Война Бог-Камня

Глава 23

— Что происходит? — снова спросил я Уолтэра, как поступал уже примерно каждую минуту за последнюю четверть часа. Мне нравилось его дёргать не более, чем ему нравилось слышать мои постоянные вопросы, но лишившись магического взора, я больше понятия не имел, что происходило в замке, или, что важнее, каково было состояние барьерных чар.

— Он всё ещё пытается его разрушить. Он наносит новый удар где-то каждые десять секунд — от этого весь барьер начинает вибрировать, — терпеливо ответил Уолтэр.

— Как идёт эвакуация? — добавил я.

— На них напал кто-то из тех, что пробрались через ворота, но похоже, что пока всё закончилось. Некоторые люди погибли, но Джордж продолжает переносить остальных, — сказал он мне.

Я в фрустрации заскрипел зубами. Эти смерти тоже были на моей совести. Я держал ворота открытыми, чтобы спасти сколько-то людей, а другие за это расплачивались.

— Можешь мне сказать, сколько ещё осталось до того, как они закончат?

Уолтэр отрицательно покачал головой:

— Я думаю, ушла уже где-то половина, но их слишком много, чтобы сосчитать. Не могу быть уверен. — После долгой паузы он добавил: — В главном зале сражаются люди. Я думаю, они пытаются найти тебя.

— Проклятье! — выругался я. — Где Пенни с детьми? Они уже добрались до покоев наверху?

Уолтэр нахмурился, фокусируясь на множестве двигавшихся по замку людей, пытаясь их опознать:

— Они близко к схватке. Нет… постой, Графиня сама и сражается.

Следующие несколько минут были одними из худших в моей жизни, пока Уолтэр тихо пересказывал происходившие события. Моё сердце подскочило к моему горлу, когда он рассказал мне о падении Пенни, и почти последовавшей за этим гибелью. Когда он начал описывать события с Элэйн и детьми наверху, мы оба напряглись.

— Я больше не ощущаю детей, она скрыла их под стационарной иллюзией невидимости… и она создала пустой щит, наверное — в качестве обманки. Хитрая девочка! — с гордостью сказал Уолтэр. — Они не могут определить, где она прячется. А теперь она управляет несколькими иллюзиями, и поддерживает невидимость вокруг Роуз и детей. Когда она успела стать такой искусной? Сомневаюсь, что я сам смог бы управляться со всем этим одновременно.

— Где Пенни? — кратко сказал я.

— Она поднимается по лестнице… Вот это да! Огненные хлысты? Откуда она взяла эту идею? Это ты её научил? — спросил Уолтэр.

— Идея полностью её собственная, — ответил я.

— Она схватилась с ними, но… — голос Уолтэра сошёл на нет, когда он сосредоточил всё своё внимание на схватке между его единственной дочерью и воинами, пытавшимися найти мою жену и детей. — Нет! — внезапно крикнул он, и моё сердце подскочило к моему горлу.

— Что?!

— Она пала! Один из них добрался до неё! — воскликнул Уолтэр. Он уже встал, и направлялся к двери. Я от него не отставал. Весь остальной мир мог идти к чёрту, если ради него придётся страдать моей семье.

Он остановился перед тем, как открыть дверь, сосредоточившись, а потом расслабился:

— Она жива! — сказал он, когда я озабоченно посмотрел на него.

— А остальные? — спросил я, волнуясь.

— В безопасности, твоя жена напала на двух последних врагов со спины, но Элэйн серьёзно ранена. Она, похоже, без сознания. Последний из них упал на неё, когда твоя жена срубила ему верхнюю половину головы… когда это она стала такой сильной? Сражалась как демон! — с некоторым удивлением сказал Уолтэр.

— Позже объясню. Расскажи мне, что происходит, — нетерпеливо сказал я ему.

— Моя дочь определённо без сознания, они её вытащили, и похоже, что Леди Роуз перевязывает ей ногу… много крови. Я думаю, она наложила жгут. У твоей жены платья почти не осталось, на жгут пошёл один из её рукавов, — объяснил он.

Это заставило меня мимолётно улыбнуться. «Если бы я только был там, чтобы её поощрить», — подумал я.

— Вот же распутница… — тихо сказал я. Я не потрудился произнести это достаточно громко для Уолтэра — он бы не понял соль шутки. — Рядом с ними есть ещё враги? — спросил я.

— Нет, — ответил волшебник. — Они почти добрались до двери. Графиня несёт Элэйн. Её нога очень плохо выглядит. Не думаю, что я смогу исцелить что-то подобное, — признался он. — Возможно, она больше не сможет ходить, если только… — он посмотрел на меня, прежде чем отвести взгляд.

Недоговорённым остался тот факт, что если требовалось сложное исцеление, то я, наверное, был единственным способным на это волшебником.

— Нам нужно выжить в сложившейся ситуации, прежде чем мы сможем думать о чём-то ещё, — сказал я ему.

— А если нет… — начал он, затем приостановился на миг, прежде чем продолжить: — У неё страшная рана. Не уверен, что она долго проживёт без хоть какого-нибудь исцеления.

— Они могут связаться с Джорджем, если мы не выживем, — сказал я, чтобы успокоить его. — А если мы каким-то чудом уцелеем, то ты, быть может, сможешь ей помочь, — добавил я, снова сползая на пол. От камня шёл приятный холодок. Он помогал отвлечь меня от тошноты.

— Как обстоят дела с барьером?

— Без особых изменений, — тихим голосом сказал Уолтэр.

— Прости, — сказал я ему. — Я никогда не собирался перекладывать такую ношу на твои плечи. Я всегда намеревался делать это в одиночку.

— Не проси у меня прощений, — гневным тоном ответил Уолтэр. — Ты всегда так делаешь. Это нечестно.

— Что делаю? — с любопытством спросил я. Уолтэр редко выказывал своё раздражение.

— Берёшь ответственность за всех остальных, а потом просишь прощения, когда не можешь управиться со всем сам. Как думаешь, как именно это заставляет чувствовать всех остальных? Я — взрослый человек. Может, я и не могу двигать горы и подчинять богов, но я, чёрт возьми, могу изо всех сил защищать своих друзей и семью… так что не проси у меня прощения за то, что не можешь делать всё за меня! — огрызнулся он в ответ.

Я опустил голову:

— Ты прав. Прости меня, Уолтэр.

— Да что я тебе только что говорил? — рявкнул он в ответ, но, когда я поднял взгляд, в его глазах сверкнуло веселье.

Я засмеялся:

— Ладно, я не знаю, как на это ответить, но ты в чём-то прав. Как дела у барьера?

— Почему ты постоянно спрашиваешь меня об этом? Ты ведь понимаешь, что я скажу тебе сразу же, как только он падёт? — ответил он.

— Мне следовало объяснить яснее. Если возможно, я хочу открыть барьер до того, как он сломается. Поэтому я и спрашиваю постоянно. Если ты обнаружишь в нём слабину, то нам следует его отключить, — объяснил я.

— Даже если люди не закончили эвакуацию города?

— Да.

Уолтэр нахмурился:

— Я думал, что смысл был в том, чтобы выиграть как можно больше времени. Зачем отдавать им даже полминуты?

— Потому что если он сломается, то откат может уничтожить не только барьерные чары — он может разрушить чары, которые держат Сэлиора заточённом в камне, — ответил я. — Это может существенно ухудшить нашу ситуацию.

Мой друг прикрыл глаза ладонью:

— Тебе действительно следовало сказать мне об этом раньше.

— На самом деле я точно не уверен, — сказал я. — Просто это меня беспокоит.

На миг взгляд волшебника вспыхнул пониманием:

— Ага!

— Что?

— Теперь я немного лучше понимаю эту «камеру Железного сердца». Мне всё время казалось, что во всём этом железе нет смысла. Оно тебе нужно было не для сокрытия чар, оно тебе нужно, чтобы помочь удержать Сэлиора, если камень сломается, — объявил Уолтэр.

Я внимательно наблюдал за ним с того момента, как он упомянул камеру Железного сердца. Наверное, уже было без разницы, если он знал о её назначении, но я всё же расслабился, услышав его теорию. Был момент, когда я почти поправил его, но удержался. «Если один из богов снова попробует залезть в его разум, то это может испортить наш последний шанс», — подумал я.

Это заставило меня осознать ещё одну неприятную вещь — как я смогу защитить свой разум, будучи лишённым своей силы? Проигнорировав внезапное «озарение» Уолтэра, я задал ему вопрос:

— Как я выгляжу, с твоей точки зрения?

— Что конкретно тебя интересует?

— Моя аура, моё настроение… я не могу защищать свой разум. Ты можешь прочитать мои эмоции? Я всё ещё выгляжу как волшебник? — сказал я, поясняя свой вопрос.

Обычно, если я не защищал себя, то другой человек с магическим взором мог не только почувствовать мои эмоции, но также мог ощутить относительную величину моей силы.

Уолтэр посмотрел на меня с сочувствием, или, возможно, жалостью:

— Прости, Мордэкай. Я не чувствую вокруг тебя ничего, помимо очень блёклой ауры, которой достаточно лишь для того, чтобы определить, что ты всё ещё жив. Твоя сила пропала… не только твой взор.

Его описание приводило в уныние. Я частично надеялся на то, что, быть может, моя проблема была лишь в том, что я не мог почувствовать или «нащупать» свой собственный эйсар, а также эйсар вокруг меня. Тем не менее, у моей проблемы могла быть и одна хорошая сторона:

— Насколько «блёклая»? — спросил я.

— Как у Дориана, — отрезал он.

Дориан Торнбер был тем, кого волшебники старины называли «стоиком», то есть был полностью мёртв для магии. Он не мог манипулировать ей, и она не могла влиять на него самого, кроме как в чисто физическом плане.

— Попробуй усыпить меня, — предложил я.

— А? — с озадаченным видом спросил Уолтэр.

— Когда ты боролся с влиянием того бога несколько минут назад, я ничего не чувствовал. Я думаю, что я, возможно, почти во всех отношениях стал стоиком. Усыпи меня, парализуй меня, что угодно… попробуй коснуться моего разума, — объяснил я.

Мы поэкспериментировали несколько минут, прежде чем пришли к заключению, что я действительно стал по сути стоиком.

— Поздравляю, — сказал мне Уолтэр. — Твоя теория была верна, и ты полностью лишился силы. Я не понимаю, почему ты этому даже немного рад.

— Иногда мелочи — важнее всего, — ответил я. — Я, может, и лишился силы, но мне хотя бы не нужно волноваться о том, что они смогут вытащить информацию у меня из головы, или о том, чтобы бороться с их ошеломляющим принуждением, когда он… или они… сюда доберутся.

— Они… ты думаешь, что он там не один?

— Надеюсь, что нет.

Уолтэр фыркнул:

— На самом деле, это не имеет значения. Я и с одним-то не справлюсь, а двое — это просто кранты.

— У нас ещё есть надежда… если он там только один, — подал мысль я.

— Очень хотелось бы, чтобы ты рассказал мне о том, что запланировал. Тогда было бы гораздо проще тебе помочь, — парировал Уолтэр.

— Ты можешь быть моими руками, но если хочешь мои тайны, то тебе придётся вырвать их из моего разума, — сказал я, постукивая по своей голове.

— Х-м-м-ф, — хрюкнул Уолтэр. — Даже твоя жена не может пробиться в твою тупую башку.

— Вот именно, друг мой. Вот именно! — со злорадством сказал я.

— Похоже, что тебе, по крайней мере, стало лучше, — сделал он наблюдение.

Действительно, тошнота в некоторой степени ослабла.

— Думаю, ты прав. Возможно, я всё же не умираю? — с надеждой предположил я.

Он печально покачал головой:

— Согласно моим познаниям, плохая фаза не начнётся ещё несколько дней. Сначала ты пожелтеешь, а потом медленно сойдёшь с ума от боли и галлюцинаций.

— Пожелтею? — недоверчиво спросил я. — Ты прежде ничего не упоминал о странных цветовых изменениях. Это едва ли кажется реалистичным.

— Не ярко-жёлтый, — поправился Уолтэр. — Я думаю, это скорее цвет, который приобретают некоторые старые пьяницы, прежде чем им становится совсем плохо.

— Желтушный? — спросил я.

— Не знаю, какой правильный термин, но, похоже, что так, — согласился тот.

Я начал жалеть, что не уделял должного внимания некоторым из вещей, которые читал в прошлом насчёт болезней и врачебного искусства. «Хотя — нет, не жалею», — внезапно подумал я, — «поскольку в данной ситуации любые имеющиеся у меня познания, наверное, заставили бы меня бояться ещё больше».

— Давай поговорим о чём-нибудь другом, — предложил я. — Например, о нашей грядущей борьбе… как продвигается эвакуация?

Взгляд Уолтэра ненадолго расфокусировался, пока он сосредотачивался на том, что лежало за пределами физического взора. Несколько секунд спустя он ответил мне:

— Они почти закончили. Большинство людей перемещены. Я думаю, что скоро они смогут приняться за солдат, — сказал он, а затем слегка склонил голову на бок, будто прислушиваясь к чему-то, прежде чем продолжить: — Барьер ощущается по-другому. «Высота» вибрации кажется выше, когда по нему бьют.

— Это плохо, — сказал я ему. — Он скоро распадётся.

— И что теперь делать?

— Ты можешь спроецировать образ туда, где сейчас Харолд? Он должен руководить эвакуацией в здании с кругами, — спросил я.

— Легко, — сказал Уолтэр. — Я же Прэйсиан, в конце концов.

Прэйсианы были известны лёгкостью, с которой им давались иллюзии, а также своей способностью становиться невидимыми. Я мог ощущать объекты на расстоянии почти в две мили… ну, раньше мог, но проецировать образ было гораздо сложнее из-за требуемого уровня контроля и искусности. До моего отравления я мог бы послать образ на необходимое расстояние, но я никогда не проверял Уолтэра, чтобы узнать его собственный предел. Я просто предположил, что у него дальность будет меньше моей.

— Хорошо, помести образ рядом с Харолдом, и скажи ему, что барьер падёт через минуту. Твоему сыну следует перенести свою последнюю группу, и остаться в Албамарле, — распорядился я.

— Дориан там. Может, мне направить сообщение ему?

— Конечно, просто убедись, что он знает, что у них есть минута, чтобы завести оставшихся в донжон, — сказал я.

Прошла долгая минута, прежде чем Уолтэр снова ответил:

— Ладно, я думаю, что они поняли. Они теперь, похоже, ведут всех оставшихся людей в донжон. Что дальше?

— Ш-ш-ш, — внезапно сказал я, отсчитывая себе под нос.

— А?

Я замахал на него руками:

— Я отсчитываю.

— О! — с внезапным пониманием сказал он.

Я пытался считать помедленнее, мысленно добираясь до ста. Я мог и просто до шестидесяти досчитать, но боялся, что моя нервность и адреналин уже могли повлиять на моё ощущение времени. Досчитав, я задал вопрос:

— Где они?

— Там сущий бардак, — ответил Уолтэр. — Большинство — во дворе, пытаются войти в замок. У них не хватает времени. Там, наверное, сотни три людей, или больше — солдаты и остатки горожан.

— А Рыцари?

— Сайхан и остальные держат главные входные двери открытыми, пытаясь загнать всех внутрь. Дориан и Харолд — во дворе, пытаются не дать солдатам протолкнуться мимо немногих оставшихся горожан, — ответил волшебник с обеспокоенно вытянутым лицом.

— Можешь закрыть их иллюзией?

Я отчаянно искал способ их защитить.

Уолтэр покачал головой:

— Только не отсюда, и не такое количество народу.

Тут меня осенило:

— А ты можешь спроецировать образ меня самого, на стене, рядом с воротами? Возможно, я смогу их задержать, — предложил я. Я никогда не пытался спроецировать образ кого-то кроме себя самого, на такое расстояние, поэтому я не был уверен, сможет ли Уолтэр сделать иллюзию правдоподобной. Я маскировал себя под других людей в прошлом, и время от времени проецировал собственный образ, чтобы доставить сообщения, но я никогда прежде не пытался делать что-то настолько сложное.

К моему удивлению, Уолтэр ответил утвердительно:

— Я могу спроецировать туда твои внешность и голос, но я не смогу сымитировать твой эйсар на таком расстоянии, да и способа услышать здесь их ответы у меня нет.

— Неужели? — сказал я, собравшись с остроумием. — Ты мог бы имитировать мой эйсар? — удивился я. Это был аспект иллюзий, который я прежде не рассматривал. В прошлом Уолтэр показал, что мог делать себя невидимым для магии так же, как делался невидимым для видимого света, но мне никогда не приходило в голову, что можно было создать иллюзию, покрывавшую также и магический взор, для создания подобного эффекта.

— В конце концов, я — Прэйсиан, — с некоторой гордостью сказал он, — но даже у меня есть пределы, когда дело доходит до иллюзий.

На миг я немо пялился на него.

— Ты сможешь спроецировать мой образ, который одурачит даже их? — спросил я.

Он кивнул:

— Думаю, что да, но на таком расстоянии я не смогу воспроизвести силу твоего эйсара.

— Касательно нынешней ситуации, я не думаю, что это будет иметь значение. Они не смогут почувствовать его через барьер… но если бы они были сейчас здесь, то мог бы ты создать иллюзию, которая выглядела бы так, будто я не потерял свою магию? — сказал я, надеясь прояснить ситуацию.

— У неё не было бы такой же видимой силы или яркости, какой ты обычно обладаешь, — повторил он.

«Это может и не иметь значения», — молча подумал я, — «для одного из них даже моя обычная сила кажется хлипкой в сравнении с их собственной. Они могут и не заметить разницу».

— Давай сосредоточимся на настоящем, — объявил я. — Если можешь, сделай так, чтобы мой образ взошёл на гребень стены, и смотрел на них сверху вниз. Как только мы привлечём их внимание, скажи им вот что…

На стене, между двумя башнями, что стерегли замковые ворота, появился человек. Облачённый в изысканные одежды из серого бархата и мягкого меха, он почти не оставлял сомнений в том, кем он был. Мордэкай Иллэниэл, Граф ди'Камерон, стоял, глядя вниз на тех, кто пришёл напасть на его дом. Он выглядел недовольным.

— Не мог бы ты объяснить мне, что ты, по-твоему, делаешь?! — крикнул он вниз властным тоном.

Карэнт, известный как Справедливый, приостановил свои усилия по проламыванию магического барьера, защищавшего замок:

— Время для обсуждений прошло, смертный. Ты отлично знаешь, зачем я здесь. Опусти этот щит, и я сделаю твою кончину быстрой, хотя не могу обещать, что она будет мягкой, — ответил сияющий бог, показав идеальные зубы в зверином оскале.

Мордэкай наклонился вперёд, приложив руку к уху, будто ему было плохо слышно:

— Тебя здесь не должно было быть ещё неделю! — крикнул он, будто расстояние между ними были слишком большим для общения нормальным тоном. — Я ещё не закончил принимать своё решение!

— Не увиливай, человече. Я не купился на твою уловку, и ты лишь оскорбляешь собственное достоинство, притворяясь, будто на самом деле поверил в свою собственную ложь, — спокойно сказал сияющий бог, хотя в его голосе звучали нотки едва сдерживаемого великого гнева. — Скоро я буду внутри, и ты и твои люди заплатите кровью и страданиями за то, что заточили моего брата Сэлиора.

На лице Графа ди'Камерона появилось озадаченное выражение, пока он вертел головой из стороны в сторону, будто пробуя разные уши, чтобы получше услышать. Наконец он сдался, и крикнул вниз:

— Что?!

Гнев Карэнта стремительно возрос, когда он осознал, что враг совсем его не услышал. Крича громовым голосом, он повторился:

— Когда я окажусь внутри, ты и твои люди заплатите болью и невообразимыми страданиями! Ты будешь молить о смерти, прежде чем я позволю тебе умереть! И это будет твоим наказанием за заточение моего брата! — выкрикнул он настолько громким голосом, что от него по земле проходила дрожь, и его слышали даже те, кто был в замке, хотя на таком расстоянии его слова были неразборчивы.

Мордэкай прищурился, глядя на него сверху вниз:

— Прости! Наверное, дело в этом проклятом барьерном заклинании! Я думаю, оно и звуки тоже блокирует. Быть может, если бы ты говорил чуток погромче… Я тебя почти слышу.

Карэнт испустил крик ничем не замутнённой ярости и фрустрации, от которого содрогнулись стены, а птицы на мили вокруг внезапно вспорхнули в небо.

Прежде, чем его крик завершился, Граф поднял ладони, извиняющимся образом махая ими на стоявшего внизу и побагровевшего от злости бога. Его губы также двигались, и Карэнт оборвал свой собственный первобытный крик, чтобы услышать ответ волшебника.

— Я действительно ни черта не слышу! — крикнул Мордэкай. — Дай мне минутку. Я зайду внутрь, и опущу барьер, чтобы услышать тебя, тогда, может быть, мы сможем нормально поговорить, без всех этих глупых криков! Я скоро вернусь! — закончил он. Волшебник вошёл обратно внутрь одной из башен, и исчез из виду, оставив Карэнта стоять внизу совершенно поражённым.

— Он ведь на самом деле не собирается открыть для меня барьер? — сказал сам себе бог. — Даже он не может быть настолько глуп, — задумался он. Тем не менее, он ненадолго попридержал свои атаки на барьер — на случай, если смертный мог оказаться настолько глуп, насколько показывали его слова.

Прошли минуты, волшебник не показывался, и Карэнт заскучал. Можно было бы сказать, что он разозлился, но на самом деле он уже довольно долгое время вообще не переставал злиться. Наконец он решил, что Граф над ним издевается. Собрав свою волю в кулак, он снова начал бить по барьеру.

Полминуты спустя Мордэкай снова показался на гребне стены и крикнул вниз:

— Не мог бы ты потерпеть немного! Размыкание чар — это не так просто, как можно было бы подумать, и твой грохот совершенно не помогает! — упрекнул он бога, и, раздражённый, вернулся внутрь.

Бог правосудия снова приостановился, глядя вверх на пустое пространство, где недавно стоял волшебник.

— Он спятил… — пробормотал он себе под нос. — Он что, действительно не осознаёт, что я здесь для того, чтобы убить его?

Несколько секунд спустя волшебник появился снова, широко улыбаясь:

— Готов поспорить, ты гадаешь, не сошёл ли я с ума. Правда в том, что я просто хотел посмотреть, насколько глупым ты можешь быть. Ты что, действительно думал, что я открою этот барьер для большого, буйного шута, вроде тебя?! Ха! — воскликнул волшебник, и, развернувшись, спустил штаны, показывая богу свои голые филейные части, прежде чем снова встать, и изобразить божеству грубый жест левой рукой.

Карэнт был ошеломлён. За более чем тысячу лет общения с человеческими существами его никогда не оскорбляли столь прямо и грубо, этого не делали даже те, кто отказывался повиноваться его жрецам. Он безо всякого выражения уставился на человека, который продолжал махать руками и странным образом жестикулировать.

— А теперь он показывает мне язык, — заметил он вслух с чувством полного потрясения. — Никто никогда… никогда прежде так не поступал.

Прежде, чем бог смог собрать свой гнев, чтобы возобновить свою атаку, Мордэкай остановился, и внимательно посмотрел на него:

— Теперь, когда ты знаешь, как я к тебе отношусь, я пойду, и опущу этот барьер. Надеюсь, ты достаточно храбр, чтобы войти, когда это произойдёт, потому что у меня на тебя есть много интересных планов. Твой брат будет рад твоему обществу, — сказал он, и вернулся обратно в башню.

Гнев Карэнта достиг новых высот, когда слова волшебника эхом забились в его сознании. Собравшись с силами, он приготовился снова нападать на барьер, когда случилось нечто воистину поразительное.

Магический барьер исчез.

Карэнт огляделся, глазея на окружавших его воинов, каждый из которых нёс в себе часть его брата, Дорона, Железного Бога.

Все они ответили ему такими же ошеломлёнными взглядами. Однако это мало что значило, поскольку Дорон был известен отнюдь не своим интеллектом, даже среди своих собратьев. По Карэнту пробежал холодок незнакомого для него ощущения. Будь он смертным, у него было бы для этого чувства более подходящее слово. Страх.