Переговоры закончились ничем. Оставалось лишь вернуться в форт Газраэль и послать гонца в Кабул, чтобы передать эту печальную новость. Но… Нет, игра еще не закончена. Так бывало всегда при встрече с серьезным препятствием: в Уиллоуби просыпалась решительность, граничащая с упрямством. Дело приобретало личный характер, что для Уиллоуби было редкостью. Оно перестало быть просто дипломатической задачей. Гордон бросил вызов его сообразительности, заставил усомниться в остроте собственного ума. Подпрыгивая в седле, Уиллоуби поклялся, что покончит с этой враждой. Но этот конец будет не таким, какой хочет Гордон.
Весьма вероятно, что американец его не обманывал. Они с эмиром действительно выслушали только Афдаль-хана… который, если разобраться, настоящий негодяй и мошенник. Но чтобы у этого вождя дикарей были подобные амбиции? И чтобы у него хватило ума плести такие интриги? Уиллоуби просто не мог в такое поверить. Возможно, он надеется стать единовластным правителем этого богом забытого уголка, изолированного от всего мира. Возможно, он хочет, чтобы прибыль, которую сейчас получают с караванов африди, шла в его карман. Но что-то большее?
Во всяком случае, Гордон не имеет никакого права мешать осуществлению государственных интересов. Каковы бы они ни были, их цель — благо народа. Сам Уиллоуби никогда не позволял себе ставить личные интересы выше политических и осуждал за это других. Долг Гордона — забыть о гибели друзей… Он почувствовал себя отвратительно беспомощным. Чтобы Гордон оказался на такое способен?! Это все равно, что ожидать от голодного волка, чтобы он отвернулся от сырого мяса!
Уиллоуби медленно поднимался вверх по ущелью. Наконец, он увидел Сулеймана и пуштунов. Сбившись в кучу, они выжидающе смотрели на британца, Бабер-Али возвышался над ними, и глаза у него сверкали, точно у волка. В этом взгляде была сила, какую трудно ожидать от человека его возраста.
Уиллоуби снова задумался. Почему старый волк так страстно желает удачи своему эмиссару?
Оракзаи ведут жестокую войну, но их дело отнюдь не проиграно. Может быть, за этим и вправду что-то кроется? И его миссия преследует какие-то цели, о которых его не поставили в известность? Если Гордон все-таки прав?
Бабер-Али сделал несколько шагов вперед.
— Что скажешь? — голос вождя был резким, как удар клинка о клинок. — Этот пес согласился заключить мир?
Уиллоуби покачал головой.
— Он клянется, что вражда закончится только тогда, когда он убьет Афдаль-хана.
— Ты не сумел!
Отчаяние старого вождя потрясло Уиллоуби. На миг англичанину показалось, что сейчас тот выхватит кинжал и бросится на неудачливого дипломата…
Однако Бабер-Али лишь развернулся на каблуках, быстро зашагал к своему коню, отвязал его, взлетел в седло и, не оглядываясь, галопом поскакал прочь. Но не по тропе, которая вела к форту Газраэль. На север, к Хоруку. Смысл его действий был совершенно ясен: Бабер-Али оставляет Уиллоуби на волю провидения, снимая с себя всякую ответственность за его судьбу.
Сулейман, понурив голову, теребил поводья, проседь в его черных волосах стала особенно заметна. Уиллоуби еще раз взглянул вслед всаднику, обернулся… и увидел четыре пары немигающих глаз, которые в упор смотрели на него… И ничего хорошего этот взгляд не предвещал.
По спине англичанина пробежал холодок. Эти люди — дикари, и по своему умственному развитию недалеко ушли от диких зверей. Они будут действовать без лишних раздумий, слепо следуя инстинктам, заложенным в них долгими столетиями нелегкой жизни в Гималаях. Инстинкт повелевает им убивать и грабить всех, кто имеет несчастье не принадлежать к их клану. Он для них чужак. До сих пор их сдерживали приказы Бабера-Али, но теперь ему нет дела ни до него, Уиллоуби, ни до его спутника.
Уиллоуби не ошибался. Отъезд старого оракзаи означал молчаливое разрешение убить европейца. Дикой необузданностью нрава Бабер-Али значительно превосходил своего племянника. Он шел на поводу у своих неукротимых страстей и имел склонность к ребячеству и самым ужасным поступкам. После того, как попытка Уиллоуби заключить перемирие провалилась, он не задумываясь решил сорвать гнев и разочарование на незадачливом чужаке.
Подобрав удила, Уиллоуби попытался успокоиться и обдумать ситуацию. Без эскорта ему в Газраэль не вернуться. Если они с Сулейманом попытаются убежать от этих разбойников, их остановят пулей в спину. Значит, придется блефовать. Оракзаи получили приказ сопровождать его в Ущелье Минарета, а оттуда обратно в форт Газраэль? Этот приказ никто не отменял. Дикари не осмелятся нарушить его, если не получат иных указаний.
Он бросил короткий взгляд на небо, лежащее прямо на вершинах скал, Уиллоуби шлепнул по крупу своего коня.
— Пора отправляться. Путь нам предстоит неблизкий.
Он направил скакуна прямо на оракзаи, заставив тех поспешно расступиться. Сулейман, словно очнувшись, вскочил в седло и догнал англичанина. Они ехали неспешной рысью, не оглядываясь и не подавая вида, что ожидают предательского выстрела. Пуштуны молча переглянулись, потом тоже сели на коней и пустились следом с винтовками наперевес.
Уиллоуби не нужно было поворачивать голову, чтобы чувствовать, как четыре пары маленьких горящих глаз буравят его спину. Своим хладнокровием он сбил их с толку и получил некоторое преимущество. Однако он знал: малейший намек на страх или неуверенность — и вместо взглядов ему меж лопаток вонзятся пули. Англичанин тихонько присвистнул. Казалось, он едет вдоль кратера вулкана, который вот-вот начнет извергаться.