Я у мамы зельевар

Глава 11. Одно старое проклятие

На другом краю Ельняса

За окном было темно и тихо, а в комнате тепло и уютно.

Седовласый мужчина, приспустив очки на кончик носа, задумчиво смотрел на цветные иллюстрации в большой книге. Временами свет падал на его волосы, и тогда среди седины виднелись поблекшие рыжие пряди.

Морщины давно прочертили бороздами лицо, но глаза не утратили зоркости.

Он сидел, вытянув ноги в домашних туфлях, и перелистывал «Сказки Янтарного Союза». С кухни тянуло ароматом печенья, но лакомиться было ещё рано. Поэтому ничего не оставалось, как ждать и пересматривать любимую книгу.

Временами старому пану Локису Раудису казалось, что боги — такие же люди. Просто они нашли возможность перебраться на небо, под землю, в море… Оставили тут своих младших братьев неразумных, которые не обладали такими способностями. И теперь лишь временами возвращаются, чтобы убедиться, что тут все нормально. Или относительно нормально.

Локис откинулся на спинку кресла, уперся затылком в мягкий подголовник, покрытый вязаным чехлом. Интересно, какой он, лучший мир?

Нет-нет, Локис думал совсем не о Потусторони. А о том месте, где и правда можно жить и не боятся, что в какой-то момент случиться нечто непоправимое, при этом просто потому, что кто-то не может удержать собственную злобу.

Дверь в комнату тихонько приоткрылась, и вошел Хенрик с подносом, на котором возвышалась горка печенья, стеклянная вазочка с орехами в меду, розетка с вареньем и кофейник.

— Папа, ты ещё не спишь? — поинтересовался он, подходя к столику и опуская туда поднос.

— Возраст позволяет мне спать в любое время, — сварливо отозвался тот, изображая из себя древнего старика.

Хендрик хмыкнул:

— Я за чашками и бальзамом. Тебе какой?

— С латрийским оленем на этикетке, — тут же ответил Локис, устраиваясь поближе к столу. Сын прекрасно знал, что он любит. Впрочем, сам тоже любит, поэтому все сходится.

Они с Хендриком до ужаса похожи. Куда бы ни пошли, сразу понимают, что отец и сын. Одинаково смотрят, одинаково говорят, одинаково призывают Ловкорукого в свидетели.

А вот Линас немного другой. Нет, не скажешь, что кукушонок, это слишком. Кровь Раудисов в нем чувствуется на большом расстоянии. Но все же немало взял от своей матери. Вот это железное упорство, которое входит в любую преграду, как сталь в горячее масло… А ещё вот это быть себе на уме. Старших-то уважает, может, конечно, огрызаться да характер показывать, но при этом никогда не проявляет неуважения. Выслушает, помолчит, кивнет и… сделает все по-своему.

Хендрик вернулся с чашками и бутылкой. Да-да, с той самой, именно с оленем.

— Где твой сын? — поинтересовался Локис, глядя, как темно-коричневая ароматная жидкость наполняет чашки.

— Прилетел, разорался, после чего собрал свои заготовки и снова поехал в столицу, — хмыкнул Хендрик, откручивая крышку бальзама. — Тебе сколько?

— Сколько не жалко. Только, прошу тебя, не превращай кофе с бальзамом в бальзам с кофе.

Хендрик хмыкнул. Он всегда считал, что в последнем варианте кофе вообще не нужен. Но сегодня у них не пьянка, а культурная домашняя беседа. Поэтому надо вести себя прилично. Ну… хотя бы попытаться.

Локис проследил за сыном, потом подтянул к себе чашку.

— Понятно. Чем опять недоволен?

— Не понравилось, что я отдал горшок без него Ядвиге.

Локис приподнял брови:

— Ничего себе! То есть теперь на это ещё разрешения спрашивать? Вернется он мне…

Хендрик задумчиво посмотрел на печенье, потом — на орешки. В темно-серых глазах мелькнула какая-то тень.

— Частично я его понимаю. Если бы кто-то сделал так без моего ведома, тоже взбеленился бы.

Локис замер, глянул на сына поверх очков:

— Так. Это уже интересно. Рассказывай.

Хендрик хмыкнул, обхватил чашку двумя руками и устроился в кресле удобнее.

— Да… есть момент. Я нарочно не все объяснил Ядвиге. Естественно, горшок начал капризничать. Сам знаешь, как они себя ведут в самом начале.

Локис молчал, ожидая, что сын скажет дальше. Говорящие горшки и правда… Порой хуже бялта. Ведут себя как малые дети. Если не найти правильного подхода, то будет еще и шкодить. С этим ничего не поделаешь, только быть начеку.

— Вот и горшок Ядвиги тоже не оказался исключением, — хмыкнул Хендрик. — Я по магическим отпечаткам сразу увидел, что будет выпендриваться.

— И-и-и? — поторопил Локис. — Почему ты не сказал ей? Захотел потерять девочку как клиентку?

Хендрик рассмеялся:

— О, пап, поверь, эту не потеряешь. Она не будет рыдать в платочек, она просто придет и разнесет контору, которая продала некачественный товар. За что, кстати, она мне и нравится. Мне нужно было, чтобы Линас пошел к ней.

— Но зачем? — Локис отхлебнул кофе. О-о-о, крепко! Ловкорукий, как же хорошо!

— Чтобы твой внук пошел… нет, помчался спасать прекрасную панночку! Это же очевидно!

Очевидно… ну, в целом, да. Линас определенно не остался бы стороне. Но все же…

— Думаешь, тут бы они не смогли бы поговорить?

— Именно! — фыркнул Хендрик. — Поговорить! Но ты же сам говорил, что тут давно пора не говорить, а переходить к другим действиям.

Локис не смог ничего сказать. И правда, говорил. К тоже больше того, он этих действий ждал. ----

С семьей Раудис произошло то, чего и врагу не пожелаешь, ещё при отце Локиса. Казалось бы, ничего такого, обычная история. Отец встретил красивую девушку, они полюбили друг друга, даже начали готовиться к свадьбе. Ровно до того, как отец чисто случайно обнаружил, что любимая занимается призывом сущностей Потусторони. Да не безобидных, а тех, кто выпивает жизненные силы из людей.

Красавица Гедре поняла, что не смогла скрыть свои колдовские дела икинулась к нему уговаривать забыть увиденное. Мол, никогда больше не повторится, просто ведьминская суть позвала, больше — ни-ни.

Ведьмы-то они что? Бывают разные. Есть такие вот, как Ядвига, которая занимается зельеварением и никому не делает плохого, а есть раганы, которые не видят разницы между плохим и хорошим. Их просто зовут из Потусторони, они и выполняют все, что говорят. Только некоторые могут побороть себя и бросить пагубное занятие, а есть те… кто входит во вкус.

Вот и Гедре… вошла. Нравилось ей управлять помыслами и желаниями людей. Там расстроить свадьбу купчихи, там соседа запугать, там— богатого торговца оставить посреди леса ни с чем.

Чем дальше шло время, тем сильнее она становилась. Тем всё больше и больше затягивало на глубину, из которой не выбраться.

Отец понял это и бросил Гедре, понимая, что дальше им не по пути. В первое время она даже не отреагировала, а потом затаила злобу. Особенно, когда отец начал встречаться с матушкой. Ох, как только не пыталась она извести соперницу, но, осознав, что назад ничего не вернуться, явилась перед храмом, из которого выходили счастливые молодожены, и наложила проклятие на три поколения Раудисов. Именно на их избранниц. Да так, что дрогнула земля, а вокруг все затянуло туманом.

Отец и матушка пришли в себя в лекарне. Ходили по целителям, по всем, кто мог бы снять проклятие, но те только разводили руками.

В какой-то момент жизнь устаканилась. Отец с матушкой жили душа в душу, дела шли хорошо, имение Раудисов расцветало. Да, именно имение. В Лиритве они были уважаемыми людьми. За талант и умелые руки щедро платили. Однажды узнали, что Гедре уехала куда-то, да и бялт с ней. Наконец-то сглаз долой. Может, все и обойдется, ибо здоровье ни у кого из молодых не подкосилось. Может, только зрелищным тот туман и был?

Матушка забеременела.

И тут посыпались беды словно из рога несчастий. То клиенты заказ сделают и пропадут. То работники обнесут мастерские. То конкуренты начнут расширяться.

Матушка стала чахнуть, а потом и вовсе умерла после родов. Как ни старался отец, но спасти не сумел.

А потом и вовсе начались вещи, которые можно назвать только работой взбесившейся нечисти: бились свежесделанные горшки, портилась глина, рушился дом…

Через время погиб отец, и Локис вырос сиротой.

Он прикрыл глаза, вдыхая аромат кофе, немного резкий и свежий — бальзама. Он сам поступил как последний дурак, когда влюбился в бабушку Линаса. Прошел несколько ритуалов, которые должны были вытравить проклятие. И вроде бы все вышло. Только жена утонула в ледяной реке, когда ходила к заказчице. Сломался мост там, где не должен был.

Хендрик был и того осторожнее, не хотел жениться. Но кому передавать дело? Так и маялся вопросом, пока не понял, что девушка, с которой миловался один раз под луной, понесла.

После родов прожила всего два дня — унесла горячка.

Линас знал о проклятии. И пусть три поколения прошли, обзаводиться супругой не собирался. Знал, что было раньше.

— Но Ядвига ему, нравится, — тяжело уронил Хендрик. — И не хотелось бы, чтобы все закончилось так.

— Так как? Не жалко девочку?

— Что ты такое говоришь? — возмутился Хендрик. — Надо же было такое ляпнуть! Да сохрани её Ловкорукий! Нет больше проклятия. Нет, не лишнее сходить к знающим людям, но сам ведь видишь, что Линас в неё влюблен. Только не признает его перед нами. Да и колет её словами, чтобы ушла подальше, чтобы не случилось беды.

Локис отставил чашку, взял печенье.

— А она? Что думаешь про неё, сын мой?

Некоторое время тот помолчал, а потом шумно выдохнул.

— Кто знает тайну женского сердца? Сложно сказать. Но мне она нравится. Веселая, бойкая, толковая. Такая и суп сварит в горшке и этот самый горшок наденет на голову, если обидеть. С ней и работать, и отдыхать.

— Ещё и рыжая, как солнце? — рассмеялся Локис.

— Рыжая, — не стал возражать сын. — Нам в самый раз.

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только дыханием да шелестом ветра за окном. Ночь выдалась тихая и темная. Удивительно. Совсем не видно звёзд.

Локис задумчиво смотрел в окно. Легко говорить о любви, когда не являешься никем из влюбленных. Кто знает, что в голове у Ядвиги Торбы? Как понять, о чем думает их собственный внук? Готов ли он рискнуть ради своей любви? Или наоборот предпочтет, чтобы Ядвига была не его, но в целости и безопасности?

Хендрик снова открутил крышечку бальзама.

Кажется, ночь будет долгой.