Война и Мир

Глава 15

Отпустив Хмелёва и Громбчевского я попросил есаула Семёнова распорядиться насчет кофе. Попивая горячий напиток, сел за стол и откинувшись на спинку стула, задумался.

Стоило признать, с Игорем Хмелёвым сложилось неплохо. Я относился ко всей их семье с симпатией, так что осуществить мечту поручика и перевести его в ряды гусар Смерти мне оказалось вдвойне приятно. Тем более, это дополнительный плюс и кирпичик в отношениях с его влиятельным отцом. Такими связями разбрасываться не стоило, наоборот, их требовалось ценить и всячески поддерживать. Хотя, еще неизвестно, кто из нас более влиятельный. Это в моей прошлой России звание генерала мало что значило по сравнению с богатым владельцем железной дороги, по сути, олигархом. Здесь же отношения совсем иные, ты можешь быть миллионером, хозяином многочисленных пароходов и паровозов, но против генерала все равно оказываешься слабоват. Мне подобное нравилось, так и должно быть, аналогичная система идет еще с древней Индии, в которой представитель варны воинов управлял страной и представлял власть, а торговцы оставались всего лишь дельцами, пусть и купающимися в деньгах. Фундаментальное различие здесь кроется в менталитете, так как один думает о долге и чести, если он действительно истинный воин, а второй лишь о прибыли да материальном благе для себя и своих детей. Последних нельзя допускать к власти, так как вместо стратегических целей и высоких идеалов они все опошлят, сведя все перспективы страны к заработку, наживе, перепродаже и коммерции.

Да и с Громбчевским вышло удачно. Удачно прежде всего потому, что я вспомнил о существовании такого человека. Как же, путешественник, востоковед и участник Большой игры, фигура знаковая. Это сейчас он пока еще молод и никому неизвестен. Слава придет к нему чуть позже, а я уж прослежу, чтобы Бронислав вошел в мою команду. Под моей рукой он далеко продвинется, и я уверен, сможет подняться выше, чем в другой жизни. Главное, чтобы ни он, ни Игорь Хмелёв не погибли на нынешней войне. Да и остальные мои друзья и товарищи пусть живут как можно дольше. Впрочем, все мы в руках Божьих, и у каждого своя судьба. Об этом мне говорил Иоанн Кронштадтский, да и сам я имел аналогичные суждения в данном вопросе.

Разобравшись с накопившимися делами, я отправился к цесаревичу. Ситуация на Балканах складывалась для нас в целом благоприятно, хотя и не всегда гладко.

Император и Главнокомандующий выбрали местом своей ставки Систово на Дунае, откуда могли удобно командовать всеми тремя отрядами.

9-й корпус и большая часть Западного отряда осаждали армию Осман-паши, который укрепился в Яблонице и Орхание. Несколько полков стояло на Искере, а сам Николай Романов пока оставался в Плевне.

Восточный отряд Радецкого и приданная ему в помощь дивизия генерал-лейтенанта Аллера намертво и, судя по всему, надолго, встали под Рущуком. Турки основательно усилили крепость и сдавать ее не собирались. Главнокомандующий гарнизоном Мехмет-Али располагал девяносто тысячами солдат и несколько раз заявлял, что держаться будет до последнего. Под Рущуком даже успел погибнуть светлейший князь Сергей Рома́новский, член Царской Семьи.

Зато нельзя было не отметить действий отряда генерала Гурко, который откинул неприятеля за Балканы, с боями овладев перевалами Шипка, Хаинкиой и Твардицы. Его авангард спустился с гор и занял Эски-Загру, таким образом открыв прямой путь на Адрианополь и Константинополь. Понимающие всю опасность данного положения турки перебросили из Албании двадцатитысячный корпус Сулейман-паши, усилив его бригадой Халусси-паши. По итогам боя за Эски-Загры погибло пятнадцать наших офицеров и восемьсот нижних чинов. Потери турков были в три раза больше, но их численность позволяла им действовать более свободно. В том бою вновь отличился Скобелев, да и пятитысячный отряд болгар под командованием генерала Столетова неожиданно проявил себя весьма хорошо. И все же опасавшийся быть отрезанным от основных сил Гурко приказал отойти к перевалам, так что бой турки могли считать выигранным.

Неприятель воевал без особой инициативы, предпочитая защитную тактику и оборону крупных крепостей. Подобное развязывало нашей армии руки, но сил явно не хватало. Император повелел начать переброску на Балканы знаменитого Гвардейского корпуса, двух гренадерских, двух пехотных и одной кавалерийской дивизии. Общая их численность достигала ста десяти тысяч человек и с таким подкреплением туркам уже ничего не светило. Плохо лишь то, что подобное решение приняли с запозданием, Императору следовало поступить так еще в конце мая, а теперь мы потеряли два летних месяца, ведь гвардии еще нужно как-то сюда добраться. То, что по просьбе императора румынский князь Карл перевел за Дунай свою армию, практически не оказало никакого эффекта. Румыны воевали вяло, без инициативы, не рискуя лишний раз и больше думая о том, какие награды можно получить и как лучше блеснуть перед дамами в своем «маленьком Париже». И хотя военные действия против турок возобновила заново сформированная Сербская армия, можно было признать, что с союзниками России не повезло. Фактически они отсутствовали.

При таком положении дел определенные надежды возлагались на отряд цесаревича. Главнокомандующий требовал, чтобы мы не только продолжили осаду Яблоницы и взяли Мездру, но и изыскали силы для выдвижения на Кутловицу, с целью дальнейшего продвижения к Софии.

— Хотел еще раз спросить — твоя бригада готова к походу? — спросил Николай Романов, едва я оказался в его кабинете. Разговаривали мы с ним наедине, а так как наши встречи в последнее время проходили иной раз по два-три раза за сутки, то и обходились без особых церемоний. Наследник надел белый пехотный мундир с погонами генерала от инфантерии и четвертым Георгием в петлице, полученным за недавние успехи.

— Готова, мы укомплектовались людьми и амуницией, а Ломову и Гаховичу подвезли снаряды и ракеты. С настроем у нас так же полный порядок, но я все же надеюсь, что ты не ждешь от меня захвата Софии?

— Нет, конечно. Даже дядя понимает, что наших сил для подобного явно недостаточно. Но Кутловицу ты должен взять непременно. Я вновь отправляю твою бригаду в качестве авангарда.

— Кутловица будет наша, — твердо заверил я. В моих словах отсутствовала бравада и излишняя самоуверенность. Получая по линии разведки различные сведения, я прекрасно знал, что крупных сил у турок на равнине в данном регионе нет. Их пятитысячный отряд продолжал оставаться в Нидине на Дунае, а Кутловицу и ее окрестности защищал трехтысячный отряд Гусейн-паши, с которым особых проблем у нас возникнуть не должно. — Но к югу начинаются горы и турки укрепились на перевале вблизи Берковицы. По поступающим сведениям, отряд тамошнего Мехмет-Али-паши насчитывает восемь тысяч человек. У них есть пушки и английские советники во главе с майором Остином, обладающим общепризнанной репутацией грамотного артиллериста. Так что взять город будет непросто.

— Главное, доберись до Берковицы и заставь турок укрыться за редутами. Это уже будет считаться успехом.

— Если мне помогут, то мы дойдем до города.

— Помогут, я распорядился, чтобы 1-я бригада 31-й пехотной дивизии Вельяминова поддержала твой маневр.

— Николай Николаевич не слишком меня жалует. Как бы у нас с ним недопониманий не возникло, как с Кноррингом.

— Все будет хорошо, вы делаете одно дело, а с людьми у меня дефицит. Тем более, Вельяминова я отправил осаждать Яблоницу, какое-то время ты с ними видеться не будешь. Общаться тебе предстоит с генералом Белокопытовым, — наследник тасовал свой отряд столь ловко, что напоминал опытного картежника. Причем подавляющая часть людей новые назначения воспринимала с энтузиазмом, как знак доверия, умел Николай Александрович именно так все обернуть. — Кстати, хочу ознакомить тебя с последними новостями. В прессу они еще не просочились, так что люди лишь завтра узнают о почетной отставке канцлера Горчакова.

— Сместили все же Александра Михайловича? — новость не оказалась для меня неожиданной, к тому все и шло. За последние годы проводимая канцлером политика вызывала множество вопросов, а то, что он пытался усидеть на двух стульях, учитывая интересы наших западных союзников и самой России не могло не вызвать недоумения. Причем выгоды западных «друзей», которые никогда настоящими друзьями России не являлись, он иной раз ставил выше потребностей собственной страны. Больше всего недовольства такой «компрадорской политикой» проявлял цесаревич, с легкой руки которого данный термин распространился через прессу.

Колебания канцлера, его ошибки и дипломатические противоречия, которые он не смог разрешить, провоцировали шквал критики. Даже тайное соглашение с Австро-Венгрией и Германией касаемо Болгарии достигли не благодаря, а скорее вопреки усилиям канцлера. С моей точки зрения с возрастом Горчаков утратил хватку, размяк и стал слишком податливым, чем в будущем непременно воспользуются такие «акулы» политики, как Дизраэли, Бисмарк и Андраши.

— Да. Человек он умный и опытный, но учитывая твои рассказы о том, как он повел себя на послевоенной конференции, как мало сумел выторговать для России и как много получила Англия с Австро-Венгрией его однозначно стоило менять. Мы не для того воюем, чтобы потом дипломаты сели в лужу, испоганив все победы. Да и сам я вижу, как Горчаков стал сдавать. Осторожничает и виляет там, где нужно показать твердую позицию и наоборот, намертво упирается, пытаясь отстоять малозначимые детали.

— Возможно, таким образом он старается показать всем свою якобы железную волю. И кто же будет новым канцлером?

— Отец пока решил никого не назначать на данный пост. В ближайший год канцлера у России не будет.

— А министр иностранных дел[24]?

— Тут все сложно. До последнего дня на должность рассматривали графа Шувалова, графа Игнатьева и Гирса. В итоге я все же смог настоять на кандидатуре Игнатьева. Что скажешь, ты же с ним знаком по Константинополю?

— Скажу, что ты здорово потрудился, Николай. Игнатьев — человек опытный, преданный России патриот. Он может временами быть резковат, имеет репутацию несгибаемого славянофила, что многим как кость в горле, но зато последователен и тверд.

История вновь менялась на моих глазах. Но теперь я был допущен практически к вершинам власти, во всяком случае иной раз видел, что на этих самых вершинах происходит. В прошлой жизни Горчаков оставил пост канцлера и министра иностранных дел в 1882 г. Канцлеров в России больше не было. А вот очередным министром стал действительный тайный советник Гирс. Человеком он был искушенным, но излишне осторожным и я считал, что не в таком министре нуждалась Россия. Он занимал западно-либеральную позицию и прославился уступчивостью и неуверенностью. Так что хорошо, что Гирс остался в стороне.

Про графа Петра Шувалова, который приходился родственником моему ротмистру Шувалову, но представлял не младшую, а старшую ветвь их рода, рассказывать можно было долго. В прошлом член Государственного Совета, генерал-губернатор Прибалтики, шеф жандармов и начальник Третьего Отделения и в настоящее время полномочный посол в Великобритании ранее он имел огромное влияние на Александра II, за что получил прозвище «Вице-Императора» и «Второго Аракчеева». Поначалу он занимался внутренней политикой страны и был противником реформ, но с 1874 г. его влияние начало уменьшаться и тогда он решил попробовать себя в политике внешней. Назначение послом в Англию, ведущую страну мира, подразумевало, какое доверие ему все еще продолжали оказывать. Правда, Шувалов так же смотрел на Запад, приоткрыв рот и восхищаясь тамошними порядками. Он считал, что у нас здесь царит «сиволапая старина». И вот теперь ему не дали должность министра, да и место посла в Великобритании он наверняка теперь не сможет сохранить. Шувалов состоял в партии великого князя Константина Николаевича, того самого, что едва не продал американцам Аляску. Теперь их, считай окончательно отодвигали от власти. Значит, у цесаревича появился новый враг или по крайней мере недоброжелатель, но оно того стоило.

— Вот и я так же думаю и примерно такими же словами несколько часов отстаивал перед отцом кандидатуру Игнатьева, говоря, что именно такой министр нам понадобится, когда мы будем заключать мир с султаном. Горчаков пересидел все сроки, устал и выдохся, Гирс просто не подходит, а Шувалов ведет себя так, словно он самый умный. Так что Игнатьев лучший, тем более, столько лет отработав послом в Стамбуле, он прекрасно изучил турок и знает все их хитрости.

— А ведь это еще одно доказательство того, что каждый человек должен занимать свой пост не вечно, а лишь определенное время. А то у меня еще по прошлой жизни сохранились воспоминания, как различные президенты, министры и депутаты сидят в своих креслах по двадцать, и более лет. Они боятся уходить и хуже того, боятся что-то менять, боятся всего нового и непонятного. Основной их девиз, как и у нашего Горчакова — главное не раскачивать лодку. Уж очень они тревожатся насчет возможных перемен. Состарившись, они думают не о пользе для страны, а о том, как бы просидеть подольше и избежать ответственности после того, как их песенка будет спета.

— Да, это известная во многих странах проблема, — задумчиво протянул Николай. — Французы и американцы все же во многом правы со своими идеями демократии и выбором президентов.

— Главное, чтобы они действительно приходили и уходили, а не прорастали в свои кресла наподобие грибов. И политиков можно, даже нужно критиковать. Здоровая оппозиция — благо для страны. Помнишь, что мы с тобой говорили насчет будущей конституции и глобальных преобразований?

— Помню, но сейчас подобное не к месту и не ко времени. Для начала нам надо выиграть войну, а уж затем, с позиции триумфатора, начать новый виток реформ.

— Что ж, тогда позволь мне отправиться на передовую и помочь России выиграть эту войну, — я встал.

— Позволяю, отправляйся и помогай, — Николай рассмеялся. — Только береги себя, у меня на тебя большие планы. Думаю, пора начать продвигать тебя, как политика. Впервые мы тебя покажем на заключении мирного договора с Турцией.

— Да какой из меня политик, Николай? Я человек сугубо военный. Мы, кавалеристы, существа нежные, прямоходящие и кривоногие. Так что не по коню седло.

— Ничего, ничего, многие начинали с военной службы, а потом неплохо проявили себя и в дипломатии.

— Не убедил, Николай, своего согласия я не даю.

— Пока не даешь, а время, оно, знаешь ли, многое может поменять.

От Романова я ушел недовольный. Вроде и заботится обо мне наследник, хочет, чтобы я вырос, да только мне подобное совсем не интересно. Но все же он в силах надавить и сделать так, что будущее предложение, каким бы оно не было, мне принять придется.

После обеда в Плевну доставили почту. Я обрадовался, получив весточку от Софьи Шуваловой. Девушка сообщала, что твердо решила потрудиться в роли сестры Милосердия, дескать, таков ее долг перед Отечеством. И она смогла убедить родителей, что так правильно, что нельзя отсиживаться дома, в то время, когда твой народ проливает кровь в справедливой войне.

«Решение мое окончательно, все уже готово. Матушка сделала большое пожертвование, оплатив санитарный поезд. Сама же я 30 июля выезжаю из Москвы и еду в Бузеу, к баронессе Вревской, где смогу помогать в выздоровлении нашим раненым солдатам и офицерам».

Естественно, Юлию Петровну Вревскую, бывшую фрейлину императрицы, на Балканах знали. Женщиной она была в высшей степени достойной, поддерживая дружбу с такими людьми, как Тургенев, Соллогуб и поэт Полонский, художниками Верещагиным и Айвазовским. Она осталась вдовой в двадцать лет, а с началом нынешней войны продала свое орловское имение и отправилась в Действующую Армию. Место ей нашлось в Бузеу, где организовали крупнейший госпиталь. Поначалу данный лагерь хотели построить в Яссах, но затем командование передумало, посчитав, что туда слишком долго везти раненых. Находящаяся в ста верстах от Бухареста Бузеу для подобной цели подходил куда лучше.

То, что Софья Шувалова решила пойти по схожему с баронессой Вревской пути вызывало одно лишь одобрение. Всем бы такую сознательность! Теперь главное, чтобы она не заразилась в госпитале сыпным тифом — для нынешнего времени это вполне заурядная перспектива, которую не следовало списывать со счетов.

«Надеюсь, служба позволит тебе ненадолго отвлечься от тягот войны и навестить меня в Бузеу, — такими словами закончила свое послание молодая графиня. — Я была бы этому рада».

Отложив письмо, я призадумался. Наши отношения продвигаются все дальше и дальше. Мы уже не скрывали, что испытываем друг к другу симпатию, а там, глядишь, и до любви недалеко. Теперь необходимо посмотреть на девушку вживую, оценить ее внешне и если все меня устроит, то пора просить ее руки. Естественно, следует дождаться окончания войны, дабы не подвести ни себя, ни хорошего человека. Признаюсь, этому я был только рад, вот только что-то мне подсказывает, что не просто так Софья решила отправиться в госпиталь. Нет, я не сомневался в ее патриотическом порыве, безусловно, он присутствовал. Но вместе с тем интуиция подсказывала, что Шувалова твердо решила доказать себе и всему миру, что она достойна такого человека, как Михаил Соколов. Я не хвалил себя и не превозносил над другими, но вместе с тем и знал, как меня оценивают простые люди, враги и друзья. Относились ко мне чуть ли не так же, как ко Скобелеву. Подобное отношение обязывало, мне следовало, что называется, соответствовать. Но и другим хотелось соответствовать. Вот Софья Шувалова и отправилась в Бузеу.

Утром из Плевны по дороге на запад выступили восстановившие численность казаки Зазерского и драгуны Ребиндера, к обеду за ними потянулись ракетчики Гаховича и артиллеристы Ломова. С ними находилась свежесформованная пулеметная команда капитана Тихонова. Большая часть гусар Смерти под командованием Костенко город покинули под вечер, при мне остался первый эскадрон Ильи Самохвалова. Сам я собирался отправиться за своей бригадой утром следующих суток, но в Плевну неожиданно прибыл мой брат Митя. Хотя, за последние годы он вырос и даже возмужал, набрался опыта в журналистике и стал заместителем знаменитого редактора «Московских ведомостей» Михаила Каткова. Так что теперь лишь в семье да близким друзьям позволялось называть его детским именем, для всех же остальных он стал Дмитрием, а то и Дмитрием Сергеевичем.

— Митя! Какими судьбами? Вот так встреча, ведь я тебя совсем не ждал! — я обнял брата, отстранился, осмотрел его с ног до головы и еще раз обнял, радуясь встречи. Несмотря на партикулярное платье и молодость, брат очень сильно напоминал меня самого, каким я был семь лет назад. Вот только лицо, линия губ и глаза выдавали в нем человека мягкого, который не пропустил через сердце и душу невзгод войны. Да и шрама у него нет, так что он выглядел вполне обычным мужчиной, добрым, интеллигентным и приветливым.

— А я специально ничего не сообщал, да и родителей с Полинкой упросил хранить тайну. Мы надеялись сделать тебе сюрприз. Так что, получилось?

— Еще как! Ну, давай, рассказывай!

Брата я встретил на временной личной квартире. Со мной проживали лишь Фальк да Архип Снегирев. Велев последнему ставить самовар и выкладывать на стол все самое лучшее, я усадил Митю в кресло и принялся расспрашивать его о родных и последних московских новостях.

Все было замечательно. Отец с мамой еще раз, наверное, десятый по счету, поздравили меня с генералом и прислали многочисленные гостинцы — мед, грибы, шоколад, икру, вяленую рыбу, сигары и прочие радости нашего бренного тела. Полина нянчила ребенка и была счастлива, хотя и опасалась, что со Скобелевым или со мной может что-то случиться. Ну, оно и понятно, родные всегда переживают за своих, иначе и быть не может.

Около часа мы беседовали о семье и друзьях и успели от души посмеяться, вспоминая детские шалости и «Божьей милостью гусарского ротмистра».

— Илья Артамоныч постарел и сдал, но неизменно вспоминает тебя и чуть ли не всему Богородскому уезду рассказывает о том, что именно он когда-то направил юного Мишу Соколову по гусарской стезе. Видел бы ты как он тобой гордится, пересказывая твои Азиатские походы! Ну, а когда ты получил генерала, то он и вовсе был на седьмом небе от счастья, ему это как бальзам на сердце. Написал бы ты старику, Миша, тот будет рад.

— Обязательно напишу, хотя, признаюсь, времени у меня совсем мало. Но ты и сам передавай ему привет и мои наилучшие пожелания. А теперь к делу — каким галопом тебя к нам занесло?

— Все просто, Катков решил, что раз у меня такой героический брат, то глупо подобным не воспользоваться. Публика с радостью будет читать о твоих очередных подвигах и свершениях Особой бригады. Да и гусары Смерти сейчас приобрели такую бешенную популярность, что за любой слух о твоем полку готовы хорошо платить. В Москве даже ресторацию под называнием «Кара Улюм» хотели построить, да губернатор не позволил, уж больно имя эпатажное. И хотя у «Ведомостей» на Балканах сейчас есть два корреспондента, Шаховский и Мец, Катков здраво посчитал, что и третий не помешает. Так что я сюда работать приехал и писать очерки.

— Ага, понял. Хорошо, если надо писать, то я тебя предоставлю самые лучшие условия. Я завтра отправляюсь следом за своей бригадой, мы пойдем на Кутловицу[25], но ты останешься у меня на квартире, выспишься с дороги и догонишь нас через день или два, все равно за это время ничего интересного не произойдет.

— Годится, — улыбнулся брат. — Признаться, после тряски в наших вагонах я чувствую себя так, словно черти на мне канкан плясали.

— Вот и отдохнешь. Что там с твоим «Саваном власти»? Как продается книга?

— Неплохо, хотя я и рассчитывал на большее. Не всем нравится, что я написал про Годунова, а не о ком-то из первых Романовых. Тогда, знаешь ли, и поддержки от властей было бы больше — так мне кое-кто намекнул.

— А ты не оглядывайся и гни свою линию.

— Вот я и гну, лишь бы она меня в дугу не согнула.

— Ничего, прорвемся, — я хлопнул брата по колену. Приезд Мити стал для меня полной неожиданностью, но то, на какое поприще его можно направить, я обдумывал давно и тщательно. Так что сейчас лишь настал момент ознакомить Митю со своими соображениями. — У меня, кстати, для тебя есть перспективная идея. Как насчет того, чтобы стать главным редактором, благо опыт у тебя приличный и начать издавать собственную газету?

— Не молод ли я для таких дел? — быстро спросил Митя и потому, как загорелись его глаза, стало понял, что мысль его увлекла моментально.

— В самый раз, незачем время терять. Александр Македонский уже в двадцать шесть лет принял титул Царя Азии.

— Положим, до Македонского мне далеко. А деньги?

— Деньги есть, не переживай. Только у меня ряд условий — прежде всего типография и редакция должны располагаться в Саратове. Так что, братец, придется тебе переехать туда жить.

— Это потому, что в Саратове делают твои кухни и находится твоя пароходная компания? Почему не столица или Москва?

— Потому что и другие города надо всячески развивать. А насчет Саратова у цесаревича Николая большие планы. Со временем город будет приобретать все большее значение, уже сейчас его население увеличилось на тридцать тысяч человек, и это лишь начало. Там появятся новые проспекты, гимназии и университеты, дворцы, каналы и мосты. Там уже есть чугунка[26] и телеграф, а через год Баранов туда и телефон проведет.

— Допустим… — осторожно согласился Митя. — В принципе, я даже не против поселиться на берегу Волги и наслаждаться тамошними моционами. Но о чем будет писать наша газета и в каком ключе?

— Газета будет писать о событиях в России и мире, об различных открытиях, изобретениях, армии и флоте, знаменитых путешественниках и всем прочем, что происходит на планете. И о социальном неравенстве, и о том, что с ним надо что-то делать, мы не забудем, а равно и о том, что надо бороться с неграмотностью, казнокрадством и бюрократией. Красной нитью будет проходить мысль, что в России надо развивать тяжелую промышленность и транспорт. Основная же идея будет звучать так: мы любим и поддерживаем Россию, но видим в ней не только достоинства, но и недостатки, от которых можно и нужно избавляться, делая жизнь граждан счастливой и интересной.

— Амбициозно! Впрочем, вижу твой фирменный стиль. Мне идея нравится, я буду не просто марать бумагу, а делать что-то нужное, за такое дело взяться не стыдно. Когда надо начинать?

— Когда? Пожалуй, для начала пусть закончится твоя командировка на Балканы. Думаю, к концу года мы мир все же заключим. Пока же пиши, делай то, зачем приехал, набивай руку, обрастай связями и продвигай свое имя. Вернешься в Москву, отметишь спокойно Рождество и Новый год. В феврале можешь смело увольняться и начать думать о переезде в Саратов. Я дам тебе адреса полезных проверенных людей. Они помогут с выбором места для редакции и строительством типографии, познакомят с лучшими представителями города, найдут нужных специалистов, верстальщиков, корректоров, печатников… В общем тех, кто тебе потребуется, я в этом не сильно понимаю.

— Людей я и сам способен найти, благо, связей в различных газетах у меня полно. Да и корреспонденты толковые найдутся, такие как мои друзья Паша Жуков и Федя Ветров. Но для столь интересного проекта нужно запоминающееся название. Хотя, что-то мне подсказывает, что ты уже продумал, как будет называться наша газета.

— Продумал, она будет называться «Правда».

— Шикарно! Да у тебя дар на громкие запоминающиеся имена, братец.