Пленник лежал почти там же, на полу, разве что сдвинувшись на полметра. Как и ожидалось без ног и с одной покалеченной рукой он совсем не мог двигаться. Конечности, к слову, обнаружились там же, где и было сказано. Вместе с пятёркой мальчишек лет восьми-двенадцати, во все глаза следивших за пленником. Кто-то из них держал в руках маленький нож, кто-то ржавый молоток, а один самый маленький шило приготовил. Костяное. Гвардейцы юные, мать его за ногу!
— Все вон. И благодарю за службу, — отправив детей на улицу, Вальтер подошёл к калеке.
— Уйди! Не трогай меня! Кто ты такой? Ты демон?! Где мои ноги, ублюдок?! Верни меня отцу — он даст хороший выкуп! Отвечай, сучий потрах! — хрипел молодой мужчина, весь потный от боли и пережитого страха. Ладно хоть не обоссался, и то хлеб.
— Ты же сам меня искал, — поставив упавший стул спинкой вперёд, барон Кёнинг присел на него, свесив израненные руки перед собой. Внутри избы, окна которой после взрывной волны выбило начисто, было уже очень темно, и говорившие скорей угадывались по смутным силуэтам, чем были видны.
— Темно тут. Давай подсвечу.
Руки Вальтера засветились, обратившись в сплошную массу белого света. Курт зажмурился на минуту, с трудом проморгался сквозь слёзы, и, наконец, как следует рассмотрел хозяина этой земли. Барон Кёнинг совсем не был похож на беспутного юнца, погрязшего в похоти и вине, как о нём говорили по всей столице. Его лицо, а главное глаза, принадлежали скорей суровому воину, убивавшему походя. А руки и вовсе больше подходили какому-нибудь монстру! Безобразные в своих ожогах и волдырях, способные порождать жуткой силы огонь и чистейший свет! Курт никогда ещё не слышал о подобных магах. Все пироманты трёх империй владели куда более скромными силами, а их способности были известны наперечёт!
— Фу! Дом всё ещё весь в ошмётках от того старика, — оглядевшись, Вальтер понял, что так и не очистил как следует это место. Труп тот бабы выскребли, и наверняка где-нибудь зарыли в выгребной яме — с них станется. А вот кровь и прочее уже не успели убрать. Прогнав волну белого пламени по помещению, он заставил пленника дёрнуть головой от испуга. К счастью это же заставило его наконец заткнуться.
— Да не трясись ты так. Ты всё равно умрёшь. Ты это знаешь, я это знаю, мои холопы это знают. Так чего зря нервничать? — взглянул он в янтарные глаза, переполненные ужасом.
— Ты барон Вальтер Кёнинг?
— Верно, я барон Кёнинг, изгнанный из рода графа Кёнинга. Как видишь, моя слава была несколько преувеличена, — развёл он светящимися руками, — Попытайся ты убить только меня, я бы тебя может и сдал бы отцу за деньги — финансы мне будут не лишними. Всё ж таки и шуму так будет поменьше, и не особо выделился бы среди остальной высокородной швали империи. Но ты посмел тронуть её, надругавшись над ней. И потому судьба твоя будет жуткой.
Лицо Вальтера сейчас не излучало никаких эмоций. Ни гнева, ни обиды, ни даже омерзения. Просто уверенный взгляд человека, привыкшего решать чужие судьбы. Так мясник на скотобойне выбирает следующую жертву, оценивая её упитанность и нагулянный жирок. И этот взгляд вкупе со всеми продемонстрированными способностями наконец сломал волю Курта, державшуюся из последних сил.
Лишившись людей, конечностей, и даже свободы, было непросто сохранять остатки достоинства.
— Вальтер, не надо… не убивай меня. Пожалуйста! Ты же дворянин! Где твоё милосердие к поверженному?
— Милосердие? — приподнял он одну бровь, — Милосердие — это дар, награда! А я не одариваю недостойных. Ведь она тоже просила не делать этого. Умоляла не трогать её. Да?
— Я… я прошу… (!)
— На хуй твои извинения! — вспылил юноша, вскочив на ноги. Стул из-под него рухнул, и его голова вновь запылала словно костёр. Гнев был слишком близок по своей природе к сути ифрита, а оттого имел самый живой отклик в его душе.
Не говоря больше ни слова, боясь, что он прикончит этого ублюдка в порыве эмоций, Вальтер быстрым шагом скрылся на улице. Подозвал Щепку, схватил тяжёлую кожаную седельную сумку, и вместе с ней вернулся обратно.
Расстегнув ремешок, Вальтер высыпал на пол рядом с пленником десятки небольших кусков обсидиана, прошедшего очистку. Он собрал их на всякий случай, решив поэкспериментировать с артефактами, основанными на его силе. И сейчас они будут как нельзя кстати.
Схватив испуганного баронета, он закинул его тело на стол, после чего одежда на мужчине начала медленно тлеть, полыхая белыми вспышками. Пара секунд, и он остался абсолютно голым, а его гениталии теперь свисали с самого края стола.
Всё это время, предчувствуя какую-то жуть, Курт всеми силами пытался задобрить своего мучителя. Обещал деньги, женщин (в том числе маленьких девочек), если нужно, то и мальчиков, из числа холопов барона. И даже пообещал предать отца, если Вальтер сохранит ему жизнь, но тот не слушал.
Лишь методично изменял геометрию куска обсидиана, уже вовсю налитого белизной, после чего, закончив, ввинтил в рот пленнику стеклянный кляп. Тот моментально изменил свою форму ещё раз, заняв почти весь рот Курта, тем не мене образовав две дырки, через которые было возможно дышать.
— Вчера я кое-где побывал. Видел такую мерзость, что и вспоминать противно. Алтарь, что мучал невинные детские души десятилетиями, запечатав их в их собственных трупах. Но знаешь, для тебя я сделаю исключение, и даже улучшу эту тёмную технологию! Твоя душа будет заперта в твоём трупе, видя и слыша всё что происходит вокруг. При этом она будет испытывать такую боль, что твоё нынешнее состояние покажется светским раутом с куртизанками! — наклонившись над мычащим пленником, Вальтер буквально прожигал его взглядом своих раскалённых глаз. Те вновь стали словно угли, дополняя его жуткий вид. — Ты лично увидишь падение своего отца и гибель своей семьи. Всё потому что не смог удержать свой хер в штанах вовремя! И потому что сам по себе ты — высокомерное говно, не ценящее жизни невинных! Но для начала…
Вальтер отстранился от стола, обошёл его, и, сформировав на своём пальце небольшой огонёк, поднёс его под яйца жертвы. Снова потянуло жжёными волосами, и тут же обездвиженный пленник конвульсивно задёргался, воя от боли.
Это продолжалось недолго, минуты три-четыре, но для Курта они показались целой вечностью! Когда Вальтер посчитал дело сделанным, в горнице уже отчётливо тянуло горелым мясом, мочой и фекалиями. Всё-таки измученный организм молодого аристократа в итоге не выдержал пыток.
Не говоря больше ни слова, барон Кёнинг сложил на полу небольшую горку из обсидиана, после чего заставил тот поплыть словно воск. Руками слепил его вместе, превратив в плоский блин размером с голову человека, и вытянул из центра стержень, высотой сантиметров в пятнадцать.
Подняв странную конструкцию, он водрузил подставку на грудь пленника.
— Ты умрёшь окончательно, когда я закончу с твоей семьёй. Я не садист и не наслаждаюсь чужой болью. Но ты обязан понести наказание за то, что сделал! Как и твой отец, что отвечает за весь ваш род и за всех своих людей. За всё что они тут творили!
Вдруг его руки перестали светиться, начав пылать белым огнём. Левая рука легла на лоб пленника, едва державшегося на границе сознания от жуткой боли, а вторая на шею, после чего тело его вновь затрясло. Но вскоре всё прекратилось, а голова Курта взмыла в воздух, отделившись от туловища. Однако при этом его глаза продолжали моргать, вращая зрачками, а разум функционировать!
— Добро пожаловать в свою персональную бездну, ублюдок, — водрузив голову на подставку, Вальтер совместил стержень и отверстие его гортани. После чего основание подставки поглотило место разреза шеи, зажав его словно в тисках, а стержень в центре сросся с ранее воткнутым в него кляпом. Подняв живую ещё голову за волосы, барон Кёнинг повернул её в сторону обезглавленного трупа.
— Взгляни на своё туловище в последний раз. Видишь, как хрупки человеческие жизни? Так почему ты относишься к ним так небрежно?
«Шурш-ш-ш!» — тело очень быстро истлело, осыпавшись серым пеплом. Жутко наверно наблюдать со стороны как твоё собственное тело исчезает у тебя на глазах. Но Курт больше не мог никому ни о чём рассказать, кроме самого Вальтера, владевшего ключами от его темницы, так что остальным об этом можно было только гадать. Очутившись в ловушке из собственной плоти, сейчас он испытывал невероятную боль, раз за разом терзаемый силой чистого пламени. Эта сила могла как причинить боль, так и очистить его душу от скверны, и даже восстановить часть нанесённого урона, напитав её силой. Вот почему эти бесконечные циклы теперь стали его самой прочной тюрьмой. Не выдержит душа и сгорит — он умрёт. Разобьют подставку, напитанную силой ифрита, и он умрёт. Снимут голову иным способом — он всё равно умрёт… Вальтер пожелает его отпустить — и он тоже умрёт. При любом сценарии финал всегда один. И не потому что так справедливо. Не благодаря карме или злому року, нет. Потому что так пожелал Вальтер Кёнинг! Только сила даёт власть над окружающим миром.
Смахнув остывший прах со стола, Вальтер поставил аккуратно живую голову по центру. Вернулся к дверям, подобрал руку, где на пальце покоился перстень, после чего точно также сжёг ноги, ставшие теперь бесполезными.
Посмотрев на голову Курта издалека, Вальтер лишь грустно вздохнул, пробормотав себе под нос:
— Видите, доктор, не бог убил эту девочку. Не судьба изрубила её, и скормил собакам не злой рок[4], - отогнав прочь вспомнившуюся сцену из фильма, он медленно подошёл к голове, положив руку рядом. Пригодится. Голова же сейчас безумно вращала от боли глазами во все стороны, кривя рот в вечном беззвучном крике.
Ещё раз очистив помещение белым пламенем от следов пыток, Вальтер наконец ушёл к себе, спать в своей холодной постели. Больше не надеясь услышать лёгкие торопливые шаги, ставшие за эти пару дней такими привычными, разделся и рухнул под грубое одеяло. Верно говорят, что к хорошему быстро привыкаешь.
Вальтер устал, вымотавшись эмоционально, несмотря на то что до сих пор был взвинчен почти до предела. Гнев перерождённого ифрита буквально выжигал силы физического воплощения, заставляя действовать необдуманно, и вредя самому себе. И борьба с этим чувством забирала пока слишком много сил его человеческого тела. Отчего сейчас молодому барону хотелось просто забыться на время, чтобы наконец успокоиться.
Но сон так и не приходил, сколько бы он ни ворочался с бока на бок. В итоге юноша снова встал, оделся и вышел на улицу, предварительно подобрав три последних куска обсидиана с пола. Небо уже начало немного светлеть, а значит было часа три ночи на земной стиль.
Натаскав дров на старое место, Вальтер развёл костёр, усевшись рядом как он обычно любил. Сидя перед огнём и крутя в руках обсидиан, он задумался.
«С гневом нужно что-то решать. Как-то приглушить его, чтобы он не ослепил меня в самый неудобный момент. Может сделать диадему, превратив её в артефакт? Центр чувств и мыслей как раз в голове. Что-то вроде предохранительного клапана, что будет сбрасывать лишний гнев… Получится ли? Надо пробовать.»
Сперва пришлось повозиться с самой концепцией. Зациклить и упорядочить высшие энергии так, чтобы они стали совместимы с разумом древнего ифрита, создавая нужный эффект. Провозившись около часа, Вальтер в итоге получил приемлемый результат! Во всяком случае в теории. Теперь осталось только проверить.
После он сплавил все три камня вместе, сформировав острозубую диадему, и украсил её декоративными элементами из очищенного от примесей стекла. Обычные прозрачные кристаллики, ничего такого, но ему и не нужна была роскошь — лишь её имитация для красоты.
Надев свою поделку, Вальтер постарался высвободить подавленный ранее гнев, вспомнив обо всём что произошло: разграбленная деревня, изнасилованные и съеденные женщины, расчленённые дети, мёртвая любимая… Не сразу, но у него получилось! На секунду он даже захотел вернуться в дом чтобы убить Курта окончательно, или даже сжечь его душу прямо сейчас, но этот приступ через мгновение отступил, а над его головой распустилась настоящая солнечная корона, в виде череды белых всполохов.
Какое-то время она сияла, выжигая излишне сильную эмоцию, а через минуту затухла, оставив Вальтера совершенно опустошённым. Он так и просидел у костра до утра, мерно помешивая палочкой угли.