Взять своё

9

Красные сполохи огня, казалось, поднимавшегося к самым верхушкам зимнего леса, причудливо двигались в темноте ночи. Они то взбирались вверх, то жадно прыгали в сторону, словно надеясь ухватить одного из сидевших вокруг костра.

— Учитель, можа утречком? — пробормотал нахохлившийся от холода будто крошечный цыпленок парнишка. — Холодно… Вона даже чернила подмерзать начали, — он вытащил из серой дерюги небольшой глиняный кувшинчик с чернилами и выразительно потряс им. — Потом и напишем… У-у-у!

Ему тут же прилетел хлесткий подзатыльник от сидевшего рядом пожилого сгорбленного летописца. Кутавшийся в теплый плащ, старик бросил на своего ученика укоризненный взгляд и потянулся за своей сумкой, которую все это время оберегал подобно «зеницу ока».

— Эх… Ничего-то ты и не понял, — с кряхтением он вытащил большой сверток и начал его осторожно разворачивать; побитая молью и временем шерстяная ткань медленно открывала содержимое свертка — большую книгу из толстых пергаментных листов. — Наша жизнь так скоротечна, что надо пользоваться каждым ее мгновением. Мы же, летописцы благословенного королевства Ольстер, больше всех других понимать и ценить отпущенные нам секунды! — старик смотрел на парнишку с таким сожалениям, что тот через некоторое время начал виновато шмыгать носом. — Пойми же ты, завтра может и не наступить. Понимаешь? Наше укрытие в этом лесу могут найти и к утру от нас останутся одни холодные трупы! — парнишка, забыв про холод и пустой желудок, тут же с ужасом стал вглядываться в окружающие их черные как смоль кусты и деревья. — Поэтому, подбрось в костер хвороста и вспоминай, что тебе рассказывали гвардейцы.

Тот шустро набросал в жадно загудевший костер приготовленные сучья и начал рассказывать. Рука же старика, привычно ухватив остро заточенное перо дикого сизаря, начала выводить небольшие буковицы письма.

«… И ужаснулись верные сыны Ольстера, когда не нашли в своих рядах своего господина. Наш король, Роланд I, бросившийся в числе первых на несметные полчища врагов, остался там — на поле брани. Трое суток ближники сюзерена искали тело своего господина, но все было тщетно. Не было его ни среди раненных, ни среди живых. И тогда воцарилась среди рыцарей скорбь великая…».

Летописец поднял голову и посмотрел на мальчишку.

— Говоришь, мессир Крэгвул объявил себя местоблюстителем, а его высочество будущим королем? — тот важно кивнул головой, понимая, что рассказывает о будущем Ольстера. — Хорошо…

«Но в этот трудный для Ольстера час верной опорой трона стал мессир Крэгвул, который взял под опеку своей внука и будущего короля». Закончив писать, старик подслеповато щурясь наклонился к книге.

— А теперь, что уж там рассказывали эти погорельцы? — парнишка сразу не ответил. — Ну, с севера которые…

«Нашествие Шамора принесло на земли Ольстера не только разорение и гибель. Дошли до нас известия о странной ереси, что подобно заразной болезни стала охватывать северные провинции. И темные крестьяне, и горластые горожане на тех землях, потеряв веру и надежду в приход королевских войск, стали привечать странных проповедников. Десятки их наводнили дороги и тропы разоренного Ольстера. Лукавыми и грозными речами о пришествии нового божества они прельщали черный люд, склоняя его в новую веру».

Перо его перестало писать. Прихваченные морозом чернила застыли. Старик поднес перо ближе к огня и с силой затряс им.

«Разное глаголили они о силе его, о чудесах. Рассказывали, как грохочут под его поступью небеса и крошатся скалы, как неугодные ему превращаются в тлен и прах…».

— Зовут же его, — ученик, бросив настороженный взгляд по сторонам (все эти рассказы пугали его до ужаса), шепотом добавил. — Ледяной Владыка…

Курх, грузный мужчина, с выпирающим из под теплой рубахи брюхом, с жадностью грыз свиную кость. Из под зайчьей губы выглядывали его неровные желтые зубы; густой жир стекал между ними прямо по подбородку.

— Славный был хряк, — прочавкал он сам себе, потянувшись за еще одним куском. — Добрый…, — его подернутые радостью глаза неотрывно пожирали исходящую паром миску. — …

В этот момент дверь в горницу резко отворилась и внутрь словно выпущенный из пращи камень влетела такая же полная, неопрятная женщина со всклоченными волосами, вылезающими из под грязного чепчиками. Ее метавшие молнии глаза тут же скрестились на жующем Курхе.

— Сидит он тут жрет, — недовольно заголосила она, уперев руки в бока. — То же мне староста! Важный какой… А придут вот господа и увидят лиходеев и дадут тебе плетей. Тогда и полезет вся твоя важность из задницы!

Кхе! Кхе! Закашлял поперхнувшийся от возмущения ее муж. Кхе! Кхе!

— Вона, у околицы бродяга какой-то стоит и хулит все, почем зря… А он здесь сидит, жрет, брюхо свое как боров свесив! — ее громкий сварливый голос был жутко неприятен; хотелось ткнуть ей в рот какую-нибудь тряпку, чтобы она заткнулось. — Что бельма свои вылупил? — видимо, эти мысли у старосты отпечатались на лице, ибо она начала орать еще сильнее. — Подымайся шибче! Смущает же твоих людишек…

С сожалением положив едва обглоданный кусок мяса в миску, Курх приподнялся и, накинув на себя теплый овчинный тулуп, вышел из избы. Отсюда до околицы было шагов с сотню, если не меньше, так что пришлось ему немного прогуляться.

А там, действительно, творилось что-то необычное! Небольшой пятачок, что образовывала дорога в начале деревушки, пожалуй никогда и не видел столько жителей сразу.

— Неужто не брешешь! — донесся до Курха чей-то голос, в котором отчетливо слышалось желание поверить. — Как такое могет, чтобы благородные нас за скотину не держали? — недоверчивый голос, оказалось, принадлежал известному балагуру и выпивохе Тюне, жил тут совсем рядом в полуразвалившейся избушке. — Мы же для них завсегда были как рванина грязная, — он с ухмылкой тряхнул своим дырявым кафтаном, который, казалось, состоял из одних прорех. — А что, нет?!

— Верно, Тюня! — из толпы вылез какой-то мужичонка, невысокий, в невзрачной кургузой шапчонке. — Навидались мы уже господ! Тапереча у нас в Шаморе хозява сидят, а другие нам не указ… И брешешь ты все! — он затряс перед собой своими грязными кулаками. — Ни в жисть не поверю, что господа нас, сирый люд, привечать могут!

Подойдя к толпе ближе, староста с важностью выпятил живот, показывая, что может позволить себе и пить и есть до сыта. Нарядный кожаный ремешок на его животе едва сдерживалась выпученные телеса.

— А ну-ка в стороны. В сторону, говорю, — снимая треухи с головы мужики, да и бабы с ними, начали с почтением отходить с дороги. — Чаво тут горло дерете? — его глубоко посаженные глазки буквально источали злость и недовольство; еще бы, ведь его оторвали от такой трапезы. — Ну?

Наконец, глаза Курха остановились на странной фигуре, высокого, еще нестарого незнакомца с толстым посохом, с невозмутимостью рассматривавшего самого старосту.

— Хм… Кто таков будешь? — пробурчал Курх, еще не определившись, что это за человек такой. — Что тут народ смущаешь? Или не знаешь, что чужих у нас здесь не больно-то привечают?

Незнакомец, не торопился отвечать. Некоторое время он молчал, продолжая сверлить глазами старосту, отчего тому стало не по себе. Больно уж взгляд был у этого человека непонятный, оценивающий… От человека с таким взглядом никогда не знаешь, что ожидать. То ли он посмотрит — посмотрит и в поклоне согнется, то ли, наоборот, возьмет да и даст по лбу!

— Человек я прохожий. С севера иду, никого не трогаю, да вести разные разношу, — наконец, заговорил он, крывая свои ладони в широким и длинных рукавах. — Вот и к вам пришел поведать о вести радостной и долгожданной. Скоро пора лихолетья минет и настанут благие времена. На земле вашей воцариться мир, да благодать, — голос у незнакомца, оказавшийся чистым и громким, ровно лился подобно полноводной реке, уносившей слушателей куда-то далеко-далеко. — Я пришел возвестить вам о пришествии Его! — глаза мужчина на какое-то мгновение вспыхнули фанатичным огнем и указательный палец правой руки взвился вверх, к небу. — Услышали Боги наши мольбы! Слышите?! Услышали наши стенания! Послали они на нашу землю частичку себя, свою плоть и кровь! Говорю я вам — Истинный Владыка пришел на нашу землю! — растерявшийся от такого напора и жара, староста лишь раскрывал рот и глубоко дышал. — И знаем мы его под разными обличьями. Для людей он Лучезарный Митра, для гномов Ледяной владыка, для эльфов — Небесный отец… Но для него все мы его дети.

Стоявшие вокруг крестьяне, пережившие за последние месяцы нападения, поджоги и облавы, слушали его, затаив дыхание. Некоторые даже, выталкивали вперед себя своих детишек, словно от проповедника исходила какая-то благодать.

— Спустился он с гор Гордрума в ударах молний, треске ледяного холода и грохота скал. Здесь у подножья гор Владыка взял под свою руку один из гномьих кланов и жителей окрестных деревень. Не стало с тех пор у них ни господ, ни их слуг…

«Ни слуг ни господ! Ни слуг ни господ! Билось в голове у Курха. — Как это так, не стало?!». Он и сам лелеял мечту, когда-нибудь стать таким же, как и когда-то появлявшиеся в деревушки господа… Как же без слуг можно-то?». Его аж передернуло от таких мыслей!

— Замолкни! Молчи! — брюхо его заколыхалось в такт вырвавшимся словам. — Брехня все эти твои слова! Нет никакого Владыки! Эй, робытя! Хавайте-ка его, да ко мне в сарай тащите. Ужо, мы его сейчас-то поспрашаем!

Несколько дюжих мужиков с бородищами лопатой двинулись было к нему с неуклюже выставленными руками, да фигура незнакомца, вдруг, с яркой вспышкой окуталась густым дымом и исчезла.

… Через некоторое время этот самый незнакомец уже стоял за старым раскидистым дубом и с усмешкой наблюдал, как жители деревушки с паническими криками бежали прочь. Руки же его осторожно запихивали в наплечную суму небольшой сверток, брата-близнец которого он только что использовал для отвлечения внимания.

— Ничего, ничего…, — шептал он, поворачивая в сторону уходящей вглубь леса тропинке. — Не всякий поймет замыслы Владыки, но всякий должен в них верить, — с истовой верой в глазах продолжал он бормотать. — Ибо только Его волей воцариться мир.

У-у-у-у-у-у! У-у-у-у-у! Тяжелый, протяжный гул вдруг нарушил вековой покой священного города.

У-у-у-у! У-у-у-у-у-у! Тучи воронья, что уже давно облюбовали себе крыши заброшенных зданий, некогда поражавших воображения красотой фасада и внутреннего убранства, с недовольным карканьем поднялись в небо.

У-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у! Из-за обрушившихся каменных стен, обветшавших дворцовых пристроек, высоких обзорных башен, медленно выходили гномы. Десятки, сотни гномов, мужчины и женщины, старики и дети, они словно тысяча маленьких ручейков слагались в единую полноводную реку.

У-у-у-у-у! У-у-у-у-у! Продолжать реветь огромный ритуальный горн, изготовленные в годы первой Подгорной империи из рога ужасного уже давно канувшего в лету зверя.

У-у-у-у-у! У-у-у-у-у! Гудящий, словно ртуть заполнявший все щели, звук звучал все громче и громче, возвещая о событии, которого не было на землях гномов вот уже четыре сотни лет!

У-у-у-у-у-у! У-у-у-у-у-у! Наступал день представления Железной стены Подгорным богам! Эта древняя традиция своими корнями уходила в невообразимую древность, когда наводящей ужас на врагов Железной стены еще не было, а была лишь неполная сотня воинов-гномов, отрекшихся от всего земного и полностью посвятивших себя Подгорным богам. Именно они, все до единого полегшие при внезапном нападении армии одного человеческих королевств на древний храм, и стали тем семечком, из которого позже Легендарные Владыки Подгорной империи сковали непобедимую Железную стену!

У-у-у-у-у… На восходящей ноте рев вдруг оборвался и главные ворота Внутреннего города дрогнули от удара изнутри. С металлическим звоном упали бронзовые запоры и створки медленно пошли наружу, выпуская на морозный воздух целую процессию. Во главе ее неторопливо вышагивал старейшина клана хранителей Священной книги памяти гномов Калеб, первый среди равных! Высокий старик в простой шерстяной рясе не просто шагал, вышагивал. Нет! Казалось, каждый его шаг был исполнен величия, а движения наполнены сдержанной силой. Это был выход не просто старейшины, а того, кто был началом всего…

Чуть в отдалении от него плотной группой шли остальные старейшины клана, капюшоны ряс которых были низко опущены и скрывали почти всё лицо. Здесь они были всего лишь немыми свидетелями триумфа одного из них, старейшины Калеба.

— Великий день, — прошептал Калеб, закрывая глаза и на какое-то мгновение погружаясь в воспоминания. — Долгожданный…

Ведь он еще помнил и тот, последний день Представления, когда Верхний город Замодонга поражал любого из гостей роскошными зданиями с невиданными удобствами, тысячами своих жителей.

— …, — старейшина глубоко вздохнул. — …

Словно это было только вчера! В ушах его стоял многолосный гул огромной толпы празднично одетых гномов, грозный топот подкованных железом калиг легионеров, рев жертвенных быков, звуки ритуального рога… Он снова вздохнул и открыл глаза.

— Все еще вернется на круги своя, — вновь забормотал он в пол голоса. — Вернется… и мир содрогнется, — и губы его раздвинулись в угрожающей ухмылке, обнажая неровный ряд крупных зубов. — …

Он мотнул головой, словно упрямый бык бодает воздух, и ускорил шаг. Сегодня его день, день его триумфа, день, к которому он и весь клан шли долгие годы. «Железная стена собрана… И цель уже близка как никогда, — кровь с силой билась в висках, словно отсчитывая секунды до этого события. — Подгорная империя восстанет из небытия! Легионы железных воинов снова, как и сотни лет назад, встанут перед дворцами человеческих королей и гномы… лишь гномы будут править этой землей, — пальцы его с отчетливым хрустом сжались в кулаки. — И пришло время отплатить предателям…, — улыбающаяся гримаса, больше напоминавшая ужасную маску, вновь появилась на его лице. — Пришло».

Он сделал еще один шаг, оставшийся до жертвенного круга, и встал перед ним. За его спиной встали и остальные старейшины, за ними полукругом пристроились вершители воли, здоровенные гномы с обнаженными секирами. Внешний полукруг, раскинувшийся огромным полумесяцем, образовала многолюдная толпа гномом, неделями добиравшихся до Замодонга к этому дню.

— Братья, — руки старейшины взлетели в воздух, призывая к тишине и вниманию. — Долгие годы наших страданий, унижений подходят к концу. Словно песок, сметенный ветром, это время проходит и наступает новое время.

Верхний город, даже в самые тяжелые годы забвения, когда в его руинах не было ни души, не знал такой звенящей тишины. Казалось, замолчали не только живые существа — гномы, звери, но и неживые — скалы, ветер…

— Сегодня вы увидите призванную Подгорными богами Железную стену, — он вдруг замолчал и в воздухе отчетливо послышался какой-то странный звук.

Это было что-то не ясное, на грани слышимости. Оно все нарастало и нарастало, проявляясь в неуловимой дрожи на стенах, каменных плитах под ногами.

— Братья, узрите ее! — старейшина, после недолгого молчания вдруг вскрикнул, резко поворачиваясь в сторону небольшого холма, на горизонте упиравшегося в уходящие в небо горы. — Узрите Железную стену!

Над горбом холма, возвышавшегося на расстоянии не больше двух сотен шагов, неожиданно появилась странная ровная линия металла, от которой слепящими зайчиками отражалось встающее солнце. С каждым биением сердца линия вырастала все больше и больше, наконец превращаясь в первую шеренгу Железной стены — огромного построения в виде квадрата тяжелых гномов-пехотинцев.

Хорошо различимые с этого расстояния отдельные воины, закрывшиеся большими щитами и глухими шлемами, казались монолитными брусками черного железа, сплавленными Богами в единую полосу.

Следом появилась еще одна шеренга, а потом и еще, и еще, и еще. Десятки мерно шагавших по замерзшей земле воинов текли сплошной железной массой, почти без просветов между шеренгами. Такое плотное построение, в отличие от почти такого же шаморского, позволяло гномам использовать свои главные преимущества — массу, существенно превышающую вес тяжелого гоплита «бессмертного» и, конечно, непревзойденные качества доспехов и рубящего оружия из черного железа. Такого пехотинца, своеобразную железную черепаху, было физически невозможно вскрыть обычным человеческим оружием — ни копьем, ни мечом, ни боевым молотом. А в плотном строю, это становилось вообще делом безнадежным. И если гном-пехотинец был крепостной башней, то их шеренга — целой крепостной стеной, а весь строй — шагающей крепостью.

— Узрите! — продолжал выкрикивать хранитель с торжествующей улыбкой. — Узрите!

Он и все остальные видели спускающая с холма древнюю мощь! Грандиозную железную лавину, которая просто сметет все на своем пути. Эта мысль, словно едкий вирус, вгрызалась в головы простых гномов, старейшин кланов, хранителей, самого Калеба… Правда, пока никому из них не приходило в голову другое. Железная стена — это мощь, но пришедшая из седой древности. Это старые дедовские доспехи, который его правнук одевает для боя с мушкетером или кирасиром. Они видели лишь грозные клыки этого поднятого из спячки зверя, но совсем не замечали его слабых лап, плохого зрения и т. д.

— Узрите! — фанатично выкрикивал Калеб. — Узрите!

Наконец, грозный квадрат заполнил собой всю площадь, своей массой отодвинув толпу людей от алтаря. Из первой шеренги вышел один из гномов, выделявшийся среди остальных лишь золотыми рельефными рунами на груди доспеха. Это был Кровольд, Владыка Подгорных кланов!

Вся эта масса металла опустилась на колено перед алтарем и старейшиной Калебом. Глухой шлем был сдернут с головы. Сразу же за ним, в едином порыве, на колено пустились и остальные воины. Словно волна прошла по морской глади и все снова успокоилось.

— Ты услышал зов Подгорных богов? — прозвучал первый из почти десятка ритуальных вопросов, составлявших сам обучай представления.

— Да!

— Ты призвал Железную стену? — сразу же последовал и второй вопрос.

— Да!

— Все ли откликнулись на твой зов? — ответ на третий вопрос был не так прост, как казалось; ведь среди Подгорного народа были отступники.

— Нет! Отступники не откликнулись на мой зов!

— Ты покарал отступников? — ритуал вновь «свернул на привычные рельсы».

— Да! — Кровольд просто еще не знал про судьбы посланного к топорам отряда, поэтому и говорил с такой уверенностью.

— Железная стена готова выполнить волю Подгорных богов?

— Да!

— Встань…

Дальше ритуал предусматривал жертвоприношение священного животного, посвященного Подгорным богам. Этим согласно канону занимались остальные старейшины, что произошло и в этот раз. Сам же Калеб медленно отошел от алтаря и, стараясь не привлекать внимания, встал у высокой стены какого-то здания. Здесь его уже дожидалась скрюченная фигура, у которой даже широкая мешковатая ряса не скрывала небольшой горб. Оба гнома, настороженно посматривая по сторонам, завели негромкую беседу. Хотя в таком шуме, что сопровождал жертвоприношение, вряд ли бы кто услышал хоть что-нибудь.

— Почему ты один? — жадно спросил Калеб скрюченного гнома — одного из своих посланцев, хранителей, сопровождавших отряд для кары отступников из клана Черного топора. — Что случилось с остальными? — и тут же прошипел, видя, что его собеседник не открывает лица. — И откинь капюшон…

Тот снял капюшон и старейшина отшатнулся от увиденного. У гнома была дьявольски обезображена голова, выглядевшая словно сырой кусок мяса, рваный дикими зверями. Волос почти не осталось — так, редкие клочки. Левая часть лица напоминала оплывшую свечу, оплавленный воск которой превратился в уродливые наросты. Бровь, щека, часть рта просто съехала вниз и стала непонятной красно-синей массой.

— Мне одному удалось вырваться. Остальные, кто выжил, попали в руки Ледяному владыке, — две обожженные неровные полоски, в которые превратились губы, шевелились еле-еле. — Он настоящий демон! Нет! Он сам дьявол! Это вот его подарок! Видите?! — руки его, тоже напоминавшие уродливые куски обрубленного мяса, описали вокруг голову круг. — Я не спал почти 7 дней и ночей… Спешил сюда, чтобы рассказать об нем… Я раньше был там. Какие-то пол года назад, проездом… Там же была пустыня! Пусто! На земле ничего не было! Топоры доживали последние дни! А сейчас, Подгорные боги…

Его лицо сжалось словно тряпка и багровые рубцы обожженной кожи и мышц стали выделяться еще сильнее.

— Когда мы пришли, там была настоящая крепость. Проход к городу перегораживала серая стена с башням, высотой в тридцать — сорок локтей. Не меньше двадцати локтей в ширину, — глаза его расширились и стали напоминать два ярких огонька. — Как они смогли это все построить? Кто добывал камень? Кто его обрабатывал? Кто все это строил? Там же почти не осталось мастеров. Это все он, мастер! Это только он, никто другой этого сделать не мог!

Налетевший со стороны гор ветер заставил гнома натянуть капюшон, из-за чего голос его стал звучать глуше.

— Хуже всего стало, когда мы только начали подходить к крепости. Из-за стены полетели огромные камни. Это были целые скалы! — он начал захлебываться, пытаясь говорить все быстрее. — Я видел людские механизмы, бросающие каменные валуны. Но в нас метали не детские горошины, в нас летели камни величиной с повозку! Они плющили нас как тараканов! Раз! И все! Раз! И все! — разволновавшийся гном стал яростно размахивать руками. — Это демоны! Лишь демоны обладают такой силой!

Старейшина Калеб, не обращая внимание ни на громкие крики заведенной толпы, ни на рев воинов Железной стены, внимательно вслушивался в рассказ. Открывающаяся перед ним картина многое, если не все меняла.

— Но и камни были не самым страшным… Когда мы уже решили, что у них больше ничего не осталось, все началось сначала. С неба вдруг начали падать крошечные камешки. Вот такушечные! — он сжал в кулак руку и затряс им перед носом хранителя. — Едва — едва больше птенца… Но тут они начали грохотать так, что мы многие из падали замертво. Следом за ним стали прилетать и другие демонические камни. Только внутри этих уже был огонь и ядовитое дыхание демонов! Десятки наших братьев и шаморских «бессмертных» сгорели как солома, едва взобравшись на стену! Я слышал, слышал…, — он попытался закрыть свои уши-обрубки руками. — Как они заживо горели… Крики, повсюду были крики. Они бросались со стены вниз, на камни, лишь бы только не испытываться такую боль.

Он вдруг снова снял капюшон и, уставившись своими красными глазами, на Калеба с силой схватил его за рясу.

— Мастер, я его видел. Его самого, как вас сейчас, — вдруг с яростью зашептал гном. — Прямо вот так и видел… Ледяного Владыку…

Старейшина Калеб еще долго с ним шептался, выпытывая из него все новые и новые подробности. Узнал он, в том числе и том, как один из гномов, в поединке победил его посланника — хранителя Чове. Это стало для старейшины последней каплей, окончательно переполнившей чашу его терпения. Нападение на хранителя он воспринял как посягательство на свою власть.

… И едва церемония завершилась он в окружении старейшин клана и телохранителей — вершителей воли отправился к владыке Кровольду.

Высокие, темные от прошедших столетий, створки отворились и в зал вошли четверо мрачных гномов в длинных рясах, надетых поверх доспехов. Вслед за вершителями воли хранителей, личной гвардии клана, появился и сам Калеб, старейшина клана Хранителей Великой книги памяти гномов, первый среди равных!

— Владыка! — это был не крик, а скорее хриплое карканье, когда слово выплевывается из рта словно что-то кислое и горькое. — Владыка!

Кровольд же недоуменно развернулся к приближающемуся хранителю или точнее целой процессии, которая сопровождала Калеба — глыбоподобными вершителями с обнаженными, как и всегда, секирами, остальными старейшинами клана и каким-то изможденным гномов в рваном тряпье.

— Владыка! — в третий раз громко выкрикнул старейшина, одновременно пристукнув о каменный пол массивным резным посохом. — Услышь меня!

В эти мгновение, именно он, старейшина Калеб, а не Кровольд, больше напоминал истинного владыку гномов. В окружении многочисленной и грозно выглядевшей свиты, он метал гром и молнию (по крайней мере глазами точно).

— Хольвур…, — резко остановившись, старейшина навис над Кровольдом словно горный медведь перед броском. — Этот твой пес…, — вновь он с нескрываемым презрением и злобой выплевывал слова. — Слышишь, Кровольд, этот земляной червь посмел поднять оружие на хранителя! — Калеб уже не сдерживаясь, начал орать, разбрызгивая вокруг слюну. — Кем он себя возомнил? Эта отрыжка горного тролля…, этот вонючий пожиратель свинины… будет корчится на дыбе, выплевывая из себя все свое нутро… А когда его ноги начнет обгладывать пламя, я засуну ему его кишки обратно…

Темнеющий лицом Кровольд, наконец, не выдержал и, с шипением выдыхая воздух из легких, прошипел:

— За-мол-чи! Замолчи, старик! — взбешенный Кровольд, и так никогда не отличавшийся спокойным нравом, еле сдерживал себя. — Ты говоришь о моем воине, — налившиеся кровь глаза гнома казались излучали дьявольский огонь. — … Только я! Я! Я, Владыка Подгорного народа, могу миловать или карать своих подданных! — Кровольд с силой ткнул себя пальцем в грудь. — Не он, не ты, а Я!

Почувствовав разлившееся в воздухе напряжение, из-за спины хранителя медленно вышли четверо вершителей и расположились полукругом. В ответ со стороны Кровольда подтянулись двое его ближников, что всюду сопровождали владыку. С тихим металлическим скрежетом застежек, крепивших боевые молоты, гномы потянули из-за спины оружие.

— …, — старейшина с плохо скрываемым удивлением рассматривал замолчавшего Кровольда; до него вдруг дошло, что Кровольд впервые оскалился на него — того, кто сделал его Владыкой Подгорного народа. — …

Калеб за все эти годы, что тайно, из-за спин вождей, правил многими кланами, привык к своему положению и, главное, к испытываемого гномами практически сакральному почитанию его фигуры. Все эти воздаваемые ему почести, склоненные перед ним головы, трепетавшие перед ним старейшины и вожди, стали для рутиной, которая много лет окружала его словно королевским плащом. А сейчас, в эти мгновения,… он осознал, что все! Случилось то, что он не ожидал даже в своих кошмарах! Кровольд, эта высокородная пешка, этот казавшийся простой, как ломанный медяк гном, все желания которого легко просматривались на годы вперед, вдруг показал свое настоящее лицо.

«Он и, правда, похож на безумца, — немигающий взгляд красных глаз Владыки словно сверло буравил Калеба. — Говорили, а я не верил… Этого лишенного разумом вообще нельзя было подпускать к Подгорному трону. Надо было думать раньше. А сейчас… сейчас его нужно отвлечь. Направить его злобу в другое место».

— Только что из Ольстера прибыл гонец, — голос старейшины сказочным образом лишился большей половины своего злобы и ярости и сейчас напоминал скорее голос заботливого и обеспокоенного отца. — И привез плохие вести. Наши братья, что шли покарать нечестивцев, погибли! Все погибли! — старик с удивлением отметил вытягивающееся лицо Кровольда. — От рук отступников пал ваш дядя Владыка — мастер войны Горланд, — Калеб, как опытный пианист касаниями нужным клавиш вызывавший божественные звуки, продолжал давить на Кровольда. — Он пал как герой, ворвавшись на крепостную стену… Его не брали ни мечи, ни секиры, но лишь проклятым волшебством нашего брата смогли остановить… Нечестивцы метали в гномов и людей людей целые каменные скалы, напускали на них ядовитый желтый туман, от которого кашель заживо съедал воинов… Ни что не могло устоять перед гневом отступников!

«Нет, я был прав… Он не безумец, он всего лишь несдержанный глупец, — внутренне улыбнулся Калеб, видя, как яркие эмоции на лице Кровольда сменяют одна другую. — О, Боги, как же это просто! Остался еще один толчок и этот кусок камня с ушами снова целиком мой!».

— А нечестивец, что возглавляет их и прозывается Ледяным Владыкой, настолько погряз в общении с демонами, что способен вызвать даже огнедышащего дракона! — Кровольд уже давно превратился в одно большое ухо, ловя каждое произнесенное старейшиной слово. — В нем уже не осталось ничего живого! Это настоящий демон во плоти. Кожа его серого цвета, словно покрытая пеплом! Глаза залиты кровью погубленных им гномов! Голос же его подобен шипению адских змей…

Однако дальше вновь случилось то, что старейшина не ожидал. Бледнеющее лицо Кровольда, на котором к удовольствию старейшины мелькали то ярость, то злоба, то ненависть, вдруг просветлело!

— Ледяной Владыка… Нечестивец… Каменный глыбы, ядовитый туман, — Кровольд словно потрясенный услышанным начал еле слышно бормотать. — Смог вызвать огненного дракона. Растоптал целую армию воинов…

Он поднял голову и медленно обвел взглядом стоявших перед ним гномов — старейшину Калеба и его сопровождающих. Казалось, Кровольд что-то хотел сказать… Но он вдруг запрокинул голову назад и заржал! Громко! С отражавшимся от стен каменного зала эхом! С чувством!

— Ха-ха-ха! Проклятый! Ха-ха-ха-ха! — не переставая ржал он в перекрестье взглядов собравшихся. — Ха-ха-ха-ха! Нечестивец! Вы слышите, братья?! Повелитель огненного дракона — проклятый?! Ха-ха-ха-ха-ха! Разметавший по всему полю больше тысячи воинов! Ха-ха-ха-ха!

«Что это еще такое? Почему ржет, этот бурдюк с пивом? — вновь, уже второй раз за сегодня, это незнакомое ему прежде чувство — недоумение, охватило его. — Что там твориться в его башке? Он точно безумен!».

… Безумен,… несдержан… Старейшина Калеб вновь ошибся! Дело было в совершенно другом! Кровольд, дитя кровожадного века и заложник традиций воинственного клана, просто все видел совершенно не так, как Калеб или кто из гномов рудокопов, кузнецов. Стихией Кровольда была война: вылазки в другие кланы, стычки с дружинами вольных баронств, поединки, пьяные потасовки и т. д. Именно там его несдержанность, его буйная горячность и превращалась в воинскую ярость, на пути которой редко кто отваживался встать. Естественно, и ценил он в окружающих лишь одно — силу как воина! Только это, по большому счету, имело для него первостепенное значение! Ни фигуристые гномы с густыми шелковистыми косами, ни пища от пуза и вино до горла…

— Ха-ха-ха-ха! Что ты такое говоришь, Хранитель? — едва отсмеявшись, с удивлением спросил Кровольд. — Победа над врагами, власть над могущественным драконом — это сила настоящего воина, настоящего избранника Богов! Ведь там рядом с Подгорными Богами за пиршественным столом сидят лишь настоящие герои! Разве может такая сила быть не знаком Богов? — он с удивлением во взгляде повернулся к своим гномами, весь вид которых выражал полное согласие с его словами. — Ты что этого совсем не видишь, хранитель? Подгорные Боги отмечают лишь избранных, а могущество это и есть знак!

Кровольд, действительно, думал именно так. Сейчас же, услышав о таких совершенно невероятных деяниях их противника, он не столько разозлился, сколько восхитился! Топоры во главе со своим главой, на которых вылили столько грязи, предстали перед ним в совершенно ином свете.

— Ха-ха! Получается они дали знатного пинка шаморскому медведю! Я бы многое отдал, чтобы увидеть жирную харю султана, когда ему сообщили об этом… Ха-ха-ха! Силен, этот Колин, силен. Правда, братья? — оба, стоявших рядом с ним бородача, яростно замотали головами. — А на дракона бы я поглядел. Неужели он настолько силен, что ему подчинялся великий змей…, — пробормотал вдруг Кровольд и было в его голосе что-то такое, что очень не понравилось старейшине. — Если это так, то он воистину великий воин, который мог встать вровень с владыками гномов в древности… или это и есть Ледяной Владыка?

Пламя факелов у ближайшей стены в этот самый момент заколыхалось словно рядом с ними кто-то быстро пронесся.

— Это же ересь, Кровольд, — быстро произнес старейшина Калеб. — Твои слова ведут дорогой нечестивца. Не ошибись, Владыка! — продолжал сквозь зубы цедить хранитель. — Запомни раз и навсегда, что клан Черного топора и все, кто в нем есть, это отступники. Они прокляты Подгорными богами. Ты слышишь это? — старейшину вновь начало нести; величественный и всегда спокойный хранитель превратился в яростную фурию. — Они отвергли наших богов! И Подгорные боги говорят, что топорам и всем нечестивцам не место на земле и под землей! А твой долг исполнить волю Богов!

Лицо его исказилось, словно Калеб испытывал сильную боль. Чувствовалось, что хотел еще что-то сказать и с трудом сдерживался.

С силой стукнув посохом о каменный пол, хранитель резко развернулся и направился к выходу из зала. За ним в полном молчании последовали и остальные.

— Все прочь, — с трудом сдерживая обуревавший его гнев, прохрипел Калеб, нагонявшим его гномам. — Мне нужно помолиться… Этот еретик сильно расстроил меня.

Сопровождающие, почтительно склонив головы, сразу же отстали от него и вскоре скрылись за очередным поворотом. Старейшина Калеб же еще некоторое время в полном одиночестве брел по тоннелю, время от времени что-то высматривая на стенах. Наконец, проходя мимо укромного уголка, сложил на пальцах какую-то неуловимую глазу фигуру и тут же из темноты вынырнул неприметный гном в точно такой же серой рясе, с нашитыми на ней защитными рунами.

— Твоя помощь вновь нужна Богам, Лек, — едва войдя в свою келью, спросил Калеб. — Ты готов? — в черноте капюшона мелькнуло безбородое лицо и голова вновь склонилась. — Нечестивец слишком глубоко протянул свои щупальца. Уже самые верные из нас сомневаются в Подгорных Богах и их нас хранителях, их верных слугах. Еще немного, и все они, — хранитель горько усмехнулся. — Начнут в открытую славить Проклятого… Ты ведь слышал какие разговоры ведутся? Слышал про Ледяного Владыку? — темный капюшон дернулся, но снова гном не издал ни звука. — Да, о нем говорят. И это, дитя мое, лишь начало… Мы должны остановить Проклятого, и начать следует с его слуг, явных и тайных.

Капюшон неофита, наконец, опустился вниз. Перед старейшиной Калебым стоял его ученик, один из тех кто был предан ему телом и душой. Подобранный десятилетие назад в одном из кланом умирающим от голода мальчишкой, тот вырос в крепкого сообразительного юношу, готового ради своего учителя на любой поступок или проступок.

— У тебя осталась еще пыльца черного цветка? То, что ты сделал с кланом Рыжебородых, придется снова повторить. Помни, мой мальчик, Подгорные Боги говорят моими устами, — взгляд старика вдруг приобрел неестественную глубину, а зрачки налились чернотой. — Ты всего лишь орудие в руках Богов и все содеянное тобой ведет к благу для Подгорного народа.

Тот, то бледнея, то краснея, не сводил взгляда со старика.

— Кто этот нечестивец, Учитель? — прохрипел он, ломающимся голосом. — Назовите имя? Как его зовут?

— Вождь клана Сломанной Секиры, — глубоким бархатным голосом начал отвечать старейшина Калеб. — Владыка Подгорного народа Кровольд… Он пренебрег той милостью, которой его одарили Боги. Из-за своей алчности и злобы он начал славить нечестивого Ледяного Владыку, этого проклятого демона из замерзшей преисподней! — старейшина продолжал, не меняя тембра и глубины голоса. — Ты готов, дитя мое, исполнить свой долг?!

Ни один мускул не дрогнул на лице у юноши. Его вера в Учителя была настолько велика, что он и себя бы лишил жизни не задумываясь, а тут… всего лишь повелитель всех гномов, владыка Подгорного народа.

— Ты должен сделать это так, чтобы он протянул по дольше. Кровольд еще нужен. Несколько недель, может месяц, он должен быть на виду, — юный гном неотрывно смотрел на старейшину. — А потом, когда Железная стена начнет свой разбег, уже будет поздно… Но это еще не все, мальчик мой, — юноша встрепенулся и в его остекленевших было глазах вновь появилась жизнь. — Владыка Кровольд это всего лишь жадные до крови выскочка и ты легко с ним справишься. Во славу Подгорных богов, но дальше тебе предстоит другое…

Порывшись в своей рясе, старейшина вытащил небольшой пергамент, при тусклом свете светильника оказавшийся искусно нарисованной картой.

— Это другая часть Гордрума, ученик. Вот здесь находится один клан, в котором ты должен стать своим, — прямой палец с темным, почти черным, ногтем воткнулся в небольшую закорючку на пергаменте. — Ты пойдешь туда, как ученик мастера. Ты же знаком с кузнечным делом, — юноша молча кивнул головой. — Они с охотой принимают таких. Возьмут и тебя…, — старейшина недовольно мотнул головой, когда ученик начал вытаскивать мешочек с зельем. — Нет! Нет! Они должны жить. Пока должны… Правда, еще недавно я думал иначе, — на какое-то мгновение хранитель прервался. — Там враг Подгорных врагом и очень могущественный враг. Мой мальчик, я даже не знаю сможем ли мы справиться с ним.

На лице юноши в этот момент появилось такое искренне ничем не замутненное изумление, что старик улыбнулся. Юнец, действительно, верил, всей душой верил, в Подгорных богов, в хранителей, в их миссию защиты веры.

— Да, да, ты не ослышался, враг очень силен… И ты должен разузнать все его секреты. Стань своим среди них. Дыши одним с ними воздухом, ешь ту же пищу, смотри ихними глазами. Там, ты это они, а они это ты. Только так, ты сможешь выполнить волю Подгорных врагов… Завтра, зайдешь, и получишь припасы на дорогу.

Юноша исчез также незаметно, как и появился. Раз, и он снова стал частью темноты этого древнего тоннеля, помнившего еще первого Владыку. Два, и о юном убийце напоминало лишь колыхание дрожащего светильника.

— Хорошо…, — пробормотал хранитель, направляясь в свою келью. — …

Конечно, ученику он рассказал не все, что знал и что ему поведал недавний гонец. Да, и зачем ему эти странные слухи и бредни о непонятных механизмах и оружии, которое создают демоны с помощью магии. Ученик должен все это разузнать сам. Ничто не должно повлиять на его первое впечатление… Ничто!