Закон и Честь!

Глава 6

За несколько месяцев до описываемых событий

Раскаты грома сотрясали чёрное ночное небо. Низкий плотный фронт угрожающе надувшихся туч стелился над самой землёй. В наполненных вот-вот готовой пролиться водой гигантских бурдюках ярко сверкали ослепительно белые всполохи. Иногда из набухающих туч вырывалась гигантская ветвистая молния, на доли секунды превращая непроглядную ночь в сумрачный день.

Погода словно сошла с ума, явно задавшись целью обрушить на землю всю свою ужасающую мощь. Стихия разошлась не на шутку. Холодный студёный воздух был наэлектризован и пропитан запахом озона, жгучие хлёсткие порывы ветра завывали в деревьях, тревожа их голые скрипучие кроны. Стали срываться первые капли дождя. Крупные, ледяные, готовые перерасти в чудовищный шквал исторгаемого разгневавшимися небесами ливня.

Громыхнуло особенно сильно, небо расколола колоссальная молния, осветив высившийся на скалистой возвышенности, поросшей жухлой, истерзанной только-только закончившейся зимой травой огромное строение из серого камня. Мрачная средневековая архитектура. Башенки, узкие окна-бойницы, забранные решётками, крытые замшелой черепицей многочисленные скаты крыши, неприступные стены. Молния ударила совсем рядом, вырисовывая скрытые тьмой подробности: тянущуюся по периметру здания ограду из высокой кованой решётки, силуэты множества толпящихся вокруг деревьев, ворота, ведущую к входным дверям домины тропинку.

Капли дождя с дробным стуком лупили по крыше угрюмого особняка с чёрными зеркалами окон без единого живого огонька. Казалось, что этот огромный, выстроенный сотни лет назад дом-крепость необитаем. Но это впечатление было обманчивым. И пусть старинное здание казалось погружённым в сон, в его недрах, самых глубоких и невидимых для посторонних глаз, в этот поздний полуночный час кипела жизнь.

Толстые каменные стены и сотни тонн грунта не пропускали изнутри ни звука, глуша любые крики. И поэтому никто не слышал истошных, разносящихся из-под земли воплей…

Погружённый в полумрак коридор наполнился звуками торопливых шагов. По каменной, высеченной в скальном основании здания кишке торопливо шли два человека. Две тёмные фигуры, практически неотличимые в темноте подземных казематов, отличающиеся только ростом. Один высокий, другой почти на полфута ниже. Можно сказать, они бежали, а их шаги рождали в каменных стенах звонкое эхо. Над головами спешащих людей через равные промежутки свисали горящие вполнакала упрятанные в зарешечённые колпаки гудящие электрические лампочки. Чёрные суматошные тени неотрывно следовали за ними.

Новый истошный вопль, сильнее прежних, огласил закруглённые своды коридора, многократно усиливаясь и резко обрываясь на пике.

Один из людей, высокий, ускорил шаг. Подкованные каблуки его туфель выбивали из каменного пола дробный стук. Его низкорослому спутнику пришлось поднажать, чтобы не отстать.

— Она так орёт уже полчаса… Я ничего не мог сделать, сэр! Она не слушает меня…

— Почему мне раньше ничего не сказали? Так тяжело было подняться наверх? — безжалостно оборвал сбивчивые лепетания высокий, не сбавляя шага. — Ты же знаешь, что следует делать в таких случаях, Курт! Или от долгого сиденья на одном месте у тебя мозги совсем высохли?

— Сэр, я и подумать не мог, что это настолько затянется! Сэр! Она же и раньше вела себя беспокойно. Бывало, что и орала как резанная. Вы же сами знаете!

— Но не в течение же получаса! — огрызнулся высокий, раздражённо размахивая руками. — Она что-нибудь говорила?

— Нет-нет, сэр, я бы точно запомнил! Она только орёт как припадочная, — зачастил Курт, почтительно держась за спиной явно разозлённого собеседника. — Признаться, я сразу заподозрил, что дело неладно, но не хотел лишний раз вас тревожить. У вас и так выдался тяжёлый день. Я не хотел беспокоить вас по пустякам. Я думал… Думал, что она покричит, да успокоится. Но она всё орала и орала, и я больше не мог…

Коридор плавно повернул направо, продолжаясь ещё на добрую сотню футов. Вокруг идущих людей почти ничего не изменилось. Те же каменные стены, гулкое эхо, тусклое освещение, низкий давящий потолок, сырость и тянущийся под ногами сквозняк. Единственным отличием были вмурованные в стены по обе стороны коридора двери. Всего их было четыре. Две с одной стороны, две с другой. Все массивные, из морённого дуба, с забранными толстыми железными прутьями окошками. И все запертые на мощные стальные засовы. Подземная сырость немилосердно обходилась с металлом, и поэтому петли дверей и засовы регулярно проверялись, чистились от ржавчины и смазывались.

— Впредь заруби себе на носу, что не надо выжидать тридцать минут, боясь оторвать свой зад от насиженного места, а стоит позвать меня! — высокий был полон нескрываемого раздражения. От быстрой ходьбы полы длинного расстёгнутого сюртука развивались за ним словно крылья огромной ночной птицы. — Ещё одно нарушение инструкций, Курт, и ты крепко пожалеешь о своей нерасторопности!

Новый вопль, звучащий уже намного ближе и от того более живой и пронзительный, хлёстко ударил по ушам. Курт невольно зажмурился и пробормотал вполголоса:

— Господи Иисусе, да её как-будто кто невидимый на части режет… Как можно так орать?

— Как только войдём к ней, не вздумай и слова выдавить, понял? — высокий торопливо зашарил по карманам. — Стой у меня за спиной и держи свой рот на замке. Ясно?

— Я всё понял, сэр. Я буду нем как рыба! — Курт почти не скрывал своего облегчения. Кажется, опасность миновала. Чем ближе они подходили к источнику душераздирающих воплей, тем собраннее и спокойнее становился его хозяин.

Они остановились в самом конце коридора, в тупике. Напротив, них, из темноты, выросла дверь, означая конец пути. Прямо над дверью в таком же решётчатом колпаке находилась лампочка. Перегоревшая. Курт молча закатил глаза.

— Смотрю, у тебя очень мало свободного времени, — процедил высокий, отходя в сторону.

— Клянусь всеми святыми, сэр, эта чёртова лампочка ещё несколько минут назад горела. Должно быть от её криков навернулась.

Курт достал из внутреннего кармана куртки связку бряцающих ключей и с некоторой опаской приблизился к двери. В отличие от всех встреченных ими ранее, эта дверь была целиком и полностью из потемневшего железа, усиленная приклёпанными стальными полосами, с врезным замком вместо обычного засова. И в этой двери не было окошка.

Вставив длинный, с многочисленными зубчиками ключ в замочную скважину, Курт несколько раз провернул его. Замок звонко щёлкнул в воцарившейся после очередного раздавшегося из-за двери вопля зыбкой тишине.

Высокий чуть ли не за шиворот оттащил загораживающему ему проход Курта и взялся за прикрученную к двери железную скобу-ручку. Звякающий ключами Курт торопливо отскочил на несколько шагов.

— Пожалуй, останешься здесь. И смотри мне, не вздумай и пикнуть. Чтобы не случилось, не суй внутрь своего носа. Понял? — обернувшись, хозяин давал ему последние наставления. — Я поговорю с ней наедине.

— Я всё понял, сэр, можете не волноваться. Я буду здесь, и если вам что-то понадобится, только позовите, — Курт вытащил скомканный носовой платок и вытер покрывшийся испариной лоб. И невооружённым взглядом было видно, что он на все сто поддерживает мудрое решение начальства. Входить следом за патроном у него не было ни малейшего желания.

Высокий потянул дверь на себя и переступил через порог. Послушно повернувшись на хорошо смазанных петлях, дверь лязгнула за его спиной, становясь на место. Высокий человек в длиннополом сюртуке какое-то время стоял за порогом, давая глазам привыкнуть к разлитому внутри комнаты полумраку. Под потолком вполнакала горела маленькая лампочка, идентичная тем, что были в коридоре. И её света едва хватало, чтобы освещать крайне скудную обстановку скрытого за железной дверью помещения. Вообще, стоит назвать эту комнату камерой. Ибо она почти ничем не отличалась от тюремных застенков. Небольшая, всего-то шагов пять в длину и ширину, с зарешечённой отдушиной под потолком, без окон. Шершавые каменные стены, каменный пол, в дальнем углу отгороженное невысокой стенкой из кирпича отхожее место. У стены топчан с брошенным поверх матрацем. Рядом привинченный к полу железный стол. На расстоянии, достаточном, чтобы поместился средней комплекции человек, был так же прикручен к полу железный стул. На сидение стула виднелся продавленный тюфячок. Больше обстановка камеры ничем похвастать не могла.

Несмотря на глубину и окружающий стылый камень, внутри не было холодно. Под потолком, рядом с отдушиной, располагалось ещё одно вырубленное в стене отверстие, забранное толстыми прутьями. Из него внутрь поступал тёплый воздух.

Последним элементом здешнего убранства было вмурованное в стену напротив двери стальное кольцо. От кольца отходила тонкая длинная цепочка из неподдающихся коррозии сплавов. Цепь вела к зашторенному клубящимися тенями топчану.

Если присмотреться, то становилось понятным, что на матраце кто-то был. Какой-то неясный, сливающийся с полумраком силуэт, напоминающий очертаниями скорчившуюся человеческую фигуру.

Зашедший в камеру человек приблизился к топчану. Оттуда доносилось тяжёлое дыхание, прерывистые всхлипывания, плохо различимое бормотание.

«Хорошо хоть, что она перестала кричать» — подумал высокий, вглядываясь в тени. До него донёсся плотный, бьющий в нос запах сто лет не мытого тела. Но он даже не поморщился. В бытность своей деятельности высокому доводилось вдыхать ароматы и похлеще.

— Фрея, — тихо позвал высокий, стараясь вложить в голос как можно больше теплоты и участия. — Фрея, мне сказали, что ты кричала. Что случилось? Ты что-то видела? Или это был всего лишь сон? Тебе опять приснился кошмар?

Скорчившаяся на матраце фигурка пошевелилась, негромко звякнула цепочка. Всхлипывания прекратились, осталось одно учащённое дыхание. Высокий терпеливо ждал. Он прекрасно знал, как себя с ней вести. Знал, когда нужно проявить выдержку, а когда и быть более настойчивым. Сейчас был определённо первый случай. После истерики, что она закатила, её нельзя напугать. От страха она может всё забыть. Перестанет различать видения и явь. И тогда от её слов не будет никакого проку.

Цепочка повторно звякнула. Звенья пришли в движения, словно бегущий серебристый ручеёк. Фигура переменила позу и выпрямилась. С топчана свесились две босые грязные ноги, попадая в неверный круг света, отбрасываемого тускло горящей лампочкой. Вокруг одной из тонких лодыжек был застёгнут широкий металлический обруч с подкладкой из мягкой кожи. Цепочка вела именно к этому обручу.

Присмотревшись к её худым грязным ногам, высокий почувствовал досаду. Так не пойдёт. Он любил их всех. Заботился о них. И о Фрее больше всего. И не у кого не повернётся язык сказать об обратном. Но беда в том, что Фрея чертовски не любила мыться. Она до безумия боялась воды. Поэтому каждая процедура помывки превращалась для всех в сущее наказание. И ведь ничего нельзя было поделать. Фрея особенная. В отношении неё грубую силу не применишь. Он бы не простил себе, если бы с её головы упал хоть один волос. И поэтому она частенько зарастала чуть ли не месячной грязью, благоухая, как распоследняя замарашка с городского Дна.

— Фрея, расскажи мне, что произошло, — голос вошедшего в камеру человека источал мёд. — Мы же с тобой лучшие друзья, ведь так? Ты же во всём доверяешь мне. Я же забочусь о тебе… Я люблю тебя, Фрея. Помнишь, что я подарил тебе в прошлый раз?

— Колокольчик, ты мне подарил колокольчик, — отозвалась нежным, ласкающим слух голоском Фрея. Он так любил слушать её голос. Высокий, мелодичный, более подходящий девочке-подростку. Даже не верилось, что этот голос и оглашающие своды подземных коридоров чудовищные вопли принадлежали одному и тому же человеку.

— А сегодня я принёс тебе ещё один подарок, — высокий крепко сжал в кулаке вытянутую из кармана сюртука серебряную монетку в один фунт.

— Правда? — по-детски обрадовалась Фрея, спрыгивая на пол. Её босые ноги зашлёпали по ледяному каменному полу, когда она подошла к нему. Она остановилась в шаге от него и протянула руку открытой ладошкой верх. — Я хочу его увидеть. Сейчас.

Он торопливо вложил в её грязную узкую ладошку монету и на миг сжал её тонкие пальцы с обкусанными ногтями.

— Что это? — восторженно ахнула она, и высокий мысленно улыбнулся. Кажется, ему удалось успокоить её. Психика Фреи находилась в пограничном состоянии. Её сознание металось из одного пласта воспринимаемой ею реальности в другой. А настроение менялось с крайне нестабильной частотой. Даже он не мог предсказать, когда у неё наступит очередной коллапс. А когда она начинала ВИДЕТЬ, предугадать не мог абсолютно никто. Оставалось лишь ловить эти моменты, уповая больше на бога. На того, кто создал её такой.

— Это кусочек луны, Фрея, — тихо сказал он. — Я принёс его тебе. Она зажала в кулачке монетку и пытливо взглянула на него. Он не мог отвести от неё взгляда. Она стояла перед ним, маленькая, босая, в одной домотканой ночной рубашке с длинными рукавами, заканчивающейся на уровне исцарапанных коленок. Фрея не нуждалась в иной одежде. Равно как и не нуждалась в остальном. Ей было достаточно своего мира. Того, что она могла себе вообразить. Того, что она видела. А иногда она видела нечто, что обладало некими эмпатическими связями с реальностью. Она видела то, что происходило за пределами этой похожей на камеру для особо опасных заключённых комнаты. Иногда Фрея могла видеть странные и необычные вещи. Недосягаемые для простых смертных.

Высокого всегда поражало, как она могла смотреть на него и словно бы пронзать своим взором. В такие минуты он чувствовал себя раздетым.

— Я давно не смотрела на настоящую луну, — сказал она, и в её голосе проскользнули печальные нотки. — Мы сможем с тобой когда-нибудь гулять под луной, Эйб?

— Обязательно. Это время обязательно наступит, — он давно научился лгать, не моргнув и глазом, а потому на его лице не дрогнул ни один мускул. — Но ты же знаешь, что пока это невозможно, Фрея… Я должен заботиться о тебе. Мы вместе должны всё преодолеть. Понимаешь?

— Да, я понимаю, — послушно согласилась она, пряча монетку в складках рубашки. Рубаха выглядела совсем свежей, должно быть, Курт недавно менял её. И наверняка касался своими корявыми лапами её тела. Человек, названный Эйбом, ощутил укол ревности. Она его. Фрея принадлежит только ему. И никто не имеет никакого права притрагиваться к ней. К сожалению, он не может сам выполнять все обязанности её няньки. Он просто не может постоянно находиться рядом с ней и заботиться так, как это делает Курт.

Он протянул руку и коснулся её спутанных, жирных на ощупь волос неопределённого цвета. Волосы Фреи росли буйной непослушной гривой и достигали поясницы. Она не боялась стричься. Просто ему всегда нравились её волосы.

— Фрея, так что же произошло? Почему ты так кричала? — он говорил спокойно и размеренно, аккуратно направляя разговор в нужное ему русло. — Ты так напугала Курта… Этой глупый болван решил, что ты сильно разозлилась… Но ты же хорошая девочка, верно? Ты бы не стала просто так кричать, да? Ты расскажешь мне?

Фрея медленно кивнула, подняв руку и прикоснувшись к гладящим её голову пальцам. Она вскинула подбородок и сказала:

— Я видела. Я видела человека. Он… Он опасен… Он опасен для всех нас! Он не такой как ты. Не такой как я! Он… Эта штука такая необычная… Она… Она способна изменить…

Эйб моментально подобрался. Наклёвывается весьма интересный разговор. Похоже, Фрея действительно это увидела. В последний раз она впадала в транс почти год назад. Затем до последнего момента наступило длительное затишье. И вот опять.

— Что изменить? Что за человек? И о какой штуке ты говоришь? — зачастил он, стараясь запомнить каждое обронённое ею слово. — Что она может изменить?

— Всё!!! Она может изменить все!!! — с неожиданной силой заорала она, брызжа в лицо Эйба слюной. Он невольно отшатнулся, едва не прижав к ушам ладони. В груди Фреи зародился чудовищный рык, достойный льва. Мелодичный голос изменился на трубный рёв, еда не рвущий барабанные перепонки. Фрея выгнулась дугой, сбрасывая его руку, запрокинула голову и издала ещё один, заставляющий в венах стыть кровь, вопль. — ОН ХОЧЕТ ВСЁ ИЗМЕНИТЬ!!!

Её голос отразился от низкого покатого потолка и ржавыми гвоздями вонзился в уши Эйба. Он с проклятьями отшатнулся от неё. Чёрт! Чёрт! Чёрт! Она действительно видела что-то! Она впала в транс. Причём транс, выходящий далеко за рамки уже ставших для неё нормой. Он ещё ни разу не видел её в таком состоянии.

Фрея, завывая пароходной сиреной, с искажённым от терзающих её внутренних демонов лицом, завалилась на топчан. Тонкие пальцы с невероятной силой впились в матрац, разрывая плотную ткань. Она орала, не переставая. Сквозь бессвязные вопли прорывались какие-то непонятные, плохо отличимые друг от друга слова. Эйб застыл соляным столбом, жадно впитывая всё, что происходило в камере. Он не должен пропустить ни одного словечка.

Он даже не услышал, как отворилась дверь, и внутрь заглянул с перекошенным от страха лицом Курт.

— С-сэр, господи Иисусе, что же это творится! — голос Курта потонул в криках Фреи.

Эйб, напрочь игнорируя подчинённого, подошёл к беснующейся на лежанке девушке. Она металась по матрацу, звеня пристёгнутой к лодыжке цепочкой. Её волосы взлетали разнузданными сальными патлами, худые руки и ноги судорожно молотили воздух, а из груди продолжали вырываться громкие нечеловеческие вопли. Её глаза вылезали из орбит, черты лица исказились в жутких болезненных спазмах, из уголка рта тянулась ниточка слюны. Фрея будила в остановившемся от неё на безопасном расстоянии высоком человеке противоречивые смешанные чувства, она вызвала и жалось и отвращение. Она была особенной. Для него.

— С-сэр, м-может, вколем ей что-нибудь успокаивающее? — заикаясь, спросил Курт, не отрывая вытаращенных глаз от корчившейся на топчане Фреи.

Эйб резко повернулся в его сторону и злобно рявкнул:

— Заткнись! Заткнись и убирайся к чертям собачьим! Жди за дверью, и без моего разрешения даже не вздумай здесь появляться, понял⁈

Курта как ветром сдуло. Выбегая из комнаты, он едва не стукнулся лбом о дверь. Эйб осторожно склонился над Фреей. Припадок начал уходить. Её всё ещё корёжило, но, по крайней мере, она перестала кричать. Лишь тяжело дышала, издавая хриплые горловые звуки. Второй припадок за последние минуты, прикинул он. Но этот намного короче. Однако нет ни малейшей гарантии, что всё не повторится с удвоенной силой. А не он ли своими вопросами провоцирует Фрею? Вряд ли, когда она начинала видеть, то становилась абсолютно невменяемой. Ею невозможно было управлять. Оставалось только ждать.

Она внезапно поднялась с матраца и с недюжинной силой вцепилась в плечи нависшего над нею Эйба. Он против своей воли вздрогнул.

Её лицо оказалось напротив его. Из её рта противно пахло, на тонкой шейке бешено пульсировала жилка. Она была вся мокрая от пота. Рубашка прилипла к её груди, вырисовывая острые кончики напрягшихся сосков. Эйб с трудом отвёл взгляд от этого притягивающего словно магнитом зрелища.

— Человек… Он создал эту штуку… Он хочет всё изменить… Он может, может изменить мир… Он придёт, а вместе с ним придут перемены…. Он опасен для людей…

Последние слова Фрея выдавила из себя вместе со слезами. Её голос, надорванный и охрипший, сорвался на скулёж, по грязным щекам побежали ручейки слёз. Но она не отпускала Эйба. Наверняка останутся синяки. Но сейчас это меньше всего волновало его.

— Что ты видишь, Фрея? — он напряжённо вглядывался в её лицо, будто надеялся увидеть недоступное, то, что видела только она. — Кто этот человек? Ты видишь его имя? Кто он?

— Он верит… Он верит в то, что делает, — выдохнула ему в лицо Фрея. Её голова запрокинулась, волосы упали на спину нечёсаной волной. Из приоткрытого рта донёсся гортанный сдавленный стон.

— Машина… Машина, что изменит всё… Он сможет влиять на умы людей… Опасно, очень опасно… Десятки, сотни лет…

Эйб не смел даже пошелохнуться, чтобы не помешать ей. Он всё запоминал, боясь лишний раз вдохнуть. Запомнить, главное всё запомнить. Ничего не упустить. Анализировать он будет потом. Потом он решит, что делать с полученной информацией. Судя по всему, сейчас происходило нечто экстраординарное. Фрея ВИДИТ. Это понято и ежу. Но что она видит? Настоящее, прошлое, грядущее? И не является ли то, что она сейчас вещает, плодом её погружённого в психический коллапс состояния? Она не всегда отличает правду от вымысла, жизнь от фантазии. Отличить её истинные видения от горячечного бреда так же задачка не из лёгких.

Фрея, держась за его плечи, подтянулась, вплотную приблизив к нему лицо. Её глаза застыли на уровне его глаз. Он не отвернулся и не зажмурился. Он продолжал смотреть.

— Мистер, Крейг, добро пожаловать в столицу… Бабочка домчала вас быстрее ветра… — прошептали обескровленные губы Фреи. Тени клубились за её спиной, она выделялась на их фоне белесым серым пятном. — Моё новое изобретение изменит мир в лучшую сторону, мистер Джентри…

Последние слова совсем затерялись в погрузившейся в тишину камере. Эйбу пришлось приложить все усилия, чтобы расслышать их и разобрать.

— Эйб, я люблю тебя, — произнесла своим обыденным, нежно мелодичным голоском Фрея. Он вздрогнул от столь скорой и разительной перемены в её настроении. Хотя уже давно должен был к подобному привыкнуть. — Ты принёс мне подарок, да?

— Да, — так же тихо ответил он, не делая и попытки освободиться от хватки её тонких, но таких сильных пальчиков.

Он смотрел на неё. Смотрел, не в силах отвести взора. У Фреи было тело и лицо шестнадцатилетней девушки. Но Эйб догадывался, что она намного старше. Она выглядит сопливой, преждевременно развитой девчонкой, но лет ей было несомненно больше. Он бы не удивился, узнай, что Фрея старше него.

У неё были тонкие заострённые черты лица. Острый подбородок, немножко вздёрнутый изящный нос, высокие скулы, маленький рот с тонкими губами. Когда Фрея улыбалась, во рту мелькали удивительно белые мелкие зубки. Самым же необычным в облике Фреи были её глаза.

Большие, миндалевидной формы, с самого рождения затянутые молочно-белой пеленой, сквозь которую ничего не проглядывалось. Её глаза были слепы и пусты. Сплошная жуткая пелена цвета морской пены. Она была слепа, но могла видеть. Она была сумасшедшей, но понимала скрытые тайны этого мира.

Она смотрела на него, и Эйб мог поклясться, что она видит его насквозь. Она смотрела на него своими удивительными глазами. Всеми тремя.

У Фреи был высокий, гладкий, без единой морщинки лоб. И на нём, ближе к переносице располагался ещё один глаз. Третий. Такой же незрячий и удивительный.