Война людей

Глава 8.

Налет на ИК-6 прошел четко, без сбоев и неожиданностей. Приехали. Проникли на территорию. Разоружили охрану и объявили общее построение заключенных. Выхватили из толпы тех, ради кого все затевалось, и уехали. После чего освобожденных патриотов развезли по нескольким точкам, и я оказался на одной из временных лесных баз.

Здесь было безопасно. Погода стояла хорошая и рядом с брезентовым навесом, который прикрывал меня и Лопарева от солнца, сидел ординарец майора, вечно хмурый паренек Миша Колодников с позывным Колода. На коленях автомат и пачка галет, а в руках открытая банка с тушенкой и ложка. Мирная картина, можно даже сказать, благостная. И, глядя на него, Лопарев усмехнулся:

– Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Кому чего, а Миша обедает

– Война войной, Иван Иваныч, а кушать надо, – я оседлал раскладной походный стул. – Ты как насчет перекусить?

– Не хочу. Думаю, пора с нашими соратниками по борьбе плотнее познакомиться. Что скажешь?

– Раньше начнем, раньше закончим.

– Работаем как обычно? Ты в стороне, а на первом плане моя персона?

– Да, как водится.

– Понятно. Если кого и будут первым казнить, то меня, а ты в тени, – Лопарев покачал головой, стянул с головы черную маску и окликнул ординарца: – Миша, приглашай "узников совести".

– По одному или чохом? – уточнил Колодников.

– Пока по одному. По списку.

– Понял.

Парень убрал пустую банку в пакет, об траву обтер ложку и спрятал в карман пару галет. После чего поднялся и направился к освобожденным патриотам, которых охраняли "дружинники".

Первый человек, который нас заинтересовал, появился быстро, и это был невысокого роста пожилой мужичок. Звали его Андрей Ефимович Фирсов и, если верить материалам следствия, он являлся заместителем лидера террор-группы "17-й год". По документам фигура солидная и после того как этот отряд был разгромлен, а главного революционера Быстрова застрелили, Фирсов сдался и его приговорили к пятнадцати годам колонии строгого режима. В общем, все закономерно и отправился бы соратник Быстрова куда-нибудь в Мордовию или на север, но у нас получилось придержать его и временно определить в ИК-6. Поэтому теперь он на свободе и предстояло решить, можем ли мы его использовать и надо ли ему доверять.

Андрей Ефимович, который впервые видел Лопарева, остановился и подслеповато сощурился, а майор кивнул на деревянный чурбак:

– Присаживайтесь.

Фирсов присел и Лопарев спросил:

– Вам известно, кто я?

– Да, вы Лопарев, командир Сопротивления, – ответил Андрей Ефимович. – Бригада "Дружина". Я слышал о вас и видел ваши фотографии по телевизору.

– Отлично. Вы меня узнали, значит, можем двигаться дальше. У вас есть ко мне вопросы?

– Есть.

– Спрашивайте.

– Зачем вы нас освободили?

– А сами не понимаете? Вы патриоты и мы за свободу бьемся. Цели общие, и выходит, что мы соратники. Правильно?

– Да. Но вы рисковали.

– А что делать? Если бы мы боялись гнева властей и сомневались в себе, то палец о палец не ударили, а сидели бы возле телевизора и под паленую водочку с солеными огурчиками правительство ругали.

– Правильные слова, – Фирсов кивнул и задал следующий вопрос: – Что со мной будет дальше?

"Вот так, – мелькнула у меня мысль. – Чуть освоился человек и первый вопрос о себе. Не обо всех, не о товарищах, а конкретно о собственной участи. Это показатель. Впрочем, это только начало разговора, посмотрим, что будет дальше".

Лопарев кинул на меня косой взгляд, видимо, понял, о чем я думаю, и продолжил:

– Ваша судьба, Андрей Ефимович, в ваших руках. Мы вас держать не станем и дадим право выбора – остаться с нами или уйти.

– Но куда я пойду!?

Фирсов вскочил на ноги. Однако Иван Иваныч взмахом руки опустил его обратно:

– Не надо шума. Поговорим и определимся. Расскажите, как создавалась ваша организация. Коротко и правдиво.

Борец за всеобщее равенство и братство, которому давали свободу, а он не мог ею распорядиться, что опять-таки характеризовало его как слабого человека, вздохнул, помедлил и заговорил:

– Началось все с того, что мой друг Юра Быстров заметил, как возле школы наркоту продают. Тогда он отправился в полицию и написал заявление, но наркоторговцев не тронули, а его сильно избили. И тогда он решил бороться самостоятельно. Быстров собрал своих учеников, выпускников и студентов, поговорил с ними и предложил создать общественное движение, которое сможет пикетировать госучреждения и через сеть распространять информацию о безобразиях в районе. Но молодежь повела себя совсем не так, как он думал. Парни послушали его, покивали и согласились, что организация нужна, а затем взяли биты, арматуру, травматические пистолеты и цепи, и самостоятельно очистили район. А тут одновременно с этим в сети появились видеоролики с ваших акций и ребята стали готовиться к более серьезным делам. Да только не успели. Полиция взяла одного паренька, который сцепился с распространителем спайса. Он раскололся, а дальше все по накатанной колее. Налетели полицейские и спецназ. Всех повязали, а Быстров, который стал заложником ситуации, схватился за охотничью двухстволку и погиб…

– Значит, на самом деле, никакой террористической подпольной организации не было?

– Нет, – Фирсов покачал головой. – Это придумали полицейские начальники, чтобы ордена получить. Быстров не хотел крови и сдерживал молодняк, а сами парни на серьезную акцию не решались.

– А как же оружие и экстремистская литература?

– При обыске у студентов обнаружили "Майн Кампф" и сборник какого-то Доброслава "Иудохристианская чума" – уже экстремизм. Потом нашли запас медикаментов, там морфин, пара тюбиков промедола и сильнодействующие таблетки – наркотики. А оружие в основном охотничьи стволы и травматы, плюс нам подбросили автомат с заказного убийства, которое на нас повесили.

– Так-так, а откуда взялось название "17-й год"?

– Как-то сидели с Быстровым, он придумал, а кто-то из учеников подхватил и прижилось.

– А какова ваша роль в группе?

– Давным-давно, еще при советской власти, я милиционером был, а Юра мой друг и сосед. Он попросил для авторитета побыть с ним рядом, а мне не сложно. Сначала даже интересно было.

– В общем, понятно. Ступайте.

– Так, а что со мной будет?

– Ничего плохого. Идите.

Фирсов вышел, а Лопарев посмотрел на меня:

– Промашка вышла.

– А ничего другого и не ожидалось. Вот "чегеваровцы" реально отметились, что есть, то есть, а эти так, энтузиасты.

– И сколько у нас таких?

– Именно из "17-го года" четырнадцать. Молодежь можно подучить и раскидать в новые пятерки, а Фирсова и прочих бесполезных граждан, отпустим. Вывезем в Тверскую область, дадим немного денег, и пусть ковыляют по жизни, как им угодно.

– Ты учти, Егор, скорее всего, они сразу в полицию пойдут.

– Вот и я про это говорю. Оставлять их в "Дружине" бессмысленно, все время подвоха ждать придется, а убивать рука не поднимется. Следовательно, они обуза. Кто готов сражаться и терпеть лишения, тот с нами, а теоретиков и бесхребетных балаболов в сторону, пусть сами свою судьбу решают. Если есть мозги и сила воли, тогда спрячутся в дебрях. Благо, страна у нас огромная и заброшенных деревень хватает. Ну, а коли захотят вернуться на зону, тогда им путь в полицию. Разве я не прав?

– Прав, – Иван Иваныч потер ладони и окликнул Мишу: – Следующего пригласи.

Вторым был подрывник отряда имени товарища Эрнесто Че Гевары недоучившийся химик Стас Локтионов, высокий и статный брюнет с поломанным носом и одним ухом. Когда его брали, он оказал сопротивление, и с ним не церемонились. Но хорошо, что живой остался, могли бы и убить.

– Я хочу вступить в "Дружину", – сходу заявил Локтионов.

– Сначала пообщаемся, – Лопарев кивнул на чурбак, и когда парень присел, сказал: – Расскажи о вашем отряде. Коротко и по существу.

– Большую часть нашей истории вы, наверное, знаете. Но если надо, могу рассказать, как дело было. Отряд сложился после того, как вы начали свою работу, и состоял из двух частей. Первая, действующие сотрудники полиции из Орехово-Зуево, старшим у них был капитан Митин. Копы вышли на молодежный отряд, который изначально создавался как группа антифашистов, но позже перепрофилировался в националистическую группировку…

– Как это? – Иван Иваныч улыбнулся.

– Мы сами не поняли, – Локтионов развел руками и продолжил: – Поначалу вроде бы с бритоголовыми нациками дрались, гитлеровцами погаными, а потом посмотрели, что вокруг происходит, и взгляды изменились. У нас ведь в городе, как и везде вокруг Москвы, засилье черных и гастарбайтеров. Отсидеться в стороне не получилось, а антифашизм катит только до тех пор, пока в твой дом дикие гости с юга не ломятся. Девушку из наших изнасиловали, а это ненависть. Потом таджик мою мать ограбил, а отцу Альберта Рузаева азеры за замечание возле магазина голову проломили. Вот и как тут быть толерантным? Никак и все по формуле: "Бытие определяет сознание". Поэтому толерастия, антифашизм, интернационализм и принципы западного либерализма остались в прошлом, и мы вышли на тропу войны. Сначала обнаглевших кавказцев погоняли, удачно вышло, возле клуба толпу пьяных, которые к девчонкам приставали, выцепили и отмудохали. Затем парочку азиатов с ножами в кармане отметелили. Мелочевка. Но это позволило создать костяк группы. А потом на нас Митин вышел. Думали, хана, либо посадит, либо денег попробует вытрусить. Однако он молодец, хоть и полицай, помог нам, прикрыл, оружием снабдил и многому научил…

Было, парень прервался, но Иван Иваныч его поторопил:

– Продолжай.

– Весной прошли митинги в Егорьевском районе и немало людей за решетку кинули. Власть показала свой оскал, и мы отправились вершить правосудие. Убивать никого не хотели, задумка была в том, чтобы пугнуть жандармов, омоновцев то есть. Но план полетел к чертям. На месте узнали, что парней из Луховицкого района постреляли, и мы дали ответку. Вместе с Саньком Мальцевым, полицейский из ППС, возле дороги заложили фугас и стали караулить омоновцев, которые ехали из Юрцово в Егорьевск. Подловили их и подрыв. Фугас взорвался, и наши парни омоновцев огоньком из придорожных кустов угостили. Короче, семь убитых и восемь раненых с их стороны, да у нас двоих серьезно задели. Вот наша самая громкая акция.

– А как на вас вышли?

– Сразу с нескольких сторон. Раненых пришлось в больницу определить, а иначе бы они умерли, и там их раскололи. Опять же оружие, как позже выяснилось, мелькало в Орехово-Зуевском районе. Ну и через интернет. Бла-бла, ля-ля, и полиция уже под дверью. Четверых наших при задержании убили и полтора десятка покалечили. Что с Митиным и другими полицейскими, мне неизвестно. Если их втихаря не расстреляли, то сейчас они на красной зоне чалятся. А мне тринадцать лет строгача вломили, и если бы не вы, то и все, кончилась жизнь…

– Ясно, – Лопарев остановил парня. – Подробней позже поговорим. Свободен.

Локтионов хотел что-то сказать, но не решился. После чего кивнул и вышел.

– Миша, следующего.

Иван Иваныч отдал команду и понеслось. Люди. Лица. Характеры. Истории. Судьбы. На кого-то мы тратили пять минут, а на кого-то четверть часа, и беседы шли пять часов без перерывов. После чего прервались и решили все-таки поужинать.

Миша Колодников принес котелок с гречневой кашей, кружки с чаем, хлеб, колбасу и ложки. Но поесть не удалось, так как появился Серый.

– Егор, беда! – выдохнул он.

– В чем дело? – я оторвался от котелка и подумал, что проблема возникла у группы прикрытия, которая крайней уходила с ИК-6.

Серый нахмурился:

– Мне только что позвонили, в Балашихе идет бой. Кажется в том доме, где ты квартиру снимал.

Сохранить спокойствие, хотя бы внешне, было трудно, но я с этим справился и обратился к Лопареву:

– Иван Иваныч, дальше ты сам. Мне надо ехать.

– Только не рискуй понапрасну, – отозвался он.

– Попробую.

Наш лагерь находился невдалеке от Куровского, то есть до Балашихи добраться не трудно. Но я ведь не сам по себе, бравый ковбой с двумя револьверами на боку. Поэтому пришлось переодеться и собрать две боевые пятерки, а тут, словно назло, начался дождь и грунтовку развезло.

В итоге до Балашихи мы добрались только через два часа и уперлись в блокпост, на котором находились не только полицейские, но и наемники из ЧВК, кажется, отряд "Омикрон". Впереди длинная очередь, всех, кто въезжает в город или выезжает, досматривают, а у нас оружие. И что делать? Естественно, идти обходными путями, про которые мы знали.

Спустя полчаса мы все-таки оказались в городе. Но что именно происходило в Балашихе, было неизвестно. Мобильные телефоны наших товарищей и женщин не отвечали, а в интернете информация противоречивая. Достоверно известно только одно – связь глушат, идет перестрелка, экстремисты на переговоры не идут и полицейский спецназ готовится к штурму дома. И тут самым главным было сохранить самообладание, не сорваться и не наделать глупостей. А сделать это было очень сложно. Сердцем и душой я рвался к Галине и хотел ее спасти, а разумом понимал, что если она не успела выскочить из кольца, то мне ее не вытянуть. Слишком много сил стянул в Балашиху противник, а нас всего-то десять человек, плюс еще двадцать на подходе, и тогда я сказал Серому:

– Если я начну чудить и сорвусь, останови меня.

Друг понял меня правильно, кивнул и спросил:

– Куда сейчас?

– К Мефодию. Если кто выскочил из оцепления, тот находится у него.

Мефодием мы звали сочувствующего нам одинокого инвалида, который обитал в двухкомнатной квартире в нескольких кварталах от "нашего" дома. Человек надежный, на него вышли агитаторы партии "Социальная Справедливость", когда черные риэлторы у одинокого безногого мужика хотели жилплощадь отжать, а бойцы из пятерки Гнея безногого прикрыли. За это он нам благодарен и в случае проблем наши женщины должны были спрятаться у него.

По городу двигались пешком, группами по два-три человека, и вскоре оказались на месте. По опустевшим улицам проносились автомобили полиции и пару раз мелькали бронетранспортеры с бойцами спецназа на броне. Где-то невдалеке шла перестрелка, вялая, видимо, у наших парней заканчивались боеприпасы, и дело близилось к развязке. Еле-еле, краем уха, улавливался бубнеж громкоговорителя, пока штурмовые группы спецов готовились к захвату и шла эвакуация жильцов, переговорщики делали свое дело. Короче говоря, обстановка, словно в кинобоевиках.

К дому Мефодия добрались без происшествий. Нас никто не останавливал, хотя на сумки в руках парней полицейские косились. Однако обошлось и, остановившись перед нужной дверью, я нажал на кнопку звонка.

Тишина. Движения нет. Повторное нажатие кнопки и голос Кати Науменко из-за двери:

– Кто там?

– Катя, это я, Егор. Открывай.

Вскрик. Дверь распахнулась, и на пороге квартиры я увидел Катю. Руки женщины были перепачканы кровью, а в правой она сжимала "макаров".

– Наконец-то, – она втянула меня в прихожую и потащила в гостиную, а парни, Серый и Гней, последовали за мной.

– Где Галина? Что с ней?- останавливаясь, обратился я к женщине.

– Плохо, – она покачала головой. – Как только во дворе началась перестрелка, я ее схватила и потащила на выход. Вроде бы уже вышли из дома. Глядь, наши с полицейскими воюют, а во дворе два трупа и лужи крови. Короче, Галине плохо стало, она упала и сильно ударилась. А я ее на плечо взвалила, еле-еле до Мефодия дотащила и доктора Жарова вызвала.

– Как вызвала?

– По телефону, пока связь еще была.

– А нам почему не позвонила?

– Все номера недоступны. Вы в лесу. Кого знала, всех набрала.

– И что с Галиной сейчас?

Катя не отвечала, и я встряхнул ее за плечи:

– Что случилось!?

– Она в спальне… Выкидыш у нее… Ребенок мертвый родился… Отчего так, не знаю… У Гали сильная кровопотеря… Мы с Мефодием сделали, что смогли, но она без сознания…

Сказать, что слова Кати ударили меня в самое сердце, значит, ничего не сказать. Из меня будто кусок вырвали, и на некоторое время я потерял дар речи. Как так!? За что мне все это!? Почему!? Я так мечтал о своем ребенке, наследнике и продолжателе дел. Но судьба-злодейка лишила меня мечты и, хорошо еще, что Галя жива.

Молча, я направился в спальню. Мефодий, толстый мужик в инвалидной коляске, находился возле постели, на которой лежала Галина. Лицо девушки было бледным, и его покрыли бисеринки пота. И все вокруг было перепачкано кровью. Покрывало, бинты, куски ваты и полотенца, а в углу тазик с бурой водой. Все это свидетельствовало о том, что здесь только что боролись за жизнь дорогого для меня человека.

Инвалид откатился в сторону, а я присел на краешек постели и взял в руки ладонь Гали. Она была без сознания и не могла меня слышать, но я сказал:

– Прости меня. Прости. Когда я был нужен тебе, меня не оказалось рядом.

Слова прозвучали и растаяли в воздухе. Мне не стало легче, и я повернулся к Мефодию:

– Где мой сын?

– Егор, не надо тебе на него смотреть, – отозвался он.

– Где он?

– В ванной.

Я покинул спальню, вошел в санузел, и здесь обнаружил своего ребенка. Крохотное синеватое тельце человечка, который мог жить, но умер, лежало на холодной эмалированной поверхности рядом с грязными тряпками. Зрелище не из приятных, и в этот момент меня накрыло.

Метнувшись в коридор, я открыл сумку с оружием и боеприпасами, выхватил разгрузку и автомат, и собрался выскочить на улицу, а потом рвануть на помощь к нашим осажденным товарищам. Я был не в адеквате, признаю это, и мог наделать глупостей. Но Серый среагировал моментально. Он подскочил ко мне и прокричал:

– Остановись! Ничего уже не исправить!

– Прочь с дороги! – я попытался его оттолкнуть. Однако Серый парень резкий, он заломил мне руку, сбил с ног, и я оказался на полу.

Камрад что-то говорил, но я его не слышал. Отчаяние и чувство потери затопили меня, и я, такой суровый, много повидавший и безжалостный к врагам человек, который получил шанс прожить еще одну жизнь, заплакал. Да, это так, и мне не стыдно. Слезы облегчили мои страдания, а Серый не дал совершить глупость, и я вернулся в реальность.

– Отпусти, – через несколько минут попросил я его.

– Автомат брось, – потребовал он.

Мои ладони разжались и захват ослаб. Мы поднялись и тут звонок в дверь.

Рукавом рубахи я обтер лицо, а Серый спросил:

– Кто?

– Жаров и Пастух, – услышали мы голос Овчарова.

Гостей впустили. Доктор немедленно отправился к Галине, а Пастух сказал:

– Я на крыше сейчас был, оттуда наш дом видно. Пойдемте, посмотрим?

За малым я на него не закричал. Какой смотреть? Тут действовать надо, парней наших спасать, а он такое говорит. Но что толку кричать, если это ничего не изменит? Поэтому я кивнул:

– Пошли.

Втроем мы поднялись на крышу пятиэтажки, где уже находилось не меньше сотни зрителей. Народ любит зрелища, а нам следовало увидеть, как проходит спецоперация.

Вид сверху открывался неплохой и дом, где мы жили последние месяцы, словно на ладони, хотя уже сумерки. Во дворе бронетранспортеры и полиция. На крыше готовый к атаке спецназ, на соседних снайперы, а в небе вертушка. Мегафон заткнулся, а из дома время от времени раздавались одиночные выстрелы.

– Как думаешь, что произошло? – спросил я Пастуха.

– Общую картину позже увидим, – он пожал плечами, – а пока я кое-какие справки навел, и прорисовалось следующее. После налета на ИК-6 всю полицию выгнали на улицу, и экипаж ППС заехал к нам во двор. Ребята из пятерки Варяга хотели слинять, но их остановили. Слово за слово, у кого-то нервы не выдержали, и началась стрельба. Полицейских завалили, но наряды усиленные, рядом еще машина оказалась, и парней сковали. Катя с Галиной ушли, успели, а бойцов заблокировали, и они засели в доме. Три квартиры на одном этаже, пятеро бойцов, арсенал неплохой: ПКМ, несколько пистолетов, автоматы, гранаты и около трех кило тротила с детонаторами. И теперь мы видим итог, полицейских положили не менее пяти человек, а у наших парней боеприпасы на исходе и мы не можем им помочь.

– Да уж, где тонко, там и рвется.

Прерывая наш разговор, один из зрителей всплеснул руками и закричал:

– Начинается!

Действительно, спецназ начинал штурм. В выбитые пулями окна квартир полетели газовые гранаты. Спецы на веревках спускались вниз, а другие группы в это самое время, наверняка, пытались проломиться по лестнице и через соседние квартиры. Ничего нового, все стандартно и весьма эффективно.

На миг я отвлекся от своего горя и подумал, что надо найти стационарный телефон и позвонить в Луховицкий район. Ведь если ребят Варяга спеленают, а спецназ обязательно постарается добыть языка, они расскажут о том, что знают. И хотя знают они немного, три-четыре базы и десяток квартир окажутся под ударом.

Было, я хотел спуститься вниз, но не успел.

Неожиданно дом, в котором засели "дружинники", вздрогнул и начал осыпаться. Два верхних этажа снесло, будто их никогда и не было, и взрыв разметал газовое облако. Люди вокруг нас закричали, в окнах зазвенели стекла, внизу заверещала автомобильная сигнализация, а Пастух сказал:

– Пиздец! Бойцы мой запас тротила подорвали. Как на это решились, не понимаю.

"Я тоже не понимаю, – мелькнула у меня мысль. – Но факт остается фактом. Отряд потерял пятерку Варяга, и ребята ушли в лучший из миров не одни, а вместе с атакующим спецназом. Черт! Это сколько же спецназовцев было? Человек двадцать, не меньше. А помимо них еще полицейские во дворе, которых обломками и осколками накрыло. В общем, ничего хорошего. Русские люди убивают друг друга, а ублюдки продолжают на своих заграничных виллах жировать. Мрази!"

Над разрушенным домом снова сформировалось облако, на этот раз из дыма и пыли, и я, понурившись, потопал вниз. Пропади все пропадом! Что, как и почему, потом разберемся, а сейчас иные заботы. Галину надо проведать и с Жаровым поговорить, а ночью вывезти тело мертвого ребенка в лес и похоронить.