Я был аргонавтом

Глава девятая Медные птицы

Собирался рассказать, как был потрясен и испуган страшным рассказом Тесея, подобно тому, как некогда был потрясен один из литературных героев рассказом лучшего друга, повесившего на дереве собственную жену, но не стану. Меня самого никто не ставил перед таким страшным выбором и осуждать других — дело неблагодарное. Но и оправдывать тоже никого не собираюсь. Словом — пусть каждый Сизиф катит в гору свой собственный камень, а свой камень я стану катить сам. Меня больше интересовало — что за меч дала Ариадна герою, кем и из какого металла он был выкован и куда девался после гибели Минотавра? На ум сразу же приходили атланты с их развитой цивилизацией, но Атлантида, если и существовала, погибла во времена исчезновения мамонтов, а родственники слонов исчезли, дай бог памяти, не то десять, не то пятнадцать тысяч лет назад. Ну, применительно к нынешнему тринадцатому или двенадцатому столетию до нашей эры, поменьше, но все равно, за семь тысячелетий, не сохранится ни один меч, даже стальной.

Сам Тесей на мой осторожный вопрос только пожал плечами — дескать, до меча ли ему тогда было, а куда пропал, не упомню. Вполне возможно, что герой оставил клинок на том острове, где его прихватил кто-нибудь из свиты Диониса и теперь где-нибудь бродит пьяная менада, вооруженная мечом атлантов. Но скорее всего, оружие так и осталось лежать на земле, покрываясь пылью и прорастая культурным слоем и когда-нибудь археологи его отыщут, поместят в каталоги и защитят кучу докторских диссертаций.

Был у меня и еще вопрос. А почему, собственно говоря, с требованием о жертве явился именно Дионис? Какое дело (чуть не сказал — собачье) богу вина до правонарушений жрицы Геи? Понимаю, Гея доводится прабабушкой главному виноделу, но все равно, с каких пор Бахус исполняет ее поручения?

Впрочем, надеюсь, что все мои вопросы рано или поздно разрешатся. А нет, то по возвращению домой (вернусь?), зароюсь в книги и все ответы отыщу там. В самом же крайнем случае придется додумывать. А пока есть и иные дела и забивать голову лишними думами не стоит.

Солнышко слева, а кругом морем. А я нынче назначен впередсмотрящим. Сложно сказать, для чего на «Арго» он вообще нужен — рифов здесь нет, встречных судов никто никогда не видел, но старшим товарищам виднее. Ежели, например, узрею впереди землю — какой-нибудь островок, то должен сообщить о том до того, как мы в нее врежемся. Шучу. Вообще, насколько помню уроки географии, в этой части Черного моря островам взяться неоткуда. Но, кто знает, может, три тысячи лет назад здесь и были какие-то острова? Не следует забывать, что плывем-то мы не по Черному морю, а по Понту Аксинскому, еще не ставшему «гостеприимным» и что здесь сейчас творится, один лишь Зевс ведает, если он и сам о том не забыл. У олимпийцев, хотя они и боги, провалы в памяти случаются.

Море спокойное, кое-где покрыто беленькой пенкой, словно пасущимися овечками, с которыми играют черноморские дельфины. Смотришь и душа радуется, будто и не случилась вчера с нами некая пакость, когда при ясной погоде — на небе, не то, что тучи, а даже облачка не было, налетел резкий ветер, едва не унесший за борт самого Ясона и, чуть не отправивший к Посейдону наше суденышко.

Ветер бесчинствовал недолго, а когда улетел, хлынул дождь, потом посыпался град.

Когда все закончилось, то мы, вымокшие до нитки, избитые градом, словно бродячие собаки, обнаружили, что на «Арго» сломаны три весла, руль, а мачта будто пополам перекушена. Счастье, что ее верхняя часть улетела куда-то в море, а не брякнулась нам на головы. Парус изодран, словно хитон на пьяном сатире, а еще нас отнесло куда-то в открытое море. Слишком-то далеко унести не должно, ночью сориентируемся по звездам и вернемся к берегу, но если попадем без руля в какое-то течение, тогда хуже.

Пелий и его брат Телемон полушутя-полусерьезно предлагали побить близнецов Зета и Калаида. Как-никак, из-за их папаши мы нынче безвинно страдаем. Дескать, если бы они были порядочными детьми, то уговорили бы родного отца не причинять вред ни кораблю, ни путешественникам. Бореады вяло отругивались — мол, папу они ни разу в жизни не видели, а вообще, здесь побывал не Борей, а его брат Нот, южный ветер, хотя и доводящийся им дядюшкой, но родственных чувств ни к кому не питавший, а если кто желает подраться, так они всегда готовы. А вообще, если уж кто и должен отвечать, так это детишки властителя морей.

Детишки Посейдона, которых среди нас было минимум четверо (я знаю Тесея и Телемона), дружно заржали и предложили Бореадам развести на корабле костер, чтобы просушить крылья. Мол — как же иначе будете убегать, если дядюшки всерьез разгневаются на своих племянников?

А тут и я, не от большого ума решил сообщить, что дети за отцов не отвечают. И что тут началось! На меня дружненько ополчились все аргонавты, вспомнившие, как боги мстили детям за грехи отцов. И Кадма вспомнили с его потомством, и даже Зевса, который, вроде бы, страдает из-за дел, сотворенных его отцом Кроном. Правда, за что именно приходится отдуваться Зевсу никто не вспомнил, но порешили, что что-то такое да было. А мне напомнили, что хотя я и прикрываюсь именем Саймон, то это вовсе не значит, что боги забыли о потомке титанов по имени Менойтий.

Выпустив пар, народ посмеялся и принялся исправлять нанесенный урон. Часть весел пришлось использовать как стройматериал (я бы сказал, как доноров, да слова еще такого нет) для ремонта мачты и руля, оставшиеся в целости перераспределили. Парус заштопали, как смогли, насадили заплат. Я потому и оказался впередсмотрящим, что Лаэрт вызвался латать парус. Мол, на Итаке у него есть лодка, так что, дело знакомое.

Мачта, конечно же, по сравнению с прежней, получилась неказиста и низковата и парус маловат, но все равно, даже маленький парус способен ловить ветер.

Как я уже говорил, солнышко пока слева, а вот что там такое, чуть ниже солнца? Облако или тучка? В чем я абсолютно уверен, что это не медведь… Кажется, тучка, только какая-то странная. И не черная, а непонятного цвета — переливается и блестит, словно медный пятак. Точнее — множество начищенных пятаков. А еще — не слишком ли быстро тучка увеличивается в размерах? И у нас скорость небольшая, да и облака с тучами так быстро по небу летать не могут. Нет, определенно она мне не нравится.

Повернувшись, позвал нашего капитана:

— Ясон! — А когда тот пришел, поинтересовался. — Как считаешь, на что это похоже?

Капитан только пожал плечами, предположив:

— Если бы туча была черной, сказал бы, что это похоже на стаю птиц или летучих мышей.

— А что за птицы медного цвета? — подумал я вслух.

Мы переглянулись. Кажется, в голову пришла одна и та же мысль — что это за крылатые твари. Ясон немедленно метнулся к корме и вскоре на носу уже стоял единственный человек, уцелевший при встрече с этими бестиями. Медные клювы, крылья и когти. Стимфальские птицы, которые во много опаснее любых гарпий.

Мы уже втроем всматривались в ясное небо, на фоне которого блестели медью уже не тучи, а вполне различимые существа с крыльями.

— Вот они, снова встретились, — вздохнул Геракл. — Стало быть, не всех я их у Стимфала перебил, не всех. Эх, братец, ну на кой ты их создавал?

До меня не сразу дошло, о каком братце сказал Геракл. А, так это он об Аресе, боге войны. И впрямь, на кой хрен богу понадобились медные птицы-убийцы, если он их нигде не использовал? А может, маленький Арес сделал себе игрушки, а потом о них и забыл, когда вырос, а птички взяли, да одичали? Что ж, такое вполне могло быть.

— Ясон, сейчас они начнут метать перья, а перья у них такие, что могут и щит пробить.

— Геракл, ты с этими птицами уже имел дело, ты и командуй, — сказал Ясон, уступая на время власть.

Геракл кивнул, перевел взгляд на меня:

— Саймон, тебе здесь нечего делать. Бери мою шкуру, Гиласа и прикрывайте кормщика.

Я пошел за шкурой Немейского льва, как в спину меня толкнул рев полубога:

— Бореады, готовьтесь к полету, птицы летят!

Зет и Калаид синхронно сбросили накидки, потянулись к колчанам, а потом одновременно ударили друг друга кулаками в лицо и зашипели, словно являлись не детьми ветра, а сыновьями змеи. Чего это они? Забирая шкуру, лежавшую около мачты, я косил глазом на Бореадов, силясь понять, в чем же дело? Но тут до меня дошло — дети северного ветра и непревзойденные лучники, после боя с береговыми варварами расстреляли все стрелы и не озаботились пополнить колчаны! Скорее всего, Зет понадеялся на Калаида, Калаид на Зета. Что ж, лопухнулись братишки, но и так иной раз бывает. Но не исключено, что братьям просто негде было пополнить запасы. Отыскать свои стрелы после сражения почти нереально, новые наконечники негде взять, а если и существует некий запас, то в море соорудить древки просто негде.

— Гилас, где твои стрелы? — пихнул я напарника, который, как и другие, пялился в небо. А ведь знаю, что у него и лук есть, и стрелы. Хочет юноша быть похожим на Геракла, но вот возможности проявить себя пока нет.

— А? — округлил парень и без того круглые глаза, становясь похожим на рыбу.

— Быстренько отдай свои стрелы Бореадам, а мы с тобой идем прикрывать Тифия, — приказал я, демонстративно потряхивая львиной шкурой.

К счастью, Гилас не стал спорить, доказывать, что стрелы ему самому нужны (иначе заработал бы плюху, честное слово), а просто кинулся к своему колчану и отдал его близнецам. Еще кто-то из аргонавтов, понявший, в чем дело, бросил полный колчан в сторону братьев. Вот, теперь крылатым можно взлетать и начинать бой.

Эх, если бы не заморочка с пустыми колчанами, Бореады взлетели бы чуть пораньше, вполне возможно, сумели бы остановить атаку птиц еще на подлете.

— Лучники — товсь! — загремел голос Геракла, словно отдаленный раскат грома. — Остальным — укрываться щитами и прикрывать лучников! Лучники, бейте в пузо, оно мягкое!

Мы с Гиласом встали с двух сторон от нашего кормщика, вытянули руки и растянули над головой Тифия шкуру немейского льва, защищая старика от птиц.

Я ждал, что крылатые твари начнут пикировать башкой вниз, словно штурмовики, наносящие удары по колонне с вражеской техникой, но птицы словно бы зависали в воздухе, а потом начинали махать крыльями, из которых полетели перья. Эти перья, ярко блестевшие на солнце, словно стрелы летели вниз, вонзаясь в палубу и, пробивая насквозь щиты.

— Ехидново семя! — услышал я сдавленную ругань Гиласа, потом тяжкий вздох.

Кто это юнца ругаться-то так научил?

Одно из «перышек» ударило по шкуре льва, подскочило, потом слегка «чиркнуло» парня по левой руке, оставив царапину и он, уронив раненую руку вдоль туловища, удерживал тяжелую шкуру только правой. Я видел, что ранение пустячное, даже крови нет, но Гилас уже принялся страдальчески закатывать глаза.

— Держись! — приободрил я товарища, а когда увидел глаза юнца, в которых отражались страдания умирающего, принялся декламировать: — Держись, мой мальчик: на свете два раза не умирать. Никто нас в жизни не может вышибить из седла!

— Ты о чем, Саймон? Из какого седла? — оторопело спросил Гилас, явно забывший о своей «смертельной» ране.

— Такая уж поговорка у Геракла была, — бодро закончил я строчку, переиначив слова выдающегося поэта[9].

— Львиную шкуру ровнее держите, бараны морские, — неожиданно изрек Тифий.

Я чуть не прыснул от неожиданности. Обижаться на строго кормщика глупо. Он разговаривал редко, но мог и Ясону сказать пару ласковых, а на днях назвал самого Геракла толстяком, из-за которого корабль способен пойти ко дну.

Кого другого полубог мог бы и убить за подобное оскорбление (толстяком Геракл не был, а вот тяжелым — да), но от кормщика стерпел.

К тому же, ужасно понравилась фраза старого кормщика. Хоть прямо сейчас бери и вставляй в «Илиаду». А может, мне самому попробовать поговорить гекзаметром?

— Льва немедийского шкуру схвати, о мой отрок безмозглый, — начал я, но Гилас, снова собравшийся умирать, проблеял, словно обычный баран, а не морской и пришлось прикрикнуть на парня, перейдя на низкую прозу:

— Двумя руками шкуру возьми и повыше ее подними! Не видишь, она Тифию на глаза налезает? Сейчас урулит он нас куда-нибудь, в дупло к Полифему.

Пока мы препирались и смешивали стихи Гомера со строчками Симонова, рядом с нами и в небе, над нами, шел бой.

Я поначалу думал, что творения Ареса — создания безмозглые. Ан, нет. Мозги у них есть, да еще какие! Атакуют умело, стараясь не подставляться.

Правильно оценив появление нашей «авиации», медные птицы разделились на две боевые группы. Та, что поменьше, атаковала Бореадов, пугая близнецов медными клювами, отчего крылатым братьям приходилось не столько стрелять, сколько уворачиваться от ударов, а то и удирать, выписывая по небу замысловатые виражи. Я уже не раз задавал себе вопрос — как это дети Борея умудряются летать по небу на таких маленьких крылышках, что противоречит и физическим и биологическим законам, но ответа так и не нашел. Летают, и ладно. Птиц не сбивают, но, по крайней мере, отвлекают от нас часть неприятельских сил.

На палубе дела шли неплохо. Щитоносцы, умело прикрывали товарищей, а лучники посылали в небо стрелу за стрелой, поражая самых настырных пташек, приблизившихся к нам ближе, чем оно того стоило. Нам повезло, что брюшки у птиц оказались не бронированными. Видимо, их создатель не думал, что кто-то осмелится давать отпор и сбивать его творения. А Геракл, с его огромной силой и меткостью, умудрялся пробивать даже «бронированные» места — и головы и крылья.

Но все-таки, время от времени то одна, то другая птица прорывалась и засыпала моих товарищей медными, заточенными до остроты бритвы перьями. И не каждое перышко застревало в досках или впивалось в палубу. Вон, у Тесея из плеча торчит медное острие, а победитель Минотавра, словно бы не замечает ранения, прикрывая щитом своего напарника, стреляющего из лука. А тут на палубе лежит парень, имени которого я не знаю, а возле него суетится Асклепий, перевязывающий грудь. Я чуть было не бросился на помощь, но, увы, надо было прикрывать Тифия, это важнее.

— Эй, потеряшка таврическая, тебе ногу не жжет? — услышал я голос кормщика.

Не враз и понял, кто у нас «потеряшка», да еще и «таврическая», потом осознал, что это я и есть. Ишь, как он образно! А что у меня с ногой?

Ох ты, Медуза Горгона и Колосс Родосский в придачу! Оказывается, в мое бедро угодило перо, а теперь из ноги торчит только его хвостик. Или, как правильно-то — очин? Вот тебе раз…А я тут стою, ничего не замечаю, а у самого под ногами уже натекла целая лужа крови. И что теперь?

— Эй, малек из царской семьи, шкуру бросай и кормило держи, — буркнул Тифий, показывая Гиласу на руль.

— А птицы? — робко возразил паренек, на что кормщик только махнул рукой: — Перво-наперво товарищу нужно помочь, а уж потом все остальное.

Львиная шкура полетела на палубу, а Тифий дал указания Гиласу:

— Вон, видишь спереди волна идет? Так правь судно поперек волны, и все дела.

Я почувствовал, что начинаю слабеть, поэтому позволил себе улечься на палубу.

— Ну-ка, заморский чудак, дай-ка гляну, — проговорил Тифий, а затем, без всякого предупреждения, без церемоний вытащил медное перо из моего тела. Послушав все то, что я высказал, старик уважительно покрутил головой. — Вон как умеешь… А я таких слов ни у финикийцев, ни у троянцев, даже у чернокожих нубийцев не слышал.

— Он тут недавно Геракла к какой-то матери послал, так Амфитрид до сих пор думает, куда идти, — наябедничал Гилас.

Мне стало слегка стыдно за «недозволенную» речь и я вздохнул:

— Поднахватался, пока у тавров в плену был, теперь лезет из меня всякая дрянь.

— Хорошо, что она из тебя лезет, хуже, коли дрянь в тебе остается, — совершенно серьезно сказал кормщик, прощупывая мою ногу. — Только, когда она из тебя лезть начинает, в сторонку отходи, чтобы других не задело.

А вот теперь мне стало совсем стыдно. Захотелось провалиться сквозь палубу, и утопиться в негостеприимной море.

— Прости, это я не нарочно, — повинился я перед стариком, а тот лишь кивнул: — Понимаю, что когда в тебе вершок меди сидит, то и не так вывернет.

— Может, Асклепия позвать? — предложил Гилас.

— Можно и Асклепия, только к чему? — пожал плечами старик, вытаскивая откуда-то свой мешок. Покопавшись, достал оттуда узкую полоску холста, свернутую в рулон и принялся бинтовать мою ногу. — У целителя нашего сейчас дел невпроворот, пусть себе лечит. А тут, рана, хотя и глубокая, но неопасная, кость цела. Крови ушло много, так ведь Асклепий-то кровь назад не вернет, верно? Сейчас перевяжем, пару дней полежишь, вина попьешь, с недельку похромаешь, а потом можешь по девкам бегать.

— По наядам он бегает, — слегка завистливо хихикнул Гилас.

— А по мне, так без разницы, будь она хоть наядой, а хоть дриадой, — философски заявил старик и вынес заключение. — Главное, чтобы хвоста не было и дышала. Ежели, все на своих местах, значит девка.