Выживший

Глава 6

Встреча с Охотниками взбодрила меня и напомнила, что я тут не на веселой прогулке. Картинки прошлого накатили тяжелой, удушливой волной.

Арена… Она не сразу появилась в моей жизни.

Первый год в Изначальном граде был самым дерьмовым. Не из-за боли — на Арене позже было больнее. И не из-за унижений — меня поначалу смешивали с грязью регулярно. Он был самым поганым из-за надежды.

Надежда — это мерзкая дрянь. Иррациональная, животная хрень, которая не дает тебе сдохнуть спокойно. Садист, который шепчет на ухо: «А вдруг всё наладится?», перед тем как вогнать нож между рёбер и провернуть его там несколько раз.

В те дни я еще был наивным идиотом. Я надеялся.

Меня почти сразу перевели из подвала в другое место. Первым полноценным «домом» стала каменная коробка пять на пять метров в самом низу центральной башни замка.

Здесь, под толщей скальной породы, не были ни черта: ни людей, ни звуков, ни долбанной жизни. Сюда не долетали голоса, шаги. Только монотонное гудение вентиляции, похожее на стон подыхающего великана.

Обстановка — спартанская до маразма. Всместо койки — каменная плита, прикованная к стене цепями толщиной в два пальца. Постель отсутствовала как явление. Даже ссаной соломы не принесли.

Зато была деревянная миска, которую нельзя разбить или погнуть. Целая одна штука. Ложки, вилки, ножи под запретом. Наверное, мои тюремщики боялись, что с помощью этих предметов я вскроюсь, чтоб сбежать от них хотя бы таким способом.

От остального мира меня отгораживала дверь из черного металла, лишенная ручки с внутренней стороны, с узкой щелью для глаз вверху и окошком для подачи кормежки внизу.

И, конечно же, самым главным аттракционом этого «курорта» был мой личный демон-хранитель — Аларик.

Этот ублюдок наслаждался властью над теми, кто был хоть в чем-то ниже его. Со мной он развлекался по полной.

Каждое утро его крысиная физиономия, освещенная тусклым светом шара в коридоре, появлялась в окошке.

— Доброе утро, Выродок, — голос погонщика сочился ядом и радостным удовлетворением. — Как спалось? Мамочка не снилась?

Сначала я реагировал. Матерился, умолял, однажды даже попытался угрожать. Нёс какую-то хрень о наказании свыше и о том, что ублюдок сдохнет в адских муках.

Аларика это только заводило. В ответ он травил байки о судьбе непокорных рабов. О живых факелах, которые с помощью магии годами горят на шпилях Запретного квартала. Утром гаснут, обрастают мясом, а ночью снова полыхают. О скармливании особо агрессивных и непослушных слуг тварям из Пустоши, которые пожирают не плоть, а саму душу, оставляя пустую, страдающую оболочку.

Но физические издевательства были лишь цветочками. Его излюбленным оружием оказалась… психология. Охренеть, да?

Этот мудак изучал меня. Запоминал, на что я реагирую, что заставляет мое нутро сжиматься от боли. А потом бил точно в рану, туда, где сочилась кровь.

Отдельным ритуалом унижения стала еда, которую он приносил. Аларик ставил миску с серой, студенистой массой, пахнущей химией и грибами, на лоток, начинал задвигать внутрь, а потом, когда я уже протягивал руку, резко дергал на себя. Миска шлепалась на грязный пол, разлив по камням свое содержимое.

— Ой, — притворно вздыхал Аларик, прижимая к груди сложенные в замок руки, — Какой же я неаккуратный. Ну, не обессудь, Выродок. Жри с пола. Или сдохни с голоду. Выбор за тобой. Хотя какой выбор? Все вы, в конце концов, начинаете ползать и лизать. Проверено.

Не знаю, как я держался. На каких внутренних резервах. Гордость, человеческое достоинство, упрямство и нежелание окончательно оскотиниться не покидали мое сознание.

Я смотрел на жратву, разлитую по полу, и не двигался с места. Никогда не думал, что внутри меня сидит настолько стойкая, непробиваемая сволочь, которая предпочитает сдохнуть, вместо того, чтоб унизиться.

Аларика это бесило. Он хотел добить меня окончательно.

На третий день, когда погонщик снова «уронил» миску, желудок скрутило так, что в глазах потемнело, а слюна потекла ручьем при одном только виде этой отвратительной жижи, которая на полу конуры смотрелась как тошнотворная лужа.

Аларик пялился в глазок и хихикал — глухо, будто сумасшедший. Он ждал, что на этот раз я сломаюсь. Не дождался.

Я встал с «кровати», сделал два шага в сторону двери, собираясь плюнуть ублюдку в рожу, а потом просто рухнул как подкошенный. Голод сделал свое дело.

Но главным его развлечением был «Усмиритель». Та самая черная палка из дерева могильной яблони, с маленьким синим, пульсирующим кристаллом на конце, которую погонщик носил на поясе.

Когда я особенно его бесил — игнорировал попытки смешать меня с дерьмом, плевался или советовал ублюдку сожрать свой член, — Аларик не заходил в камеру. Он прикладывал кристалл «усмирителя» к двери. По черному металлу, стенам и полу начинали скакать синие, тонкие, как иглы, электрические искры.

Они не просто жгли. Они находили меня в любом углу, пробивали грубую ткань робы, впивались в кожу. Боль была острой, точечной, невыносимой — будто под ногти загоняли раскаленные спицы. Мышцы сводило судорогой, челюсти сжимались так, что крошились зубы. Несколько раз меня настолько колошматило, что я падал на холодный пол и начинал исполнять фееричный брейк-данс. Смотрелось это круто. Особенно пена, которая шла из моего рта.

Аларик не хотел меня убивать. Он ломал мою волю. После таких сеансов, длившихся иногда по десять-пятнадцать минут, я лежал на полу, скулил, как побитый щенок, и ненавидел. Ненавидел так сильно, что казалось — кровь вскипит и выжжет меня изнутри. Думаю, только на этой ненависти я вывозил всё творившееся со мной дерьмо.

Но самое хреновое — Лорд Риус исчез. Он будто забыл обо мне. В первые дни я радовался. Думал, ну может этот мудила решил, что Выродок не такое уж достойное внимания явление? А потом понял — ни черта подобного. Маг просто выдерживал паузу. Ждал, пока Аларик превратит меня в безвольное существо, готовое ко всему.

Спустя месяц, начались визиты в Лабораторию.

Дверь открывалась, входили двое стражей, одетых в темную броню, разрисованную мерцающими рунами. Молчаливые, как деревянные болванки. Ни взгляда, ни слова. Железная хватка — и меня тащили по бесконечным коридорам наверх, в самое сердце замка.

Путь всегда был один. Он вхреначился в мое сознание намертво. Из подземной темницы, по узкой винтовой лестнице, вырезанной в толще стены мы шли вверх, потом двигались по длинному арочному переходу, одна сторона которого представляла собой сплошную колоннаду. Отсюда был виден внутренний двор замка, где кипела своя, странная и чужая жизнь.

Я наблюдал за другими рабами. За мужчинами и женщинами в одинаковых серых робах с черным знаком на груди — стилизованное изображение сломанного посоха.

Они таскали тюки с грузами, чистили сложные механизмы, издававшие тихое гудение, мыли полы в залах, где стены украшали гобелены с движущимися изображениями.

Среди рабов были высокие, темнокожие люди — кочевники с которыми периодически бодались маги Изначального града. Вторая половина — горожане, с потухшими глазами. Те, кто попал в кабалу за долги или мелкие преступления против аристократии.

Все они были магами, но очень слабыми, «бесплодными», как их называл Аларик. В Изначальном Граде сила решала все. Магическая мощь определяла твое место в иерархии.

А иерархия была жесткой.

На самом верху — древние аристократические ублюдки, вроде Лорда Риуса или того же Роддика. Они составляли Большой Совет, решавший судьбы не только Изначального града, но и других цивилизаций. Как оказалось, тот придурок, физик Арманд был прав. Миров действительно много. И почти с каждым из них маги взаимодействовали.

Ниже — богатые торговцы, владельцы мастерских и мануфактур, успешные мастера-артефакторы, чьи творения могли перевернуть реальность. Это был Малый Совет, управлявший городской рутиной и экономикой.

Еще ниже — свободные горожане, рядовые слабенькие маги, ремесленники, наемники, состоящие на службе у знатных домов.

Потом — слуги, персонал, прикрепленный к домам.

И в самом низу, под всем этим — рабы. Я же находился где-то ниже самого низа. По факту я был даже не рабом, а вещью. Аномалией.

Лаборатория Лорда Риуса напоминала операционную маньяка-эстета. Стерильная, почти извращенная чистота, холодный, без теней, свет магических шаров, сладковатый запах чар, тяжелый и давящий.

В лаборатории было несколько столов из черного полированного камня, расписанных серебрящимися рунами, которые загорались от прикосновения, и странные конструкции, напоминавшие орудия пыток. Магические механизмы для научных опытов. В Изначальном граде всё работало с помощью магии. Даже сортиры.

Там меня ждали трое. Лорд Риус, Диксон и его ассистент.

Когда я впервые увидел Диксона, принял его за охранника. Но никак не за ученого.

Рост под два метра, грива взлохмаченных черных волос, лицо, которое словно вырубили топором из дубового полена. Грубое, жёсткое. Тяжелый подбородок, нос с горбинкой, сломанный в нескольких местах, шрам через все лицо, от виска до уголка губ. Украшенные татуировками руки, плечи, торс. В общем — типичный вышибала из хренового ночного клуба, где собирается всякая шваль.

Он даже на мага не был похож. Скорее — двухметровый убийца, который украл лабораторный халат и прикинулся ученым.

— А, наш пустотелый чемпион прибыл! — гремел его бас, когда меня затаскивали в лабораторию и швыряли на центральный стол. — Целехонек? Голоса в голове не слышишь? В груди не давит?

Сначала, в первые месяцы, я пытался говорить с ним. В те редкие, драгоценные секунды, когда Риус выходил из комнаты. Было в Диксоне что-то такое… человеческое, наверное. Я иногда замечал сочувствие в его взгляде. Хотя, возможно, мне это только мерещилось.

— Помоги… Пожалуйста… Я же ничего вам не сделал…

Диксон хмурился, тяжело вздыхал, а потом демонстративно отворачивался. Начинал возиться с датчиками и бормотать под нос какую-то дребедень:

— Социальные инстинкты сохранены в полном объеме. Любопытно. Примитивно, но любопытно. Страх, тоска по дому, попытка установить эмоциональную связь с агрессором… Классика вырожденческого поведения.

Диксон не был жестоким ублюдком в привычном смысле. В нем отсутствовали садистские наклонности Аларика или холодное, всепоглощающее равнодушие Риуса.

Но он был исследователем до мозга костей. Я для него являлся не человеком, а увлекательным, невероятно сложным ребусом. Живой аномалией, с которой нужно разобраться, понять каждый винтик, каждую шестеренку. Осознать, как вся эта система работает и почему не ломается под воздействием магии.

Меня пристегивали к холодному камню кожаными ремнями, пропитанными чем-то жгучим. Диксон лепил на мои виски, грудь, запястья холодные металлические пластины, соединенные тонкими проводами с кристаллическими шарами, парящими над столом.

— Контрольный разряд. Мощность — три эфира, — командовал он своему ассистенту, мелкому, худощавому человечку в очках.

Адская боль прошивала тело насквозь, от макушки до пяток. Будто по мне гоняли электрический ток. Мускулы дергались, челюсть сводило, глаза закатывались так глубоко, что я опасался увидеть собственный затылок изнутри.

Но приборы молчали. Шары-индикаторы, которые должны были загореться ярким светом, фиксируя магический отклик, поглощение или отражение, оставались темными, мертвыми.

— Ничего, — констатировал Диксон, постукивая пальцами по столу, — Полная диссипация. Энергия не поглощается, не отражается… Она просто исчезает в нем. Как в черной дыре. Ва́лек, ты представляешь? Его тело — идеальный, абсолютный изолятор. Нулевая проводимость.

Ва́леком звали ассистента. Он если что и представлял, то предпочитал держать эти мысли при себе. За все время я от него слышал не больше десятка слов.

Лорд Риус обычно стоял в стороне, возле высокого окна, через которое лился тусклый сумрак Изначального Града. Он наблюдал. Молча. Его темные глаза скользили по мне, выискивая слабое место, трещину в моей странной, с его точки зрения, обороне.

— Продолжай, — бросал маг холодно, без интонации. — Проверь ментальный контур. Попробуй внедрить базовый императив.

Тогда в ход шли другие инструменты. Кристаллы, издающие пронзительный звон, от которого кровь стыла в жилах.

В голове вспыхивали чужие образы, левые воспоминания, посторонняя боль. Потом всплывали мои мысли. Картины леса, поляны, лицо Лики. Но всё это выглядело как искаженная, туская, гротескная картинка. Мне навязывали чувство вины, ужаса, восторга. Однако сломать мой разум, переписать базовые установки у магов не получалось. Сопротивление было слишком глубоким.

— Блок на уровне инстинктов, — вытирая пот со лба огромным платком, констатировал Диксон после особенно изматывающей сессии. — Внедрить даже простейшую команду — «не дышать», «замри» — невозможно. Полное отторжение. Мозг не воспринимает магический импульс как нечто, имеющее к нему отношение. Это все равно что пытаться напугать камень криком.

Когда физические тесты не давали результата, за дело брался сам Лорд Риус. Он не тратил силы на причинение физической боли. Он был мастером ментальной хирургии.

Действовал ублюдок всегда исподтишка. Когда меня уже возвращали в конуру. Он копошился своими погаными невидимыми щупальцами в моей башке, заставлял видеть не просто образы, а фантомы, основанные на моей памяти.

В основном это были сюжеты, связанные с домом. Я ложился на каменную «постель», собираясь отключиться, а в следующую минуту понимал, что нахожусь в своей квартире. Видел родителей. Делал шаг к матери, начинал говорить с ней. Она отвечала, иногда даже обнимала меня.

Но стоило мне поверить, что все это реально, как фантом моей матери начинал кричать, ее лицо искажалось в ужасе. Или она оборачивалась какой-нибудь особо мерзкой дрянью.

Я резко открывал глаза, хлопал ими как дебил, и видел, что сквозь щель в двери за мной наблюдает холодный взгляд мага. А потом раздавался этот его ублюдский смех.

«Ты не должен был туда идти. Это ты виноват. Ты бросил их».

Шёпот прорывался в мой расплавленный мозг и я не сразу понимал, что это Лорд Риус внушает мне чувство вины или ужаса.

Однако сломать мой разум, переписать базовые установки у них не получалось. Наверное, сознание вырожденца было слишком примитивным для их сраной магии. Или их сраная магия была слишком примитивна для меня.

Иногда во время экспериментов, я замечал то самое сочувствие Диксона. Он поджимал губы и отворачивался к датчикам с таким видом, будто я — капризный ребенок, который не хочет делать уроки.

— Твои показатели не должны быть такими. — Он сказал это однажды, когда Риус вышел из зала. — Организм с подобной диссипацией должен был сгореть через неделю. Но он не сгорает. И в то же время не включается в работу. Дело в твоей воле, Выродок. Ты сам блокируешь свои же возможности.

Я оставался для магов загадкой. И потенциальным оружием. Живым щитом. Как оказалось, рядом с Изначальным градом находилось какое-то место, порождавшее демонов, монстров и тварей. Маги называли это Пустошью. Туда не решались ступить даже могущественные лорды. Но они очень сильно хотели уничтожить Пустошь. Вот для чего им был нужен я.

После опытов меня, полумертвого, с подергивающимися веками и свежими ожогами от датчиков на коже, волокли обратно в камеру. И там, в темноте, на холодной плите, рождались идиотские планы побега.

Первый был абсолютно дебильным. Отчаянным. Когда меня вели по узкому коридору из лаборатории, мимо ниши со статуей крылатого демона, я просто рванул в сторону, в полуоткрытую дверь служебного прохода. Долбанул стража плечом, пытаясь выбить у него дыхание. Ну не идиот? Ясен хрен, это было бесполезно. Словно в гранитную стену врезался. Страж даже не дернулся.

А вот Аларик, сопровождавший процессию, был в диком восторге.

— Попался, тварь! Думал, куда-то денешься? А-а-а-а-а, сучоныш! Я знал! Знал, что ты замышляешь сбежать!

Удар «усмирителем» в спину свалил меня с ног. А потом эти удары посыпались со всех сторон. Аларик бил методично, с расстановкой, чередуя физическую боль с разрядами, которые заставляли мое тело трястись и подпрыгивать на холодном камне.

В наказание я не получал ни еды, ни воды несколько дней. Провел это время в карцере — вертикальной каменной трубе, где нельзя сесть или лечь. Только стоять, упираясь спиной и ладонями в скользкие стены.

Это меня вывело из строя почти на неделю, но не остановило. Я прямо свихнулся на идее побега. Хотя, совершенно непонятно, зачем. Ну сбегу. Дальше что? Чужой мир, ублюдочные маги. Куда идти, у кого просить помощи?

Вторая попытка оказалась не намного умнее. Я пару месяцев симулировал полную апатию и покорность. На самом деле — изучал свой собственный распорядок дня до мельчайших деталей. Особенно меня интересовал уборщик — мелкий мужичок, который приходил, чтоб помыть и продезинфицировать специальным раствором камеру.

Я запомнил каждое его действие, посчитал, сколько раз он отворачивается, чтобы сполоснуть тряпку в ведре. Дождался нужного момента, а потом напал на уборщика. Цель была простая, но такая же идиотская — оглушить, снять его робу, попробовать выйти из замка.

Хрен там. Старик оказался жилистым и вертким, как ящерица. Его истеричные вопли привлекли стражу за секунды. Меня скрутили, а потом избили так, что я неделю харкал кровью.

Тогда в мою камеру спустился сам Лорд Риус. Он стоял на пороге, не заходил внутрь. Будто боялся запачкать дорогие туфли.

— Упрямство, — произнес маг, глядя на меня, как на сломанную, но все еще занимательную игрушку. — Тупое, животное, бессмысленное упрямство. Куда ты бежишь, Выродок? Из замка? Из города? Ты понимаешь, что даже если вырвешься на волю, этот мир тебя убьет? Ты обречен здесь в любом случае.

Я молчал, прижимая руку к сломанным ребрам.

— Паек урезать вдвое. На месяц, — бросил Лорд Риус через плечо Аларику, уже ждавшему в коридоре. — И ужесточить режим содержания. Пусть подумает о цене своего упрямства.

Тот месяц стал адом внутри ада. Полпайка — это несколько ложек безвкусной кашицы в день. Голод превратил меня в ходячий скелет, обтянутый кожей. Я слабел, мир плыл перед глазами.

Но именно тогда, в глубине этого физического и морального падения, надежда наконец сдохла. Ее место заняла ярость. Холодная, тихая, неистовая. Я перестал мечтать о доме. Я начал мечтать о том, как буду резать глотку Аларику. Как вырву сердце у Риуса. Как найду «великолепную пятерку» и растопчу этих ублюдков, которые отняли у меня все.

Потом была третья попытка. Четвертая. Пятая. Я даже хотел подкупить молодого слугу, сунув ему найденный в лаборатории кристал. Слуга взял камешек и доложил Аларику.

Я пытался ткнуть украденной у Диксона иголкой стражу в глаз. Я пробовал перегрызть кожаный ремень на запястье, пока меня везли на тележке в лабораторию. В общем, вел себя как окончательно поехавший крышей псих.

Шестая попытка стала самой решающей. Однажды, в лаборатории, когда Диксон отвернулся к шкафу с инструментами, а Риус изучал голограмму какого-то чудовища, я смог, превозмогая боль, высвободить одну руку из чуть ослабевшего зажима. Мои пальцы нащупали на боковом столике хирургический скальпель с острым лезвием.

Целился я не в Диксона. В Риуса.

Метнул этот чертов скальпель со всей силой, на какую был способен. Он, сверкнув в холодном свете, стрелой понесся к магу, но… замер в воздухе. Не долетел до каких-то двадцать сантиметров. А потом со звоном упал на полированный пол.

Риус даже не обернулся. Не пошевелился. Но его терпение, похоже, лопнуло окончательно.

Меня не поволокли в камеру, а притащили в его личный кабинет — высокий зал с витражными окнами, книжными шкафами до потолка и огромным столом из черного дерева.

— Шесть попыток за один год, — сказал он. Смотрел не на меня, а в окно. Там, во дворе, при свете магических шаров, разгонявших сумрак, рабы драили камни, — Шесть. Ты абсолютно безнадежен, Выродок. Не обучаем. Не управляем. Твоя аномалия делает тебя ценным, но твое упрямство сводит все к нулю. Ты противишься всем моим попыткам найти источник аномалии. Ты выкидываешь Диксона из своего сознания. Твоя тупая животная ярость делает тебя непригодным даже для простой работы в каменоломнях.

Лорд Риус медленно повернулся. Его лицо было непроницаемым, но в глубоких, темных глазах я впервые увидел не интерес, а усталое раздражение.

— Мне надоело тратить на тебя время и ресурсы. Хочешь драться? Хочешь доказать, что имеешь право на жизнь, на движение, на эту жалкую борьбу? Хорошо.

Маг сделал шаг ко мне.

— Я дам тебе арену. Настоящую. Там ты сможешь бороться сколько влезет. Сражаться. Убивать. Или быть убитым. В любом случае, я избавлюсь от головной боли. И, возможно, из твоей смерти мы извлечем какую-то пользу. Аларик!

Погонщик возник в дверях мгновенно, будто прятался за углом, ожидая приказа хозяина.

— Готовь его. Завтра, после утреннего сеанса сканирования, он дебютирует на Нижней Арене. Пусть мясорубка решит его судьбу. И если Выродок сдохнет в первой же схватке… — Риус наконец посмотрел прямо на меня, в его взгляде промелькнуло что-то, похожее на ледяное презрение, — … я буду очень разочарован в тебе, Аларик. Значит, ты плохо следил за моим имуществом.

Погонщик побледнел и низко склонил голову.

Старый ублюдок Риус думал, что отправляет меня на казнь. На последнюю, кровавую потеху для магов. Он не знал, не мог знать, что в тот момент делает самый ценный подарок за все время моего плена. Долбаный выигрыш в лотерею.

Арена не забрала у меня жизнь. Она дала мне шанс.

Шанс перестать быть пассивной, вечно страдающей жертвой, объектом, вещью.

Шанс превратить свою слепую, беспомощную ненависть в острое, отточенное оружие. Научиться не просто выживать, а убивать. В этом мире, как я очень скоро понял, смерть — охренительно востребованная валюта.

Так что, Лорд Риус, ты сильно облажался в тот день. Это был один из твоих косяков. Самый первый.

Я тряхнул головой, взял пакет с вещами под мышку и двинулся по улице. Охотники-охотниками, а мне до уссачки нужна работа.

Глубокие, ядовитые воспоминания отступили, оставив после себя не боль и тоску, а привычную, холодную, как лезвие, злость. Топливо для мотора мести.

Прошлое в прошлом. Риус сейчас далеко. Аларик… до него я еще доберусь, когда закончу дела здесь. Когда-нибудь.