Я и царь

2. Первое путешествие

Очнулась на заснеженном перроне.

Снег был всюду: скрипел под ногами, укутывал колею, падал с неба и горой лежал на крыше поезда, стоявшего на станции. Пахло морозным воздухом, машинным маслом и дымом. Ни здания вокзала, ни лиц снующих по платформе людей я сперва различить не могла: была ночь. Немногочисленные звезды равнодушно взирали с неба и не пытались соперничать с электрическими лампами, зажжёнными в окнах вагонов. Поезд оказался тёмно-синим: цвет его мне удалось разглядеть в свете тех самых окон. А между этих окон красовались золотые двухголовые орлы…

Моё сердце забилось как молоток.

Императорский поезд!

– Он там! – выдохнула я. – Он там, внутри!

– Там, а как же, – ответил какой-то мужик из толпы. – Считай, день, как приехали. Только вот всё не выходят. То телеграммы читают, то с господами генералами беседуют…

– Обещали ведь народу показаться! – отозвался женский голос. – Охота же на батюшку царя-то поглядеть. Чай, не каждый день у нас бывает.

– Вам поглазеть, а у людей дело есть! – проворчала ещё одна женщина. – Прошение подать. А вы тут попусту…

– Да будет! Если сказано, что выйдет, значит, выйдет. Царь народу врать не станет. Ждите молча.

Только теперь, по прошествии пары минут, я сообразила, что стою на перроне не одна, а в толпе зевак, явившихся сюда, очевидно, с той же целью, что и я. Что ж, ждать молча? Ну, нет уж! Во-первых, эти люди у себя дома, в начале XX века, они смогут насмотреться на Государя Императора и потом… А кто знает, много ли времени у меня? Ну, и во-вторых, они-то – чернь, холопы, население, а я-то…

Осознав чрезвычайную значимость – свою и момента – я быстро растолкала окружавших баб и мужиков и ринулась к поезду.

Вход преградили винтовки часовых:

– А ну, назад!

– Пустите к государю! Я должна! Я депутат Государственной Думы! – эти слова вырвались как-то сами собой.

Солдаты рассмеялись:

– Ну ты, баба, фантазёрка! Депутат, ишь! Может, скажешь, ты ещё министр? – сострил тот, что справа стоял, по всему, более разговорчивый.

Левый солдат просто глянул презрительно-мрачно и покрепче сжал своё оружие.

– Я не этой Думы… Я…

– А какой же? Булыгинской? Ха!

– Пропустите к Государю!

– Не положено.

– У меня к нему особенное дело! Я… не здешняя!

Толпа, слышавшая весь разговор, загудела, из неё послышались смешки.

– Угу, оно и видно. Что, с луны свалилась, полоумная? Назад!

– Позовите начальство!

– Назад, я сказал!

– Послушайте… Я знаю будущее. Я могу рассказать Государю, что его ждёт! Если он не примет мер, в России произойдёт революция, императорская семья погибнет!

Смешки стали громче, шум гуще. «Бомбистка» – буркнул кто-то из толпы.

– Ага, свежо предание. Так и знал, что ты из этих!

– Из которых?

– Из интеллигентов. Ваш брат всё грозит, да грозит революцией – а не тут-то было! Вон Распутин тоже угрожал. Теперь помер и на кладбище лежит. А Государь здравствует и всё у них хорошо. – Потом часовой покосился куда-то внутрь вагона и добавил совсем другим тоном: – Назад!

В следующую секунду оба солдата распрямили спины, а в дверях вагона показался старичок в военной форме и с потешно длинными усами.

– Что тут за шум? Почему разговоры? – строго спросил он солдат.

– Владимир Борисович…

– Ваше сиятельство…

– Вот, извольте видеть, сумасшедшая какая-то. Хочет в поезд войти.

– Членом Думы назвалась!

– Членом Думы? Ну-ну. – Владимир Борисович скептически оглядел меня, пытающуюся срочно найти нужные слова. – Наделали вы там делов, господа члены Думы, вот что я вам скажу! Двое ваших уже здесь. Шульгин с Гучковым. Государь их принимает, так что занят.

– А когда освободится? – крикнул кто-то из толпы.

– И выйдет скоро?

– Мы замёрзли!

– Так ступайте домой, раз замёрзли!

– А выйдет когда?

– Когда будет угодно Его Величеству, – ответил старик, а потом обратился к часовым: – И разговоры прекратить! Совсем уж с ума посходили, ей-Богу…

Мне же Владимир Борисович велел вернуться в толпу и стоять вместе со всеми, а не мельтешить возле входа. Сначала я упиралась, но Его Сиятельство пригрозил, что прикажет солдатам стрелять, и я решила не испытывать больше его терпение. Впрочем, угроза выглядела не очень убедительной: старичок казался чем-то расстроенным и грозил лениво, словно мыслями не здесь был. Он вообще был странно мягок с явно не по уставу ведущими себя солдатами: как будто уже мысленно смирился с тем, что «строить» их бесполезно. Однако я решила отступить и взять небольшую паузу, чтобы выработать новый план проникновения в вагон.

Сомкнувшаяся вокруг меня толпа, разумеется, загудела, зашикала, стала сыпать проклятиями и колкими остротами в мой адрес. Решив проявить смирение по примеру святых страстотерпцев, я не стала отвечать. В конце концов, просто стоять в каком-то десятке метров от поезда, где находится мой любимый, было невероятным счастьем. Мне казалось, что поезд так и лучится теплом. Только вот в каком именно вагоне прячется Мой Господин, я не знала. Так что на всякий случай беспрестанно ощупывала взглядом окна всех обозримых вагонов в надежде заметить взглядом серую шинель, любимую бороду и глубочайшие в мире глаза.

– Ну когда ж уже?.. – вздохнули справа.

– Только б к ручке приложиться, – пробубнили слева.

– Дождёмся царя-батюшку во что бы то ни стало… – добавили сзади, и с тем верноподданным, кто это произнёс, я ощутила праздничную и радостную солидарность.

Оглянулась, чтобы посмотреть в его лицо… И тут услышала:

– Идут, идут, идут!

Я мигом обратила взгляд опять к вагону. Двери его в самом деле открылись, но вышел оттуда не царь, а два хорошо одетых господина. Первый – с усами, второй – с бородой и в очках. И второй прокричал, помахавши какой-то бумажкой:

– Русские люди, обнажите головы, перекреститесь, помолитесь Богу… Государь император ради спасения России снял с себя своё царское служение. Россия вступает на новый путь!

– Ахххх! – в едином порыве вздохнула толпа.

– В Петрограде, – крикнул первый, – революция!

– Ураааа! – раздался общий крик.

– Ура! – воскликнул тот, что только что сказал про царя-батюшку.

– Ура! – заорал тот, кто только что мечтал приложиться к ручке.

И разговорчивый часовой, словно уверившись в том, что теперь-то всё можно, тоже присоединился к этому общему хору.

– Идиоты! – воскликнула я.

Снова растолкала всех и кинулась к вагону. Поезд тронулся. Я вскочила на подножку, уцепилась за шею орла, принялась колотиться в окошко:

– Пустите меня! Николай Александрович! Вы совершили ошибку!

Ответом был гудок и клубы дыма прямо мне в лицо.

– Сударыня, что вы делаете?! Опасно! – воскликнул усатый депутат, пустившись в погоню за мной и за поездом.

Вместе с коллегой они оторвали меня, сопротивляющуюся, от вагона. Я упала на заснеженный перрон. Бывший императорский поезд стучал по рельсам, набирая скорость и равнодушно уезжая прочь.

А на перроне орали:

– Свобода!

– Да здравствует!

– Даёшь Учредительное собрание!

– Идиоты! – заорала я, привстав. – Вы даже не понимаете, что потеряли! Если бы вы только могли себе представить, что будет дальше! Россия потонет в крови!

– Ты не каркай! – закричало население.

– Ты нам не угрожай!

– Тоже выискалась тут!

– Она шпионка!

– Ну точно! Немецкая!

– Дави контрреволюцию!

– Ура-а-а-а!

В следующую секунду я ощутила удары сапог по своим бокам, пальцы, впившиеся в волосы, и царапающие лицо ногти. Я упала на спину. Снег падал на лицо.

Последним, что я запомнила, оказалась вывеска на перроне, на которой было написано «Псков».