Записи экипажа, файл 047892

Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»

Когда пошли слухи о первой волне демобилизации, Егор Петрович вызвал меня к себе на личную беседу. К тому времени батальон уже был расквартирован в глубоком тылу, под Челябинском, где когда-то был укрепрайон Вечных. Теперь уцелевшие здания и сооружения ремонтировали. Говорят, тут собирались оставить дивизию постоянной готовности, в состав которой должен был войти и батальон, который, скорее всего, будет сокращён до взвода. Не самая плохая перспектива; всяко лучше, чем заниматься оборудованием базы хранения.

Комбат выглядел необычно воодушевлённым. И вообще — в последнее время его поведение сильно поменялось. Нельзя сказать, что он стал более мягким, вовсе нет. Но каким-то… более человечным, что ли?

— Присаживайся, Гордей, — сказал он не по уставу после моего доклада, — поговорить надо.

Сердце у меня застучало чуть быстрее. Неужели и правда — дембель? Можно будет, наконец, скинуть эту опостылевшую форму, забыть про уставные обращения и распорядок дня…

— Долго тянуть не буду, — проговорил он, когда я занял стул с высокой спинкой, стоящий напротив его рабочего стола, — твой командир взвода накатал представление в Академию. И, в целом, с заявленными характеристиками я согласен. Нашей будущей армии нужны такие офицеры.

От неожиданности я даже рот приоткрыл. Кем только я не представлял себя после окончания Гражданской — но точно не военным! Да, я старался быть на хорошем счету, но в боевых условиях это ведь вопрос выживания, тем более в разведке.

— Вижу, удивлён, — продолжал комбат, — это хорошо, что сразу в пляс не бросаешься. Поэтому вот что: я дам тебе время подумать до завтра. Это дело такое, серьёзное. Никто на тебя давить не будет, и взводному не позволю. Офицерство — это совсем не то же самое, что служба на войне. Туда пойдут лучшие из лучших, в чью задачу будет входить бережное сохранение всего полученного кровью опыта. Понимаешь?

Я понимал. Только язык почему-то присох к нёбу, поэтому вместо уставной формы ответа я только автоматически кивнул.

— Теперь свободен, — улыбнулся комбат, — завтра жду, как соберёшься.

— Есть, — всё-таки смог выдавить я, поднимаясь.

В располаге возле моей койки на табуретке сидел Колька и читал книгу. Настоящую, бумажную, завёрнутую в пластиковую обложку. После той вылазки в логово вечного мы как-то сблизились, и теперь он ждал новостей после вызова.

Увидев меня, он поднялся и, воровато оглядевшись, подошёл и шепнул на ухо:

— Ну что? Дембель?

Я отрицательно помотал головой. Коля разочарованно вздохнул.

— Ясно… значит, ждать ещё, — сказал он и тут же добавил, будто спохватившись: — так чего вызывал-то? Собираются сержанта давать?

— Не совсем, — ответил я, и вздохнул, — наши отцы — командиры решили, что я достоин большего.

— В смысле? — Захлопал глазами от удивления Колька, — какого большего? Старшего сразу?

— В Академию представление делают, — признался я.

У Кольки глаза вспыхнули.

— Ну нифига себе новости! Я слышал, на подразделения разнарядки спускали… когда едешь?

— Не знаю пока, — сказал я и признался, — если честно, я вообще не уверен, что оно мне надо…

Коля сел обратно на табуретку, глядя на меня со смешанным выражением недоверия и удивления.

— Вот те раз… — сказал он, — да как от такого отказаться можно? Многие сейчас мечтают на службе остаться. Как-никак всё налажено. На гражданке сейчас не сладко, сам понимаешь. Страну восстанавливать надо.

— Понимаю, — кивнул я, — об этом как раз и думал…

Тут я услышал шаги за спиной. По «взлётке» спешил дневальный.

— Захаров, к комбату! — сказал он, когда подошёл ближе, после этого развернулся и пошёл обратно на тумбочку.

Мы с Колькой переглянулись.

— Эй! — окликнул я дневального, — я ж был только что!

— Снова зовёт! — ответил дневальный не оборачиваясь.

Мне ничего не оставалось делать, кроме как пожать плечами и вернуться в кабинет комбата.

В этот раз Егор Петрович был не один. Рядом с ним, в пол-оборота сидел незнакомый мне подполковник в лётной форме. Ещё одно заманчивое предложение о поступлении? «Дембель ещё не наступил, а на мою тушку уже столько кандидатов», — с неудовольствием подумал я, докладывая по форме о своём прибытии.

— Садись, Захаров, — кивнул Комбат.

Мне показалось, или у него в глазах было что-то вроде растерянности? Да что тут происходит?

— Рад познакомится, — улыбнулся лётчик, протягивая мне ладонь. Я пожал руку, которая оказалась сухой и крепкой, — наслышан о вас.

«Ну точно — свататься приехал», — подумал я. И ошибся.

— Нам нужна ваша помощь, — необычно мягко проговорил подпол, — дело особой важности, на контроле у Революционного комитета.

У меня сердце пропустило удар. Кажется, я понял, кто такой этот «лётчик». Контрразведка в наших войсках — одна из мощнейших, но при этом совершенно незаметных структур. Иначе мы бы ни за что не выиграли Гражданскую. Каждый из нас так или иначе сталкивался с этими ребятами, особенно после вылазок «за флажки», как у нас говорили. До сих пор это было всего лишь не самой приятной обязанностью.

«Что, блин, я сделал не так?» — лихорадочно размышлял я, припоминая подробности последних боёв.

— Вы не волнуйтесь только, — елейно улыбнулся подпол.

Почему именно «елейно»? Понятия не имею. Кажется, это что-то с религией связанное. Почему, когда я нервничаю, мне всякие заковыристые слова приходят в голову?..

— Давайте сразу к делу, — как-то резко подпол вдруг стал серьёзным; в его голосе прорезались стальные нотки, — ситуация следующая. Мы выявили внедрённого агента подполья Вечных. Слышал про такое?

Я кивнул. Каждый слышал о подполье; в освобождённых городах мамы им детей пугают.

— Мы могли бы взять его на месте, но тогда не останется возможности перехватить его канал связи. Этот агент завтра в составе группы кандидатов от части отправляется на станцию, где сядет на поезд, следующий по маршруту «Челябинск-Москва». Агент очень серьёзный, поэтому посадить в тот же вагон и тем более в то же купе наших сотрудников мы не можем. В части они известны. Новых людей привлекать тоже не желательно. Нам нужен кто-то с послужным списком. Понимаешь? Чтобы вести наблюдение и при обнаружении признаков подготовки сеанса связи дать нам знать. Как я понял, ты в составе той же группы тоже едешь в Академию, так?

Я беспомощно посмотрел на комбата. От ответил твёрдым взглядом исподлобья и едва заметно кивнул.

— Да, — сказал я, — еду.

— Вот и отлично, — снова улыбнулся подпол, — давай поговорим о технических деталях. Времени на подготовку у нас нет, но твой командир говорит, что ты смышлёный парень. Разберёшься.

Пассажирские самолёты были роскошной редкостью. Почти весь парк был потерян во время Революции Сознания, а во время Гражданской наращивание темпов их производства не было приоритетом. Конечно, кандидатов можно было отправить в Москву грузовым бортом, но в военно-транспортной авиации Революционных сил царила неразбериха, связанная с готовящейся реорганизацией, и согласование маршрута с путевыми листами было делом не быстрым.

К тому же, не факт, что кандидаты прибыли бы на место прохождения вступительных испытаний раньше: расписание ВТА кроилось на живую нитку, и борт, который планировался на Москву, легко могли переставить куда-нибудь на Магадан, а то и вовсе в дружественные страны.

При этом поезда были самым надёжным и точным видом транспорта, так что выбор именно этого способа доставки кандидатов тыловыми службами был очевиден.

Мы сели в состав в Чебаркуле — до него было ближе, чем до Челябинска, но всё равно пришлось трястись четыре часа в кузове грузовика по ухабистым лесным просёлкам.

Состав не был новым. Большинство вагонов ещё со времён до Революции, но купе содержались в хорошем состоянии: на окнах — чистые занавески, все туалеты работают, даже кондиционер включили, когда ближе к обеду стало жарковато. О чём ещё можно мечтать?

Парень, за которым мне нужно было наблюдать, ехал со мной в одном купе. Он был танкистом из соседнего полка нашей дивизии. Черноволосый, смуглый, приземистый, с весёлыми карими глазами — он сразу располагал к себе. Ему досталась верхняя полка, по диагонали от моей нижней. Ещё купе с нами делили два бойца из штурмовой пехоты, оба — сильно старше меня. Им было лет по двадцать пять, один даже бороду носил.

Как только поезд набрал скорость, старшие ребята откуда-то достали мутную бутыль самогона и начали праздновать отъезд. Такое, конечно же, не приветствовалось, но состав формально не принадлежал военному ведомству, поэтому никакого надзора военной полиции и комендатуры тут не было.

— Ну что, парни? — спросил бородатый, который сидел рядом со своим товарищем на его полке, — с нами или как?

— Как звать-то кстати? — вмешался другой, — я Максим, он вот Павел.

— Гордей, — сказал я, протягивая руку.

— Митька, — ответил предполагаемый агент Вечных, спускаясь с верхней полки, — ребят, я б с удовольствием, но такое дело — у меня аллергия на спирт. Даже от пива могу волдырями покрыться. Такое дело… — он грустно вздохнул.

— Ясно, — пресным голосом ответил Максим, — значит, комиссию не пройдёшь.

Из-за тона было непонятно, шутил ли он или говорил серьёзно. Митька беспомощно и даже жалобно посмотрел на меня. Почему-то в этот момент мне очень сильно захотелось, чтобы контрразведчики ошиблись. Чтобы подозрения оказались ложными.

— Да шутит он, — рассмеялся Павел; Макс в этот момент тоже улыбнулся.

— Так, а у тебя будут отговорки? — Спросил он у меня.

— Нет, — ответил я, — не будут.

— Значит присоединишься?

— Извините, ребят, но нет. Просто не люблю я это дело.

— Ты из разведчиков, что ли? — прищурился Павел.

— Ага, — кивнул я.

— Ясно. Да, у вашего брата другое к этому делу отношение. Слышал. Ну да ладно — нам больше достанется, — он подмигнул соседу.

Кроме бутыли с самогоном, попутчики достали пару пехотных сухпайков и распаковали их. В купе запахло тушёнкой.

— Но вообще я голодный, — сказал я, доставая собственный сухпаёк, — давайте хоть поужинаем вместе.

Макс кивнул, улыбнувшись. Митька как-то ловко и незаметно тоже пристроился рядом со мной.

— За Революцию! — произнёс тост Павел после того, как разлил самогон по гранёным стаканам в подстаканниках.

— За наших! — синхронно ответили мы.

Я стукнул кулаком по стаканам парней, потом приступил к ужину.

Расслабившись, ребята начали травить байки. Потом вспоминать курьёзные ситуации. После этого дошло дело и до более тяжёлых воспоминаний. Тосты за погибших товарищей. Разговоры становились всё менее весёлыми и постепенно стихли.

Наконец, Максим начал убирать пустые консервы обратно в пластиковый контейнер сухпайка.

— Ладно, — сказал он, — надо ещё отоспаться будет. И готовиться. На месте надо быть в форме.

Павел кивнул в ответ.

За окном сумерки позднего вечера становились настоящей ночью. Я включил свет для чтения над своей полкой и помог собрать мусор.

— Я вынесу, — сказал я, собирая контейнеры.

— Давай, — кивнул Максим, после чего вытянулся на своей полке.

— Я с тобой! — Митька поднялся, освобождая мне проход, и открыл дверь купе.

В коридоре было свежо и даже прохладно. Кондиционеры продолжали работать на полную мощность, хотя солнце давно зашло. Двери остальных купе были закрыты. Всё правильно: ребята отсыпаются, пользуясь возможностью. Это нам попались беспокойные попутчики постарше… хотя было ли это случайностью? Не могу точно сказать — от ребят из контрразведки можно было ждать чего угодно.

Я смотрел на Митькин затылок. Он шёл по коридору осторожной, крадущейся походкой, ловко подстраиваясь под колебания раскачивающегося вагона. Это продолжалось пару секунд, а потом он, после очередного толчка, вдруг налетел боком на поручень. Тихо выругался, и дальше пошёл так, как ходят обычные люди, придерживаясь рукой за стенку.

Во время инструктажа подполковник предупреждал меня, что агент обладает определённым набором специальных навыков, чтобы я был осторожен и ни в коем случае не вступал с ним в непосредственное столкновение. За время посиделок я как-то расслабился и почти уверил себя, что Митька нормальный, а подозрения насчёт него — это какая-то ужасная ошибка.

Спустя ещё несколько секунд я уже не был уверен, что его особая походка мне не померещилась. Подсознание от нервного напряжения иногда способно делать странные вещи.

Будто почуяв взгляд, Митька обернулся.

— Идёшь? — спросил он.

Я кивнул в ответ и, поправив контейнеры так, чтобы они не вывалились по дороге, пошёл вслед за ним.

В какой-то момент я вдруг остро ощутил себя на его месте. Наверно, сказался опыт разведчика. Каково это — быть в окружении врагов и продолжать делать своё дело, несмотря ни на что? Улыбаться им, шутить и балагурить — зная, что в любой момент ты готов убить того, кому улыбаешься? И так день за днём…

Сложно. Но человек способен адаптироваться ко всему.

Должно быть, Митька сейчас ищет способ безопасной связи. Угадывает момент. Это не так просто, как кажется. Контрразведчик говорил, что агенты отказались от использования радиосвязи. Их научились пеленговать очень быстро и эффективно. Устроить лазерную передачу через окно движущегося поезда — это тоже из разряда фантастики. Остаются только физические носители.

Окна в вагоне не открываются. Тамбуры на стыках тоже невозможно использовать из-за слишком большого риска повредить контейнер. Остаются только станции.

На каждой остановке по пути следования будут работать команды контрразведчиков. Тут моя помощь не требовалась. Подполковник был почти уверен, что именно там произойдёт попытка связи, но я бы об этом узнал только после того, как Митька не вернулся бы обратно в купе.

Моя помощь нужна была только на тот случай, если вдруг агент задумал что-то совсем неожиданное. Нужно было подмечать странности в его поведении и попытаться зафиксировать попытку передачи, которая могла бы последовать. На прямой вопрос: «А как она может выглядеть, эта попытка?» контрразведчик, нахмурившись, ответил: «Как угодно. Прояви фантазию».

Ещё он просил отслеживать все контакты Митяя в поезде — на случай, если вдруг среди пассажиров или проводников затесался подельник. По его словам, это было крайне маловероятно, перед операцией всех тщательно проверили, но абсолютной гарантии не мог дать никто, даже они.

Я с тоской бросил взгляд на то место, где когда-то внутри вагона была установлена камера. Конечно же, теперь на её месте торчала уродливая заглушка. Системы видеонаблюдения массово уничтожались в первые месяцы после Революции, и до сих пор власти не решались снова начать их массовое внедрение, даже на основе аналоговых технологий.

Мы дошли до конца вагона и по очереди опустили мусор в контейнер.

— Надо бы умыться перед сном, а я мыльно-рыльные в купе забыл… растяпа! — сказал он, словно извиняясь.

Я посмотрел в окно, на мелькающий сумеречный лес, залитый дымчатым туманом, едва подсвеченным ущербной луной.

— Да рано ещё вроде, — сказал я, посмотрев на часы; стрелки показывали половину десятого, — наверно, я бы почитал ещё, всё-таки готовится надо…

— Не знаю, в первый день надо немного дать слабину, — ответил Митяй, — чтобы пружина не лопнула.

Он подошёл к окну и опёрся на поручни.

А я вдруг поймал себя на том, что мучительно хочу узнать, что происходит у его в голове. Почему до сих пор он продолжает выполнять программу уже несуществующей власти Вечных. Может, сам рассчитывает на укол?.. неужели всё ещё верит, что такое возможно?

— Я боюсь гражданки, — вдруг сказал он, не поворачиваясь ко мне, каким-то тяжёлым тоном, будто выдавливал из себя слова.

— Что?- растерянно переспросил я.

— Боюсь, что смысла во всём этом больше не будет… — сказал Митяй, — в бою ведь всё просто: есть ты и есть противник. Тебе надо выжить — а для этого необходимо уничтожить его. Всё остальное вторично, так?.. А сейчас что за время наступает? Кто знает? — он вздохнул, — а ты почему решил на офицера идти?

— Да просто всё, — ответил я, — голодать больше не хочу. Я до того, как попасть в добровольцы, улицы успел хлебнуть. Сейчас на гражданке ведь неустроенность. Куда мне податься? Рабочим? А вдруг не возьмут? Потребуют, чтобы ПТУ закончил… а на что жить, пока учишься? Нормальным ребятам семьи помогают — а мне? На стипендию?

Митяй посмотрел на меня заинтересованно.

— Так даже… — проговорил он, — говорят, за вечных тоже воевали ребята, которые просто жить хорошо хотели. И не важно, что не так долго, как их хозяева…

— Ты к чему это? — просил я, сжимая кулаки.

— Что? — будто спохватился Митяй, — а, ни к чему. Не бери в голову.

Я хмыкнул и направился обратно в купе. Потом понял, что оставлять его одного в коридоре было бы не разумно — вдруг он и правда в тамбур полезет или ещё что в таком же духе? — и остановился возле висевшего на стене расписания. Сделал вид, что погрузился в его изучение, сверяясь с часами.

Митяй подошёл о мне. Глянул через плечо на расписание.

— Через тридцать пять минут… — сказал он, — можно успеть главу по обществознанию прочитать. Давай потом на перрон сходим, может, чего вкусного купим?

Его тон был примирительным. Всё-таки он блестящий актёр, профессионал высшей пробы. Поставить разговор на грань конфликта, чтобы потом больше сблизится. Хитро действует! У нас в банде подручный вожака так работал: заставлял ребят выкладываться, когда те думали, что заслужили его особое расположение после недопонимания в самом начале…

Я ничем не выдал то, какие мысли у меня в голове промелькнули. Только улыбнулся в ответ — вроде как с облегчением.

— Давай, — кивнул я, — конечно!

В купе я действительно достал учебники, подвинул шторку и, включив индивидуальную лампу, погрузился в чтение. Шло туго: строчки расплывались, смысл ускользал…

А потом меня вдруг будто электричеством ударило, сердце забилось быстрее, и я так крепко сжал книгу, что чуть не порвал её корешок.

Мусор! Почему ни я ни контрразведчики об этом не подумали! Они ведь профи!

Как часто его убирает проводник? На каждой крупной станции? Вполне может быть — поезд фирменный, он уже успел с пылесосом пройти по центральному проходу.

То-то Митяй такой спокойный и расслабленный. В игры свои играет. Так он уже всё дело, наверное, сделал, и теперь отдыхает!

Ладно. Надо успокоиться и понять, что мне-то делать.

Подполковник выдал мне средство связи: односторонний и одноразовый передатчик в виде карандаша, который следовало сжать с торцов до щелчка в случае, если бы мне удалось достоверно зафиксировать канал передачи.

Что должно было произойти после этого — я не имел понятия. Захват? Задержание? Наблюдение? Да всё, что угодно! А я уверен, что точно понял момент передачи? Нет. Это мои догадки. Да, разумные и обоснованные — но догадки.

Я поднялся с кровати и надел пластиковые шлёпанцы, которые обычно использовал в душе.

— Чёт ты рано, — тихо заметил Митяй со своей верхней полки.

— Да в туалет загляну, — небрежно ответил я, и вышел из купе.

Идти я старался быстро, но поезд сильно мотало, рельсы давно не ремонтировали, видимо, а расписание пересматривать никто и не думал. То и дело я оглядывался, опасаясь увидеть, что дверца нашего купе вдруг сдвинется в сторону.

К счастью, весь остальной вагон уже спал, и копаться в мусоре мне никто не мешал. Искомое на нашёл на дне пластикового контейнера, под якобы случайной складкой. Пластиковая флеш-карта под цвет была заклеена в какой-то прозрачный состав, который, видимо, должен был сохранить её содержимое в целости при случайном попадании во влагу.

Закончив осмотр, я аккуратно опустил крышку. Потом вошёл в туалет, помыл руки и ополоснул лицо. Посмотрев на себя в зеркало, я обнаружил, что видок у меня так себе: взгляд загнанный, щёки пылают… нет, так дело не пойдёт. Я заставил себя пару раз вдохнуть и выдохнуть, вспоминая про себя морские волны и запах прибоя. Это сработало. Сердце перестало бухать как молот.

Я вышел из туалета и спокойно дошёл до купе.

Митяй сидел на моей кровати, разглядывая учебник.

— Другое издание, — сказал он шёпотом, — от моего отличается пара абзацев, — он показал ещё одну книгу, которая была спрятана у него подмышкой.

У меня в голове загорелась красная лампочка. «Знает. Он всё знает!» — подумал я.

Но что было делать? Контрразведка говорила ни в коем случае не вступать в противоборство. А что делать? Продолжать игру?

Похоже, другого выхода у меня просто нет. В коридор лучше не выходить — там ему будет куда проще со мной разобраться. Кстати, почему он этого не сделал именно там, перехватив меня по пути обратно? Можно было бы поднять шум, но парни попутчики будут заторможенные после самогона… а что, если он их перебьёт? Как дальше с этим жить?..

И вдруг я всё понял. Не знаю, как это получилось, но я будто прочитал его мысли. Он аккуратно придерживал кончик рукава своей летней фуфайки. Это чтобы он не сбился, когда он приставит его к моему носу…

В коридоре был риск случайных свидетелей. А в купе всё можно было сделать тихо — и до завтрашнего обеда никто бы не обнаружил, что на нижней полке едет труп… а потом? А что потом? Пока военные медики и судмедэксперты разобрались бы в причине смерти — он бы уже проделал свой путь до конечной, а там бы скрылся.

Дальше со мной произошло нечто ещё более интересное. Только что я был на грани то ли паники, то ли стопора. Но вот я успокоился. Разум стал ледяным. Я вдруг узнал давнюю знакомую — смерть, но впервые мы с ней столкнулись в тихом и вроде бы безопасном купе.

Митяй продолжал улыбаться, имитируя озабоченность с ноткой растерянности.

А я вдруг понял, что мне надо делать. И что мой единственный шанс именно в этом.

Я улыбнулся в ответ и сел рядом.

— Да, смотри-ка, оказывается, у меня новое… — слово «издание» я договорить не успел.

Митяй как бы невзначай приблизил рукав к моему лицу. Я не сопротивлялся, и даже попытался изобразить вдох, напрягая диафрагму так, чтобы за счёт живота увеличить грудь. А потом молниеносным движением перехватил его руку и плавно довёл её до его собственно рта и носа.

Видимо, его ошибка была в том, что он не видел во мне серьёзного противника. Скорее всего, он вычислил, кто я такой: обычный служака, которого использовала контрразведка.

Никто не мог предугадать того, что в минуту крайнего стресса у меня откроются супер-способности!

Митяй успел рефлекторно сделать полвдоха. Потом задержал дыхание, лёгким, но мощным движением отшвыривая меня к противоположному концу полки. Толчок был таким сильным, что из меня дух вышибло, и некоторое время я беспомощно ловил ртом воздух.

Но это было последнее, что успел сделать Митяй.

Его глаза закатились. Он медленно осел на продавленную моей головой подушку.

Я кое-как восстановил дыхание, после чего трясущимися руками достал заветный карандаш и сжал торцы. Что-то хрустнуло внутри. Оставалось надеяться, что сообщение ушло.

Пересиливая себя, я подобрался к Митяю и, выдернув брючной ремень, начал методично скручивать ему руки.

— На случай, если передумаете — просто зайдите в ближайшее управление, — сказал подполковник, которого звали Александр Михайлович; в этот раз он мне представился, — что сказать дежурному вы теперь знаете. Мы вас будем очень ждать.

— Спасибо, — кивнул я в ответ, — но не передумаю. Точно.

— Жаль, — подполковник вздохнул, — правда, жаль терять такие кадры… что ж, надеюсь, что в другой роли вы сможете принести больше пользу человечеству и Революции.

— Служу делу Революции! — автоматически ответил я.

— Вольно-вольно… — кивнул офицер, — что ж. С нашей стороны мы гарантируем ваше поступление на технологический факультет. Плюс стипендию от Революционного Комитета.

Я удивлённо округлил глаза.

— Да, Гордей, вам не придётся больше голодать. И вы это заслужили.

Загрузка...