Всё одинаково

Партийная траектория

Табличка на двери была ярко-красной, с аккуратной ленточкой позолоченной каемочки по периметру. Полтора десятка таких же нарядно-золотистых букв выстроились в две почти по-военному строгие шеренги, образовав колючую и недовольно взирающую на весь окружающий мир словесную пару. Неодобрительно хмурилось широконогое приземистое "П", высокомерно и заносчиво вскидывало голову над туловищем перекладиной длинноногое "А", порыкивало, показывая мелкие кривые зубки, похожее на злую дворовую шавку "Р".

- Пар-тий-ный ко-ми-тет, - еще раз шепотом по слогам прочитал я надпись на табличке, набрал побольше воздуха в легкие и осторожно, одним пальцем постучал. Изнутри комнаты тут же донесся короткий, невнятный ответ, в котором, впрочем, можно было угадать разрешительные интонации, и я, чуть осмелев, потянул ручку двери на себя:

- Разрешите?

- А, Пупырышкин, - партийный секретарь, как всегда, восседал за своим занимающим почти полкомнаты деревянным письменным столом и энергично пролистывал какой-то очень уж древний и по этой причине совершенно ветхий журнал. Кажется, это была "Партийная жизнь".

- Ну-ка, проходи и садись, - повелительным тоном распорядился секретарь, с видимым сожалением на лице захлопывая журнал и откладывая его в сторону. - Разговор у нас с тобой будет долгим и серьезным.

Я с замирающим сердцем переступил порог кабинета, присел на краешек стула около самых дверей и окинул настороженным взглядом апартаменты нашего идеологического лидера и наставника.

На левой стене висел немного неровно натянутый на обычную фанеру и уже успевший порядком запылиться кусок красной материи, на котором большими грязно-белыми буквами не слишком умелой и уверенной рукой было выведено: "Наша цель - коммунизм". Тут же, только чуть ниже, располагалась приколотая ржавыми кнопками прямо к ослепительно-снежному пластику стены подробная астрономическая карта звездного неба, на которой крошечными красными флажками были помечены рубежи проникновения прогрессивной части человечества в дальний космос. Прямо за креслом секретаря возвышался крупный бронзовый бюст Вождя и Основателя. Когда наш партийный лидер пребывал в своем кресле, у любого вошедшего в партком создавалось впечатление, что Вождь и Основатель стоит чуть сзади и правее сидящего секретаря, по-товарищески положив ему невидимую руку на плечо и бдительно вглядываясь из-за секретарской спины в разложенные на столе бумаги. Над бюстом, почти касаясь его лысой и серой от пыли макушки, пребывал основательно засиженный мухами портрет, с которого хмуро и подозрительно взирал на меня нынешний Генеральный секретарь партии. Всю правую часть кабинета занимал добротный шкаф-стенка, деревянные полки которого прогибались под тяжестью толстых синих и красных томов классиков самого верного в мире учения и полного собрания стенографических отчетов всех партийных съездов за последние двести пятьдесят лет. В нашем управлении ходила легенда, что этот шкаф с партийной литературой в свое время был подарен еще во времена генсека Лихачева первым секретарем Закундрюческого обкома партии очередному экипажу орбитального комплекса "Мир", да так с тех пор и болтался в космосе, периодически пополняясь печатными новинками бьющей жизнерадостной струей партийной мысли и переходя по наследству от одного партийного секретаря к другому.

Секретарь покопался в ящике своего необъятного письменного стола, двумя пальцами извлек на свет хорошо мне знакомую общую тетрадь в коричневом кожаном переплете и с презрением швырнул ее перед собой на стол. Тетрадь раскрылась, беспомощно взмахнув исписанными моим безобразным почерком страницами.

Секретарь брезгливо отодвинул от себя мизинцем продукт моего интеллектуального труда, нервно кашлянул в кулак и сухим скрипучим голосом изрек:

- Прочел я вчера твои конспекты, Пупырышкин. Ты что, когда в институте учился, никогда труды классиков не конспектировал, а?

Я внутренне сжался и понурил голову. Тон партийного лидера не предвещал ничего хорошего.

- Отвечай! - грозно рыкнул на меня секретарь и вполсилы стукнул своим сжатым кулачком по поверхности стола. Из засохшей чернильницы немедленно выполз огромный рыжий таракан, испуганно поводил вокруг похожими на обрезки медной проволоки усами и тут же юркнул в какую-то темную и длинную щель под столешницей. - Нечего со мной тут в молчанку играть, понимаешь ли!

Мне почему-то вдруг стало жарко и душно. Как в термокамере во время испытаний на выносливость. Я глубоко и судорожно вздохнул и сделавшимися совершенно деревянными губами тихо прошептал:

- Конспектировал...

- Конспектировал, - передразнил секретарь и состроил на своем круглом румяном лице кислую мину. - Ничего, вот на заседании парткома мы тебя по другому спросим! Со всей партийной строгостью спросим!

Я почувствовал, что пол начинает медленно уходить у меня из - под ног. Так бывает при тренировках на привыкание к невесомости, когда самолет-лаборатория взбирается в верхнюю часть горки-параболы и начинает свободно падать вниз. Ты сразу чувствуешь стремительно наступающую легкость в ногах, пол кабины проваливается куда-то вниз, и всего лишь секунду спустя ты уже висишь в пространстве, а стены и потолок салона начинают свой медленный танец вокруг твоего тела.

- Ну, да ладно... Твои конспекты - это еще так, ягодки, а вот цветочки... - секретарь грозно прищурился. - Ты почему свой годовой отчет в обком не шлешь? Уже на месяц просрочил!

Я обомлел и едва смог выдавить из себя:

- Так ведь и трех месяцев не прошло, как посылал...

- Ты, Пупырышкин, мне зубы не заговаривай! - погрозил пальцем секретарь. - Это когда было? Когда мы со скоростью света летели. Так?

- Так, - я кивнул.

- Вот! А ведь время на Земле быстрей идет, чем на летящей со скоростью света ракете, так? - продолжал наседать на меня партсекретарь.

- Ну, так... - я все еще не догадывался, куда он клонит.

- Вот тебе и ну! Партию не проведешь, Пупырышкин! Партия - она, брат, всю твою поднаготную знает и все твои промахи видит! Так - то! секретарь довольно заулыбался. - У нас тут месяц прошел, а у них в обкоме на Земле? Почти год! Ты что, парадокс Эйзенштейна забыл, Пупырышкин? Физику не знаешь?

- Парадокс Эйнштейна, - машинально поправил я шепотом.

- А хоть бы и Айзенберга, - отмахнулся секретарь. - Не это важно, Пупырышкин! Годовой отчет в обком нужно сдавать вовремя. Это твоя обязанность как члена партии. Ну, уяснил?

Я покорно опустил глаза.

- Чтоб завтра утром твой отчет лежал у меня на столе! - секретаря, наверное, вполне устроил мой молчаливый ответ, но для острастки он все-таки хлопнул ладонью по столешнице и с интонацией шипящей змеи добавил:

- Или положишь вот сюда свой партбилет!

У меня перед глазами поплыли разноцветные круги. Нечто подобное испытываешь при десятикратной перегрузке, тренируясь на центрифуге где-нибудь в Звездном или на Байконуре.

- Теперь поговорим о главном, - секретарь сдвинул свои кустистые брови к переносице. Поговаривали, что эту обильную растительность над глазными впадинами он вырастил методом генной инженерии, стараясь внешне стать похожим на своего кумира - одного из партийных секретарей древнейшей земной цивилизации. - Ты на вторую планету Веги планируешь высадку?

- Планирую, - кивком головы подтвердил я. - На пятницу...

Дверь парткома с легким скрипом приоткрылась и в комнату просунулась кудрявая голова штурмана Мишки Попрыгуева:

- Можно?

- Вы что, Попрыгуев, не видите, что я занят?! - возмутился секретарь и грозно привстал в кресле.

- У меня очень срочное сообщение, - пролепетал Мишка моментально побелевшими от испуга губами.

- Подождите в коридоре! - властно распорядился секретарь и, чтобы окончательно развеять Мишкины сомнения, гаркнул:

- Я вам говорю, Попрыгуев! Закройте дверь!

Мишка исчез почти мгновенно. Со скоростью отразившегося от летящей ракеты солнечного зайчика.

- О чем это мы тут говорили? - наморщил лоб секретарь, пытаясь отыскать в извилинах своего мозга ускользнувшую мысль. Он нервно забарабанил пальцами. - Лезут тут, понимаешь ли, всякие... Ах, да! Мы говорили о высадке. Так ты готовишься?

- Ясное дело, - чуть приободрился я. Разговор коснулся профессиональной темы, а здесь я уже был на коне. По крайней мере, мне так тогда казалось. - Разведывательную капсулу покрасили, роботов разморозили...

- Да я не о том, - махнул рукой секретарь, явно раздосадованный тем, что я его не понимаю. - Это все второстепенные вещи, Пупырышкин. А вот идеологически ты как готовишься?

Я поперхнулся, совершенно не зная, что ему ответить.

- Так я и знал, - искренне огорчился секретарь, вскочил на ноги и принялся с озабоченным видом расхаживать от стены к стене. - Опять, значит, вы все проворонили, дорогой мой товарищ!

Некоторое время он мерил шагами комнату, потом вдруг резко остановился, как будто всем корпусом наткнулся на невидимую стену, и его лицо озарилось счастливой улыбкой:

- Слушай, Пупырышкин, есть идея!

Он обошел стол и снова развалился в кресле. Кресло у него было хорошее. Кожаное, мягкое и страшно дорогое. Типа "генсек", кажется.

- Значит, так, Пупырышкин... Завтра посылаешь двух своих орлов в открытый космос. Пусть по левому борту краской напишут лозунг... Э... "Планы партии - планы народа". Вот! А по правому...

На его лбу отразилась титаническая работа партийной мысли.

- Так, а на правом борту ракеты написать: "Решения 136 съезда - в жизнь!" - секретарь удовлетворенно крякнул и энергично потер руки.

Я мысленно прикинул, скольких усилий нашему экипажу будет стоить эта свежая партийная затея, а, прикинув, совершенно непроизвольно стал закатывать глаза. Сознание было готово оставить меня в любое мгновение. Совсем как во время экспериментального полета на погружение в "черную дыру".

Секретарь проследил за моим слегка затуманившимся взглядом, крутанул головой и уставился на портрет генсека над бюстом Вождя:

- А ведь правильно мыслишь, товарищ Пупырышкин! О руководстве партии и страны в таком важном деле, как высадка на другую планету, нам забывать, конечно, нельзя! Поэтому на носу нашей ракеты мы с тобой разместим портрет Генерального, а?

- А почему не все Политбюро? - меланхолично поинтересовался я, нервно теребя пальцами позолоченную пуговицу на своей форменной куртке.

- Ну, голова! - секретарь буквально взорвался радостью и энтузиазмом. - Ну, молодец! Ведь можешь думать по партийному, если захочешь! Вверху, значит, мы повесим портрет Генерального, а ниже, на иллюминаторы, - портреты членов политбюро! Сколько их у нас там?

- Кого? - не понял я. - Членов Политбюро?

- Иллюминаторов, дурак! - возмущенно вскипел секретарь.

- Двенадцать, - пожал плечами я. - Если считать по правому борту...

Секретарь принялся что-то сосредоточенно прикидывать в уме и мечтательная улыбка заиграла на его пухлых губах:

- Как раз на все иллюминаторы и хватит...

В этот момент мне показалось, что бюст великого Вождя и генсек на портрете одновременно заулыбались, не скрывая чувства глубокого удовлетворения умственными способностями своего младшего партийного товарища.

- Ну, ты давай, шагай...- партсекретарь посмотрел на часы и снова вылез из своего кресла, давая мне понять, что наш разговор закончен.

Я молча поднялся со стула и шагнул к двери.

- Кстати, Пупырышкин, - окликнул меня секретарь, когда я уже взялся за дверную ручку. - Ты что это вчера Глазикову за приказ отдал?

- Двигатели проверить, - ответил я, снова поворачиваясь к нему лицом. - Перед посадкой...

- Нет, все-таки не понимаешь ты, товарищ Пупырышкин, основ нашей партийной идеологии, - с горечью констатировал секретарь, подошел к шкафу с книгами, отыскал на полке какой-то синий с позолотой том и раскрыл его на заложенной закладкой странице. - Вот тут наш Вождь четверть тысячелетия назад написал совершенно гениальную фразу: "Не сметь командовать!" Понял теперь? Не сметь!

Он многозначительно поднял вверх указательный палец.

- Но я же все-таки командир корабля, - робко начал возражать я. - Как же я могу работать без приказов? Да и по правилам...

- А ты живи не по правилам, а по линии, - решительно прервал меня секретарь. - По партийной линии, товарищ Пупырышкин. А партийная линия сейчас такова: "Не сметь командовать!"

Я безмолвно окаменел у порога, совершенно ошарашенный таким поворотом нашей беседы.

- А теперь за работу, товарищ Пупырышкин, - произнес наш партийный светоч деловито-озабоченным тоном. - Цели - ясны, задачи определены...

Я вышел в коридор. Под стеной с рулоном распечаток в руках покорно маялся, дожидаясь своей очереди на аудиенцию, штурман Попрыгуев.

- Ты чего тут делаешь? - спросил я, вытирая платком выступивший на лбу пот. По правилам корабельного распорядка Мишка должен был сейчас замещать меня на капитанском мостике.

- Да ты же знаешь, Иваныч, - Попрыгуев горько вздохнул. - Комета вблизи корабля объявилась. Нам курс срочно изменять надо!

- Так я же тебе еще вчера разрешил, - я удивленно воззрился на него. - Валяй, изменяй. И немедленно!

- Ага, - опасливо покачал головой Мишка и покосился на дверь с красно-золотистой табличкой. - А как же без санкции парткома?

Я набрал воздух в грудь, чтобы хотя бы шепотом произнести самое страшное антипартийное ругательство, какое только узнал за все годы своих странствий в межзвездном пространстве и неформального общения с тысячами грузчиков в космических портах разных планет, но не успел. В следующее мгновение приблудившаяся комета разнесла наш корабль на мелкие кусочки.

Москва, июнь 1990 года.