Жатва душ 3. Вторая волна

Интерлюдия 2 Константин

Мать его звали Наташей. Своему сыну она рассказывала, что его принес столичный аист и, помимо ее воли, сволочь такая, запихнул в форточку.

На самом деле, в паспорте Константина можно было выделить специальную графу с пометкой: «Made in Moscow». Его мать совершенно сознательно поехала туда за длинным… рублем. То есть с перспективным папиком в надежде на красивую жизнь и скорое замужество.

Папики в то время были трех категорий: номенклатура, спекулянты и воры. Наташе достался из третьей — папик оказался сидельцем со стажем, запер невесту в загородном доме и, угрожая расправой, водил к ней корешей.

Так длилось полгода. Потом хату накрыли менты, пленницу освободили, да, вот беда, она оказалась на четвертом месяце беременности.

Пришлось Наташе возвращаться домой в Кострому не на «Волге», а на электричке, пропахшей колбасой.

От отчаяния она налегла на алкоголь и запрещенку, а когда спохватилась, желая избавиться от ребенка, было поздно. На учет она нигде не становилась, думала родить втихаря и где-нибудь выродка притопить. Но тут нагрянула матушка, особа наглая и авторитарная, отправила дочь на детокс в наркологию.

В общем, Костя не только появился на свет вопреки всему, но и родился без патологий. Это можно было бы назвать везением, если бы не смерть бабки, которая его опекала. В итоге он оказался с матерью, жил в квартире, превратившейся в притон, и до пяти лет думал, что его зовут Заткнись.

Потом ему опять повезло: мамашу лишили родительских прав после того, как Костя с побоями попал в больницу, и его определили в детский дом, где стало хорошо. В отличие от большинства детдомовских детей, Костя боялся усыновления и вел себя, как волчонок, потому желающих на него не нашлось. Мать ему заменила пожилая воспитательница Нина Елизаровна, которая забрала мальчика к себе и воспитала как сына.

Мальчик не выделялся среди ровесников, учился с тройки на четверку и больше тяготел к точным наукам. Все в нем было обычным: рост, вес, способности, кроме одной маленькой детали: он не испытывал эмоции, они были напрочь отшиблены. Вместо радости — удовлетворение сродни сытости, вместо любви — привязанность, вместо страха — понимание нерациональности данного поступка. Цели он себе ставил не исходя из желаний, а по необходимости.

Надо учиться хорошо. Надо помогать Нине Елизаровне. Надо поступить в хороший вуз и заработать много денег.

А поскольку страх у него тоже был отшиблен, повзрослев и похоронив приемную мать, он без раздумий ввязывался в сомнительные мероприятия, где маячили быстрые деньги: купля-продажа машин, в том числе с темным прошлым, и недвижимости, игра на бирже, акции.

Он попал в струю, и в двадцать два года сколотил состояние на акциях. Тогда в Россию приходили крупные инвесторы, потом лавочка закрылась, и быстрые деньги закончились. Но он заработал достаточно, оброс квартирами в Москве и чувствовал себя неплохо.

В двадцать шесть у него все было замечательно: дом в Подмосковье, пять квартир, жена модель — ровно до дня, когда к нему не пришла незнакомая спившаяся старуха и не стала просить денег на прокорм маленькой дочурки. Женщина плакала, падала в ноги и каялась в том, что бросила его, Костеньку.

Впервые в жизни Константин испытал ярость и выставил мать за дверь.

Но заинтересовался фактом наличия сестры, которую с большой вероятностью постигла такая же участь, как его в детстве.

Сестра действительно была. Его мать родила в двадцать, ее — в сорок один от какого-то нерусского, которого депортировали из страны за хулиганство. Девочке на тот момент было пять лет, она воспитывалась в интернате.

В отличие от старшего брата, ей не повезло, она взяла от матери все самое худшее и имела массу нарушений: задержка психического развития, дислексия, энурез плюс масса сопутствующих состояний.

Это не остановило Костю. Лишив мать родительских прав, он забрал девочку к себе и с упорством бульдозера взялся за сестру, не жалея на нее денег. Лучшие педагоги, психологи и логопеды работали с ней. Она жила в Сочи, купалась с дельфинами и ездила на лошадях. Но все равно вела себя, как ненормальная: оскорбляла брата, била посуду, делала все назло, гадила на ковер посреди комнаты, будто проверяя опекуна на прочность.

Жена-модель не выдержала и хлопнула дверью через два месяца, но Костя не сдался, и через три месяца наметилась положительная динамика.

Спустя год девочка поняла, что ее действительно любят, стала контактной и прекратила делать гадости умышленно. Вот только она ошибалась: Костя не умел любить, зато здорово привязывался.

Через два года она ничем не отличалась от ровесниц, пошла в частную школу, где училась на четверки и пятерки, мечтала стать балериной, с ней занимался лучший тренер, уверял, что у девочки большое будущее.

Все было просто замечательно, пока Вике не стукнуло тринадцать лет. В нее будто вселился бес: сигареты, алкоголь, прогулы, сомнительные компании, воровство, побеги из дома, домашние аресты, опять побеги. Поиски с полицией, учет в наркодиспансере, венерические заболевания, быстрое замужество, оставившее Вике романтическую фамилию Грей.

На филиппинский остров Костя ее привез после очередной реабилитации. «Уединенный рай вдали от цивилизации!» — говорилось в рекламе. Хорошее место для того, кому жизненно важно быть вдали от веществ.

Но и тут она нашла плохую компанию, в которой так весело и интересно! Причем нашла до начала Жатвы. Так Константин познакомился с Шапошниковым. Когда все началось, он как раз предлагал Папаше деньги, чтобы тот оставил девушку в покое, на что тот рассмеялся и сказал, что он никого насильно не держит.

Проблема была в том, что в покое оставаться Вика не собиралась.

А там жахнуло.

Жатва.

Константин пропустил хаос первых часов Жатвы — после долгого разговора с Шапошниковым спал крепким сном.

Утром дал себе выспаться, а потому поднялся только после полудня.

За окном происходило что-то странное. В тот момент он и понятия не имел что. Словно все накидались веществами и начали грызть друг другу глотки. В коридоре были слышны дикие крики и вой.

Вика, как обычно, пропала еще накануне вечером с какими-то новыми «друзьями». Среди них был и тот самый Папаша, Павел Шапошников — лысый мужчина лет пятидесяти с бычьей шеей, который представлялся московским бизнесменом.

Константин знал таких. Папаша приехал на остров с молодой любовницей и сестрой, снял целый этаж в «Эвелине» и устраивал вечеринки для русскоговорящих. Водка лилась рекой, девочки из эскорта порхали между номерами. Вика, конечно, примкнула к этой тусовке — где еще найдешь бесплатную выпивку и веселье?

В коридоре соседка с мертвыми глазами вцепилась Константину в горло — он разбил ей череп пепельницей. Еще двоим в коридоре — ножкой от стула. Происходила какая-то фигня, но важнее было найти Вику.

Он нашел ее в баре на первом этаже. Она сидела в углу, обнимая колени, вокруг валялись тела. Папаша стоял у барной стойки с окровавленной битой, рядом — молодой мужчина с военной выправкой и страшная как смерть блондинка лет сорока.

— Костя! — бросилась к нему Вика, рыдая. — Кошмар! Ты видел? Папаша всех спас! Эти уроды напали, а он их всех перебил!

— Эй, мужик! — окликнул его Шапошников, словно забыв, что они только вчера общались. — Мои люди заметили, как ты в коридоре работал. Четко, без паники. Ты кто по жизни?

— Никто, — ответил Константин.

— Ну-ну, не скромничай. Я вот Пал Палыч, друзья зовут Пашей-Папашей, а это Андрей Павлович Волошин и моя сестра Юлия Павловна. Зови ее Рысь. А тебя вроде Константином Егоровичем кличут? Будем выживать вместе, идет?

За следующие часы Папаша проявил себя как прирожденный организатор. Он собрал всех выживших русскоговорящих — человек тридцать, включая поддатых и накуренных пассажиров яхты одного недоолигарха, который не выжил. Были тут и модели из Москвы, приехавшие на съемки, и программисты из Питера, и семья из Казахстана. Этот остров пользовался особенной популярностью среди русских турагентств.

— Значит так, мужики, ситуация такая, — вещал Папаша. — Какой-то вирус, зомби, конец света — неважно. Важно, что мы живы, а вокруг хаос. Предлагаю объединиться. Я на Родине рулил кое-чем, знаю, как людей организовать.

Базой выбрали админкорпус неподалеку. В отеле оставаться было опасно, а админкорпус легко зачистили. Относительно легко.

Волошин оказался бывшим спецназовцем, уволенным за превышение полномочий. Он взял на себя оборону — расставил посты, организовал патрули.

Юлия Шапошникова вела учет припасов с маниакальной дотошностью пожилой кладовщицы.

В тот же день к ним прибился тридцатилетний белобрысый крепыш Славик — пьяница и хвастун, который почему-то называл себя «чистильщиком» и требовал особого отношения. Говорил что-то про инопланетян, систему, уровни, кредиты — бред сумасшедшего.

Папаша выслушал его с интересом, расспросил подробности, напоил водкой. А потом, когда Славика совсем развезло, предложил:

— Слушай, а давай проверим, кто тут главный? По-мужски, кулаками.

Идея Славику понравилась.

— Вы против меня? Ага!

— Все трое? — прищурился Папаша.

Пьяный дурак самодовольно кивнул. Но оказалось, что дураки здесь они, а не Славик, спокойно отметеливший и Папашу, и присоединившегося к нему Волошина. Вика насела на брата, истерично требовала, чтобы Бергман помог.

Не меняя выражения лица, он подошел к дерущимся (остальные стояли в сторонке и наблюдали) и методично ударил Славика табуреткой по затылку.

Дерево треснуло. Славик даже не покачнулся — только обернулся и усмехнулся окровавленными губами.

— О, еще один! Давайте все сразу, суки!

Удар Славика отправил Константина в полет. Тот врезался в барную стойку, почувствовав, как хрустнули ребра. Боль была знакомой — в детстве мать била его чем попало, и он научился ее игнорировать.

Папаша и Волошин навалились с двух сторон. Бывший спецназовец применил удушающий прием, но Славик просто развел руками, разорвав захват. Локоть Славика встретился с челюстью Волошина — раздался хруст, и Андрей отлетел к стене.

— Чистильщик я, понимаете? — рычал Славик, размахивая кулаками. — Боги меня выбрали! Я теперь сам как бог для вас!

Папаша ударил его битой по коленям. Славик зашатался, но устоял. Схватил биту, вырвал из рук и переломил о колено.

— Слабаки! Я вас всех тут положу!

Константин поднялся, прижимая руку к ребрам. Взгляд упал на стойку с ножами — кухонные, для разделки мяса. Он взял самый длинный, примерился.

Волошин очнулся и прыгнул Славику на спину, обхватив шею руками. Папаша навалился спереди, пытаясь сбить с ног. Славик крутился, пытаясь их сбросить, матерился и плевался кровью.

— Сильный, падла! — рычал Волошин.

— Ничего гада не берет, — прохрипел Папаша.

Константин подошел сзади и воткнул нож под левую лопатку. Лезвие вошло на половину и застряло.

Славик взревел, дернулся, но Волошин держал крепко. Папаша выхватил из кармана складной нож и полоснул по горлу — брызнула кровь.

Но Славик не падал. Он захрипел, забулькал, кровь хлестала из раны, но он все еще стоял, размахивая руками, ругался и обещал выздороветь и всех порешить.

— Чтоб вы сдохли… — прохрипел он. — Я… чистильщик…

Тогда Константин увидел чудо впервые — рана на горле Славика начала затягиваться!

— Бл…дь! Он лечится! — заорал Папаша. — Добивайте, быстро!

Все трое навалились, повалили Славика на пол. Константин выдернул нож из спины и начал методично втыкать — в печень, в почки, в легкие. Волошин нашел арматуру и бил по голове. Папаша резал горло снова и снова, пока не добрался до позвоночника.

Славик дергался, хрипел, пускал кровавые пузыри. Его глаза остекленели, но тело все еще пыталось двигаться.

— Сердце! — крикнул кто-то из толпы. — В сердце его!

Константин перевернул умирающего на спину, нащупал между ребер нужную точку и всадил нож по рукоять. Провернул.

Славик дернулся последний раз и затих.

А потом случилось невероятное. Перед глазами Константина возникли символы, буквы, цифры. Он почувствовал, как раны затягиваются, сломанные ребра срастаются, синяки исчезают.

То же происходило с Папашей и Волошиным. Папаша смотрел на свои руки, на которых заживали порезы. Волошин щупал челюсть, которая минуту назад была сломана.

— Я теперь чистильщик, — прошептал Папаша. — Первого уровня! Вы видите? Видите эти штуки?

— Вижу, — подтвердил Волошин. — У меня пока нулевой уровень, но я тоже чистильщик! Что за чертовщина? Предлагают выбрать награду…

— И мне… — задумчиво проговорил Папаша, бросив на Волошина странный взгляд.

Константин молчал, изучая странный интерфейс. Нулевой уровень. Чистильщик. Что бы это ни значило.

Вика бросилась к нему, обнимая и целуя.

— Костя! Ты герой! Ты спас Пашу!

Папаша поднялся, отряхнулся, бросил взгляд на Бергмана.

— А ты, Константин Егорыч, молодцом. Молча все, без паники. Как Терминатор!

— Ага! — гоготнул Волошин. — Жидкий! Этот, как его?

— Т-1000, — вспомнил Папаша.

— Точняк! Будет Костик Тетыщей!

Папаша посмотрел на труп Славика в луже крови.

— Значит, он не врал, — медленно произнес он. — Система, уровни, чистильщики… Все правда. — Папаша повернулся к притихшей толпе. — С этого момента мы — избранные. Мы трое — ваши лидеры. Кто против?

Никто не возразил. Все видели, как троица забила насмерть человека, который называл себя богом. А потом их раны зажили сами собой.

— Вот и ладненько, — улыбнулся Папаша, вытирая кровь с лица. — Добро пожаловать в новый мир.

Константин посмотрел на свои руки, все еще сжимающие окровавленный нож. Он только что помог убить человека. И не чувствовал ничего — ни вины, ни сожаления, ни страха.

Только холодное удовлетворение от хорошо выполненной работы.

Константин получил странные способности — мог создавать большое защитное поле. Волошин научился создавать невидимые лезвия из воздуха. Папаша отражал любые атаки своим щитом.

С их помощью Папаша организовал настоящий военный лагерь и укрепил иерархию.

Вскоре их база напоминала крепость. Забаррикадированные входы, патрули, четкое распределение обязанностей. К ним стекались выжившие со всего острова — русские, украинцы, киргизы, армяне, белорусы. Папаша принимал всех, кто говорил по-русски, но и иностранцам не отказывал. Просто относился к ним строже, придирчивее.

Когда группа индийских туристов попыталась присоединиться, Папаша сначала радушно их встретил, устроил пир. Главу семьи — интеллигентного мужчину по имени Раджеш — напоил до бесчувствия.

А потом приказал Волошину:

— Андрей Павлович, твой выход. Скажи, что он твою бабу лапал.

Волошин кивнул, подошел к шатающемуся индусу и ударил его по лицу. Раджеш попытался защищаться, но бывший спецназовец сломал ему шею одним движением.

Семью индуса Папаша «взял под защиту» — жену отдал своим людям, старшую дочь забрал к себе и больше ее не видели, а остальных детей определили в прислугу, но те продержались недолго, через пару дней их сожрали бездушные.

Константин наблюдал за происходящим без эмоций. Новый мир требовал новых правил. Вика в этот момент сидела у Папаши на коленях, игриво теребя его золотую цепь. После начала Жатвы она прилипла к нему как банный лист — инстинктивно почуяв, где сила.

За какую-то неделю-полторы их группировка разрослась. Папаша создал жесткую иерархию: чистильщики — элита, претенденты, сильные мужчины — воины, слабые — рабы. Женщин он распределял между «достойными» и прислугой, объясняя это необходимостью восстановления популяции.

— Старый мир сдох! — вещал он на собраниях. — Мы строим новый! Сильные будут жить как короли, слабые — служить!

Они совершали вылазки, собирали припасы, подчиняли другие группы выживших. Сестра Папаши Юлия оказалась садисткой, получающей удовольствие от пыток. Вика быстро стала ее лучшей ученицей.

Константин смотрел, как его сестра расцветает в этом аду. Она мучила рабынь, натравливала мужчин друг на друга, наслаждалась властью. Все его усилия в прошлой жизни оказались напрасными — она всегда была монстром, просто раньше ей приходилось скрывать это. Она не несчастная маленькая девочка, лишенная материнского тепла, она — социопатка с садистскими наклонностями.

Потому, когда на базу Папаши напали бездушные и встал выбор, кого спасать: Вику или Машу, которая свалилась ему на голову, он помыслил логически и пришел к выводу, что жить должна хорошая девушка Маша.

И теперь, лежа на залитой кровью земле, в мгновения проблеска сознания Константин думал только об одном: хорошо, что все кончится. Он устал притворяться человеком в мире, где человечность стала слабостью.

Может, Рокотов сделает то, на что у Константина никогда не хватало воли — избавит мир от Вики. Она стала тем, чем всегда была — чудовищем. И он, Константин, помог ей в этом.