Взять своё

3

Несколько сот изможденных доходяг, намотавших на себя скудное трепье, вяло ковырялись в мерзлой земле. Будущая выгребная траншея для легионеров с трудом обретала свои контуры. С каждым новым ударом десятка кирок, топоров и поршней от камнеподобной земли отлетали лишь небольшие черные стружки, который тут же вмерзали в новые земляные бугры.

Один из этих несчастных до этого момента с ожесточением долбивший землю заостренной киркой, вдруг резко остановился. Поднятый в замахе инструмент дрогнул в его руках и глухо упал на землю, а сам он тут же сложился пополам, словно его скрутило от сильной боли.

— Ха-ха-ха… Кхе-кхе-кхе…, — его товарищи по несчастью, больше напоминавшие оживших мертвецов, вдруг услышали его полный горечи смех, то и дело прерываемый глухим грудным кашлем. — Ха-ха-ха-ха… Кхе-хке-кхе…

Черными от въевшейся грязи руками он крепко сжимал свою голову, сминая на ней спутанные седые пряди волос. И всякий раз, как его сотрясал очередной приступ хохота или кашля его съезжавшие с виска ладони открывали зрелище бугристого рубца шрама.

— Ха-ха-ха-ха… Его сиятельство… Ха-ха-ха-ха… Сам граф Тусконский… Ха-ха-ха… Знатный повеса и любимец молоденьких девиц и гроза замужних дам…, — сквозь смех прорывались его слова, больше напоминавшие горестный стон, чем речь. — Ха-ха-ха-ха… Кузен самого короля… Кхе-кхе-кхе… Своими руками роет нужник для пары тысяч солдатских задниц…, — его смех уже становился похожим на судорожную лихорадку. — Ха-ха-ха-ха… Я рою нужник…

Бывший граф Тусконский, бывший посланник короля Роланда к гномам, кузен короля Роланда, Фален буквально упал на колени. У него просто не осталось больше сил терпеть все лишения шаморского плена… А ведь все эти дни, недели он старался держаться, не обращая внимания ни на холод и голод, ни на жестокость конвойной охраны, ни на постепенное одичание его бывших товарищей, опускавшихся в плену до животного состояния. Фален с жадностью ловил обрывки новостей о своем брате, о стычках с ольстерскими отрядами кавалеристов, о взятых шаморцами городах и крепостях, до конца не веря, что атакующей орде Шамора все удастся добраться до древней столицы Ольстера. Но брошенная в их сторону с самого утра фраза одного из охранников о том, что до Ольстера осталось не более двух — трех десятков лиг, стала для него последней каплей…

— Ха-ха-ха-ха… Бедный братишка надеялся остановить бессмертных…, — его ноги в латанных — перелатанных чоботах были полный грязного снега, но он совершенно не замечал этого. — Ха-ха-ха… Хотел остановить орду…

В этот момент от охраны, прятавшейся от ледяного ветра в развалинах каких-то построек, отделилось несколько легионеров, которые тут же словно коршуны набросились на ничего не понимавших доходяг.

— Где этот урод? Зарублю! Прочь с дороги! — они хватали то одного то второго из испуганно пригнувшихся людей и тут же отпускали. — Проклятье, не тот! Ищите его! У него глубокий шрам на голове! Быстрее!

К ним присоединились и остальные, врезавшиеся в толпу пленных с другой стороны. Пинками, ударами ножен и палок они быстро раскидывали всех кто им встречался на пути.

— Вот он! Все сюда! — наконец раздался радостный крик одного из бессмертных, зорким глазом высмотревшего того самого виновника переполоха, стоявшего на коленях в стороне от всех. — Вона где заныкался. Падла! Сейчас ты у меня отведаешь…

Фален же, повернув голову на приближавшегося мучителя с длинной дубинкой, лишь счастливо улыбнулся. В этом звероподобном легионере с садистским выражением лица, с предвкушением размахивающим своим костоломным оружием, он видел лишь избавление от своих страданий, и главное вины.

Он закрыл глаза, когда дубовая дубинка взлетела вверх, но дарующего забвения удара молодой граф так и не дождался…

— Куда? Баран! Сгною в нарядах, если с него упадет хотя бы один волос! — к своему дичайшему удивлению услышал Фален чей-то хриплый командирский голос, судя по тону привыкший отдавать приказы. — Придурки! — так и не открывшего глаза парня кто-то подхватил под руки и быстро куда-то понес. — Надеюсь с башкой у него все в порядке, а то вон глаза-то закатил…

Когда же Фален очнулся и отрыл глаза, то первой его мыслью было то, что он попал в рай… Его окружали похожие на белые и пушистые облака густые сгустки горячего пара, из которых то и дело выныривали будоражащие душу (на тело еще не было сил) симпатичные женские телеса. Тут же в несколько пар рук его начали освобождать от рваной, грязной и пропахшей потом одежды, которую словно ядовитое насекомое отбросили в дальний конец купальни. Потом на голову Фалена обрушился целый водопад теплой словно парное молоко воды.

— А-а-а-а, — застонал молодой мужчина, за недели плена уже позабывший о таких ощущениях. — Благие… какое наслаждение.

С раздавшимся словно хрустальный ручеек женским смехом, покрытое ссадинами и темно-красными ушибами тело Фалина горячие и нежные ладони начали умащивать благоухающим мыльным раствором. Быстро скользившие по телу женские ладони возвращали измученному тело гибкость, силу и желание жить.

… Когда же ослабевшего от такой перемены Фалена привели в комнату с роскошным, полным разных яств столом, у него окончательно подкосились ноги и он бы рухнул на каменный пол, если бы не подхвативший его человек.

— Ваше сиятельство, — в глубоком поклоне склонился толстый мужчина, в котором Фален к своему изумлению узнал кавалера Милоне де Олоне, одного из первых аристократов из древнего ольстерского рода, перешедших на сторону Шамора. — Набирайтесь сил. Они вам пригодятся, — Фален переводил ошарашенный взгляд то на стоявший перед ним накрытый стол, то на непонятно что вещающего предателя-перебежчика. — Победоносный Сульдэ, гроза и меч Великого султана Махмура, выступил к столице Ольстера, где вскоре будет коронован новый король древнего королевства, — тут на лице де Олоне появилась льстивая улыбка. — Фален I, который примирит два братских народа…

Окрестности верхнего города, в обветшавших зданиях которого еще угадывалось величие древней столицы огромной Подгорной империи, постепенно заполнялись все новыми и новыми гномами. По одному, небольшими группками, целыми отрядами с десятками повозок, они прибывали на протяжении нескольких недель, не взирая на сбивающие с ног метели, ревущие ветра и глубокий снег на дорогах.

— Откуда? Какой клан? — один и тот же вопрос встречал каждого из них, едва он склонялся перед монументальными бронзовыми воротами священного Замодонга. — Сколько вас?

Едва окоченевшие от холода гномы успевали только назвать свое имя и клан, как торжественно одетые войны, вершители воли хранителей, уже все это кричали в медные слуховые трубки, пронизывающие город словно мышиные ходы. И уже через несколько минут в Большом зале Нижнего города на стене появлялся очередной щит с гербом клана, представители которого откликнулись на призыв хранителей.

— Проходи, проходи, — вершители встречали уже других, спешивших преклонить колени перед священными для каждого гнома камнями Замодонга, хранящего Великую книгу памяти. — Не задерживайся!

Уже за чертой ворот каждый из гостей обязательно поворачивался лицом к огромному зданию, опоясанному белоснежной колоннадой, и еле слышно шептал слова древней молитвы. Именно в этом подавляющим своими размерами здании располагалась усыпальница древних владык подгорного народа, которые когда-то правили великой империей.

… Внутри усыпальницы, за древними воротами из черной бронзы, что на три роста возвышались над стоявшими возле них караульными вершителями, было тихо. И эту тишину нарушали лишь треск медленного сгоравших свечей в массивных кованных подсвечниках и тихие шаги статного широкоплечего гнома в спадающем до самых его пят бардовом плаще. Глубоко задумавшись, он неторопливо прохаживался вдоль тяжелых каменных могильных плит с разнообразным оружием — большими кувалдоподобными молотами, остроклювыми секирами, изящно изогнутыми хищными клинками, некогда принадлежащим Подгорным владыкам.

Как и подобает боевому оружию, они хранили на себе следы былых битв, победоносных и трагичных, жестоких и кровавых. Сколы и вмятины на иссиня черных клинках и боевых молотах будто вопили о том, что их жажду утоляли не только кровью людей, но и собратьев гномов.

— Тирон Упрямец, — владыка Кровольд осторожно коснулся огромного молота с длинной толстой ручкой, буквально усыпанной уже поблекшими, но еще читаемыми рунами. — Перед ним склонил голову правитель последнего эльфийского королевства, золота тиара которого и стала частью этого боевого молота. — гном с благоговением погладил массивный торец молота, где ясно проглядывалась золотистая полоса. — Упрямец…

Сделав несколько шагов Кровольд уже оказался возле другой плиты, на которой напротив друг друга лежали зазубренные клинки. Не смотря на очевидное сходство в плавных словно текучих контурах, узорах рукояток, они отличались друг от друга. Левый клинок был явно тяжелее правого за счет более мощной рубящей части и длинной витой рукояти.

— Владыка Айкрит, единственный обоерукий воитель среди древних правителей, — пробормотал Кровольд, примериваясь к клинкам. — Великая книга гласит, что левая его рука рубила с такой силой, что разрубала конного война в тяжелых доспехах на две половинки…, — левый клинок, действительно, был гораздо тяжелее правого; Кровольд это сразу почувствовал. — Тяжелый… Владыка, собравший южные и северные кланы в единый кулак, — видимо отголосками той гражданской войны и были те многочисленные зазубрины на черном железе; ибо изделие человеческих кузнецом не могло оставить на оружие гномов такие раны. — …

Он шел дальше и еле слышно повторял имена лежавших под тяжелыми каменными плитами давно сгинувших королей, шептал названия покорившихся гномам народов и королевств… и его сердце наполнялась гордостью за своих предков.

— … Покоритель морского народа. Именно его дружина захватила и сожгла ужасное оружие людей моря — город-корабль, способный плавать по морским волнам, — на несколько мгновений задумчивый Кровольд остановился возле постамента с секирой, набалдашник которой был выполнен в виде хищно смотрящего клюва невиданной птицы. — Достойный правитель…

Его движения становились все более резкими и порывистыми. Мощная грудь, облаченная в роскошно украшенные доспехи, поднималась все чаще.

— Трюгве Неукротимый, Крайтон Яростный… не копались в грязи в своих жалких подземельях, не прятались как крысы за стенами клановых убежищ, — взятая с плиты серебристая секира одного из правителей с резким гудением взлетела вверх и тут же молнией устремилась вниз. — Они шагали по земле, под солнцем! Они не ждали, когда расплодившиеся людишки придут к стенам гномьих городов и заберут их, а сами шли к ним…

Ему, воспитанному на древних легендах о повергнутых в руины человеческих и эльфийских королевствах и баронствах, о непобедимой Железной стене, о неукротимых правителях-воителях, было до горечи обидно видеть то, во что превратился некогда единый народ и царство. Сколько он себя помнил, Кровольд буквально грезил древней империей и мечтал возродить ее. И вот желанная, взлелеянная десятками лет ожиданий, мечта оказалась как никогда близко…

— Владыка, время пришло, — одна из бронзовых створок усыпальницы распахнулась и внутри оказалась чуть сгорбленная фигура в мешковатом темном балахоне со скрывающим лицо капюшоном. — К церемонии все готово.

«Хранитель! — Кровольд с раздражением выдохнул через стиснутые зубы. — Их мышиная возня меня начинает утомлять…, — ладонь еще крепче вцепилась в рукоять секиры, которая словно просилась пустить ее в дело. — Эти лживые старикашки уже не знают чего хотят! А время раздумий и поисков уже прошло. Настало время, чтобы, не оглядываясь иди вперед!». Но вся эта злоба быстро промелькнула по его лицу и тут же куда-то спряталась до следующего раза… «Еще не время…, — рука с трудом разжалась и со звоном на камень упало тяжелое оружие. — Еще не время показывать зубы».

И с каменным лицом Кровольд направился к выходу из усыпальницы древних владык. Его путь лежал в Большой зал Нижнего города, где он должен был, восседая на троне Подгорных владык, объявиться сбор Железной стены… Впервые со дня крушения древней империи…

Высокий купол шатра, окруженного тройным кольцом бессмертных, возвышался на невысоком холме, с которого взгляду открывался широкий простор окрестностей Турии, городка — спутника столицы королевства. Шатер, украшенный искусной вышивкой королевских символов Ольстера и некогда служивший пристанищем королю Роланду, теперь окружали воткнутые в землю чубуки с черные полотнища, на которых по ветру священные шаморские знаки.

Стоявшая неподвижными статуями вокруг шатра охрана с настороженностью вглядывалась в притихший лагерь и покорившийся победителю городок. В воздухе висела едкая, физически ощущаемая атмосфера страха, заставлявшая вглядываться в темные тени, понижать голос до шепота и вздрагивать от каждого шороха… Командующий гневался.

Внутри шатра раздавались негромкие ритмичные звуки, извлекаемые слепым старцем из странного струнного инструмента. Его искореженные болезнью пальцы с болезненной нежностью касались туго натянутых воловьих жил, крепившихся к изогнутой подобно лебединой шее части инструмента.

Заполнявшая пространство шатра музыка вела за собой кружившихся в танце девушек. Их смуглые тела, покрытые блестящими капельками пота, словно лишенные костей изгибались в невероятных движениях, сплетающихся в будоражащую душу ткань танца.

Тяжелые груди, обнаженные бедра, едва прикрытые тяжелыми нитками серебристого жемчуга, мелькали перед глазами сидевшего старика, и… судя по его полузакрытым глазам и каменному выражению лица совершенно не трогали его.

— Кхе…, — Сульдэ открыл глаза и с недоумением, словно в первые, уставился на соблазнительно изгибающихся танцовщиц. — Прочь, — тут же зашипел он, искривляя лицо в недовольной гримасе. — …

Обнаженных девиц, еще мгновение назад кружившихся возле своего повелителя, словно ветром сдуло после этих слов. Старик, же подслеповато щурясь, с трудом поднимался с подстилки, никак не успевая за упорхнувшими танцовщицами.

— Кхе…, — вновь кашлянул Сульдэ и старик бестелесным духом взлетел в воздух, поднятый дюжим телохранителем и тут же вылетел из шатра. — Все вон, — еще тише проговорил командующий. — и поклонившийся легионер тоже исчез за пологом шатра. — …

Сульдэ же облегченно закрыл глаза и снова погрузился в раздумья… «Станет ли столица ключом ко всему Ольстеру или нет? — несколько последних дней эта мысль никак не давала ему покоя, с упорством страшного яда разъедая его план. — Стоит ли она той цены, которую придется заплатить за то, чтобы стяг Великого Шамора стал развеваться над высокими башнями этой крепости?».

Весь его опыт многочисленных войн, которые султанат вел со своими соседями на протяжении последних почти трех десятков лет, говорил ему, что крепости, даже мощные, окруженные высокими неприступными стенами и глубокими рвами, никуда от него не денутся и рано или поздно падут. Войско же Роланда, арьергард которого постоянно маячит где-то в досягаемости его бессмертных, может стать очень опасным противником, о которого шаморский волк с легкостью сломает свои клыки.

— Он как мерзкий хорек, — с неудовольствием пробормотал Сульдэ, так и не открыв глаза. — Прячется от волка по ямам, норам…, но каждый раз, будто дразня его, снова и снова показывается ему…, — правая рука вытащила из небольшого мешочка на поясе несколько кусочков засушенного корня ертечи, ценимого легионерами за придаваемую бодрость и свежесть, и бросила в рот; почти сразу же от знакомой горечи рот наполнился слюной и через мгновение тупая давящая боль, уже давно поселившая в его затылке, отступила. — Важно не упустить этого хорька и загнать его в капкан…, но и там, загнанный зверь, может быть опасен, — негромко продолжал бормотать он. — Роланд умен…

Старик открыл глаза. Ему показалось, что кто-то стоял у входа в шатер. И, действительно, полог отдернули и внутрь протиснулась грузная фигура Солтаная, побратима его погибшего сына. После той трагедии он добровольно принес клятву крови командующему, став до конца своих дней его тенью.

— Господин, есть известия от перебежчиков, — он склонил голову с характерным для принесших клятву крови выбритым затылком. — Семья Роланда в столице. Наследник тоже там. Перебежчики слышали, что скоро наследника попытаются вывезти из города и спрятать в горах, — на его неподвижном, лоснящемся от пота и грязи лице, не было ни единой эмоции. — Самого Роланда в городе никто не видел.

— Что еще? — шевельнулись губы Сульдэ. — …

Солтанай, уже опустившись на колени, продолжал.

— Никакой паники в городе нет. Магистрат и наместник вывели на улицы большое число патрулей из городской дружины и гвардейцев короля. Некоторые улицы перекрыты барикадами… У крупных торговцев за чистое золото выкупили все запасы зерна, скотины, — брови Сульдэ удивленно поползли вверх; он бы поступил проще — реквизировал и все. — Наместник открыл двери королевских складов, где любой желающий вступить в городское ополчение может получить железную кольчугу, шлем, щит и меч. Отдельно собирают отряд лучников, — Сульдэ недовольно заскрипел зубами. — Сколько человек окажется на стенах, когда бессмертные пойдут на штурм, перебежчики не знают.

Тут он на мгновение прервался, уж больно явно отразилась на лице командующего ярость. Перекошенное от гнева лицо, скрипевшие зубы, метавшие молнии глаза — все это были верные признаки надвигавшейся грозы.

— Господин, еще…, — поспешно продолжил Солтанай, понимая что багровеющий Сульдэ вот-вот сорвется. — Несколько недель назад в город завезли огромные запасы фуражного зерна.

Кряхтевший Сульдэ с еще дергавшимся лицом не сразу понял о чем, это ему говорили. «Укрепления, вооружили чернь… Еще завезли фуражное зерно…, — недоуменно билась мысль. — Большие запасы… Тогда к чему покупка зерна у торговцев? Ведь если припрет сожрешь и фуражное…». Вдруг глаза-щелки Сульдэ расширились словно от удивления. «Фуражное зерно! — проговорил он про себя. — Фуражное! Дестроэ… Тяжелая кавалерия…». Тут он запрокинул голову и глухо с булькающим звуком засмеялся. Ха-ха-ха-ха! Кхэ… Ха-ха-ха!

«Эта земляной червяк весь свой фураж собрал в одном месте! И если завтра мы возьмем город в кольцо, то его знаменитым дестрэ (специально выведенные лошади — тяжеловозы, способные носить в седле тяжеловооруженных рыцарей) останется только жрать мох с болот и сухой ковыль». Ха-ха-ха-ха-ха! А любой, даже самый последний недотепа из его бессмертных знает, что дестроэ, чтобы тащить на своем крупу две с лишним сотни килограмм, должны в просто неимоверных количествах жрать чистое зерно. Пытаясь же накормить такого тяжеловоза прелой соломой, надерганной с крыш домов, или замершими огрызками травы из-под снега, ты обязательно доконаешь такое животное… Самого себя загнал в капкан.

— Ха-ха-ха-ха-ха, — продолжал раздаваться каркающий смех. — Ха-ха-ха! Хорошо, хорошо, — снова и снова повторял Сульдэ, бросая на Солтаная одобрительные взгляды. — Я доволен тобой.

В этот момент кто-то с шумом буквально ввалился в шатер, сопровождая свое вторжение то удивленным бормотанием, то и странным смехом.

— Прочь с дороги, пёс! — из-за полога шатра показалась чья-то широкая спина, хозяин которой которого, судя по всему кого-то пытался пнуть ногой. — Я Верховный кади Великого…

Наконец, тело развернулось и оказалось тем, кого уже списать со счетов. Рассматривая явление кади Даданджи, которые еще вчера загибался от стрелы в брюхе, Сульдэ удивленно зацокал языком.

— Что…, — молодой мужчина, еще вчера валявшийся на земле с развороченным брюхом, сейчас выглядел довольно сносно. — Мы готовы? — правда, что-то странное в его внешнем облике все было — какая-то несуразная блуждающая улыбка на губах, широко раскрытые глаза, глубоко раздувающиеся ноздри. — Или Победоносный Сульдэ ни как не может решиться…, — плюсом к его странному внешнему виду шла и его непонятная веселость, причины которой Сульдэ никак уловить не мог. — Может все дело в страхе?

Стоявший по правое плечо от Сульдэ Солтанай неуловимо дернулся, но тут же вновь неподвижно замер.

— Ха — ха, я тут слегка поранился, — вдруг ухмыльнулся Даданджи, проводя рукой по перемотанному холщовыми лентами боку. — Вот этим, — он крутанул в руке тонкий листовидный кусок черного железа. — Будет еще один шрам…, — вдруг его веселость куда-то ушла, уступив место раздражительности. — А мы тут все сидим! Бессмертные попрятались за стенами лагеря, а тот, кто должен был ввести их в бой…, — Дадандж многозначительно замолчал, давая понять, что он хотел этим сказать. — Столица лежит перед нами, как гулящая девка раздвинув свои ляжки и ждет того, кто придет и возьмет ее.

Сульдэ брезгливо поджал губы, продолжая рассматривать странные метания кади. В первые мгновения он подозревал, что Даданджи, не в силах терпеть боль от ранения, просто напился и сейчас несет всякую чушь. Однако, нос командующего ничего не чувствовал: ни пряного запаха пулькэ, ни виноградного запаха ольстерского вина. В воздухе витало что-то другое, ни на что непохожее.

— Бессмертные не тронуться с места, пока я не узнаю, где прячется этот сопливый королек, — наконец, соизволил он ответить. — Город никуда от нас не денется…, — Сульдэ хотел еще что-то добавить, но замолчал.

С Даданджи творилось что-то странное. Его лицо вновь скривилось, рас фокусировавшиеся глаза уставились в никуда. Бледные, искусанные в кровь губы, кади что-то шептали…

— Да… Я так и знал, — вновь раздался его голос. — Да, тысячу раз да! Победоносный Сульдэ, разящий меч Великого султана испугался жалких огрызков воинства короля Роланда… Этих нескольких тысяч оборванцев, нацепивших на себя покрашенные черной сурьмой доспехи и уверовавших по этой причине в свою непобедимость? Ха-ха-ха!

Сульдэ продолжал буравить глазами дергавшегося кади, тело которого находилось в непрестанном движении. Множество мелких, едва заметных, дергающих судорог заставляли двигаться его руки, ноги. Тело кади, казалось, переполняла странная сила, постоянно подталкивавшая его. «В него словно вселились демоны, — вдруг подумал Сульдэ. — Демоны, которые грызут его тело изнутри… Великие Боги…».

— Нельзя больше ждать! Нельзя, — тело кади снова дернулось, выталкивая своего хозяина из мира грез. — Столица — это и есть королевство. Это и есть Ольстер, — речь его на какое-то мгновение стала сбивчивой и непонятной. — И тот кто владеет этим городом, владеет всем Ольстером…, — Даданджи глубоко вздохнул и после некоторого молчания продолжил, но уже совершенно другим тоном — уверенным, спокойным; Сульдэ на какое-то мгновение показалось, что перед стоит совершенно другой человек, настолько неожиданной стала эта перемена. — В наших руках уже давно находится ключ к победе в этой войне. И это не тысячи бессмертных, что ждут твоего приказа за пологом шатра, а самый обычный оборванец из твоего лагеря, — Сульдэ в недоумении что-то пробурчал. — Это тот самый ольстерец, что убил твоего сына и которого ты возишь для казни, — шрам на месте глаза Сульдэ мгновенно побагровел до черноты. — Это Фален, граф Тусконский, кузен короля Роланда… и тот, кто надев корону в древней столице королевства, преподнесет нам Ольстер на блюдечке.

Проговорив это, кади вдруг словно голодный пес дернул головой и стал с силой втягивать в ноздри воздух. И тут же опустился на корточки перед низким столиком с чашей полной исходящего паром мяса и, схватив здоровенный мосол, стал с жадностью вгрызаться в него. С чавканьем и хрустом он обгладывал куски мяса и практически сразу же, не разжевывая их глотал. С уголков его рта стекал жир, кусочки мяса, разгрызенной кости застревали в небольшой бородке.

— Кхе, кхе…, — неподвижное лицо командующего, все это время сидевшего подобно статуе, дало трещину; в его взгляде ясно читалось отвращение. — …

Это было словно магическое преображение. Аристократического вида, с повадками молодого столичного повесы, от которого так млели знатные дамы при дворе султана, молодой мужчина сейчас больше напоминал опустившегося бродягу, жизнь которого прошла на мусорных свалках.

«Что с ним? — скривился Сульдэ, рассматривая урчавшего от удовольствия Даданджи. — Он обезумел».

Наконец, сытно рыгнув, Даданджи отвалился от чащи. Смачно облизав жирные пальцы, он неторопливо поднялся на ноги и, не говоря ни слова, вышел из шатра.

Сульдэ еще некоторое время смотрел, как затихало колыхание тяжелого полога.

— Солтанай, — после непродолжительного молчания, заговорил командующий. — Иди за ним и до утра стань его тенью. Я хочу знать, что с ним случилось, — шаморец внимательно его слушал. — Иди…

Брошенный на Сульдэ фанатичный взгляд, полный преданности и безграничного уважения поклон и Солтанай тоже исчез за пологом шатра.

Миновав стражей у шатра, молодой мужчина быстро огляделся. Тот, кто был ему нужен, шел в окружении своих телохранителей в сторону своего шатра.

— Где этот бездельник? Я голоден, — Даданджи кому-то что-то выговаривал, яростно жестикулируя. — Найдите его! Или он отведает плетей.

Тут вдруг он резко остановился и начал что-то пристально высматривать под своими ногами. Шестерка сопровождавших его телохранителей сразу же встали вокруг него плотной коробочкой.

— Ха… Настоящая гора, — Солтанай тоже замер, притаившись за одной из палаток. — Огромная, достающая своей вершиной до небес, — он мог бы поклясться чем угодно, что в этот самый момент слышал в голосе кади настоящее восхищение. — Ха-ха-ха-ха, а я запросто перешагну через тебя! — и Даданджи, продолжая бездумно хохотать, через что-то перешагивает. — Ха-ха-ха. Вы видели? Видели? Я перешагнул через целую гору…, — и он снова замирает, словно прислушивается к чему-то. — Проклятье! Я голоден! Ну, если этот недоносок ничего не приготовил… Я спущу с него шкуру. Плетьми!

Мужчина что-то бормоча снова двинулся в сторону своего шатра, выкрикивая угрозы и оскорбления в адрес какого-то своего слуги. Однако, внимательно вслушивавшийся в этой подчас несвязное бормотание, посланец Сульдэ обратил внимание еще на кое-что.

— … И где эта лекарская крыса? — у пустоты спрашивал Даданджи, уже исчезая в своем шатре. — Что за снадобье он мне дал? — осторожно придерживавшие его за локти телохранители, что-то пытались ему отвечать, но кади все порывался куда-то вновь идти. — Где он, я спрашиваю?… О, как же я хочу спать… Ну и…

После некоторой возни из шатра вышло двое бессмертных и, встали у самого входа. Остальная четверка разошлась по периметру шатра, где и застыла неподвижными статуями.

— Похоже, ловить здесь больше нечего, — прошептал Солтанай, внимательно вслушиваясь в окружающие звуки. — Так надраться можно лишь от пулькэ. Но почему я ничего не чувствую?

Пулькэ, крепкий шаморский самогон, оставляла за собой настолько резкий сивушный запах, что не почувствовать его было просто невозможно. Солтанай же ловил носом лишь запахи военного лагеря — вонючего пота, горьковатого дыма костров и сыромятной кожи.

Он наблюдал за шатром кади почти до второй стражи (время рассвета, когда меняется караульные на вышках походного лагеря) и решил уходить лишь тогда, когда горизонте начало рассветать.

— Он никуда не денется, — осторожно выбираясь в сторону, шептал Солтанай. — Будет валяться до обеда… Я же пока проверю нашего лекаря.

Найти его было несложно. Лэр Трюлок слишком любил комфорт, чтобы ютиться в палатке или шатре в поле среди тысяч простых бессмертных. Он предпочитал крепкие стены, надежную крышу над головой и пылавший жаром камин, а все это можно было найти лишь в городе.

Шататься ночью по недавно захваченному городку было довольно опасно. Тебя мог прихватить патруль, который ночным шатунам сначала мял бока и лишь потом выяснял, какого черта ты забыл здесь в такое время. Не церемонились и местное отребье, которое с приходом шаморцев лишь на время исчезло из вида.

Однако, у того, кто добровольно стал тенью командующего, для первых была золотая пайза, при виде которой любой шаморец падал на колени, а для вторых хороший кусок стали…

— Воля Победоносного, — подходя к главным воротам, негромко проговорил Солтанай. — Где лэр Трюлок? — охрана — трое или четверо угрюмых бессмертных, встрепенувшихся было при виде одиноко путника, тут же упали на колени; золотой блеск охранного знака действовал безотказно. — Быстрее.

— Он здесь господин, — поднимаясь с колен, прогудел старший. — Лэр Трюлок остановился в большом доме рядом с таверной. Вы не ошибетесь. Там только один такой дом.

Действительно, возле таверны стоял солидный каменный дом, огороженный довольно высоким забором из мощных обтесанных валунов. Мощенную дорогу к парадному входу перегораживала толстая кованная решетка, которую мог позволить себе лишь очень богатый человек.

— Неплохо, — присвистнул Солтанай, оценив солидную толщину железных прутьев. — Тут одного железа на тысячу, а то и две золотых… Воля Победоносного! — он вновь сверкнул золотой тамгой, когда ему попытались преградить путь два здоровенных лба в доспехах. — Где лэр Трюлок? Ну?!

Сам же лекарь обнаружился в доме, возле высокого камина. В его руке был серебряный кубок, а в огромной комнате медленно плыл пряный аромат подогретого вина.

— Что?! Я же приказал не мешать мне! — заорал лэр, едва только на пороге комнаты показался посланец Сульдэ. — Где эти обалдуи? А…, — в руки Солтаная в очередной раз появилась золотая пайза и толстая туша лекаря тут же упала на колени. — Слушаю и повинуюсь.

Солтанай же молча прошел к столу и, взяв с него кубок, с наслаждением выпил еще горячее вино с пряностями. Горячая и чуть пьянящая жидкость тут же разошлась по его жилам, разгоняя из мышц и костей спрятавшийся там холод.

— Что ты дал Великому кади? — глазки толстяка заметались, словно его уличили в чем-то очень постыдном. — …

Золото тамги с древним шаморским символом, которое Солтаная продолжал держать в ладони, словно гипнотизировало лекаря. Пытаясь ответить, тот запинался, сильно потел…

— Э-э-э, господин…, э-э-э, — паника плескалась в глазах лекаря, который после такого вопроса напридумывал себе такого. — Я бы даже не посмел что-то сделать… Э-э-э. Я совсем старанием, но наконечник застрял и я просто не мог… Э-э-э…

В жарко натопленной комнате пот ручьями стекал с него, распространяя вокруг противный запах страха.

— Но ему же было совсем не больно. Он совершенно ничего не почувствовал… А наконечник почти достал ребра. По другому было просто не вытащить, — лекарь заискивающе заглядывал в глаза Солтанаю, словно пытался там что-то прочитать. — Иначе бы он умер… А эти листья… Они подарок небес. Да, да, господин, они снимают боль, — лекарь, видя, что его не пытаются тащить на плаху из-за убийства высокопоставленного пациента, оживал на глазах. — Я окуривал их дымом легионеров с раздробленными руками и ногами, со вскрытым брюхом и даже с… водянкой…, — заискивающее и чуть испуганное выражение лица лекаря на какое-то мгновение сменилось восхищением. — И все они погружались в забвение, забывая про свою боль. Я видел улыбки на их лицах, видел, как они снова рвались в бой.

Лэр Трюлок был чертовский напуган. Мысли его пытались… «Благие Боги, неужели ему стало хуже… У-у-у-у! Баран! И кто меня только дернул ввязываться в это?! У-у-у-у! Лучше бы этот мерзкий скунс, Карет (другой старший легионный лекарь, с которым они терпеть не могли друг друга) взялся его резать. Нет, милостей захотелось! — в панике бичевал он сам себя. — Мол, господин увидит такое мастерство и ту же приблизит к себе… Благие Боги, каким же идиотом я был. Мне же отрубят голову за такое, четвертуют…».

— Эй! Эй, ты слышишь меня?! — паникующий лекарь чуть не потерял сознание от диких, пробирающих до печенок, переживаний. — Да, очнись же ты! Лэр Трюлок?! — раздавшаяся пара хлестких ударов по щекам быстро привела его в чувство. — Очнулся?! А теперь внимательно слушай меня, — золотая пайза вновь сверкнула в его ладони. — Мне все равно, что ты там делал. Все равно! Лечил — не лечил, резал — не резал, — в поросячих глазках лэра, кажется, стало появляться что-то осмысленное. — Я лишь хочу знать, что ты ему дал? Отчего он словно сам не свой? И помни, Победоносный не терпит лжи.

Еще более проникшись, Трюлок быстро — быстро закивал головой — то ли он так выражал свое понимание, то ли кланялся.

— Это все гном, тот гном, что помогал у меня с раненными. Проклятый коротышка! Если бы я только знал, но я же не знал, — затараторил лекарь, вываливая на посланника Сульдэ гору пустой шелухи и маленькие крупинки полезных сведений. — А что я должен был делать? Что господин? У нас было много раненных. Десятки раненых…, — Трюлок с таким жаром с такой яростной жестикуляцией рассказывал, что Солтанай аж поморщился. — Везде кровь, раздробленные кости, ор… А тут этот гном рядом. Ходит между стонущими с лампадкой и каким-то дымом окуривает их. Я смотрю, а никто уже и не стонет, не орет. Лежат себе с постными рожами, словно в купальнях Золотого города. Господин, я не поверил своим глазам! Вот, только что комтуру перевязали его культю, а тут он уже что-то со смехом рассказывает соседям.

Он еще что-то порывался рассказать, но Солтанай остановил его властным жестом.

— Хватит, лэр Трюлок. Поднимайтесь, — в глазах лекаря вновь появился страх. — Победоносный должен это услышать…