Из личных воспоминаний Гордея Захарова, инженера силовых систем и специалиста по общественной безопасности межзвёздного корабля «Москва»
Прочитав полученный по публичным каналам очередной законопроект, внесённый правительством, Хромов отложил распечатку и грустно вздохнул:
— Пора действовать, — сказал он, — теперь понятно, что именно они задумали.
— Позвольте? — спросил я, указав глазами на бумаги, разложенные на столе.
— Конечно, — кивнул Хромов.
Я взял распечатки, быстро пробежал глазами текст. Там речь шла о социальной защите детей в неполных семьях, предоставлении гарантий в случае гибели последнего родителя.
— Тут… что-то не так? — осторожно спросил я, — вроде благое начинание… соответствует вашей платформе, насколько я помню.
Хромов внимательно посмотрел на меня.
— Гордей. Ты ведь понимаешь, почему Революция Сознания называлась именно революцией? — спросил он.
— Конечно, — кивнул я, — потому что она привела к смене общественно-политической формации общества. Мы отказались от дикого капитализма в пользу рыночно ориентированной социалистической экономики.
— В целом верно, — кивнул Хромов, — но что именно решила Революция? Какую фундаментальную проблему человеческого общества, которая системно и последовательно приводила к кризисам, вплоть до последнего, когда нам пришлось сначала преодолеть созданный капиталом искусственный интеллект, а затем — диктатуру Вечных?
Я немного растерялся. В трудах по социологии было указано множество таких проблем. С какой именно начать? С фундаментального неравенства возможностей? С несправедливостью распределения материальных благ?..
— Наследное право на значимый капитал и на средства производства, — подсказал Хромов.
— А, ну да, — охотно кивнул я, — конечно.
— Гордей, извини за вопрос, но кем были твои родители?
— Отец — чиновник, — сказал я, — мама учитель.
— Ясно. Для тебя этот вопрос никогда принципиально не стоял, поэтому ты не придаёшь ему такое большое значение.
Лидер откинулся в кресле, потянулся и с улыбкой посмотрел на меня:
— Да ты садись, — сказал он, — в ногах правды нет.
Я послушно присел на край кресла.
— Человеческое общество развивалось циклами, — продолжал Хромов, — одно время теоретики марксизма предположили, что эти циклы были порождены качественными изменениями в способах производства. И в целом были недалеки от истины. Вот только не раскрывали до конца вопрос: почему каждая предшествующая формация оказывалась слабее предыдущей? Почему некоторые общества могли «застрять» на столетия в одной формации, а затем, рывком, перейти на следующую и даже обогнать тех, кто был в лидерах?
— Вы про Китай? — осторожно спросил я.
— И про него тоже, — кивнул Хромов, — но это не единственный пример.
— Сложно сказать, — я пожал плечами, — может, дело было в архитектуре самой системы управления? Где-то она держалась дольше, где-то быстро падала под влиянием перемен?
— Всё так, если смотреть на макроуровень, — кивнул Хромов, — но в реальности корень проблемы цикличности находился очень близко к самой элементарной частице общества. К самому человеку, — он вздохнул и потёр подбородок, — сейчас мы столкнулись с проблемой физического бессмертия. С тем, что само появление такой возможности привело к огромной и кровопролитной гражданской войне. Так? Но дело в том, что сама проблема бессмертия — она не нова. Очень давно именно так воспринимается существование детей. Продолжение рода. Понимаешь? Несмотря на то, что никто из наших предков не жил долго — они все стремились продлить свой род в бесконечность. По крайней мере, подавляющее большинство. Это — базовый инстинкт, который искусственный интеллект пытался подавить, чтобы уничтожить нас как главных конкурентов. И это же главная проблема и проклятие человеческого рода.
— Но… почему? — недоуменно спросил я.
— Потому что дети — далеко не всегда были равны родителям по способностям, — продолжал Хромов. Скорее, даже наоборот, просто в силу нормально распределения. К примеру, выдающийся воин, добившийся победы своего народа в крупной войне и по праву занявший пост правителя, с куда большей вероятностью родит человека средних способностей в военном деле, чем собственное повторение. Это не значит, что его ребёнок будет обязательно глупее или слабее его — просто, может так статься, что его способности будут лежать совсем в другой области. Так работает математика, на которой основана великая перетасовка генов. Понимаешь?
— Право наследования, — проговорил я, — наследственная аристократия… первые поколения были сливками своего народа, а потом начиналось вырождение…
— Верно, — улыбнулся Хромов, — и это работало не только в период феодализма. С капиталом происходило то же самое. Семьям крупнейших криптоолигархов Запада было по несколько сотен лет на момент Революции. И они выродились, хоть и сохраняли контроль над производственными силами. Они не увидели вовремя опасности развития информационных технологий.
Он сделал паузу, потянулся и взял со стола стакан с давно остывшим чаем. Сделал глоток.
— Поэтому главное, что сделала Революция — это убрала право наследования на средства производства и капитал, — сказал Хромов, — и ограничила карьерный путь госслужащих. Теперь выходец из семьи прокурора сам больше не может пойти по стопам родителя. Иначе возможности ограничить протекцию было бы затруднительно. Плюс полный запрет на семейственность. Близкие родственники не могут работать на смежных должностях в одной организации… там много нюансов, наши законы разрабатывали лучшие социологи. Лучшее, что теперь может сделать любящий родитель для своего ребёнка — это дать ему правильный старт. Дать реальное, а не написанное в дипломе образование. Передать жизненный опыт. И тогда у ребёнка получится повторить жизненный успех вместо того, чтобы сидеть на благах, которые были заработаны предками. По иронии именно так это работает в природе. Другие млекопитающие, кроме человека, передают своим детям только опыт. Учат их охотиться. И оттого, насколько хорошо учат, зависит успешность следующего поколения.
— Закон позволяет передавать гособлигации несовершеннолетним детям, которые остались без попечения… — сказал я, — это всё-таки не совсем то же самое, что полная собственность на средства производства. Разве плохо, если сирота будет не во всём зависеть от государства?
— Гордей, ты знаком с таким понятием, как «окно Овертона»? — Спросил Хромов.
— Знаком, — кивнул я.
— Значит уже всё понял. Не так ли? Заговорщики не рискуют сразу начать движение в сторону получения бессмертия лично для себя. Для начала они подорвут основу Революции.
— Когда мы начинаем действовать? — спросил я.
— Через час, в комнате для брифингов, — ответил Хромов, — остальных я предупрежу. Николай к тому времени должен закончить работу.
За час Коля не управился. Хоть он и утверждал, что справится сам, я всё же вызвался ему помочь.
В мастерской, на большом столе, лежали три раскуроченные микроволновки, добытые, видимо, в комнатах отдыха. Я с удивлениями смотрел за манипуляциями друга, лишь через пару минут сообразив, что именно он делает.
— Этому учат в Академии? — спросил я, подняв правую бровь.
Коля посмотрел на меня.
— На курсах переподготовки. Когда ты ушёл, программу только запускали.
— Это импульсный генератор, я правильно понял? — сказал я, после чего подошёл к столу.
— Ага, — кивнул Коля, — эта штуковина выжигает все электронные мозги в радиусе десяти метров, как минимум. Очень полезная вещь при штурме укреплений. Ребята, захватывавшие Уральские дата-центры, успешно применяли.
— Древность-то какая… — прокомментировал я, — у Вечных мозги были не электронные, а вполне обычные.
— У них — да. А вот у их вспомогательных систем, в том числе боевых — вполне электронные. Они не поддерживали запрет, помнишь?
Действительно, я как-то упустил из виду эту деталь. Наверно, мне просто везло, что я не сталкивался с роботами Вечных.
— Только ты соединяешь неправильно, — заметил я, — у тебя синхронизации на магнетронах не будет. Только зря энергию потратишь. Вот это, — я указал на приготовленный колей стабилизатор, — нужно подключить к входному контуру. И источники питания распараллелить… кстати, почему их так мало?
— Тестирую же, — улыбнулся Коля, — блин, и где ты раньше был?
— В одном с тобой бункере, — съязвил я, — надо было сразу меня звать. Я ж прикладной физик, забыл?
— Точно… — вздохнул Колька, — привычка к секретности в крови, что поделать…
Вдвоём мы быстро доделали схему и через пару часов доложили Хромову о готовности.
Он встретил нас в зале для брифингов. Лиля тоже была здесь, тихо сидела на первом ряду.
Установка, которую мы смонтировали, получилась довольно компактной. Её легко можно было спрятать в ранец. А если бы у нас были ещё более продвинутые и миниатюрные источники питания — то даже скрыть на теле.
— Вижу, моя личная гвардия готова? — улыбнулся Хромов.
— Так точно! — Коля выпятил грудь и встал по стойке смирно.
— Вольно, вольно, — кивнул лидер, — что ж. Пожалуй, приступим…
С «Москвича» сняли номера. Камер на окружной дороге было не так много, ведь они контролировались живыми операторами, а штат автоинспекции был не слишком большим. Так что был отличный шанс проскочить незамеченными.
Лиля осталась в бункере, по настоянию Хромова. Она рвалась с нами, но отсутствие боевого опыта ей компенсировать было нечем.
Когда прощались, я заметил, что она прижалась к Кольке, на мой взгляд, сильнее, чем того требовалось. Но в тот момент я решил не обращать на это внимания.
Судя по вводным, которые мы получили на инструктаже, задание было не особо сложным. Хромов предоставил нам свою индивидуальную метку. Она представляла собой что-то вроде «шапки-невидимки», действующей на территории резиденции. При её приближении камеры переставали показывать реальную картинку, зацикливаясь на последнем пустом кадре, а датчики движения отключались, при этом не сигнализируя о неисправности.
Всё, что нам надо было сделать — это проникнуть через эвакуационный ход, о точном расположении которого знал только Хромов, потому что тоннель прокладывался автоматическими системами, впоследствии уничтоженными. Затем дойти до спальни и там привести в действие собранный нами импульсный генератор. Если Хромов был прав, и его двойник действительно представлял собой автомат, на этом миссия заканчивалась.
Впрочем, при любом исходе, согласно полученному приказу, нам следовало отходить обратно тем же путём, даже если лже-Хромов вдруг оказался бы человеком. «Шансы на это ничтожны, — говорил лидер на инструктаже, — все похожие на меня люди давно зафиксированы и взяты на учёт. Использование одного из них привело бы к слишком широкой огласке внутри моего окружения, как это предусмотрено действующими протоколами. Но такой шанс всё равно остаётся. В этом случае просто отходите незамеченными».
Мы благополучно доехали до заброшенной деревни, в пятистах метрах от которой, находился вход в эвакуационный тоннель. Машину оставили в густом кустарнике, там, где её совершенно невозможно было заметить с подъездной дороги. Потом активировали приборы ночного видения: тут, в относительной близости от правительственных резиденций, светить фонариками ночью в лесу было по меньшей мере неразумно.
Вход был замаскирован под большой валун, лежавший на берегу лесного озера. Пришлось немного покопаться прежде, чем удалось активировать запорный механизм. Но вот путь был открыт: довольно узкий и тёмный лаз с металлической лестницей, уходящий в глубину.
— У меня странное ощущение, — прошептал Коля, спускаясь вниз.
— Какое? — спросил я.
— Не знаю… как-то слишком легко всё. Вход не охраняется совершенно!
— Он и не должен охраняться, — заметил я, — смысл в том, что о нём никто не знает.
— Да понимаю, — Коля махнул рукой, — но всё равно…
Идти пришлось довольно долго, впрочем, дорога едва ли была трудной: как только камень над нами занял своё место, в тоннеле включился свет — белые светодиодные лампы под потолком, расположенные через равные промежутки. На полу было специальное покрытие, чтобы ноги не скользили. Сплошные бетонные стены были в отличном состоянии, даже без обычных в подземных сооружениях потёков.
— А что, если его метка аннулирована? — Продолжал тревожиться Колька.
— Он ведь сказал: это невозможно. Только если отключить всю систему безопасности, — ответил я.
— Ну всё равно…
— В любом случае скоро узнаем, — я подмигнул другу.
Я заметил, как он рефлекторно потрогал кобуру. Конечно, мы взяли с собой оружие, благо в бункере его было довольно много, на любой вкус: от гранатомётов и штурмовых винтовок, до пистолетов с глушителем, на которых мы и остановили свой выбор. Там же, на складах, мы разжились чёрными спецназовскими комбинезонами с тепломаскировкой и встроенной кинетической защитой. Крутые штуковины, в разведке я о таких даже мечтать не смел.
— Оптимист, блин… — прокомментировал Коля.
Внутри резиденции вход в эвакуационный тоннель располагался в жилой части, рядом со спортзалом. Металлическая дверь неслышно скользнула в паз, когда мы набрали нужную комбинацию на кодовом замке. Свет тут же погас.
Я достал и активировал очки ночного видения; Коля поступил так же. Окружающее налилось зеленоватым светом, но видно было отлично. Друг жестами указал на дверь, ведущую в личные покои. Я кивком подтвердил, что понял.
Личную резиденцию самого Хромова я представлял себе совершенно не так. Почему-то в моём воображении лидер жил в неприступном замке, где на каждом шагу находится ловушка или хитрое устройство для выявления шпионов, а гвардейцев вокруг столько, что за ними не видно стен.
А тут… спортзал скромненький: пара универсальных тренажёров да беговая дорожка. Коридор за ним — обычный, какой можно найти в любом жилом доме. На стенах какие-то картины. За коридором простая дверь, из экопластика. Такие ставят в новые дома с отделкой, построенные по госпрограмме. Я огляделся. Вот теперь заметил признаки охраняемого объекта: камеры и датчики объёма были замаскированы, но не слишком удачно. Судя по тому, что тревоги до сих пор не случилось, личная метка Хромова работала отлично. По его словам, код, зашитый в ней, невозможно аннулировать, не вырубив всю систему — что невозможно.
Мы бесшумно двинулись вдоль по коридору. Я думал, что после времени, проведённого на гражданке, утратил навыки разведчика. Но нет: ноги будто сами знали, куда ступать. Нужные рефлексы были намертво вбиты в мою нервную систему.
Возле самой двери мне что-то послышалось. Коля сделал знак: «Внимание!» Я замер. Так и есть — с той стороны будто бы голоса.
Мы встали по разные стороны от двери и прислушались. Голоса звучали приглушённо, звукоизоляция тут была — но кто-то из вошедших неплотно притворил за собой дверь.
—…я не хочу давить, — говорил незнакомый мужчина, — нас всё ещё недостаточно, чтобы разом решить проблему. Процесс идёт слишком медленно.
— Надо придумать, как его ускорить, — теперь голос я узнал. Это был Хромов, — может, устроить что-то вроде эпидемии? Прогнать всех через клинику?
— Не получится, — вмешалась неизвестная женщина, — процедуру не изменить, а при малейшем подозрении на подлог последует изоляция по режиму ЧП. Он действительно всё хорошо продумал.
— А что с поисками? — снова заговорил «Хромов».
— Ищем. Пока удалось установить, что он действительно создал целую сеть запасных командных пунктов. Некоторые мы установили, но выдвинуться не можем: любое движение в этом направлении — и последует проверка руководства по протоколу ЧП. Включая тебя.
Видимо, говоривший имел ввиду лже-Хромова.
— Рано или поздно нам придётся действовать, — заговорил Хромов.
— Куда спешить? — спросила женщина, — процесс-то идёт.
— Мне неспокойно, пока он не нейтрализован. Понимаешь? Уверен, у него заготовлены сюрпризы. И он медлит только потому, что изучает ситуацию.
— Но это не имеет смысла! — возразил незнакомец, — в этой ситуации время критично!
— Это мы так считаем. Он мылит по-другому. Очень нестандартно. Поэтому и смог пробиться на самый верх…
Некоторое время было тихо. Коля стоял, не шелохнувшись и, кажется, даже не дышал. А мне казалось, что воздух проходит через мои ноздри слишком шумно.
— Ладно. Продолжаем в прежнем режиме. Пока это самое разумное, что мы можем сделать, — сказал «Хромов», — и вам пора уже. Он нечасто позволял подчинённым задерживаться в личных покоях.
— Но только здесь мы можем нормально поговорить! — возразила женщина, — риск оправдан…
— Есть ещё электронный интерфейс… — осторожно заметил незнакомец.
— С ума сошёл? Нас мгновенно вычислят!
— Такой риск есть. Поэтому, пока нет контроля, мы даже малейшее подозрение в свой адрес позволить не можем, —сказал «Хромов», — значит, расходимся.
Внутри личных покоев послышались шаги. У меня сердце сжалось, а застучало в бешеном ритме.
Коля посмотрел на меня. Из-за очков выражение его лица было не понять, но я почувствовал, что он решился.
Лёгкое электрическое гудение. Будто авто разгоняется. А потом, за дверью, послышались глухие удары, будто несколько тел упало на пол.