Я не брошу тебя (СИ)

IX

Леро очнулась, когда был день и привычно-унылый свет сонно стекал с облаков. Несколько минут она лежала, соображая и вспоминая, затем с трудом поднялась на колени, стала оглядываться. Здешнее солнце стояло почти на юге, рассылая своей размазанной кляксой привычный грязно-желто-жемчужный свет — он растекался между пятен черных камней, покрывавших равнину с востока. Леро окинула взглядом бескрайний пепельно-черный ковер. Ей подумалось, что каждая группа глыб когда-то была одним здоровенным камнем — который со временем, под действием солнца, ветра, дождей раскололся, разъединился, раскрылся лепестками причудливого цветка. Времени, можно предположить, прошло очень немало — Леро вспомнила, как почти максимальный разряд разбился о такой вот фрагмент — вот он, в трех метрах, даже ни пятнышка...

Кламмат! Леро обернулась на запад. Кламмат лежал под самым подножием гребня. Она вскочила с колен — и сразу упала. Ноги почти не чувствовались, не держали. Попыталась ползти на четвереньках — то же самое. Пару минут посидела, растирая руки и ноги, сгибая и разгибая. Наконец смогла встать и доковылять до Кламмата. Подошла, упала на четвереньки. Прошептала:

— Без паники...

Кламмат лежал на боку. Карабин, угрюмо мерцая кольцами такелажа, лежал у Кламмата под рукой. Огонек мерно мигал желтой звездочкой — теплой, приветливой и уютной среди бескрайнего холодного черного камня. Леро поежилась — очередная капсула кончилась, болезненная чувствительность возвращалась; по мере того как Леро приходила в себя, ей становилось хуже. Боль ощущалась тупо, от количества полученных травм тело саднило насквозь. Леро почувствовала, что ее начинает трясти.

— А я не знаю, какую таблетку взять... — Леро посмотрела на ранец. — Хорошо, хоть не холодно, — она оглядела изодранный кусок материала, который когда-то был опрятным нарядным платьем. — Скоро разлезется, пойду вообще голая... Да ладно. Все равно никто не видит, пока. Хорошо, что все-таки это купила... Крепкое, не обманули...

Она присела, склонилась над Кламматом.

— Он сказал, что если не очнется через сутки... — Леро подняла голову в небо. — А сколько я пролежала? Сутки прошли или нет?

Тогда она расцепила клапан на воротнике, как показывал Кламмат в лесу, когда она подстрелила непонятно кого. Леро подумалось вдруг — как она изменилась, за эти каких-то несколько дней! Тогда, пять дней назад (или сколько уже? Леро потеряла счет времени), ей действительно хотелось узнать, что это было. Сейчас тот переход по лесу почти потерял реальность; только факты — видела, слышала, было больно... Никаких эмоций, как будто тогда в том лесу была не она. Или это сейчас уже не она? Какая разница — что там было?

— Дура, — Леро усмехнулась горько.

Она сцепила эту плоскую металлическую коробку, сдвинула квадратик задвижки, достала маленький черный диск. Он оказался тяжелым, гладким — и теплым. Леро задумалась — куда приложить диск. Кламмат лежал повернув голову; между щитком шлема и лентой воротника образовалось пространство. Леро просунула пальцы, долго щупала и, наконец, ощутила прозрачное биение пульса. Приложила диск, потрогала — диск перемещался по коже, но отодрать его было, кажется, невозможно. Аккуратней приладила к месту, где пульс ощущался сильнее всего. Поднялась, огляделась, решила взобраться на гребень и осмотреться оттуда. Кламмат сказал, что диск будет работать сутки; надо исследовать место, чтобы хоть как-то что-то предполагать — что откуда может возникнуть.

Леро отцепила самый знакомый клапан на ранце — вытащила плитку пайкового шоколада.

— Кламмат, я возьму кусочек, ладно? Маленький... А потом ты очнешься, съедим еще по кусочку, вместе. Попробуй только не съесть! Не любит он шоколад. Вот тебя надо еще воспитывать, все-таки...

Леро вытерла слезы, поднялась, посмотрела наверх — здесь не подняться. Обошла палец гребня, закарабкалась там, где они вчера (или когда там?) спустились. Поднявшись, выпрямилась во весь рост — закашлялась.

Ветер, холодный и хлесткий, принес с востока знакомую едкую вонь. Леро всмотрелась в мутную перспективу. На востоке, пока еще над горизонтом, небо пересекала тяжелая желтовато-сажевая полоса — она раскинулась с севера, через весь мир, на юг, над бесконечной чередой скалистых холмов, за которой, как говорил Кламмат, заканчивались предгорья, начинались джунгли и с ними, чуть дальше, болота низин. Леро показалось, что под полосой полыхают прозрачные аметистовые огоньки (молнии?), но расстояние пока было очень большое, а воздух — по-странному непрозрачен. Леро осторожно вздохнула еще раз — и еще раз закашлялась.

— Мамочка, — прошептала Леро. — Это что, и есть кислота? Она точно придет раньше, чем через сутки...

Она посмотрела вниз, на Кламмата, лежащего у подножия гребня.

— Надо ведь что-то делать... Тогда...

Она оглядела равнину, бесконечную сеть рассыпанных глыб. Ей показалось, что в одном месте продолговатые «лепестки» образуют некое подобие шалаша, в котором можно укрыться. Леро бросилась вниз и, увязая в черном песке, побежала, чтобы осмотреть находку. Основания каменных плит заросли таким же черным кустарником, от которого рассыпа́лись колючие ветки, соря черной треугольной листвой. Леро, не разбирая дороги и не обращая внимания на очередные уколы, быстро нашла своеобразный цветок, сложенный лепестками камней, но осмотрев вблизи, убедилась, что укрыться под ним не получится.

Она побежала назад, снова взобралась на гребень, снова стала осматривать местность. Ей показалось, что полоса желтовато-сажевых туч распухла, стала ближе, надвинулась. Успокаивая себя, что это лишь кажется, в таком воздухе на таком расстоянии, Леро обернулась на запад и стала смотреть, в отчаянии, — нельзя ли где-нибудь спрятаться там. Но там не было ничего и быть не могло — впадины, которые превратятся в огромные кислотные лужи; гребни, с которых в эти лужи хлынет поток.

Ветер приходил с востока порывами; характерная вонь с каждым разом ощущалась все жестче. Дышалось пока терпимо (если не дышать глубоко), совсем не так, как под небом на кряже, когда каждый вдох отдавал болью в груди, животе, голове. Но что будет уже через пару часов? А к вечеру? Леро подумала, что «к вечеру», наверно, не будет уже ничего. Полоса туч вырастала; глупо пытаться себя убедить, что ей это «кажется».

— Спокойно, дура, — голос дрожал.

Леро еще раз внимательно оглядела группы камней. Вон там, метрах в двухстах дальше, похоже, есть еще вариант... Леро, снова сбивая пальцы, бросилась вниз. У подножия рухнула на колени, вскочила.

— Все ногти переломала, — заплакала Леро, оглядев кровь на ногах. — Что за дура такая... — она нагнулась, потрогала сколотые края. — Обрезать ведь нечем...

Она подбежала к Кламмату, внимательно осмотрела его, чтобы все было в порядке, побежала искать камни. Побежала и заблудилась; долго бегала между черными «лепестками», пытаясь сопоставить расположение групп с картинкой, которую видела с гребня. Драгоценное время текло. Наконец Леро нашла нужные камни. Здесь было, похоже, как надо — почти плоские плиты камней склонились друг к другу в неком подобии домика; одна словно подпирает другую — край верхней выдается метра на два, образуя навес-козырек; щель между плитами, таким образом, была нестрашна.

И вроде как надежная крыша, и достаточная ширина плит — но ведь всегда найдется такое, что все испортит. Как раз перед удачными плитами равнина начинала спускаться. Леро уже поняла, что это будет не просто кислотный дождь. Это будет кислотный ливень, ливень как из ведра — с кислотой. Дышать становилось трудней уже здесь, внизу.

Укрытие должно быть такое, чтобы не было никаких щелей. Нужен какой-то чехол, колпак — чтобы не было щелей. Комплект у Кламмата негерметичный — он говорил, что герметичный потребляет столько энергии, что здесь его применение не оправдано, несмотря на кислотное окружение. Нужно либо часто обновлять группу питания, либо работать в зоне индукции. К тому же «сессия» должна была закончиться до кислотных дождей... Про Леро и говорить нечего.

Она оглядела цепь скалистых холмов на востоке — здесь, где равнина начинала отлого катиться вниз, они были видны хорошо. До них было полдня быстрой ходьбы — уже можно было быть там и найти какую-нибудь пещеру... Леро посмотрела назад на запад — крайний гребень маячит над камнями, две сотни метров — дотащит за десять минут... Только толку. Снова обошла-оглядела каменное укрытие. Больше ничего не было. А время идет. Она посмотрела в восточное небо. Время идет.

Она побежала назад. Обогнув очередные обломки, Леро чуть не врезалась в черепаху, неторопливо пересекающую пространство между камнями. Купол — три метра в диаметре и полтора в высоту — медленно плыл черной глыбой, играя серо-фиолетовым перламутром узора, радостным в безликой черноте антуража.

— Ой, лапочка! — Леро остановилась, подпрыгнула. Затем подошла ближе, потрогала сверкающую поверхность, стукнула костяшками пальцев. — Какая у тебя обалденная шкурка! Такая красивая и... — она посмотрела в восточное небо, вдохнула воздух, от которого уже снова начинало жечь в легких. — Нам бы такую...

Леро, перескакивая через лапы, обогнула купол панциря, присела у головы. Черепаха остановилась, обернулась, уставив на Леро черные блюдца глаз. Леро погладила чешуины кожи, такие же гладкие и сверкающие, как покрытие панциря, шлепнула голову по круглому носу, поднялась.

— Ладно, я побежала... Надо что-то делать. Я побежала!

Черепаха проводила Леро плавным движением головы, продолжила свою дорогу. Леро добежала до гребня, подбежала к Кламмату. Она ощутила, как отчаяние сжимает рассудок, вытесняя выдержку и соображение — ей захотелось куда-нибудь побежать, неважно куда, — в надежде на то, что там «что-нибудь, может быть, будет». Она снова взлетела на гребень, снова уставилась на восток. Полоса надвигалась. Воздух набряк липкой едкостью; Леро сразу закашлялась, а отняв руку от губ, расплакалась снова — кровь открылась опять.

— Заживало, заживало... — говорить она не могла, снова получалось только шептать — полушептать-полухрипеть. — Ну что же мне делать?

Она сорвалась вниз, схватила Кламмата под мышки и потащила к каменному шалашу. Карабин волокся, звякая такелажем — эхо рассыпа́лось вокруг, подчеркивая тягостную тишину. Протащила метров тридцать, упала без сил. Подхватила снова, снова поволокла, снова упала; снова, снова и снова. Промучилась, наверное, полчаса, а одолела сто метров... Только все равно — толку?..

Домчавшись дотуда, где она встретила черепаху, Леро упала, прислонилась спиной к камню, вздрогнула. Заплакала — тащить не оставалось ни сил, ни смысла... Интересно, где эти черепахи живут? У них ведь есть какой-нибудь дом, какая-нибудь нора, просто какое-нибудь укрытие? Они приспособлены к кислоте, им этот дождь — Леро подняла голову на восток — просто водная процедура...

А как они выхаживают потомство?.. Яйца, наверно, кладут в особенном месте, или закапывают?.. Или у черепашонков сразу такая же шкура, такой же стойкий к кислотным осадкам панцирь?.. Или они вылупливаются в сухой сезон... Потом, к кислоте, подрастают и гуляют себе где угодно... Когда начинается дождь, просто прячутся в панцирь... Глаза, уши, всякие другие физиологические отверстия... Которым нужна защита от кислоты... Или кожа на лапах и голове все-таки не такая, как панцирь... Несмотря на монолитную чешую...

Леро почувствовала, что засыпает — и засыпает как-то неправильно, как-то не так, как надо, — не засыпает, а отключается, теряет сознание — мягко, покойно, растворяя боль, обжигающий звон в голове... Похоже, система устала справляться с болью и напряжением... Да еще капсулы... Кламмат ведь говорил, что много их принимать нельзя... Только когда терпеть действительно нету сил, когда мешает просто идти... Сейчас Леро отключится, и укрытие никому не будет нужно... Надо собраться, собраться и встать, встать и идти, идти и искать... Ведь не может быть так, чтобы ничего не нашлось... Обязательно что-то найдется... Что-то придумается...

* * *

Леро очнулась. Пару секунд соображала, где находится, что вокруг. Оглядела плиты камней, увидела лежащего под ними Кламмата. Вскочила, вдохнула, схватилась за грудь — в легких полыхнуло огнем. Черная поверхность камней стала сочнее, покрывшись пленкой конденсированной из воздуха кислоты. Кламмат, там, наверху, говорил, что около скал дышать легче, потому что камень собирает росу; перед фронтом, который насыщает перед собой воздух, камни будут конденсировать кислоту до тех пор, пока она не начнет стекать.

Мост крепился на ранец слева. Кламмат лежал на левом боку; Леро перевернула его на правый, сцепила черный цилиндр с первой попытки. Кламмат не показал, как пользоваться мостом, но Леро помнила, как Кламмат работал кольцами. Она прижала холодную трубку к груди, огляделась. Вот следы черепахи, в черном песке, в обломках палых стеблей, в россыпи иссушенных треугольников-листьев.

Леро нагнулась над карабином. Желтый теплый огонь пульсировал в мерном ритме. Леро долго смотрела на усыпляющий огонек и почувствовала, что сейчас снова потеряется и упадет. Она сняла карабин с такелажа, выпрямилась, огляделась, посмотрела в глухое небо. Тучи сгущались. Восток почернел; фронт был уже близко. Леро сдвинула полозок разряда. На всякий случай, сказал тогда Кламмат. Всего семь позиций. Какую выбрать? Чтобы все получилось, с первого раза...

Леро выбрала третью, посередине. Затем побежала, стараясь дышать часто и мелко. Стержни стеблей захрустели под истерзанными босоножками. Леро подумалось — какой замечательный материал этот пробковый бук; лес такого был в ста километрах от дома, на берегу больших ледниковых озер, куда она ездила несколько раз, в одиночестве... Когда это было, и было это вообще? Замечательный материал, выдержал весь этот ад, и, может быть, продержится до конца... До какого конца?

Черепаха оказалась неподалеку. Она брела своим сонным шагом, неспешно вращая сплюснутой головой, подолгу останавливаясь перед тем, как свернуть в обход новых камней. Леро обогнала животное, остановилась. Черепаха обернулась к Леро; черные блюдца глаз смотрели спокойно и безмятежно. Леро упала на колени, заплакала. Бросила мост, карабин, закрыла лицо руками.

— Ну что же такое... Прости меня, ладно? Прости...

Леро сидела и плакала. Черепаха ткнулась холодным носом Леро в мокрую щеку. Прикосновение было легким, живым, ласковым. Леро обняла огромную голову.

— Прости меня, девочка... Ладно? Что же такое... Что же мне делать... Девочка, ты простишь меня, ладно? Простишь?..

Она взяла мост, карабин, поднялась, отошла. Черепаха смотрела на Леро. Перламутр на чешуинах кожи переливался волшебными искрами, панцирь также мерцал чудесным симметричным узором, разгоняя тяжесть и мрак — казалось, что здесь, рядом с ней, было легче дышать.

Леро подняла карабин. Рука дрожала. Слезы застилали глаза. Леро опять опустилась в колючий ковер стеблей; черепаха плавно двинулась к ней, но Леро вспрыгнула, отскочила. Черепаха остановилась, не сводя блестящих ониксов глаз, моргнула.

— Не смотри! — Леро почти закричала. — Не смотри, дура! Ну пожалуйста, не смотри... Отвернись там, куда-нибудь...

Леро стала обходить черепаху, но та плавно вела головой вслед за ней.

— Ну что же такое! — Леро топнула. Ну не смотри... Ну что же мне делать... Ну не смотри сюда, девочка...

Леро отошла на несколько метров, подняла ствол, долго держала дрожащей рукой, опустила.

— Я не могу! — закричала она черепахе. — Отвернись, дура! Я тебя сейчас тресну! — она замахнулась стволом. — Я не могу так!.. Ну что же мне делать!.. Зачем я раньше не сдохла, сама...

Она стояла, опустив руки, под чернеющим небом. Дышать стало уже невозможно; огонь в легких пылал, хотелось кашлять, только кашлять было так больно, как не было никогда в жизни. Леро вспомнилось, как однажды, когда она была совсем маленькой, они ездили всей семьей куда-то на отдых, и ее укусил песчаный паук. Тогда она пролежала целые сутки; все тело горело так, что было больно просто пошевелиться. А страшнее всего был свет — он бил по глазам с такой силой, что голова разрывалась на части. А потом еще четверо суток Леро промучилась в темной комнате — от любого движения глаз тело пронзало иглами, никакие таблетки не помогали... Леро казалось, что сейчас было больнее. Или она просто устала терпеть?

Леро вытерла слезы костяшками пальцев. Рука бессильно выпустила карабин; ствол звякнул о камень. Леро опустилась, подобрала оружие. Тут, наконец, черепаха что-то почувствовала или услышала — голова переместилась, животное посмотрело вперед, в полумрак между черными плитами. Леро, не помня себя от ужаса, навела ствол на ушную мембрану, которую обводил узор, текущий по голове от глаза, закрыла глаза и нажала на спуск.

Разряд обжег вспышкой сквозь закрытые веки. Леро долго стояла, белые искры в глазах давно растворились, но она все стояла, не разжимая век. Наконец открыла глаза. Панцирь возвышался над слоем стеблей сверкающим куполом. Из-под панциря растекалось озеро темной крови. Леро смотрела на кровь и чувствовала, что сейчас потеряет сознание.

Тогда она бросила карабин, навела мост, повернула кольцо. Фиксатор впился в узор. Леро обошла панцирь, стараясь не наступать на кровь, наметила каменную плиту, повернула второе кольцо. Вторая спица со звоном вонзилась в камень, выдернув свою порцию троса. Леро довернула первое — до первого щелчка, осторожно. Трос натянулся, мост выскочил из дрожащей руки. Панцирь перевернулся, рывком проволокся за тросом несколько метров, замер. Леро схватила цилиндр, повернула кольца назад; фиксаторы отцепились и вернулись на место. Леро бросила мост, побежала назад, к карабину.

Подняла карабин, задумалась. Перевела полозок разряда еще на позицию вверх. Подскочила к обломку камня, вскарабкалась, поскользнулась на влажной поверхности, обожглась о кислотную пленку, все-таки забралась. Ударила по сложенной в панцирь фиолетово-серой массе — лапы еще подергивались, голова была изувечена — обугленная масса кожи, плоти и кости. Разряд выжег туловище с первого раза. Когда чад рассеялся, перед Леро лежала только чаша пустого панциря; внутренний костный слой, с креплением лопаток, таза и позвоночника, выгорел вместе с плотью. От черепахи остался только несокрушимый слой панциря, который сохранял ее и от хищников, и от кислотных дождей.

Тогда Леро побежала назад к Кламмату. Схватила под мышки и, теряя последние силы, поволокла. Небо чернело все больше; на мокрой поверхности камня Леро почудились отблики молний. Легкие раздирало; Леро кашляла, от боли почти теряя сознание. Воздух насытился кислотой в такой степени, что до кожи было больно дотронуться; в глазах жгло непереносимо, слезы текли по щекам кипящими струйками.

Наконец вот он, панцирь. Леро подволокла Кламмата, опустила, метнулась за карабином (ведь может от кислоты испортиться?), метнулась и подхватила мост (он точно!), бросила рядом. Обогнула чашу панциря, ухватилась, пытаясь перевернуть. Панцирь перевернулся легко — лежал на выпуклой стороне, и сам оказался неожиданно легким.

Панцирь колпаком накрыл Кламмата. Вспышки молний бегали по узору жемчужными бликами, превращая купол в какой-то волшебный фонарь. Леро подскочила, рухнула на колени, просунула руки под панцирь, приподняла — нижний край оказался упругим и гибким, повторяя изгибы почвы, плотно прилегая к поверхности, намертво впиваясь в песок. Леро пролезла внутрь, скрючилась рядом с Кламматом. Она лежала, смотрела на огонек карабина, который снова стал желтым, думала — хватит ли под куполом воздуха? И вскоре забылась.

* * *

Леро очнулась. Долго лежала, соображая, где находится, что вокруг. Оглядела плиты камней, посмотрела на небо. Смотрела долго, не понимая — был день, но облаков не было. Безоблачное, непривычно пустое легкое небо было похоже на высокий матовый потолок — огромную световую панель, льющую с высоты светло-фиолетовый свет. Неба без облаков днем здесь Леро еще не видела.

Леро, продолжая оглядываться, привстала на локте. Черные плиты, торчащие в серо-фиолетовый потолок, снова отдавали сухим матовым блеском. Палых колючих стеблей и листьев не было — песок мерцал чистотой и даже какой-то свежестью. По обширным наносам можно было представить, как потоки дождя неслись на восток, куда понижалась равнина.

Леро осторожно вдохнула — дышать было по-прежнему больно, но огонь в легких погас, просто саднило; если дышать осторожно, то кашель не впивался в грудь жгучей судорогой. Леро присела, оглянулась назад. Неподалеку лежал перевернутый панцирь. Леро смотрела на панцирь, и слезы снова потекли по щекам.

Из-за камней показался Кламмат. Увидев, что Леро очнулась, он подошел, присел, осторожно оттянул ей нижние веки.

— Все нормально, — он убрал пальцы, сдержанно улыбнулся. — Ожог легких — не самое страшное. Эта ерунда токсична и плохо выводится. А печень убивается на ура.

— Я убила ее, — сказала Леро, утирая запястьем слезы.

Кламмат секунду соображал, потом обернулся на панцирь.

— Я представляю, чего тебе это стоило, — он кивнул. — Теперь мне осталось ответить тем же... И мы с тобой будем контуберналы.

— Это как раз я ответила... Без тебя от меня бы давно ничего не осталось. Или уволок бы паук, или тот... Косоглазый... Контубернал — это как?

— Так на Флоте называются те, кто спас друг друга от смерти.

— Я и так к тебе прилепилась — не отдерешь. И не отлеплюсь теперь.

— Теперь моя очередь, — кивнул Кламмат. — По-настоящему.

Леро смотрела на панцирь.

— Я убила ее, — слезы не переставали течь. — У нее, наверно, где-нибудь черепашата... Ждут, ждут...

— Нет, — Кламмат взял Леро за руку. — Они кладут яйца после сезона.

— Ну да, наверно... Такого кошмара они, наверно, не выдержат. Им надо вырасти... Такой панцирь красивый. Такой легкий и такой... Неубиваемый! Я ведь в него стреляла, — она посмотрела на карабин, висевший у Кламмата на обычном месте.

— На этой точке эволюция защитных средств пошла по физическому пути, — Кламмат поднялся, отошел к панцирю. — В материале образуются такие хитрые связи, что он не проницаем почти ничем. Самое интересное — чем сильнее воздействие, тем сильнее защита. Я думаю, что он выдержит даже максимальный разряд, — Кламмат положил руку на карабин. — С тех пор, как эту точку открыли, регулярно пытаются синтезировать что-то подобное, — он положил руку на упругий край панциря. — И, разумеется, без толку. Механизм связей понятен, свойства материала известны, а синтезировать не удается. Его можно только расплавить или разбить. Расколоть как орех. Он необыкновенно прочный, но предел прочности, конечно, имеет... Леро, ты как? Надо дойти до холмов, у нас сутки, — Кламмат указал на восток. — Там есть пещеры, нужно успеть до дождя.

Леро с трудом поднялась.

— Дай таблетку. У тебя осталось еще? Или я всё уже съела? Твое тоже?

— Есть. И капсула, и шоколад.

— Вот и дай. Как хорошо, что зеркала нет, — сказала Леро, сделав пару шагов нечувствующими ногами. — Страшно подумать, на что я похожа.

— Не думай. А зеркало у меня есть.

— Тебе-то зачем? — Леро заулыбалась.

— Подумай, — Кламмат улыбнулся в ответ. — Есть такая штука, называется «самоосмотр». Дать?

— Не надо! — Леро перепугалась. — Потом как-нибудь... Может быть.

Кламмат протянул капсулу, шоколад. Леро проглотила капсулу.

— Потом, — сказала она, не распаковав новую плитку. — Там где-нибудь. Дальше...

Они снова пошли. Леро смотрела в небо — здешнее солнце оказалось непривычно большим; бледное, угрюмое, неприветливое — было странно, как лучи этого холодного диска могли как-то греть. Но они грели, и даже чуть-чуть припекали, и Леро была очень рада — она шла, нежась в прохладном тепле, и ей было лучше и лучше — капсула начинала работать, и настроение улучшалось, и шоколад, который Леро подолгу держала во рту и затем глотала маленькими глоточками, казался вкуснее всего на свете, что ей доводилось пробовать. Она шла, смотрела в фиолетовый потолок неба, на бесконечные лепестки плит вокруг, на черную спину Кламмата, щурилась на прозрачные зайчики солнца — прыгают по такелажу ранца, как по ряби мягкой воды — как на озере, около дома, где-то там, далеко...

Равнина шла под уклон, идти по вычищенному кислотой камню было легко. Леро шла и радовалась, просто так, — как хорошо, что у Кламмата есть эти капсулы; можно хоть на полдня забыть про всякую боль, просто идти и радоваться — тому, что на небе светит — пусть холодное, пусть чужое — но солнце, что идется легко и спокойно, что эти придурки где-то там, вдалеке, и никто не стреляет, что впереди — только три шага — Кламмат.

— Клам, а почему нет облаков? — Леро догнала Кламмата и пошла рядом. — Первый раз такое.

— Я тебе потом покажу, как выглядит кислотный циклон с орбиты. Похож на галактику. Спиральные рукава, между ними пустое пространство. Как бы антирукава с высоким давлением.

— И долго мы еще будем? — Леро посмотрела в небо. — В таком рукаве?

— До вечера. Ночью опять будет дождь. Нам надо успеть до холмов.

Солнце поднималось все выше; воздух становился суше, дышать становилось легче. Равнина продолжала отлого стелиться вниз; впереди, над черными верхушками плит, вырастали сплюснутые вершины скалистой гряды. Полоса плоских конусов, отражая бледно-жемчужный свет, рисовалась четким узором на бледно-фиолетовом небе. Жемчужно-серая, в тон цвету солнца, гряда иногда бросала алмазные искры; по мере того как расстояние сокращалось, искры становились крупнее и ярче.

Холмы вырастали, отгораживая восточную половину мира. Вскоре равнина прекратила свой спуск и выкатилась к подножию. Черные камни закончились; Леро с Кламматом вышли на открытое место. Впереди, до самой подошвы плоского кряжа, простиралась блестящая плоскость. Небо, что отражалось в этом огромном зеркале, было плотнее, а перевернутая гряда — контрастней и ярче. Вся картинка — небо и искрящийся кряж, со своим отражением, полированно-металлическая поверхность зеркала — была странно прозрачной; все казалось каким-то льдистым, хрустальным, хрупким.

Кламмат сбросил на нос стереомат и долго вращал головой, рассматривая панораму.

— Нигде не пройти, — он поднял стереомат и обернулся к Леро. — Глубину отсюда, под таким углом на таком расстоянии, не измерить. Придется подходить вплотную. Дышать осторожно.

— Опять?.. — Леро похолодела. — Это что, кислота?

— Да. Обрати внимание на прозрачность. Она испаряется, и у паров — при такой комбинации внешних факторов — коэффициент преломления образует с амбиентным необычный эффект. Как будто кусок пространства влит в некий особо прозрачный кристалл. Кстати, поэтому реальное расстояние намного меньше, чем кажется.

— Опять кислота... А так все красиво... И небо здесь, правда, кажется выше.

Кламмат остановил Леро метрах в пятнадцати от кромки кислотного озера. Затем прошел вперед, вошел в вязкую черно-прозрачную жидкость почти по пояс. Это оказалось так далеко, что Леро испугалась — как бы он не пропал, оставив ее тут одну, пусть даже на полминуты... Долго стоял, осматриваясь по сторонам, развернулся, медленно прошел обратно.

— Нам повезло, — сказал он, вернувшись. — Искать дорогу в обход времени так или иначе нет, — он поднял руку на западный горизонт, к которому уже катилось бледно-жемчужное солнце. — Самое глубокое место — два метра, — он указал на восток, — и обойти его можно просто.

— То есть? — Леро не сообразила.

Кламмат стал на колени.

— Садись мне на шею. Осторожнее, я мокрый по пояс... И не вертись. Если свалишься, я тебя вытащу, но концентрация здесь слишком высокая... Получишь такой ожог — капсула не поможет. Будешь гореть. А если попадет в глаза...

— Хватит каркать! — Леро шлепнула Кламмата ладонью по шлему. — Попробуй только меня урони, индюк.

— Держись за прибор, — Кламмат поднялся и осторожно пошел.

— За шишку? Как? Она плоская...

Кламмат медленно шел, рассекая поверхность веером тяжелой волны. Леро не могла избавиться от ощущения, что сидит на дне огромной стеклянной чаши, искажающей перспективу диковинным образом. Искажение было слабым, почти незаметным, но угнетало глаза в такой степени, что голова начинала кружиться. Леро крепче вцепилась в шлем.

— Падаешь?

— Дышать тяжело. И голова кружится — в глазах все плывет.

— Здесь можешь вообще не дышать. А глаза можешь закрыть.

— Не закрою. Я такого никогда не видела. И, наверно, никогда не увижу. А буду падать — поймаешь.

Кламмат пересекал озеро плавной дугой — иногда блестящая плоскость почти доставала Леро до ног, но в общем глубина была ровной, Кламмату все время было по пояс, иногда по колено. Леро осторожно оглядывалась — цепь искрящихся конусов нависла над головой; казалось, что озеро давно должно было кончиться, но Кламмат все шел, а озеро не кончалось. Сплюснутый кряж не приближался, а словно бы вырастал, расползаясь на половину неба и расплываясь, теряя правильность очертаний слева на севере и справа на юге.

По кряжу бегали огромные сочные искры, полыхая в заходящем солнце оранжево-синим огнем. Небо на востоке, над сверкающим кряжем, темнело и, казалось, становилось выше. Вдруг стеклянная чаша вокруг рассыпалась. Кламмат вышел из волшебного озера, прошел пару десятков метров. Цепь холмов собралась, все вернулось к привычному виду. Искры на склонах сухо сверкали в жемчужно-оранжевом свете скользящего солнца; камень склонов словно парил над берегом, подсвеченный снизу лучами, которые отражались от плоскости кислотного моря. Леро не могла отвести глаз от игры холодного света.

— Слезай осторожно, — помешал любоваться Кламмат. — У нас максимум четыре часа. Новый фронт совсем рядом, просто не видно, — он указал на восток. — И мы под кряжем, ветра здесь нет, иначе уже было бы трудно дышать. Надо подниматься и искать пещеру.

Леро спрыгнула; Кламмат поднялся с колен, осмотрел склон. Наметив дорогу, двинулся дальше. Они поднялись метров на сорок, когда облитый оранжевым жемчугом склон разошелся глубокой расселиной. Перед тем как погрузиться в фиолетовый сумрак, тоскливый и леденящий в контрасте с греющим светом заката, Леро остановилась и обернулась.

Сплюснутый диск светила повис в молочно-фиолетовом небе, почти трогая горизонт. Густо-оранжевый круг обводила корона — диск будто сиял с поверхности расплывчатой кляксы, посаженной на матовом бархате неба. Лучи, почти отлого стелившиеся вдоль земли, зажигали в сумерках яркие точки и крапинки. Далеко-далеко — цепочка огней-вершин кряжа, через который Леро и Кламмат перебрались трое суток назад; он стремился наискосок, с юго-востока на северо-запад, уменьшаясь и растворяясь в правой, северной половине мира. Чуть ниже — звезды-вершины тех конусов-пирамид, где они дрались в коридорах; еще ближе — черно-фиолетовая полоса; перед ней — мелкая россыпь искр, почти до подножия этого склона, откуда Леро смотрела, — гроздья черных каменных плит-лепестков, сеть которых закончилась перед кислотным озером. Безупречно гладкая плоскость леденела внизу, под ногами, странным образом отражая первые звезды — сверху, на небе, их еще не было видно.

На этот угрюмый холодный мир опустилось оцепенение, которое странным образом расслабляло, успокаивало, отвлекало. Леро стояла, нежась в холодеющих лучах заката, оглядывая бескрайнее царство созвездий, раскинувшееся под ногами на весь горизонт и угасающее вместе с солнцем, что опускалось в бездну... Наконец темнеющий оранжевый диск исчез. Океан огоньков под ногами потух. Опустились прозрачные сумерки. Ажурно-зубчатый горизонт отсекал сиренево-красное мерцание неба от густой черно-лиловой тени внизу. Кламмат, остановившийся рядом, тронул Леро за локоть. Они развернулись и погрузились во мрак расселины.

Искры звезд и облака туманностей, которые отсюда были видны очень ярко, струили хрупкий бриллиантовый свет. Стены ущелья, пронизанные загадочным минералом, сверкали в ответ небесам самоцветовой паутиной — когда глаза забыли свет заходящего солнца, им хватало этого бледного блеска, чтобы находить дорогу среди крошеных камней. Кламмат шел, останавливаясь у черных провалов пещер; направив стереомат, он изучал интерьер, шел дальше, исследовал новый вход, пока, наконец, не нашел что было нужно.

— Переночуем здесь, — он обернулся к Леро. — Она неглубокая, но дно внутри поднимается. Не утонем, — он указал на восток.

Леро посмотрела вперед — над дальним концом ущелья звездный ковер растворялся в неясном мраке.

— Ветер сюда не проходит, — кивнул Кламмат. — Можно дышать. Внутри вообще будет нормально, — он повернул и прошел под свод.

Они присели, прислонившись спиной к стене. Капсула переставала действовать; тело снова наливалось болью, камень пронзал вяжущим холодом.

— Дай таблетку... — язык еле двигался.

— Пока можешь — терпи.

Кламмат встал, отцепил карабин, снял ранец. Расстегнув клапаны, снял костюм, вывернул наизнанку и устроил из него подобие кресла — сиденье-подстилка на пол и подкладка-спинка к стене. Леро пересела на плотную, какую-то как бы упругую ткань.

— Такой обалденный... Так тепло и уютно.

— Не выдумывай, — Кламмат отстегнул клапан на ранце. Во тьме засиял зеленый глазок статуса группы питания. Глазу, давно привыкшему к темноте, огоньков ранца и карабина вполне хватало.

— Клам, а что там случилось? Перед камнями, когда сгорел этот другой, с разрядником...

— Парный разряд, — сказал Кламмат, присев рядом и вытянув ноги. — Бери шоколад, — Кламмат вытащил плитку. Упаковка замерцала мягко в свете маленьких огоньков.

— Нет... Что-то не хочется... А ты почему не ешь?

— То же самое.

— Ты уже несколько дней «то же самое». Разве так можно?

— Можно.

— Ну, и дурак... Ну ничего, когда отсюда выберемся, я за тебя возьмусь. Сейчас устала... А ты таблетку еще не даешь.

— Леро, я тебе говорил, — сказал Кламмат устало. — Постоянно нельзя. Только когда невозможно терпеть. Так, что, например, мешает идти.

— А что может быть?

— Можешь просто упасть и дальше ни шагу.

— А ты меня понесешь... Парный разряд — ну да, вокруг тогда вспыхнуло как-то странно... Ну, а с тобой что случилось?

— Индуктор защиты на самом деле — костюм. Радиусы защиты — как бы его «аура». Не знаю, как объяснить без терминов... В трех словах, есть такое понятие — радиус. Оно определяет тактику ландшафтного боя. Радиусов бывает четыре — два внешних, два внутренних. Внешние радиусы определяют эффекты атаки, внутренние — эффекты обороны. Костюм непосредственно определяет внутренние. Радиус активной защиты — от шести до двенадцати метров, и радиус внутреннего предела — от трех до шести. Между ними получается зона активной защиты. Начинается, усредненно, здесь, — Кламмат потрогал подстилку, на которой расслабилась Леро, — а заканчивается, соответственно, там — где радиус активной защиты.

— Тэ-гэ-эс?.. — пробормотала Леро.

— В том числе. Пришедший заряд проникает под радиус активной защиты — на определенную глубину — и там как бы вязнет. Посредством такого проникновения заряд собственно и нейтрализуется. Это проникновение называется «пробой». Есть такой термин — глубина пробоя...

— И если глубина до радиуса внутреннего предела...

— Плазмостатический шок. При определенной конфигурации разрядов плазма в зоне активной защиты как бы «становится». И костюм, как связанный индуктор, «перегревается». Не в прямом смысле, конечно, ты поняла... У сосунков это называется «хлебнуть нирваны». Очень неоднозначное состояние — не мертвый, но и не живой как следует. Все реакции заторможены, происходят, но медленно и нестабильно. Через сутки эта «нирвана» проходит — иногда дольше, зависит от магнитного поля точки. Обычно проходит. Если нет — нужна специальная камера, в стационаре... Иногда помогает.

— То есть? — Леро бессильно повернула голову.

— Летальность — шестьдесят восемь процентов. Это все обратная сторона медали, потому что, повторю, индуцирует шок костюм, — Кламмат снова потрогал ткань, на которой расслабилась Леро, коснулся колена. — Мне повезло, — сжал колено спокойными пальцами. — И особенно повезло, когда лежал без сознания, — Леро различила, как он улыбнулся. — Теперь моя очередь.

— Лучше не надо, — Леро положила свою ладонь на ладонь Кламмата. — Давай без контуберналов. Ведь можно и так быть вместе, — она сжала ладонь. — Без плазмостатических шоков. Без глубины пробоя...

— Я буду рад, если получится. Нам идти почти сто километров. Там будут болота — уже с кислотой. И там будут они.

— Ну и пусть. Здесь их нет, — Леро придвинулась к Кламмату. — Давай я тебя покормлю, все-таки, — она забрала у Кламмата шоколад, распечатала. — Спасу во второй раз. А то умрешь теперь с голоду, — она отломила кусочек, поднесла к губам Кламмата. — Ешь, и не спорь.

— Я не хочу, правда, — он взял Леро за руку, прижал к губам. — Давай завтра. Сегодня твоя очередь, — он отобрал кусочек, положил Леро в рот.

— Все съем, и тебе ничего не останется... Я так устала, — Леро положила голову Кламмату на плечо. — А еще идти столько...

Во мрак пещеры ворвался сиреневый призрак — отсвет молнии. В тишине послышался шелест подходящего ливня.

— Леро, иди ко мне, — Кламмат перетянул ее на колени, взял костюм, развернул, накрыл. — И так нежарко, а ливень холодный.

— Мне тепло, — Леро обняла его и приникла, не выпуская ладони. — Ты ничего не понимаешь... Ты мне, кстати, про себя ничего и не рассказал. Вообще ничего...

— Ты не спрашивала. Это во-первых. Сама про себя тоже ничего не рассказала — во-вторых.

— Ты не спрашивал... Это во-первых.

— Неправда, — Кламмат обнял ее за плечи, прижался щекой к щеке. — Спрашивал.

— Что-то не помню... Что именно?

— Где ты живешь.

— Я сказала? — Леро повернула голову, их губы встретились.

— Сказала...

— Ну да... — прошептала Леро неслышно. — Правда... Помню. Так домой хочется... Я живу в горах и на озере... Знаешь, как у нас здорово...

— Леро! Ты горячая и дрожишь.

— Мне не холодно... Мне хорошо...

Леро поцеловала его. Долго не убирала губ; наконец, отвернулась, перевела дыхание, вернула голову на плечо. Кламмат взял ее руку и снова прижал к губам.

— Там уже дождь, — прошептала она.

Они долго сидели, слушая шелест дождя. Отблики молний рисовали на стенах расплывчатые узоры. Гром пробирался сквозь дождь мягкими глухими толчками. Сухой холодный воздух пещеры застыл, словно остекленел. Зеленые звездочки элемента и группы питания, зеленый глаз статуса карабина светились спокойно и мягко.

— Мне так хорошо... — прошептала Леро в плечо. — Как не было никогда, в жизни... — она старалась справиться с дрожью, но тело не слушалось. — Я, наверно, хочу умереть... — шепот тоже дрожал. — Потому что так больше никогда не будет...

— Мы сделаем так, что будет, — сказал Кламмат, поглаживая изрезанное плечо. — Только потом... Сейчас спи.

— Сделаем... — Леро поняла, что по щекам текут слезы. — Только я не умею... Ты мне расскажешь?.. Покажешь?.. Я только мечтала... Так хочется, а так боюсь...

— Я тоже не очень умею... — сказал, помолчав, Кламмат. — Жизнь, в общем, ушла в никуда. Даже этому не научился как следует.

— Вот будем учиться, вместе... — слезы стекали с горячих щек, падали в темноту. — Есть ведь такое, что одному вообще не получится...

— Есть, — Кламмат приник губами к плечу, замер. — Если теперь мы дойдем, то только потому, что вместе.

— Я не брошу тебя... — прошептала, забываясь, Леро.

* * *

Утро пришло сухое, прозрачное, ясное. Бледный диск солнца только что выбрался из-за горба, в который упиралась расселина, и посылал косые лучи вдоль стен. Сверкающий минерал переливался в утреннем свете, бросая теплые зайчики в холодные тени. Все было влажное, но идти было безопасно — вся кислота стекла, камень под подошвами почти не скользил.

Леро и Кламмат продолжили путь. Вскоре ущелье закончилось, расколовшись на два рукава. Кламмат пошел направо. Еще полчаса дороги вывели на другую сторону кряжа, в нагромождение глыб, рассыпавшееся осколками по восточному склону. Под ногами стелился каменной лентой узкий — метров пятьдесят — скальный балкон. Балкон обреза́лся обрывом, за которым на весь горизонт расстилалось коричнево-бурое море. Бледный белесый диск солнца, застывший над лесом, наполнял желтовато-сизым сиянием дрожащую дымку — она трепетала в воздухе, скрадывая детали и размывая угрюмую перспективу. На горизонте, однако, градусов тридцать к востоку, различалось нагорье, выступавшее из плоскости лиственной массы сплюснутой кучкой бугров.

— Нам туда, — указал Кламмат. — Еще трое суток. Если ничего не случится.

— Пусть только попробует, — хныкнула Леро, осторожно шагнув на выступающий камень и оглядывая простор — впереди, под ногами, по сторонам. — А почему станцию поставили там, а не здесь? — она оглянулась на склон холма, который рассекало выведшее их ущелье.

— Причин много. Например, самое сухое место.

— Ну, отсюда тоже быстро стекает?

— Стекает еще лучше, но здесь выше. Джунгли ниже, низинный ветер гораздо слабее. Для навигации чем слабее низинные ветры, тем лучше.

— И видно оттуда получше, чем здесь, — Леро обернулась назад.

— Да, вокруг ничего нет, тоже причина. Еще важно — при аварийной посадке падаешь в лес, а не в камень, — Кламмат перевел руку на скалы. — Больше шансов сохранить машину в накале. В рабочем состоянии, если по-вашему... Еще много чего.

Спустившись сквозь россыпь, Леро и Кламмат оказались на скальном балконе. Кламмат пересек полосу, остановился на кромке обрыва, стал изучать ландшафт. Леро доковыляла за ним, долго стояла, вглядываясь в дрожащую желтовато-сизую пелену. Внизу, в головокружительной глубине, в трепещущей дымке, вдоль обрыва стелилась жирная черная лента. Река была неширокой — или так казалось с высоты обрыва? — и на другом берегу, сразу в воде, начинался угрюмый буро-коричневый лес.

Плотной волной ударил холодный ветер; Леро закашлялась, схватилась за грудь.

— Опять...

— Сейчас будет еще тяжелее, Леро, — Кламмат оглядывал кромку обрыва. — А я даже нейтрализатор не могу отодрать.

— Что за дурацкий комплект, — Леро смотрела на мрачное море леса. — Нет ничего запасного.

— В комплекте все работает до тех пор, пока работает сам комплект, — Кламмат поднял стереомат на шлем, обернулся, усмехнулся мягко. — В комплекте ничего не ломается, Леро. И все интегрально. Кроме стереомата — он снимается потому, что привязан к боевой единице.

— Как бы личный?

— Да. Когда, например, меняешь комплекты — свой оставляешь себе... А нейтрализатор — на тебе он просто не будет работать. Зона питания — тридцать сантиметров от костюма. Поэтому потерпи еще трое суток. На борту починим тебя и почистим, будешь как новая. Нам еще трое суток — до критики не дойдет, даже шрамов не будет.

— Ну, будут — и пусть, — Леро вытерла слезы. — Мне уже все равно. Я все равно дура и никому не нужна. Раз в жизни захотелось какого-нибудь приключения... На́ тебе приключения, идиотка. Съездила на озера, — она опустила глаза, вздохнула. — Ну, дай таблетку тогда хотя бы. Ну три ведь дня осталось. Не умру я от твоей таблетки за еще трое суток.

— Дам, внизу. И то, когда будешь падать. Леро, ты на самом деле не знаешь. Плюс к тому, что это сама по себе гадость, капсулы рассчитаны на определенный метаболизм. Эти — на мой. Это не стандарт-комплект, это наш, особый. У нас даже в кинестазис костюма вшивается пэ-пэ-эр — персональная плазмостатическая реакция. Вероятность рекуперации намного выше... Тебя никто не сканировал, тебе нужен другой состав. Работать они работают, но вероятен алиенарный шок. А ты их уже целый блистер.

— Если на твой, все будет нормально, — ответила Леро вредно. — Я тебе говорю, что ты дурак и ничего не понимаешь. Я тебя сейчас тресну. Дай таблетку. У меня уже нет сил, терпеть. Честное слово. Смотри, — она протянула руки, — видишь, уже не заживает, вообще ничего. Кровь идет и не сворачивается. Если думаешь, что это не больно, ты индюк. А дышать вообще уже не могу. Сейчас спустимся, — она махнула на лес, — опять кровью буду плеваться. Я удивляюсь, что еще говорить могу. Ты дурак. Дай таблетку.

— Тащи, — Кламмат обернулся ранцем.

Леро отцепила голубой клапан, достала аптечку.

— Я правда всё съела... Тут четыре осталось... Все, больше не буду, — она защелкнула клапан.

— Бери.

— Не возьму. Вдруг тебе надо будет? А там только четыре осталось.

— Бери!

— Не возьму! — Леро шлепнула Кламмата по плечу. — Вдруг ты, дурак, еще в какой-нибудь шок попадешь?

— Не попаду. Бери!

— Обещай!

— Обещаю. Бери капсулу и пошли.

— Все, обещал, — Леро вздохнула, взяла капсулу, помешкала, все-таки проглотила. — Попробуй теперь попади только. Осталось три. А нам идти еще. По этому аду, — она обернулась на дымчатый лес.

Они пошли вдоль обрыва на юг. Леро едва ковыляла, с каким-то остервенением ожидая, когда, наконец, начнет действовать капсула, и леденея от мысли, что капсула вдруг не подействует. Сегодня стало понятно, что сил идти нет, просто нет сил. Боль уже не пугала; Леро вытерпит все, даже в три раза больше, чем уже натерпелась — просто не было сил. Какой ужас — зависеть от какой-то маленькой белой пилюльки!

Леро подумала — за всю жизнь она выпила пару десятков таблеток, всего; и то обезболивающих, когда получала травму, — чтобы легче было терпеть. Опять терпеть... Вот она, в этом адском кошмаре, сейчас как-то идет, как-то бормочет, как-то соображает — наверно, некий запас здоровья у нее все-таки неплохой. Во всяком случае, сейчас стало ясно, как правильно поступала Леро, когда всякий раз старалась здоровье беречь. Лишний раз не съесть чего-нибудь «вкусненького», лишний раз не «побаловать себя любимую», как-нибудь, и, самое главное, лишний раз не потратить нервы — сердясь, обижаясь, доказывая, что кто-то неправ... Какое мне дело, что кто-то неправ? Главное, права я сама, и я это знаю. А остальные — придурки.

Ну когда же подействует капсула... Идти не могу, упаду... Вот, падаю наконец...

— ...Леро, — она очнулась оттого, что Кламмат поднял ее с земли. — Леро!

Она замерла на коленях, оглядываясь и соображая.

— Сил нет... Упала... Сейчас, подожди, таблетка подействует... Пять минут...

— Леро, проблема, — Кламмат в который раз оглядел высокий обрыв. — Нет ни одного нормального спуска. Обрыв понижается, сходит на нет, но это там, — Кламмат указал на юг, — километров двенадцать. Крюк, какой мы не можем себе позволить.

— Я не дойду...

— Видишь, утес?

Кламмат указал на каменный выступ, торчащий над сально блестящей гладью реки. Он нависал огромным клыком, выступая из массы обрыва, образуя под собой многометровую пустоту.

— Нет стены и хорошая глубина. Леро, мы будем прыгать.

— Что?! — она в секунду очнулась. — Там высота километр!

— Семьдесят восемь метров.

— Ты что, дурак?! Я не смогу! — Леро поднялась, едва устояв на ногах, закашлялась. — Семьдесят восемь метров! Ты что, дурак, что ли?! Нет, мы пойдем в обход! Я лучше бегом, но в обход...

— Леро, мы потеряем день. И там, — Кламмат перевел руку снова на юг, — там идти намного труднее! Там лес почти целиком на болоте! Потеряем даже не день! Будем прыгать.

— Я не буду! — Леро закрыла руками лицо. — Ты что, дурак... Я умру... У меня ведь сердце порвется... А как прыгать, куда?! — она отняла руки, подскочила к обрыву. — В кислоту?!

— Это не кислота, Леро, спокойно, — Кламмат подошел за ней, посмотрел в дымчатую глубину. — Течет с севера, там кислоты не бывает. В кислоту я бы прыгать не стал и сам — комплект у меня обычный.

— А почему, кстати?! Бросили, и даже без герметичных комплектов?! Ведь кислота! И тэ-гэ-эс нет! Ложись умирай?

— Леро, я тебе уже говорил. Все сидят и ждут базовый борт — давно. Который, кстати, будет вот-вот. Это мы с тобой, повторяю...

— Я не буду прыгать, дурак! — Леро в ужасе продолжала оглядывать жирную ленту реки. — Я лучше умру, честное слово!

— Леро, — Кламмат взял ее за руку, привлек, обнял. — Одна ты, конечно, не будешь. Я тебя одну не пущу, даже если захочешь.

— Я не захочу, дурак... — прошептала Леро в плечо. — Только если ты прыгнешь... Я за тобой, конечно... Я же не брошу тебя...

— Это не то, к чему ты привыкла. Это не ваша вода. Об эту воду ты разобьешься, или что-то сломаешь.

— Я и так не умею прыгать... А с такой высоты — это ужас какой-то!.. Я не могу даже представить!.. Семьдесят восемь метров!..

— Пошли.

Кламмат, не отпуская руки, повел Леро к утесу. Они вышли на край. Кламмат долго смотрел в глубину. Ударил тяжелый ветер, наполнив легкие характерной разъедающей тяжестью, забыть какую было нельзя. Там внизу, в джунглях, должно быть полегче — все-таки в лесу не бывает ветра, такого ветра... Хотя теперь может быть хуже от испарений — уже кислота... Леро зажала ладонью рот, сдерживая сжигающий кашель — капсула начинала действовать, но каждое движение легких все еще отдавалось болью. В глазах резало, слезы текли по щекам жгучими струйками. Удивительное явление — живой организм... Откуда, например, у него такие ресурсы... Ведь проело всю насквозь, в кровавую тряпку...

— Ладно, — прохрипела она чуть слышно. — Может быть, хоть умру, наконец.

Кламмат отвел Леро от края обрыва, обнял, крепко прижав к себе. Леро обняла его так же, соединив руки над ранцем, прильнув мокрой щекой к плечу.

— Ноги мне за спину. Волосы на руку. Не дыши. Это недолго.

Леро намотала волосы на плечо, сплела за спиной Кламмата ноги, застыла, закрыла глаза, задержала дыхание. Тогда Кламмат разбежался и прыгнул. Леро, чтобы не потерять от страха сознание, стала считать секунды. Досчитала до десяти, сбилась, мысли оцепенели, прошло какое-то неопределенное время — удар оглушил. Леро все-таки удержалась, чтобы не закричать, не захлебнуться в непривычно вязкой воде, больше похожей на какой-то расплавленный лед, чем воду.

Леро показалось, что она уже теряет сознание. Но вот, наконец, они поднялись на свет, вернулись под блеклое небо. Она очнулась на илистой полоске берега и обнаружила, что Кламмат прыскает на нее вонючим составом и растирает липкую гадость по измученной, потерявшей чувствительность коже.

— Все?..

Она попыталась подняться, присесть, но только смогла вытянуть руки. Кламмат приподнял ее, посадил. Она снова упала щекой ему на плечо, придавив истерзанную мокрую прядь, снова заплакала.

— Отдыхаем, десять минут. Надо идти.

— Сейчас... Как раз таблетка твоя подействует... Что-то она долго сейчас...

— Привыкаешь. Нужен какой-нибудь перерыв. Суток хотя бы трое. А ты в день по три штуки.

— Неправда, по две... Вчера вообще только одну...

Ее начинала бить дрожь, которую унять было невозможно. Но липкая гадость начинала действовать — по коже расползлись мурашки, кусая приятным глубоким теплом, растворяя судороги и боль. Леро сидела, уткнув в плечо мокрый нос, и чувствовала, что снова теряется, засыпает...

Кламмат разбудил ее, мягко выудив из топкого ила. Леро поднялась, постояла, пытаясь что-то сообразить — бесполезно. Когда Кламмат ее отпустил, она смогла простоять пару секунд — упала в грязь, на колени, на локти. Кламмат отцепил клапан.

— Возьми вот это, — он протянул светло-лимонный шарик. — Стимулятор другого рода. У нас называется «минус второй» — когда статус системы «минус два». Когда возникает угроза коллапса. Действует по-другому, сильнее и жестче, и если твоя система его отторгнет... Не знаю, чем может закончиться. Даю только потому, что твоя реакция на мои персональные капсулы просперативна — странным образом.

Леро не смогла даже протянуть руку. Кламмат положил шарик ей в рот, присел, обнял, замер, поглаживая по плечу, по измученным спутанным волосам. Леро снова забылась. Но вот снова очнулась — новая капсула заработала. Посидев еще десять минут, Леро поднялась на ноги, осмотрелась.

Под обрывом, занимавшем полнеба, неторопливо текла река — черная масса вязкой, маслянисто блестящей воды. Поток тихо булькал у корней крайних деревьев, навевая еще большую дрему. Дышать опять было тяжело, но боли Леро уже не чувствовала. Лес впереди был негустой и прозрачный; листья не казались страшными жалами, как тогда, в том жутком лесу, с той стороны, с чешуйчатыми стволами... Когда это было?.. Неделю назад, или больше?.. Восемь дней, кажется... Или сколько... И, главное, палых листьев под деревьями было намного меньше — два дождя сделали свое дело. Леро поежилась, вспоминая острые листья, по которым тогда пришлось идти целый день, пока не поднялись выше...

— Два дождя, — Кламмат кивнул в коричневый полумрак. — Идти будет намного легче. Им тоже, — он сбросил на нос стереомат, перевесил удобнее карабин. — Вперед, — он шагнул под угрюмую сень леса.

* * *