Заклинательницы ветров

20

Ки сидела на открытой грузовой платформе своего фургона и раздумывала о том, могли ли дела пойти еще хуже или уже был достигнут последний предел.

Мокрая одежда плотно облепила ее тело; впрочем, к этому последнему она начала уже привыкать. Сигурд и Сигмунд, насухо вытертые и закутанные в попоны, без большого воодушевления пробовали щипать жилистую солоноватую травку, росшую вдоль кромки галечного пляжа. Ки собиралась отыскать для них пастбище получше, дай только разжечь огонь и переодеться. Конечно, если к тому времени у нее останется хоть сколько-нибудь сил.

Прошлой ночью она все рассказала Вандиену про Рибеке и Дреша. Он слушал ее, не перебивая. Беда только, самой Ки все то, о чем она рассказывала, представлялось бредом сумасшедшей. Физическое напряжение минувших нескольких дней вычерпало ее настолько, что воспоминания приобрели довольно-таки нереальный оттенок. Гибель Меди представлялась ей теперь чем-то вроде вселенской катастрофы, и она вдвойне сожалела о той роли, которую ей выпало сыграть в столь прискорбном событии. Однако всего труднее оказалось рассказывать все-таки о том долге, который она за собой чувствовала. Ведь Рибеке спасла ее. Может быть, Заклинательница вовсе не думала о ней в тот момент. Или думала не больше, чем о ее тяжеловозах. Так или нет, но Рибеке ее СПАСЛА, и ничего тут не поделаешь. Потому-то Ки закончила свою повесть следующими словами:

– Терпеть не могу обзаводиться долгами, которые не в состоянии отдать.

– Не ты одна, – глядя в огонь, ответил ей Вандиен, и она знала, о чем он думал. О том, как Дреш не больно-то честным образом завлек его сюда, в Обманную Гавань. Ки поймала себя на том, что начинает ненавидеть эту деревню. Вообще все это хреново место. Холодную воду в затопленном храме, которая во всех смыслах УМЫЛА их обоих. А чего стоила непривычная подавленность Вандиена, стеснявшегося признаться в том, что питал, как дурак, несбыточные надежды!.. Нет, на редкость мерзкое место. Оно в каждом умудрялось растравить старые раны, вместо того чтобы помочь их исцелить.

…Очередной отлив пришел и ушел, и все без толку. Выручить Вандиеновых скилий по-прежнему не удавалось. Ки, конечно, помалкивала, но про себя задавалась вопросом: а были ли они по-прежнему там, на конце канатика? Может, они запутали его вокруг чего-нибудь там, в затопленном подвале, а сами сорвались с привязи и давно смылись? Может, они с Вандиеном последние два дня пытались вытащить вверх по лестнице храмовые фундаменты?..

Во всяком случае, Ки успела окончательно уверовать в безнадежность этой затеи, упряжка вымоталась и капризничала, а Вандиен постигал все новые глубины черного юмора…

Ки посмотрела в сторону моря. Вандиен стоял у края воды и смотрел на серые волны, плескавшиеся над храмом. Прибой подкатывался к самым его ногам, а потом, шипя, отползал. Вандиен держал в руках моток веревки, конец которой исчезал в воде. Прилив между тем наступал; если Вандиен так и будет там торчать, придется ему заново вымокнуть.

В первый же отлив после Храмового им удалось выудить конец каната, который в ту памятную ночь так и остался обмотанным вокруг поваленного камня. Мрачная как туча Джени отвезла их на своей дори, и Вандиен, как ни отговаривала его Ки, сам нырнул в глубину, чтобы обрезать канат и связать его с тем, что они доставили с собой в лодке. Потом пришлось нырять еще раз, чтобы протащить канат сквозь храмовую дверь. Вандиен полагал, что, даже если тяжеловозам Ки и удастся выкорчевать скилий из подвала, через иззубренные стены они их все же вряд ли переволокут. Делать нечего, Ки выменяла на сушеные фрукты и колбасу еще три бухты каната, которых хватило, чтобы достать до берега и пристегнуть конец к упряжи тяжеловозов.

После этого они пробовали сдвинуть скилий с места и в прилив, и в отлив, но все было напрасно. Ки даже загоняла коней в воду, подбираясь к храму как можно ближе, и вновь приказывала тянуть. Без малейшего толку. Даже если скильи не оборвали к шутам тот серебристый канатик, они явно зарылись как следует и отнюдь не намеревались покидать насиженное местечко, пока их любовный пыл окончательно не остынет.

– Вандиен!..

Он повернулся на ее оклик и устало пошел к ней, сутулясь на холодном морском ветру. Он по-прежнему носил шерстяную рыбацкую робу, которая была ему безобразно велика. Темные глаза ввалились, взгляд был замученный. На ходу Вандиен отмотал веревку и, подойдя, привязал конец к язычку фургона.

– Давай я устрою костер, а ты пока переодевайся и веди своих кляч пастись, – предложил он, устало привалившись к борту фургона.

Против обыкновения, Ки не взвилась на слово «клячи».

– Слушай, Вандиен, – сказала она. – Давай сделаем одно из двух. Мы можем прекратить бестолково дергать поганую веревку, расслабить лицо и спокойно подождать, пока негодные твари кончат миловаться и сами всплывут подышать. А можем – и лично мне этот вариант нравится существенно больше – обрезать веревку к шутам собачьим и смотать удочки. Денег у нас, правда, кот наплакал, но почему не предложить твоему т'черья шкуры, или попоны, или что там еще за его скилий? Мы можем даже прямо здесь обменять что можно на соленую рыбу, утрясти по дороге дела с т'черья, увезти рыбу в глубь страны, пока она не сойдет где-нибудь за редкий деликатес, и там продать. Знаешь, у меня неплохие связи в Зеленолесье. Это всего пять дней пути за Горькухами…

– Нет, – дав ей выговориться, сказал Вандиен. – Я должен каким угодно способом выволочь оттуда скилий и вернуть их Паутинному Панцирю в целости и сохранности. Я и так уже облажался более чем достаточно, так дай мне хотя бы развязаться по-людски с этим делом. Паутинный Панцирь ДОВЕРИЛ мне свою упряжку, ты понимаешь? И я, хоть тресни, должен ее возвратить. Правда, Ки, может, переоденешься, пока я разжигаю костер и отвожу кляч?

– А может, мне попилить тебя еще немножко, и тогда ты не только позаботишься о клячах и о костре, но и меня до кучи переоденешь?..

– Это мысль, – согласился Вандиен. – Итак, вместо травы и костра я с удовольствием…

– Хвастунишка. Ты же вымотался не меньше моего.

– Гораздо больше. Э, это не Джени к нам по песочку идет?

Ки проследила направление его взгляда. К ним действительно приближалась закутанная в плащ фигура, державшая за руку другую, поменьше росточком. Волосы малышки выбивались из-под капюшона; она весело бежала вприпрыжку, стараясь не отставать от старшей сестры. Ветер уже доносил ее голосок: девчушка щебетала, как птичка.

– Да уж, кому бы еще, – согласилась Ки. – Остальная деревня после праздника вся в делах, знай рыбу ловит, ей не до нас.

Они молча наблюдали за приближавшейся парой. Джени решительно шагала по камешкам и песку, не отрывая взгляда от фургона. Зато младшенькая не пропускала ни яркого камешка, ни ракушки: все ее занимало. Волосы Джени были прижаты плотной шерстяной шапочкой. Просторная рубашка была плотно перетянута поясом, а штаны – надежно заправлены в сапожки. Рубашонка младшей сестры не была подпоясана, – так, согласно обычаю, ходила вся деревенская мелюзга. Штанишки вылезли из голенищ сапожков, и ветер раздувал их на каждом шагу. Подойдя почти на расстояние оклика, они остановились, и Джени наклонилась что-то малышке сказать. Та выслушала ее с самым серьезным видом.

– «Будь паинькой, не лезь, пока тебя не спросят, и вообще поменьше вредничай…» – столь же серьезно предположил Вандиен.

– «И не забудь вытереть нос!..» – негромко посмеиваясь, добавила Ки. Подойдя вплотную, Джени выпустила ручонку младшей сестры. Та мигом подбежала к борту фургона и принялась водить пальчиком, изучая полосы и завитушки на раскрашенных досках кабинки. Джени бросила ей вслед взгляд, означавший примерно «ну, ты у меня дождешься», и повернулась к Ки с Вандиеном.

– Есть способ, как не бей лежачего поднять вашу упряжку, – начала она безо всяких предисловий. – Когда я вас возила туда привязывать веревку… мне, в общем, хотелось живьем кого-нибудь съесть. Я все говорила себе, что, мол, я вам ничем не обязана, зато чем быстрее вы сдадитесь и уберетесь отсюда, тем быстрее деревня придет в чувство. Только я ошибалась. Мне передали, как ты, Вандиен, рассказывал о своих приключениях в ночь Храмового Отлива. Спасибо я тебе говорить не собираюсь, но не хочу, чтобы ты думал, будто я такая уж заскорузлая. Я понимаю и ценю, что ты пытался для меня сделать. Вот я и решила помочь вам вытянуть упряжку.

На этом Джени замолчала и молчала так долго, что пауза сделалась неловкой. Но тут подала голос ее сестренка.

– Я однажды пила ромнийский чай, – заявила она, ни к кому, впрочем, в отдельности не обращаясь. Ответа не последовало, и она сделала еще один заход: – Он мне очень, просто очень понравился…

– Саша!.. – строго призвала ее Джени к порядку.

Вандиен расхохотался во все горло, потом притворно нахмурился и повернулся к девочке:

– Неужели тебе не рассказывали, как ромни подпаивают маленьких лакомок вроде тебя сонным зельем, а потом увозят их с собой посреди ночи?

– Задушу! Своими руками!.. – шепотом пообещала ему Ки. – Бестолочь, она же поверит!.. – И пояснила, обращаясь к ребенку: – Единственное дитя, которое я в своей жизни украла, выросло вот в этого не в меру трепливого мужика. Понимаешь теперь, почему я разочаровалась в похищениях и оставила этот промысел?.. Давай-ка, помоги мне набрать сухих веточек и кусочек-другой плавника, и я тебе покажу, как ромни заваривают чай на костре возле своего фургона…

Не успела Ки подняться на ноги, а девчушка уже летела на берег разыскивать побелевшие от воды и солнца корявые деревяшки. Ки многозначительно посмотрела на Вандиена и последовала за ней. Оставшись с Джени наедине, Вандиен вопросительно поднял бровь. Но тотчас же об этом пожалел, заметив, какое впечатление произвело на Джени то, что сделало это движение с его шрамом.

– Ну так… – сказал он. – Стало быть, ты знаешь, как вытащить моих скилий.

– Вся деревня знает, – сказала она. – В гостинице по вечерам уже ставки делают насчет того, когда вы сами додумаетесь.

– То есть, если ты мне подскажешь, все ваши без сомнения будут премного тебе благодарны…

– А какая разница? Что бы я ни сделала, и так и так все будут мной недовольны.

– Понятно…

– Ни шиша тебе не понятно, но это тоже не важно. А важно вот что: чтобы поднять нечто со дна, приличный человек не станет переть против прилива. Наоборот, он заставит прилив сделать за него всю работу… – Джени немного помолчала, любуясь озадаченным выражением на лице Вандиена. – Никакая упряжка не сравнится по силе с Луной, уж ты мне поверь. Сделай себе какой следует поплавок – набери бревен потолще да свяжи вместе канатом. Благо веревки у тебя, я вижу, хватает. Дождись отлива и оттащи плот в храм. Когда вода будет всего ниже, зачаль за поплавок конец от упряжки да выбери его как можно туже. Вот и вся хитрость.

– Ну и?.. – подтолкнул ее Вандиен, ибо Джени явно сочла все объяснения законченными.

Девушка посмотрела на него, как на безнадежного идиота:

– Ну и дождись, пока наступит прилив. Вода начнет поднимать плот, и либо упряжка поднимется вместе с ним, либо треснет веревка. Только я видела тот конец, что дала тебе Зролан, и думаю, что скорее все же поднимется упряжка… Ну, а как только ты отдерешь ее ото дна, до берега ее уже и ребенок дотащит. Может, конечно, подзастрять на храмовых стенах, но уж с этим ты, я думаю, как-нибудь справишься.

– Я тоже так думаю, – сказал Вандиен и, прищурившись, посмотрел в сторону берега. Ки с Сашей уже возвращались, причем каждая несла небольшую охапочку хвороста. Обе смеялись. Русые волосы падали Ки на лицо.

Вандиен вдруг сказал:

– А почему бы вам обеим не уехать с нами, Джени?

– Вот так взять и уехать?.. – отозвалась она. – Ты нас приглашаешь? А Ки ты спросил? Не спросил. Ты что же думаешь, я прямо так брошу свою дори, свой домик и помчусь с вами неизвестно куда? А жить мы как будем?

– Так, как живут ромни. Они не берут в голову лишних забот и верят, что дорога сама о них позаботится. «Счастье колес», так они это называют. Ки среди них порядочный еретик – она возит грузы, торгует… Все прочие ромни, с которыми я сталкивался, веруют только в счастье своих колес. И, между прочим, не такая уж плохая это жизнь, Джени. Да и Саше, надо думать, понравится…

– Может, и понравится, – кивнула Джени. – Только будет ли ей с того польза? Как бы она не забыла, кто она такая и откуда, и…

– А может, и пускай бы забыла? Да и ты вместе с ней. Живи своей жизнью и будь Джени, а не только внучкой старого Дуса, как до сих пор.

Джени напряглась всем телом:

– Я пришла сюда, чтобы подсказать вам, как вытащить упряжку, и предложить помощь, но если ты будешь…

– Я не буду. Где бы нам раздобыть бревен?

– На Скалистом Мысу всегда полным-полно плавника. Придется воспользоваться моей дори.

– Отлично. Ступай за дори, а я пока пойду пущу кляч пастись.

Когда они возвратились, в небе уже вовсю сияла луна. Джени подогнала дори к берегу. Остроносая лодка заскребла днищем по песку, и Вандиен спрыгнул в воду, достигавшую колен, чтобы вытащить суденышко подальше на берег. Джени ему помогала.

Ки разложила костер у дальней от них стороны фургона, чтобы укрыться за ним от ветра. Если смотреть с моря, фургон был сплошной тенью, слегка позолоченной по краям. Когда Вандиен и Джени обошли фургон, Вандиен увидел, как расстаралась Ки для маленькой Саши. Возле фургона был разбит самый что ни есть настоящий ромнийский бивак. Сама Саша сидела, как на троне, на необъятной подушке, укутанная в стеганое покрывало, и на голове у нее красовался красный платок с ярко-лиловыми кисточками. Кругом костра было в живописном беспорядке разбросано столько подушек, как если бы Саша принимала целую дюжину гостей. Обеими ладошками она сжимала большую кружку. Из кружки шел вкусно пахнущий пар. Идя мимо, Вандиен скосил глаза и увидел в кружке непривычно большой кусок пряного сушеного фрукта. А сама Ки!.. Она не просто переоделась в сухое: она облачилась в традиционную юбку и просторную рубашку с расшитым жилетом, который удерживался замечательным поясом, украшенным серебряными нитями и крохотными колокольчиками. Один лишь Вандиен мог по достоинству оценить, какие раскопки ей пришлось предпринять, чтобы извлечь на свет Божий все эти сокровища. Ко всему прочему, она распустила на дикарский манер свои волосы и вставила в уши красивые серьги с цветной эмалью, которые он ей купил на ярмарке когда-то давно. Да, Саша определенно запомнит эту ночь. И это будет не какая-то заурядная ночь, когда кто-то там откуда-то вытащил никому не нужную упряжку. О нет! Это будет великолепная, блистательная ночь, когда она пила чай и преломляла хлеб в самом настоящем лагере ромни!

– Ага, тушеное мясо по-ромнийски, – заглянув в котелок на огне, сказал Вандиен.

– И ромнийский хлеб с ромнийским же сыром! – подхватила Ки, и ее зеленые глаза блеснули таким заговорщицким огнем, что у Саши перехватило дыхание.

– И еще совершенно не ромнийский плот, связанный совсем не ромнийскими узлами, к которому подвешены четыре скильи, – вмешалась Джени, разрушив хрупкое волшебство. Ки подозрительно посмотрела на них.

– Когда мы связали плот, – пояснил Вандиен, – мы подумали, зачем еще чего-то ждать и пропускать такой хороший отлив. Так что мы поехали и, хм, привязали. Так что, по идее, прилив еще до утра должен вытащить скилий из подвала, а там уж мы их как-нибудь и на берег отбуксируем.

– Ну да, вверх по лестнице, потом по всем этим каменюкам и…

– …И через храмовые стены. Ты бы знала, чего стоило связывать впотьмах столько веревок! А что делать, – мы их потащим через стены, вместе с плотом.

– Исключительно просто, – Ки была полна сомнений.

– Я, кажется, не обещала, что все пройдет как по маслу, – вмешалась Джени. – Я только говорила, что это ВОЗМОЖНО. В отличие от того, чем вы тут занимались раньше.

– Да я вовсе не против, – успокоила ее Ки. – Мы с Сашей вам тут обоим поесть оставили. Извиняемся, что не подождали, но было невмоготу. Миски вон там, в сундуке…

– Спасибо, не стоит. Ты и так накормила Сашу и развлекала ее, хотя я на это отнюдь не рассчитывала. За это тебе тоже спасибо. Только сейчас нам надо домой. У рыбаков день начинается рано. И у маленьких девочек, которые помогают убираться в гостиницах…

Счастливая улыбка Саши мгновенно увяла. Правда, она, не капризничая, поднялась и стянула с головы яркий платок.

– Нет-нет, оставь себе, – быстро сказала Ки.

Джени официальным тоном пожелала им спокойной ночи и собралась уже вести Сашу прочь, но девчушка вдруг вырвалась, стремительно обняла Ки и, не дав той сообразить, что к чему, опрометью умчалась следом за старшей сестрой.

Тьма поглотила Джени и Сашу. Ки медленно принялась сворачивать пестрое покрывало, а Вандиен вытащил из сундука миску и коврижку черствого хлеба.

– К этой маленькой я бы скоро привыкла… – очень тихо сказала Ки в пространство.

– Я уже закидывал удочку, – так же тихо ответил Вандиен. – Никаких шансов. Джени полагает, что ужасно подведет давно умерших предков, если Саша вырастет свободной, счастливой и не прикованной за ногу к замшелому прошлому.

– М-м-м… – отозвалась Ки, усаживаясь на подушку и укладывая на колени свернутое покрывало. Вандиен устроился по другую сторону костра и стал есть. Одной рукой он держал ложку, другой – миску, а хлеб каким-то образом сохранял равновесие у него на колене. Для этого требовалась долгая практика, но Вандиен в полной мере ею обладал. Ки наморщила лоб, силясь припомнить, как именно выглядел этот человек, когда ей в самый первый раз довелось кормить его у своего костра. Он был куда более тощим, чем теперь, это уж точно. И таким ободранным она с тех пор его не видала. Да, еще тогда он оброс волосами, и нечесаные космы спадали ему почти до плеч, а на лице топорщилась щетина. Все так, но вызвать в памяти целостный образ ей так и не удалось.

– Чайку? – спросила она, и он на миг поднял темные глаза, потом кивнул. Глаза. Они у него и теперь были такими же бездонными. И алчущими. Теперь она лучше понимала, что за этим стояло. Вандиен был слишком жаден до жизни и никогда не мог насытиться ею.

Чай лился в кружку из глиняного горшка, сладко пахнущий, совсем золотой в свете костра. Холод бежал прочь, аромат напитка напоминал о весне. Ки передала кружку Вандиену и наполнила свою собственную. И спросила, больше затем, чтобы не молчать:

– Ну и скоро прилив?

– Выше всего он будет, когда рассветет, – ответил Вандиен. – Но работать на нас он начнет гораздо, гораздо раньше… Да, Ки, с тех пор как я сюда попал, я столько всего узнал о приливах и лунном притяжении, что пора бы уже и начать забывать! Жду не дождусь поскорее уехать отсюда и выкинуть все это из головы. Кроме одной и самой важной подробности: прилив никогда не наступает тогда, когда он действительно нужен. Вот и сейчас вода поднимется СЛИШКОМ РАНО, чтобы я успел лечь и отоспаться, и СЛИШКОМ ПОЗДНО, чтобы просто скоротать время здесь у костра. Я обязательно задремлю и просплю…

– Вообще-то надо еще коней привести, – ненавязчиво напомнила Ки. – И запрячь. А также вымыть и убрать все миски и котелки. И все в кабинке приготовить для дороги. Потому что, как только мы выудим скилий, мы сматываемся. Хватит уже с меня всякой там воды, в особенности соленой. Сколько у меня в фургоне металлических частей, хоть бы одна не позеленела!

– Насчет смотаться как можно скорее – полностью поддерживаю. Что же касается всего остального, наука мне на будущее: никогда тебе не выбалтывать, что мне надо как-то убить время…

– Зато я, если у меня будет свободное время, тебе обязательно сразу скажу, – пообещала Ки. Вытащив из кабинки конскую упряжь, она помаслила тряпочку и принялась пропитывать кожу ремней и отчищать металлические части. Некоторое время Вандиен криво улыбался, наблюдая за ней. Потом поднялся и стал собирать посуду и ложки.

Когда все пряжки заблестели в свете огня, Ки удовлетворенно кивнула и повесила сбрую обратно на гвоздик. К тому времени и Вандиен вернулся к костру. Усевшись, он стал смотреть на огонь, неспешно потирая пальцем свой шрам. Ки молча смотрела на него, пока он не почувствовал ее взгляд и не поднял глаза. Его рука сразу упала на колени. Он улыбнулся. Улыбнулся совершенно прежней улыбкой. Туча унеслась: перед Ки снова был Вандиен, которого она любила и знала. Ки испытала огромное облегчение и поняла, что оно в полной мере отразилось у нее на лице.

– Нет, какая все это глупость была, а? – сказал Вандиен. – Теперь, когда наша здешняя эпопея вроде кончается, я мысленно поставил на ней точку и… слушай, я успокоился! А ведь какая чушь, если подумать! Пока Зролан не предложила мне вывести шрам, я ведь ни о чем таком ни разу не думал. Но стоило ей заикнуться об этом, и я немедленно так размечтался, что сам себя уговорил, будто это возможно! Я с полным удовольствием выставил себя на посмешище, да еще и тебя в это дело втравил… и все это ради такой чепухи, как гладкая физиономия! И вот теперь я словно очнулся. Я понял, каким был идиотом, и с трудом верю, что вправду столько всего натворил. Это… ну, вроде того, как протрезвеешь и силишься вспомнить свое вчерашнее остроумие. И выясняется, что на самом-то деле такое городил… – Вандиен обращался к огню костра, осуждающе покачивая головой.

– Что ж, теперь я по-новому оценил мой шрам и смирился с ним как с неотъемлемой частью моей внешности. Тоже наука…

– «Себя смиряй и подрастай», как говаривал мой батюшка, – согласилась Ки.

– «Смиряйся и тони», как говорят рыбаки, – произнес чей-то голос, и из темноты в круг света вступила Джени.

Ки с Вандиеном разом подпрыгнули. Шорох прибоя заглушил шаги девушки, подошедшей по песку и мелким камешкам.

– Как там Саша? – сразу поинтересовалась Ки, и упрямо-воинственное, по обыкновению, выражение лица Джени мигом смягчилось.

Она протянула руки к огню:

– Спит. – Теперь ее лицо отражало любовь и заботу. – Нипочем не желала укладываться, пока не сгребла к себе в постель подушки и одеяла со всего дома. Взяла свою куклу, чашку, деревянные ложки и устроила у себя «настоящий ромнийский фургон»… Думается, ночь у нее выдастся повеселей нашей…

– Нашей?.. – осторожно осведомился Вандиен.

– Я пригнала дори. «Повелительница Дождя» стоит там на берегу. Я тут все думала про камни, стоящие торчком внутри храма, и про зазубрины стен. Конец обязательно запутается, если не проследить. Но, если Ки присмотрит на берегу за упряжкой, я уж как-нибудь присмотрю за лодкой, пока Вандиен будет отпутывать. Я с собой багор захватила…

– Мы тебе весьма признательны…

– Ничего вы не понимаете! Это я вам признательна. За тот вечер, который вы устроили для Саши. У нее теперь только об этом и разговор. Она точно в сказку попала! С ней никогда, НИКОГДА еще так не обращались. Не принимали как почетную гостью и не ублажали просто потому, что она ребенок. С ней никто никогда не считается! Это все из-за происхождения… из-за нашей семьи. Она любопытна, как все дети, а люди говорят, что она вечно сует нос не в свое дело. Если она как-то не так себя ведет, в этом опять-таки видят не безобидную шалость, а злой умысел! И если уж она наговориться не может о вечере, проведенном у Ки… – Джени помолчала, не находя достойных слов, потом сказала: – Хотела бы я снова стать ребенком, и чтобы все мои болячки загладил такой же вечер…

Голос ее дрогнул: видимо, она ожидала, что над ней станут смеяться. Но Вандиен как раз нарезал пахучий сушеный фрукт, бросая кусочки в дымящуюся чашку, которую наполнила Ки. Джени опустилась на пухлую подушку, которую указал ей Вандиен, и взяла горячую кружку.

После этого они почти не разговаривали, да и то в основном о вещах малозначительных. Джени попивала чай, и настороженное, диковатое выражение мало-помалу уходило из ее глаз. Пригревшись, она даже стащила свою шерстяную шапочку, разбросав по плечам светлые волосы, на что Вандиен заметил:

– Когда ты вот так распустишь волосы, а в глазах отражается огонь… право же, только у ромнийского костра тебе и сидеть!

– Подобный вечер и меня на такие мысли наводит, – отозвалась Джени без малейшего следа обычной своей резкости. Было очень тихо; только потрескивал огонь да волны с шорохом вкатывались на берег. Казалось, море тяжеловато, с хрипом дышало: волны катили мелкую гальку, и звук с некоторой натяжкой мог сойти за храп великана.

Джени вдруг прокашлялась.

– Вода поднялась достаточно высоко, – деловым тоном заявила она и принялась заталкивать волосы обратно под шапочку.

Итак, все кончилось. Ки отправилась за лошадьми, а Вандиен безропотно последовал за Джени к ее дори, весело плясавшей у берега на волнах.