Вверх по течению

27

На следующий день с самого утра, еще до завтрака, меня посетил наконец-то настоящий врач. В золотом пенсне на носу и даже в белом халате, из нагрудного кармана которого торчала деревянная трубочка стетоскопа.

Доктор быстро разобрался с моей раной. Сказал, что динамика заживления положительная. Перевязал меня снова. Уже по-нормальному, без этого дурацкого приматывания к телу левой руки, отчего я сразу почувствовал себя лучше. Все же играть в каплея Плотто не входило в мои жизненные планы, хотя я сильно зауважал моряка, когда оказался в его шкуре. Мне до его ловкости пользоваться одной рабочей рукой никогда не подняться.

Пожелав мне скорого свидания завтрашним утром, врач, торопливо собрав свой саквояж, покинул мое узилище.

Меня покормили завтраком и вывели на получасовую прогулку наматывать круги вокруг флигеля в сопровождении двух кирасир при палашах и револьверах в кобурах. Забавное, должно быть, зрелище. Особенно со стороны.

Потом продолжился вчерашний допрос ротмистром. Также в виде доверительной беседы двух искателей истины.

Наконец я не выдержал и задал мучивший меня всю ночь вопрос:

— Господин ротмистр, вы вчера сказали, что я подозреваюсь в шпионаже, но так и не объснили мне, в чем выражаются ваши подозрения, — попробовал я вытянуть немного информации из своего инквизитора.

— Дойдем и до этого, фельдфебель. Как только я проясню для себя некоторые нюансы, так сразу… Не буду вас держать в неведении лишнее время. Вот, к примеру, я очень интересуюсь такой деталью: вы специально поджидали капитан-лейтенанта Плотто во дворе казармы?

— Нет, — ответил я совершенно честно. — Я встретился с ним там случайно. Даже не встретился. Точнее, это он меня окликнул. Со спины. А так я мог его и не заметить. Стыдно сказать, но я любовался своим аттестатом об образовании и думал о том, как он мне может помочь по службе.

— Угу, похвальные мысли, — кивнул ротмистр. — А что было дальше?

— Капитан-лейтенант попросил меня подбросить его до полигона, там его ждали дела. И я согласился. Место в санках было. Лошадь у меня сильная.

— А что за дела возникли у капитан-лейтенанта Плотто на вашем полигоне? Вы это знаете?

— Простите, господин ротмистр, но пока я не увижу вашей подписи о том, что вы обязались хранить военную тайну, связанную с этим проектом, боюсь, я ничем не смогу удовлетворить ваше любопытство.

И даже скрестил руки на груди, показывая тем самым, что мой ответ окончателен.

— Даже так? — ухмыльнулся ротмистр. — Отдаете ли вы себе отчет, фельдфебель, что мы все-таки контрразведка и охрана государственных и военных тайн — это наша стезя и обязанность перед отечеством и императором.

— Тем не менее, господин ротмистр, я не буду говорить об этом ни с кем, кто не имеет соответствующего допуска. Покажете мне допуск к этой теме на себя, тогда и побеседуем с полным моим расположением, только без записей. Мало ли к кому они могут попасть потом.

— Плохо же вы думаете о нашем департаменте.

— Отнюдь. Просто прикидываю, сколько в нем народу, не имеющего этого допуска, к которому могут попасть эти записи.

— А у вас такой допуск есть?

— Конечно, господин ротмистр. Иначе бы меня не могли привлечь к этому проекту.

— И какова ваша функция в этом проекте?

— Скажем так, консультант.

Предчувствуя дополнительные вопросы со стороны контрразведчика, поднял руку и твердо сказал:

— Больше ни слова об этом, пока я не увижу вашего допуска.

— Хорошо, — согласился ротмистр. — Но все же, почему именно к вам напросился капитан-лейтенант в санки? А не взял, к примеру, разъездной служебный транспорт.

— Я его об этом не спрашивал.

— Вы давно знакомы с Плотто?

— Давно. Еще по работе в армейском штабе в одном отделе.

— Куда вы заезжали до выезда из города?

— Только на квартиру к Плотто и в лавочку букиниста.

— Чья была идея посетить букиниста?

— Моя. Мне требовалось, пользуясь оказией, сдать не нужные мне уже учебники. Капитан-лейтенант против недолгой задержки не возражал. Я не столь богатый человек, господин ротмистр, чтобы отказываться даже от малых денег.

— Вот как? Интересная мысль… Это я про деньги… — усмехнулся ротмистр. — А пока начертите на плане города маршрут, по каким именно улицам вы ездили, а также отметьте местонахождение квартиры Плотто и лавки букиниста.

После того как я проделал требуемое, прочитал и подписал протокол, ротмистр встал, щелкнул крышкой серебряных часов.

— На сегодня у меня все. Приятного аппетита, фельдфебель. Да, доктор прописал вам для восстановления кровопотери после ранения красное сухое вино. Когда бы вы желали его получать, в обед или ужин?

— И много там того вина? — улыбнулся я.

— Не очень. Всего четверть литра за один прием в день.

— Тогда лучше в ужин. И у меня еще одна просьба как узника этого замка…

Ротмистр выгнул правую бровь.

— Не могли бы вы обеспечить меня свежими газетами или книгами?

Ротмистр несколько секунд подумал, усмехнулся и сказал:

— Вы как-то проявляли повышенный интерес к нашей древней литературе, не так ли? Думаю, «Сагу о княгине Милолюде» я вам достану. Естественно, в современном издании.

Вот сволочь! В учебнике писали о том, что это самый сложный древний трактат не только для толкования, но даже просто для чтения современным человеком. Бог с вами, ротмистр, у лейтенанта Наполеона Бонапарта на губе только свод Римского права был на латыни, и ничего, он выжил. Даже императором стал.

После обеда приперся щеголь-лейтенант, заявивший, что сейчас его очередь вести мой допрос.

Стенограмму вел все тот же бесцветный «Акакий Акакиевич». Как всегда молча, незаметно и аккуратно.

Нахальный дворянский вертопрах принял картинную позу, рисуясь, и пафосно заявил под протокол:

— Фельдфебель, вы полностью изобличены в пособничестве врагу. Запираться бесполезно. Я обладаю неопровержимыми свидетельскими показаниями, достаточными для того, чтобы военно-полевой суд назначил вам расстрел в качестве меры наказания. Так что лучше бы вам сотрудничать со следствием, тогда, может быть, наше заступничество смирит гнев судей, и вы отделаетесь всего лишь пожизненной каторгой.

Какое счастье, что доктор мне руку отвязал. Как бы я тогда смог рукоплескать одной ладонью?

— Браво, браво, лейтенант, брависсимо! — Лицо мое, наверное, лучилось от удовольствия. — Вам бы на подмостки, в Королевскую оперу, большую карьеру бы сделали. А здесь вы просто хороните свой замечательный талант лицедея. Осмелюсь только поинтересоваться: а кто именно эти ваши лжесвидетели?

— Да ваши же подельники, фельдфебель, братья Пшеки. Они очень обижены на вас за то, что вы подло убили их старшего брата. Они с вами так не договаривались. И мать их припомнила, как вы появлялись у них на хуторе, деньги привозили. Так что у меня против вас целых три свидетеля. Для суда достаточно.

Ну что они меня постоянно смешат? Это просто пародия какая-то. Не допрос ведут, а петросянят.

— Что я сказал такого смешного? Тут вам плакать впору, — взвизгнул лейтенант. — Ваш же сослуживец нашел при обыске на хуторе деньги, которые вы им заплатили. Пятьдесят золотых — гигантская сумма для крестьян.

— Откуда у меня такие деньги?

— Откуда? — Лейтенант в предвкушении потер руки. — Оттуда же, откуда и остальные, — от восточного царя!

И обличительно ткнул в меня пальцем. Театрально так, с выносом руки.

— Прям так царские червонцы? — удивился я.

— Нет, наши имперские золотые кройцеры. Вы врага за дурака не держите.

— Потрясающе интересно. Вы беллетристику писать не пробовали? Могли бы иметь успех, лейтенант. Только вот дело в том, что таких денег у меня никогда не было. Самая большая сумма, которую я когда-либо держал в руках, — это королевская премия в двадцать пять золотых.

— Вот тут вы и попались, фельдфебель, — торжествовал контрик. — Кто в тот день с утра открыл счет в «Обществе взаимного кредита» города Будвиц и положил на него четыре тысячи сто двадцать пять золотых кройцеров?

— Не знаю. Я никогда не был в этом банке. Я вообще банкам не доверяю.

— Однако — первое: счет открыт на ваше имя, — лейтенант загнул палец на левой руке. — На имя Саввы Кобчика. Скажите, много вообще в Будвице Кобчиков? Молчите? Второе: открыт этот счет был в день инцидента на дороге примерно в одиннадцать часов утра. Третье. Вот здесь на плане города вы сами своей рукой проложили маршрут по Старому бульвару от винного погребка до гастрономической лавки как раз мимо этого самого «Общества взаимного кредита».

Лейтенант сел и гордо вскинул голову.

— Так что, Кобчик, вы изобличены неумолимой силой улик и свидетельских показаний. Лучше всего пишите сами явку с повинной — на суде зачтется.

— Я ничего не знаю об этих деньгах. И название этого банка впервые услышал от вас. Может, это вы туда деньги положили? После того как вы меня выкрали из госпиталя, я уже ничему не удивлюсь. Одно не понимаю: зачем мне все это надо, по вашему мнению?

— Выкрасть капитан-лейтенанта Плотто и передать врагу как секретоносителя первой категории, чем нанести существенный ущерб нашей обороне.

Тут я опять захохотал, хотя смешно мне по большому счету не было. Дело все-таки на меня сшили, хоть и на белую нитку.

— Это официальное обвинение в мой адрес?

— Официальнее некуда.

— Тогда я требую адвоката. Как положено после вынесения обвинения. И отвечать буду только в его присутствии, господин лейтенант… как вас там. Вы даже не представились, что очень невежливо со стороны дворянина.

— Лейтенант бургграф Леппе-Тортфорт, — щелкнули каблуки.

— Знавал я одного Тортфорта. Правда, он был барон и командир моей роты в стройбате. Вы случайно не родственники?

— Родственники, но это к делу не относится.

— И как поживает барон?

— Прекрасно. Его перевели в юнкерское училище ускоренного выпуска командиром учебной роты, так что долго ждать получения им чина майора не придется. К тому же он помирился с женой и ждет пополнения в семействе.

— Я рад за него, лейтенант, — улыбнулся я удовлетворенно.

Вынул часы, щелкнул крышкой.

— Однако близится время ужина, и что-то сегодня я утомился.

— Тогда подпишите протокол, фельдфебель, и мы на сегодня с вами расстанемся.

— Протокол я с удовольствием подпишу. Но только в присутствии своего адвоката. И именно протокол, а не эту вольную запись ваших фантазий.

После ужина меня снова вывели на прогулку. Уже в сумерках.

И мне удалось-таки выцыганить у своих конвоиров огарок свечи. А то ведь впотьмах мимо унитаза промахнуться можно, а то и ногой угодить в очко.

На будущее дал им серебряный кройцер, чтобы они купили мне свечи. Тут, оказывается, были бы деньги, даже обед с вином принесут из ресторана и девочку доставят из приличного борделя.

Только мне как-то стало не до девочек.

А вот на дешевые кожаные шлепанцы фасона «ни шагу назад», толстые шерстяные носки домашней вязки, лишнее полотенце, одеколон и подсвечник я разорился. Камера не камера, а обживать помещение как-то надо.

Кстати, кирасиры обещали также по утрам доставлять свежие газеты. За денежку, естественно.