужества, а потом почти склоняется ей под руку.

Они стоят вместе, не шевелясь, лишь дыша, словно ему нужно лишь ощущать тепло руки, а ей нужно лишь дарить ему это ощущение; затем он выскальзывает из-под руки, опускает голову ниже и касается мордой плеча. Она трется щекой о шею, и они стоят в лунном сиянии, и отсеки мне Иисус драную руку, если это не самое прекрасное зрелище, которое я надеюсь видеть и впредь.

- Это... - Ангвасса словно подавилась. - Это всегда срабатывает?

- Нет. Иногда они слишком изранены. Тогда ты можешь лишь оставить их в покое.

- Но обычно. Обычно срабатывает.

Я слышу нужду в голосе. И даю лучший из ответов.

- На мне сработало.

Вскоре мерин успокаивается, щиплет траву рядом с ее скакуном, а она выходит к нам. Молча смотрит.

Ангвасса набирает воздух, будто хочет произнести речь. Я поднимаю руку - погоди - и она слушается.

Наконец лошадиная ведьма вздыхает и кивает себе под нос. Подходит к Ангвассе. - Мне жаль, - говорит она. - Знаю, это больно.

- Что больно?

- Возможно, я смогу тебе помочь. Но не сегодня. Ты не готова.

- Я благодарю за заботу, - отвечает она. - Я Ангвасса, леди Хлейлок из ...

Голос затихает, потому что лошадиная ведьма уже отошла. - Ты, - произносит она. - Знаю тебя.

- Узнаешь. Мы встретимся через пятьдесят лет.

- Знаю тебя, - повторяет она. - Ты ходячий нож. Эхо оборотня. Тень, отброшенная тьмой и шрамами.

Я кручу слова в голове, несколько секунд, и понимаю, что это лишь звуки. - Я привык.

- Сейчас. Но так будет не всегда.

- Ага, ну, от этого ты меня и спасешь.

- Рада узнать. А от чего ты спасешь меня?

Я ухитряюсь проглотить, не подавившись. Едва-едва.

Она посылает эту улыбку, только-между-нами. - Должно быть, я уже намекала, что мы можем спасти друг друга.

- Как-то мелькнуло в светской беседе.

- Итак, хорошо и еще лучше. Зачем ты здесь?

- Судьба всего мира лежит на нас, и мы... - начинает Ангвасса.

- Да, разумеется, - отвечает ведьма вежливо. - Вот только "судьба" значит не то, что ты думаешь. Прошу не обижаться, но я спросила его.

Я глубоко вздыхаю. - Прошу об одолжении.

- Да?

- Нужно, чтобы ты кое за чем проследила.