Я люблю тьму [СИ]

Глава XXXV Ври, да не завирайся

— И как это ты с мадам Гитлер такое учудила? Говорят, до сих пор квакает! Я вот читала, под гипнозом не делают то, чего бы в жизни не сделали. Ну совсем никак! Правда, Вик? Читала она, как же! Я давно уже заметила: чем меньше человек любит думать собственной башкой, тем чаще ссылается на всякие мутные книжонки. А Леська, в перерывах вгрызаясь в мороженое — самое подходящее лакомство под мелкой моросью в ноябре, не правда ли? — трещит себе: — Вот скажи, это что получается: мадам Гитлер у нас — жаба? — А то не заметно! Она что-то ещё несла: то ли про фотовыставку, то ли про чистку ауры, но слушать уже надоело. Ну её! Талант у человека выбирать неинтересные темы для разговора, что ли. А просто так не выкинешь, пристала, зараза, хуже пиявки! Да с киоском, вон тем, чуть поодаль, и с припаркованными машинами беседовать интереснее. Ей и самой-то неинтересно. Вроде треплется, а у самой уже не уши — локаторы, и нос подёргивается, будто принюхивается. Что ж, будем использовать по назначению! — Слышь, Леськ, ты ничего не замечаешь?.. И как бы невзначай — руку ей, прямо под дёргающийся носик. Намёк словился быстро, и, едва посмотрев на мои пальцы, пиявка восторженно запищала: — Колечко! Красивое! Откуда?.. Откуда — откуда… ну, может, и не от верблюда, так, позаимствовано из бабулиных запасов. Здоровенное такое, золотое, с рубином — не бриллиант, конечно, но сойдёт. Баба Света на такое ещё всегда фыркала, мол, что за безвкусица, грубая работа, но дорого как память, фамильная драгоценность и прочее бла — бла — бла, чтоб все точно убедились: не чернь перед ними, аристократка, вон у неё и золото фамильное, и прочая чухня. А сама таскала это колечко целыми днями, пока других не накупила: пальцев-то на руках всего ничего, а новенькими блестяшками похвастаться надо. Судьба «раритета» оказалась незавидной: пылился себе к шкатулке на туалетном столике. А я прихватила, что с того-то? Если подумать, то оно ж фамильное, так? Я вроде как часть семьи, все дела. Естественно, всё это озвучивать Леське — дело неблагодарное, да и она сама уже, понизив голос до шёпота, заговорщицки улыбнулась: — Он, что ли, подарил? Богатый, да? Не, богатый — умный — красивый — это будет, как говорится, перебор-с. С другой стороны, вот скажу я, мол, так и так, нищий труженик науки… И куда они денутся, все эти восхищённые взгляды и визги? Я плюхнулась на мокрую скамейку и многозначительно посмотрела на изнывающую в нетерпении Леську, готовую выпалить уже пару тысяч новых версий: — Не так чтобы… Но скоро будет! — Ой, а как? Ой, расскажи! — ну, что я говорила? Хлебом не корми, подкинь новых сплетен, да побольше, пожирнее! Вон, мороженое капает, а она и не видит: забралась коленями на скамейку, разве что не встала грязными сапогами. Теперь главное, чтоб не спалиться: личико посерьёзнее, умностей побольше… Кушай, детка, лапшу с ушей: — Он же у меня учёный! Книгу пишет, серьёзное историческое исследование. Слышала, под Верхоянском славянское захоронение нашли? Не слышала, конечно, но кивает-то с каким умным видом! Прям поверила бы, что вправду слышала, если бы сама только что это захоронение не выдумала. Несём ерунду дальше: — А ты сама подумай: это ж за Уралом, далеко! Там другие племена в древности жили, и вдруг — нате вам, курган, а в кургане украшения, прямо как в какой-нибудь Твери или Киеве. Вот и как они там оказались, спрашивается? — и глянуть на неё обязательно, так, чтобы совсем растоптать, и улыбаемся, улыбаемся. Ставлю что угодно, да хоть так пригодившееся бабушкино кольцо: про славян она в лучшем случае знает, что жили когда-то такие, идолам поклонялись и вроде у них ещё Перун был. Завозилась сразу, зачесалась, вроде и молчать неловко, и глупость ляпнуть неохота. Когда Леська уже вдохнула, будто с трамплина прыгать собралась, и раскрыла рот, я воскликнула: — А не было там никаких славян! Рот у неё захлопнулся, как будто на резиночке, даже зубы клацнули. И снова молчит, возится. Не, не выдержит: — Как это не было? — А вот так! — я за эти мхатовские паузы уже целый детектив выдумала, — Смотри, как там получилось: в тот год у археологов, ну тех, которые вроде как ошеломляющее открытие сделали, совсем с деньгами плохо стало. Ну кто их финансировать будет, если не находят ничего, так, копошатся? И они чего придумали: нужна всем сенсация, значит, будет сенсация! Они по музеям пошастали, из запасников всякого разного повытаскивали, ну, такого, которое в залах не выставлялось и на учёте не состоит, и сами «могильник» и выкопали. Представляешь, даже кости туда перетаскивали, ночью, чтоб никто не видел! — Ой! — прижала руки к щекам Леська. — Это точно, ой, ты дальше слушай! А мой парень, он туда тоже ездил, добровольцем на раскопки вызвался. Они думали — молодой, глупый, не поймёт. А он, как разобрался, что за дела там творятся, остальных несогласных собрал — и требовать, чтоб сделали публичное признание: враньё всё, не было захоронения. А они ему: наука у нас, молодой человек, загибается, сейчас соврём, так потом всему сообществу археологическому польза будет. Как же классно, когда тебя с раскрытым ртом слушают! Может, у неё там резиночка порвалась, вот и не закрывается? — И чего он? — Чего — чего… в полицию пошёл, к администрации местной ещё. Там-то этих «археологов» и накрыли. Он потом в газете местной интервью давал, про все их махинации рассказал. Теперь книгу пишет, про то, как учёные в разное время народ обманывали. — А это не слишком, Вик? Они же ради общего блага… По рожице видно — плевать ей и на учёных, и на общее благо. Просто если у кого-то есть что-то классное, чего у тебя нет — айфон, «Феррари», да хоть бы и парень с принципами, надо во всём этом найти какой-нибудь косяк. Сбавить, так сказать, градус эйфории. Но гнуть свою линию, так до конца: — Слишком! А кости из музеев перетаскивать и музейных работников, считай, грабить — это не слишком? Не своё же эти археологи в могильник побросали, чужое! Ну ты даёшь, Леськ. Сентиментальность — оно, конечно, хорошо, но ты чего, думаешь, воров и мошенников под суд отдавать не надо? Так, а — та — та по попке и иди гуляй? — Да ты чего! Я же так… спросила… Любит она тушеваться, не отнимешь; они все такие, которые вроде как вежливые. Кивают, улыбаются, а у самих вместо языка не помело даже, а гордо реющее знамя на ветру: услышать до конца ещё не успели, а сплетню выкинули. Посмотрю я, как завтра — послезавтра в школе заговорят. А что заговорят, это точно, без вариантов. Тут с Леськой случилась неожиданная метаморфоза: глаза, потухшие было, опять загорелись, как будто до того батарея садилась, а тут — раз! — зарядку воткнули вместо шила в известное место. Соскочив со скамейки, она кинулась к кому-то за моей спиной с воплем: — Ой, здравствуйте! А я Викина подруга, самая лучшая! Расскажите мне, пожалуйста, про Верхоянск! И тут я увидела, что к нам приближается изрядно удивлённый Светозар. Аут. Полный финиш. Пушной полярный зверёк, если изящно выражаться. Да чего я про себя словарь синонимов перечисляю, ситуацию спасать надо! Сказать, может, что она чего-нибудь спутала, или вообще это не мой парень вовсе… не признаться, конечно, сказать, что просто похож; это же даже почти что правда будет! Как назло, внутренний бредогенератор, так удачно выдавший про археологов — обманщиков, заклинило. — Прошу прощения? — Светозар, нет бы вежливо послать, остановился и с интересом уставился на чуть ли не скачущую вокруг мелкую Леську. Не дав ему опомниться, я затараторила: — Ну как же, милый! Ты же тогда всё научное сообщество просто спас, постоял за принципы! А те археологи, сволочи, хотели фальшивку за настоящий могильник выдать, да ещё не стеснялись, интервью раздавали… Блин, Вика, пять баллов тебе! Ненавязчиво так ввела в курс дела, вон, уже брови вверх поползли. Ещё и милым назвала! Нет бы сначала подумать, осмыслить, Леську, на худой конец, по башке чем тяжёлым огреть… а зачем огревать — я ведьма или где? Просто память подтереть, точечно так, аккуратно, как ластиком поработать. Ещё б попрактиковалась заодно, а то Маланья книжку с заговорами дала, а я всё никак не почитаю, неудобно. — Мне Вика только что рассказывала! Как вы их! А скоро книга выйдет? А как называться будет? А автограф мне дадите? — тем временем заходилась в экстазе Леська. Светозар молчал, то глядя на неё — как на надоедливую и очень брехливую собачку, — то на меня — настороженно, почти раздражённо. Как там говорится? Ври, да не завирайся? Вот, приехали. Вляпалась, да как вляпалась! С размаху, со вкусом, а под слоем грязи вдобавок ещё и сныкалась парочка готовых рвануть бочек с порохом. Сейчас фитилёк догорит — и полетят клочки во все стороны, даже шнурков от ботинок не останется. Я зажмурилась, ожидая оглушительного: «БУМ!» — Над книгой я всё ещё работаю, что же касается остального… Вам ведь и так о многом рассказали, не правда ли, уважаемая? — один глаз сам собой приоткрылся и даже, кажется, ухо зашевелилось — ослышалась, что ли? Или уже крыша поехала? Нет, не поехала: вот стоит Светозар, улыбается одними губами, словно и правда обрадован излишним вниманием. Следом он сгрёб полуобморочную меня в охапку. Я бы сопротивлялась, плевать уж на образ возлюбленной взрослого, да только деталь: вы пробовали дрыгаться секунду спустя после того, как морально подготовились грохаться в обморок? — Вы не возражаете, если я заберу у вас Ро… кхм… Вику? — радостное «Пронесло», как ему положено, пронеслось и сменилось беспокойством: нечасто слышишь, как твоё имя произносят вот так, то ли шипя, то ли рыча, — Я бы хотел поговорить с ней наедине. — Ой, да конечно, конечно, чего вы спрашиваете! — Леську аж затрясло, будто она к электросети подключилась, а тут — перегрузка; ещё немного, и искры во все стороны полетят. Попятилась, налетела на мусорное ведро — и, развернувшись, усвистела, только пятки засверкали. Ей-то хорошо, сейчас сплетнями делиться будет, а я чего? Только сейчас дошло: Светозар всё так же цепко держит меня за плечо. Во имя зелёных ёжиков и пресвятого Люцифера, почему я не умею сквозь землю проваливаться? — Я… я объясню, — вроде уверенно хотела сказать, а получилось невнятно, знаете, как в бабушкиных любимых сериалах, когда влетает героиня домой, а там муж в обнимку с другой, и он такой: «Да это не то, что ты думаешь, да у меня тут три чемодана с объяснениями и маленькая тележка»… — Потом поговорим. Жутко, жутко. Сейчас как скажет: «никакая из тебя ведьма, вот уйду, с квартиры вашей съеду, и тебя тени сожрут, недоучку», и куда я денусь, куда пойду? А по спине холодный пот, хоть вёдра подставляй: — Но я… — Потом, — нет, злым он не казался: скорее, усталым и раздражённым. Выпустив моё плечо, он поспешил мимо — словно не видел ни меня, ни Леську. Не догадался? Ага, как же! Одного взгляда хватит, чтоб понять: всё он понял, и про моё враньё, и про страхи. А глаза у него были — голубые — голубые, как лёд. Жутко даже стало. Да и как тут не испугаться?..