Я, колдунья и полосатый кот

Глава 7

Котомочку Агриппина собрала от души. И еды туда сложила, и водицы. Даже какую-то одежду запихала про запас. Я молча наблюдал, как она суетится. После взял протянутую котомку... и поставил ее на пол у стола.

— Спасибо, душенька, — завел ласково, — Но никуда я не пойду.

— Это моя хата, ты можешь здесь находиться только с дозволения. А я больше не дозволяю.

— С этим надо что-то делать, — кивнул я.

— Счас кота закличу, — пригрозила Агриппина.

— Очень боюсь, — поддержал я угрозу. — Но время пришло. Так что, Агришка, давай, выкладываем карты на стол.

— О чем ты? — травница невинно вскинула брови.

— Туман этот в лесу... Странный, говоришь, не видели его раньше? И какие у тебя мысли? Что это может быть?

— А это не твоего ума дело, — довольно резко ответила Агриппина.

Я серьезно задумался, не выложить ли мне первому все, что я видел и запомнил в лесу. Но тут травница тряхнула головой и сказала с упреком:

— Пока ты тут не появился, никаких туманов у нас не было. Не знаю, што ты такое, но эта деревня под моей защитой. Так што — бери котомочку и ищи себе другое пристанище. Там и твори свои непотребства.

— Ух, — неприятно удивился я. — Даже так?

Кота я услышал. Мягко ступая, он прошелся за моей спиной, обозначая свое присутствие. Кот — алкоголик, Агриппина — лгунья. Дурацкий сельский мир. Как же мне хотелось домой! Может, правда, к черту эту хорому с ее незамысловатым уютом, который затягивает. И бабу дурную! Я скользнул глазами по симпатичному личику, ладной фигурке, давя вздох сожаления. Нужно вернуться через ковыль на холм, где деваха меня подобрала. Вдруг там уже наши суетятся.

— Ладно, — я подхватил котомку. — Бывайте.

Уверенно пошел к выходу. Краем глаза успел заметить, как на лице травницы промелькнуло удивление, и усмехнулся, радуясь, что усмешку она не видит.

За калиткой сразу направился в сторону ковыльного поля. Несколько раз оглянувшись, пришел к выводу, что слежки нет и решительно свернул от поля в сторону пролеска. Там в кустах, пристроил котомку — может и сгодится еще. Глянул на небо. Вечерело, но до заката время еще есть. Вот и отличненько. Достал из мешка пирог. Как его Агриппина называла? Загибенник, во. Надломил, глянуть на начинку — сытная, мясо с картошкой и какой-то зеленью.

Надо бы составить план действий, а то я вечно сначала делаю, потом думаю. Но план в голову приходить отказывался. Пирожки закончились. Над полем вставала полная луна. Еще не стемнело, но ее это не смущало. Я глянул в сторону леса. Тумана не было, значит, еще рано.

Нащупал в котомке свою старую одежду, сунул руку в карман джинсов и нашел телефон. Я его выключил, еще когда обнаружил отсутствие вай-фая и розеток, чтобы сберечь заряд аккумулятора. Но сегодня телефон мне нужен. Включил, убедился, что все работает, и переложил в карман штанов.

Бросил взгляд на небо и обомлел. Над полем вставала вторая луна. «Етить-колотить», — промелькнуло в голове.

Темнеть стало быстрее. Я аккуратно, кустами, вернулся к дому травницы.

Кот валялся на окне, помахивая пушистым серым хвостом. То ли злился, то ли сон отгонял, пойди пойми. Агриппина во дворе намазывалась какой-то мазью. Лицо, волосы, все открытые части тела покрывала ею на совесть, по одежде же сделала лишь несколько мазков.

Кот вскинул пушистую морду и уставился сквозь забор прямо на меня. Вот скотина полосатая. Хотя я не был уверен, что он меня видит, все-таки показал коту кулак, и хвост заходил ходуном с удвоенной силой.

— Я ушла, — крикнула травница коту, поставив банку с мазью на крыльцо. — Сторожи хорому!

Глянув, как она скользнула в сторону леса, я прямо перед мордой кота перемахнул через забор.

Василий зашипел и встопорщил шерсть. Ну что твой тигр лютый.

— Да брось, Васька, — миролюбиво произнес я. — Холодает вечером. Я попросить пришел. Нет ли настойки или наливочки какой для согрева?

Кот моргнул. Раз, другой. Потом очень по-человечески пожал плечами.

— Думаю, Агриппинушка, ангелица моя, не будет возражать, если отжалею тебе бутылочку, — пробасил Василий Солнцеликий. И спрыгнул с окна в дом.

Этого-то я и добивался. Следом за котом влез в хату, на цыпочках прошел к входу в подпол. Убедился, что кот спрыгнул вниз и закрыл за ним крышку, защелкнув ее на оба крепеньких металлических шпингалета.

— Прости, Василий, — пробормотал я, выходя на крыльцо.

Не знаю, что за мазь использовала Агриппина, но полагаю, если она хороша для травницы, то и мне не повредит. Открыв оставленную на крыльце баночку, я смачно обмазался ее содержимым. По консистенции мазь напоминала пену для бритья. Ложилась пышной массой на кожу, через некоторое время оседала, впитывалась и истаивала так, что увидеть ее уже было невозможно. От мази исходил тонкий запах каких-то трав, но распознать состав я не мог.

Из леса показались первые клочья тумана и, закончив обмазываться, я уверенно пошел им навстречу.

Туман был как живой. Он клубился, вздрагивал, дышал. Через пару минут наблюдений я подумал, что его движение словно подчиняется биению сердца. Протянув руку, коснулся рваных серых клочьев на уровне груди. Туман потянулся к руке, но замер, будто натолкнувшись на преграду, и, подрагивая, разошелся от нее в стороны. Ага... Я сделал шаг, другой. Туман расступался, обтекал меня и вновь начинал смыкаться сразу за спиной. Вон, значит, как.

Уже более уверенно преодолев пролесок, я вступил в сам лес. И замер, пораженный увиденным. Лес тоже был живым. Более того, несмотря на ночь и туман, видимость оказалась вполне приемлемой. На земле светились гнилушки и разбросанные островки какого-то мха. Красивыми штрихами с гудением туман прорезали светляки. Сильно крупнее тех, что я видал в детстве. И светили при этом как полноценные фонарики.

Туман стоял невысоко, жался к низинам — овражкам и болотине. Глянув на болотину, я вздрогнул и поежился. Она вся была усыпана блуждающими огнями. «Плохая примета», — мелькнуло в голове. Но тут я услышал голоса и о болоте моментально забыл. Рванул вперед, и буквально через несколько шагов туман поднялся снова до уровня моего лица. Загустел, стал похож на вязкий кисель, хотя и продолжал уступать дорогу. Мне начало казаться, что в нем я вижу лица. Нечеткие, размытые. Контуры тел. Руки. Черные пустые провалы глазниц. Туман разворачивался этими глазницами ко мне и шептал, шептал, шептал, не разобрать что. А впереди нарастал голос Агриппины.

Выскочив на опушку, я замер. Травница стояла на пригорке, приложив руки к груди, закрыв глаза и размеренно, речитативом, произнося какие-то непонятные слова. А ее окружали тени. Они двигались, наступали, вытягивались из плотного киселя тумана. Тени тянули к травнице руки, их волосы трепетали на ветру, а гнилушки под ногами подсвечивали легкие, гибкие фигуры, создавая поистине инфернальную картину. Если впереди между травницей и призрачными тенями оставалось какое-то пространство, то за спиной тени наступали сильнее и вот-вот должны были коснуться ее.

Пока я колебался, то ли подойти ближе, то ли остаться там, где стою, под ногой хрустнула ветка. Травница будто и не услышала, а вот туман всколыхнулся, все призрачные лица повернулись в мою сторону, трепеща на ветру. От ужаса я, кажется, перестал даже дышать. А туман уже менял направление, первые фигуры начали появляться из него в непосредственной близости от меня. Я схватил телефон, проверил, что вспышка отключена, и сделал несколько кадров происходящего. Почему-то от телефона тени шарахнулись сильнее, чем от мази травницы. Продолжая держать его в руках, я бросился к Агриппине. Чтобы она там ни читала, хоть магическое заклинание, оно явно не работает. А проверять, что будет, когда тени коснутся ее своими призрачными руками, я не хотел.

Взлетел на пригорок. Тени раздались в стороны. И замерли. Смотрели на меня пустыми глазницами. Ждали. Чего, черт возьми? Я ухватил травницу за плечи и как следует встряхнул, выводя из транса. Она распахнула глаза, которые оказались совершенно нереальными. Вместо привычных, человеческих зрачков на меня смотрели два головокружительных омута глубокого синего цвета, словно две галактики, сверкающие искорками звезд. Агриппина продолжала говорить на своем непонятном языке, и от этого мороз по коже пробирал сильнее, чем от столпившихся вокруг туманных теней. Теряя самообладание, я отвесил травнице оплеуху. Ожидал чего угодно: что она ответит мне тем же, наорет, вернет себе нормальные глаза в конце концов. Но Агриппина, замолчав, медленно осела на землю.

Цензурных слов не было. Я подхватил ее, мешком взвалил на плечо и, продолжая размахивать телефоном, направился туда, откуда пришел. По крайней мере, надеялся, что именно туда, а не кругами как днем.

Туман расступался. Тени теряли форму. Да господи, это просто лес, просто туман, просто дурная девица! Сам себе ужасов придумал, сам же иду, боюсь. Яростно отшвырнув какую-то ветку, я оглянулся. Туман снова втянулся в низины и пульсировал там привычным серым облаком. Впереди показался пролесок. Я перехватил травницу так, чтобы не раздвигать кусты ее головой, попа для этого подходила гораздо лучше. Хорошая, кстати, попа. И только вывалился на дорогу, как мне под ноги кинулось что-то шипящее.

— Васька, уймись, — рявкнул я. — Вон, хозяйке нашей поплохело, давай ее, что ли, в бочку окунем.

Я действительно думал сунуть Агриппину в бочку головой, но кот, все еще шипя и скалясь, бросил:

— В хорому неси.

Я послушно сменил направление. Сгрузил травницу на лавку и молча смотрел, как кот суетится, обтирая ее водой и подсовывая какую-то травную понюшку.

Телефон я продолжал сжимать в руке. Открыл галерею, посмотреть, чего же наснимал.

— Вась, — голос меня подвел, сорвавшись на фальцет. — Смотри.

Запрыгнув на стол, кот подошел ко мне. Я развернул телефон экраном к нему.

Один из кадров особенно удался. На нем травницу окружал какой-то светящийся ореол, но даже не это главное. Напротив нее стояла призрачная женщина с копной вьющихся волос. Ее голову украшала кособокая, не то сломанная, не то креативно исполненная корона. Женщина выглядела... живой. Казалось, между ней и травницей идет диалог. Рядом с ней стоял мужчина, с такой же короной на голове, и смотрел прямо в кадр. Ироничная улыбка изломила тени его губ, а пустые глазницы светились.

Отшвырнув лапой телефон, кот зашипел.

— Давай, приводи Агришку в сознание, нам всем есть о чем поговорить, — скомандовал я, правда, все еще фальцетом.

Подобрал телефон и смахнул от греха с экрана галерею.