Я люблю тьму [СИ]

Глава XXV Баю-бай

Как показала практика, иногда ругаться с бабушками — полезная штука. В другое время жди ещё, пока спать завалится, а так — накачалась лекарствами, под завязку так, и дрыхнет. Ничего не стоит за дверь выскользнуть — и к соседу.

Ой, кто это в зеркале?! Я, что ли? Странная какая-то. И не в юбке же короткой дело, и не в отросших до середины спины волосах, лезущих в рот. Изменилось что-то ещё. Покосившись в сторону бабушкиной спальни, я включила свет — да, точно, не почудилось! Так уж получилось, что всю жизнь я жила недобрюнеткой — перешатенкой, с тем самым цветом волос, когда неясно толком-то ли чёрный, то ли коричневый. А тут — нате! Посветлели. Порыжели даже слегка, вон как блестят! Здорово. Оказывается, я тоже могу быть красавицей — самой настоящей!

Иллюзия развеялась, стоило привычно споткнуться о коврик у двери и потерять туфлю. Не, красивой рождаться надо, чтоб точно привыкнуть — все пялятся, все улыбаются, все на руках носят. Тогда и ходишь по — особенному, и говоришь по — другому. А я так. Пародия какая-то.

То и дело одёргивая юбку, — и как можно ходить в такой короткой тряпочке! — я вышла на площадку. Постучаться? Позвонить? А если соседи услышат? Настучат потом бабке, что дорогая внученька по ночам шастает — будет по шапке…

А, ну её, эту бабульку! Пусть желчью подавится. Ах, жаль, что нет с собой баллончика с краской — вот бы классный портретик забацать на стене! Светлану Николаевну в полный рост, и чтобы с пеной изо рта, да с глазами, как у лягушки… Ну — ка, а может, это как-нибудь наколдую. Я поводила рукой туда — сюда, будто рисуя воображаемую картинку. Не вышло. Предсказуемо.

Панически замигала засиженная мухами лампа. Раз, два — погаснет, три, четыре — вспыхнет. Так, Вика, вдохни глубже, не бойся, ты же ведьма, ты крутая, в конце концов, вон, Костяну вшей подселила! Значит — можешь чего. Шаг назад, раз, два. Второй шаг, три, четыре. А в темноте кто-то шепчет, и Руська за дверью орёт дурниной. Нет бы куску кошатины заткнуться! Тут же ходит кто-то, точно, ходит. Ещё шажок, раз, два… Да где же эта идиотская дверь?! Три, четыре… свет?.. Где свет? Почему не загорается?!

И тут меня схватили за плечо.

Конечно, я завизжала. На вас бы посмотрела! На словах-то все Д’Артаньяны. Правда, как заорала, так и заткнулась, потому что над ухом послышался голос Светозара:

— А вот и ты. Мы тебя ждали.

И свет зажегся, как по заказу. Здравствуй, родная пустая площадка безо всяких потусторонних силуэтов и голосов. Гадай теперь-то ли и правда что-то рядом бродит, то ли уже паранойя.

Распахнулись двери, и я отшатнулась — показалось, будто сверху падает шуба. Но у «шубы» оказался бодренький голосок Маланьи. Взбив растрёпанные волосы, старушка улыбнулась, широко — широко:

— Чего, пробовала колдовать, с книжкой-то? Ой, не пробовала! По глазёнкам вижу — не пробовала!

— Возможно, оно и к лучшему, — Светозар подёргал ручку: проверяет, наверное, закрыл или нет. — Всякий маг привлекает к себе внимание… весьма опасных личностей. Это если не считать потусторонние сущности.

Маланья сморщилась — как лимон лизнула, без сахара:

— Ужо засветились, родненькой! Пужают только так! Машиной, вона, нас задавить удумали. Ох я бы их, да до донышка…

С прошлого раза ничего не изменилось: все вещи на тех же местах валяются, а вон и знакомый торшер. Будто и не жилая квартирка вовсе, а вроде как в детективах — конспиративная. Или как там это называется? Мимо деловито протопал таракан: освоился, смотрю. Некстати вспомнилось: я в юбке. И она могла задраться. Проклятье, да у таракашки больше уверенности, чем у меня!

— Если они перешли к активным действиям, значит, нужно поспешить, — Светозар на меня не смотрел, вот только и по голосу ясно: всё серьёзней некуда, — Чем скорее состоится твоя инициация, тем лучше.

С кухни захихикали. Ну конечно, и Стелла здесь! Сидит в жутко неудобной позе, как с журнальной картинки, и карикатурно ногти пилит, периодически пялясь в зеркальце. Прямо как будто ждёт, что под столом скрючилась пара взводов вездесущих журналюг, так и жаждущих заснять звезду в неловком положении.

— Откуда в тебе столько высокомерия? — покачал головой Светозар. — Твоя инициация позади, но смеяться над ближним непозволительно. Мы должны уважать друг друга.

— Это ты правильно говоришь: уважать! Без уваженья-то мы кто? Так, шантрапа! — Маланья закружилась по комнате. И моя голова решила сделать то же самое: закружилась. И откуда здесь фиолетовые мухи? Я присела. Думала — на стул. Оказалось — на пол.

— Все сядьте! Быстро!

Стелла уронила пилку, Маланья замерла на одной ноге, даже фиолетовые мухи разлетелись. А мне некстати вспомнился родной сайт: писали там, будто бы ведьмы некрасивые обычно, но обаятельные, а колдуна по глазам никак не распознаешь. Тоже мне, эксперты! Светозар злился — и глаза изнутри подсвечивались, быстро — быстро меняя цвет. То прозрачно — голубые, то зелёные, а то и вовсе — красновато — жёлтые. Ой, у меня же юбка на ушах. И руки чего-то трясутся.

— Не бойся. Страх — это слабость… непозволительная.

Нет, всё — таки интересно, сколько же ему лет? Вот так посмотришь со стороны, когда он под обычного исследователя косит — двадцать с хвостиком. А снизу вверх, да ещё и в полумраке — все тридцать будет, если не больше.

— А… а чего мне сделать-то? Ну, чтобы ведьмой считаться… — ну и голосочек у меня, еле — еле слышно! Стелла снова расхихикалась, а от щелчка по носу от Маланьи не вышло увернуться:

— Ты, молодка, слушай, да на ус мотай. Чтобы шелупонь потустороннюю, значится, разогнать, тут магия особенная нужна. Вот представь: сила твоя — она как оружие. Подумай, на что похожа?

Что, вот прям так сразу? Без объяснений, как и что? Почувствуй себя, называется, троечником на олимпиаде: все говорят, всем всё понятно, один ты свой мозг заспиртовал и кабинету биологии пожертвовал. Точняк сейчас скажут — дурная, негодная, иди отсюда. И память сотрут. Как в «Людях в чёрном». Светозар наклонился и помог мне встать:

— Посмотри, Рогнеда.

Снова к окну подходить?! Хотела заорать — не пойду, но тут подумала: и чего тогда? К бабке под крылышко вернуться? Нет уж, я всё сделаю, как надо, и даже круче, чем надо! Там же, снаружи, домов куча, и в каждом — люди, кто-то хороший, а кто-то вроде моей бабуськи и Катеньки. Но все — беспомощные, как слепые котята. А я‑то всё, что нужно, вижу! И что теперь, убегать, потому что страшно?

Нет, размазня Вика, может, и смоталась бы. А Рогнеда — ни за какие коврижки.

Естественно, я посмотрела. Стояла, вцепившись в подоконник, и не разрешала себе не то что зажмуриться — моргнуть. А там кипела жизнь, невидимая и оттого жуткая: сновали по многоэтажкам дрёмы, копошились в кустах бесформенные тени, похожие на кучи мусора…

— Не, ну вы видали? Ты бы хоть огнестрел или лук там загадала! — покатилась со смеху Стелла. А я уставилась на собственные руки: когда это и откуда появился в них стилет с тонким посеребренным лезвием? За подоконник же держалась… чудеса, да и только! Но тут «звезда» подскочила и ткнула меня в грудь пальцем, здорово обломав ощущение чуда:

— Ты держать-то эту штуку хоть умеешь?

Ну не умею, да какая разница? Ладно б я решала. Светозар строго покосился на темноглазую ведьму — и та захлебнулась очередным смешком.

— Пусть будет так. Теперь настало время проверить твои силы.

Я уже повернулась к двери, когда повеяло холодом: он распахнул окно. Меня же сейчас туда не выкинут, нет? На земле оно как-то безопаснее, да и крыльев мне к стилету вроде не прилагается… Круто, конечно — стилет! Ещё б ржавчины на него до кучи, чтоб за милю видели — слабачка. Грр, опять себя накручиваю.

— Так что мне… — снова вместо воодушевления — трясущиеся коленки. Погас свет; никого рядом — куда-то исчезли и Светозар, и Стелла, и Маланья. Таракан и тот смылся. А за окном слышалась уже возня. Нет, нет, здесь никого нет, иди мимо, иди мимо, иди — иди — иди…

Показались на фоне неба короткие ноги в панталончиках — и, хотя зрелище было забавное, посмеяться не получилось. Что-то стукнуло, и на окне, кряхтя, повисла дрёма. Держась одной рукой за карниз, она раскачивалась туда — сюда, всё сильнее и сильнее, будто хотела втиснуться в комнату.

— К — кто-нибудь… — я попятилась — бежать, бежать отсюда! Оглянулась — и застыла. Если в кухне ещё можно было что-то разобрать, то в дверной проём вкрадывалась темнота. Вползала, как змея, кусочек за кусочком оттяпывая пол и стены. Жуткая старуха с обезьяньими руками затрясла головой. Из спутанных косм посыпались какие-то комки. Нет, не комки вовсе — жуки! Ай, слезь, слезь с моей ноги!

— Баю — бай, баю — бай… — а голос у бабки оказался не противный, а очень даже мягкий, как будто бы добрый.

«Дрём-то видала? Они кошмарами народ терзают. Во сне так — раз! — сердце не выдержит, да не проснётся кто. Вот такую-то душонку они себе прибирают, и относят, значится, хозяину своему».

Не слушать, не слушать! Колени задрожали, и слёзы выступили. Не хватало только уснуть сейчас. А потом… и не проснуться…

Темнота по — маланьевски щёлкнула по носу, довольно ощутимо. Дрёма всё качалась, качалась — и твердит себе:

— Баю — бай, баю — бай…

Вспомнилось отчего-то: на старой квартире у наших соседей умерла во сне дочка. Хорошенькая, розовощёкая Люсенька, никогда ничем не болевшая, которую десятилетняя я качала в коляске, перестала дышать. И вдруг живо — живо представилась Люськина комната с обоями в мелкую ромашку, и страшилище с обезьяньими руками, качающееся на окне и ведущее свою «колыбельную». Когда воображаемая бабка, слившаяся с нынешней, потянула кривые пальцы к посапывающей крохе, чтобы запихнуть душу в свою корзинку, я зажмурилась — и с силой воткнула стилет прямо в проклятую руку. Тотчас спала минутная сонливость.

Нет, не было крови или ещё чего-то в том же духе. Дрёма зыркнула белёсыми глазами — и рассыпалась чёрными хлопьями. Почему-то вдруг сильно запахло ромашками.

А я села на такой уже родной пол — и разревелась. Не заткнулась даже тогда, когда меня обняли чьи-то руки, и после успокаивающего шёпота:

— Лучше забудь. Воспоминания всегда… болезненны. Потому что изменить прошлое невозможно. Но зато мы ещё можем изменить будущее.

Я подняла голову на Светозара. Вот часто говорят — я тебя понимаю, и не веришь. А сейчас — верилось. Что-то такое в глазах… как кусочек пепла потерялся. Наверное, так и выглядит тоска. И правда — серая, не зелёная…

— Да утри сопли уже, — фыркнула Стелла, — тоже мне — рёва — корова. Радоваться надо!

И опять хихикнула. Доска бесчуственная. А ещё добренькая, называется.