Вот это жизнь!

Глава 24

Уж как не стыдно было попаданцу, но Дмитрий нередко обращался к местным чиновникам — воеводам или, если уже были, губернаторам. Уж те, вольно — не вольно, гнали крестьян, в первую очередь государственных с лошадьми, повозками, лопатами. Сволочи? Да, распроследние. Зато пришли, как прилетели. И в пути не стали с зимой, с настоящими морозами и снегами. Уже в Параскеву пятницу обоз шел по московским улицам, прямо в Кремль.

Дмитрий хотел, сдав серебро и золото, улизнуть в усадьбу Хилковых, где была его не наглядная Даша. Ага, хотелка оказалась маловата. Сначала были сложности с кремлевской Сокровищницей. Большой вдруг груз драгоценных металлов, не откуда возьмись, сначала у казначеев вызвал оторопь, а потом удивление. Конечно, дать — не взять, металлы приняли, но затянули, а в это время вызвали царя Петра Алексеевича.

Тот все знал, только обрадовался удачной поездке. Металл по приказу государя немедленно приняли, хотя все обратили внимание на подозрительный желтый цвет. Благородное серебро перемешали с презренной медью?

Петр немедленно потребовал его в свои комнаты. И интересно, и очень подозрительно. Дмитрий только мысленно вздохнул. Чтобы да Петр в пять минут переговорил. Да он только стаканчик водки будет наливать, а потом вытаивать.

Негромко спросил у Федора Апраксина, не знает ли он чего про тестя Александра Никитича и молодую жену Дашу.

Спрашивал он у ближнего помощника монарха, коим был Ф. М. Апраксин, а ответил сам вельможный Петр:

— Тесть твой опять провинился. Да так, что я давно бы расстрелял. Вина его на этот раз наказана, говорить нечего, или расстрелять или голову долой. Тебя жалко, дурачок, и твою жену. В общем, так и решил: коли приедешь с удачей, найдешь, как обещал серебро, прощу твоего тестя. Но со службы долой. Ну а если не получится…

Петр нехорошо усмехнулся, но добавил:

— Впрочем, вижу уже, привез серебро, но с какой-то примесью. Рассказывай. Если все, как я думал, пойдешь с тестем.

Вот ведь человек неудачливый Александр Никитич, — удивился Дмитрий, — вроде бы и не дурак и хозяин справный в своей вотчине, а все умудряется идти от казни к казни. И ведь не бросишь, бедолагу!

— Государь, я, как мне было поручено… — только начал говорить Дмитрий, но Петр его оборвал: — а подожди уже, дойдем к столу, там мы продолжим, и ты угостишься.

М-м, опять упьешься. Ну а как еще? Покорно сказал:

— Слушаюсь, государь. Все будет, как ты скажешь.

Так и зашли. Собственно жилье у Петра немного, как у царя, разумеется, три — четыре комнаты плюс кухня. Это на хозяина и на слуг со служанками. Ведь нигде не спрячешься, только в туалете, пожалуй. Дмитрий так бы не сумел.

В большой комнате, которую так и хотелось назвать гостиной, в центре стоял стол с остатками пищи и стаканчиками с недопитой водкой. Не первый день пьют, видимо. И три, так сказать, тела, то ли старых собутыльника, то ли просто слабые. Дмитрий посмотрел, понюхал на соратника царя, на самого Петра. Точно слабые. От этих-то тоже тянет позапрошлогодней выпивкой. А выглядят так неплохо.

Один товарищ спал прямо нам столе. Дмитрий его легонько отнес в угол — пусть там оттопится, сел на его место. Хотел было плеснуть себе водочки, раз уж так, но царь уже налил и себе, и собеседникам. Причем, паршивец, себе налил половину, старым собутыльникам на два пальца больше, а Дмитрию — полный стакан.

— Я выпью, государь, я честный, — предупредил сурово попаданец царя, — а вот ты нам явно не камрад!

— Что такое? — жестко оборвал его Петр, — царя хочешь очернить? вот я тебя палкой или даже топором!

Дмитрий не испугался, молча поставил три стаканчика — царя, свой и наугад из собутыльника. Указал на них, иронично, с улыбкой, посмотрел на Петра.

Тот выругался по-немецки, стукнул из всех сил кулаком по столу, что половину кушаний и стаканчиков полетели на пол. Посмотрел на Дмитрия бешено и заорал:

— Не хочешь пить со мной, так иди отсюда, клуша старая!

Дмитрия этому уже ни за что не испугаешь. Он спокойно встал, ответил, как ни в чем не бывало:

— Слушаю, милостивый государь, как тебе будет угодно.

И уже искренне хотел уйти, раз уж выгнали, как Петр, вдруг успокоившись, бросил в спину:

— Стой, бестолковый дурак, куда пошел!

Дмитрий на такой поворот сел обратно, но демонстративно не взял свою выпивку.

— Вот ведь, нехороший какой, — удивленно сказал царь, — Ладно, смотрите, я сейчас выпью стаканчик штрафную за мой обман, а потом и он выпьет до дна, раз не сначала пьет!

И не давая собутыльникам ничего не понять, так же стоя выпил свой стаканчик. Потом прямо на глазах у собравшихся опрокинул его. Из нее ничего не вылилось, значит, честно выпил.

— Ну? — со злой веселостью царь посмотрел на Дмитрия, — теперь ты выпей, правдолюбец! Я теперь от тебя не отвяжусь, как не пытайся.

«Подумаешь, и не такой огромный трактор укатывал, — подумал Дмитрий, — ты бы, государь, еще спирт „Рояль“ попил, понял бы, как на российского студента наезжать».

— За твое здоровье, государь, — поднял он стаканчик, встал за ноги, демонстрируя свою вежливость. Сказал, как поздравил: — виват!

И после одним залпом выпил. Также опрокинул стаканчик вверх дном. Мол, я тоже все выпил!

«Закусил», принюхав собственный рукав, хотя на столе и отчасти на полу закуски было много. Но «россияне после первой не закусывают!». Впрочем, после второй и после десятой, пока еще влазит и ты в сознании.

На это все остальные тоже выпили, враз заговорили, зашумели. Внезапная ссора с самим царем их заметно напрягла и такой же выход из перепалки заметно обрадовал.

Но Петр еще не окончил. Это пострел, хоть и был всегда хорош, хоть в работе, хоть в веселье, но должен понять цену своего поведения. Так наехать на государя-царя!

— это были штрафные, атеперь будут обычные! — громко заговорил и вновь налил им водки. Ему вновь полный стаканчик, себе — половину. Дмитрий это увидел, но ничего не сказал. Что делать, он — царь, а ты обычный гражданин, хоть и попаданец. Наехал на него, хоть так ответил. Мог бы просто голову отрубить, кто бы против сказал? Вон, как головы отрубили в Стрелецкое восстание, кроме как отчаяние и пессимистический пессимизм это не привело.

— Твое здоровье, государь! — громко, по старомосковски низко, касаясь рукой пола, поклонился Дмитрий. Знал ведь, что Петр очень не любит такие поклоны, как и все обычаи древней Руси, а вот попала вожжа по одному месту и все тут. Ой, бедовая голова, как бы не отрубили его тебе ненароком!

Царь громко и злобно засопел, но сдержался, лишь сказал:

— Пей, давай, кикимора болотная, откуда-то на мою голову взявшаяся!

Уже одобрительно посмотрел, как Дмитрий, как воду, выпил водку из второго стаканчика, снова «закусив» рукавом. Царь снова тут же снова налил из бутыли. Дескать, красный молодец, коли ты такой борзый, пей еще за здоровье его царского величества, раз ничего уже не можешь.

А ведь пробил сегодня Дмитрия царь Петр Алексеевич, уломала его водка распрекрасная. Почувствовал попаданец, что замутилось у него сознание, сейчас вот-вот уже свалится он, как после технического спирта в родимом XXI веке. Признался:

— Боюсь, свалюсь сегодня с водки на третьей порции. Выпью, конечно, но тогда уже не расскажу, как мы искали на Алтае серебро.

Сказал, и увидел пьяным уже своим взором, как распирает его два разных желания: и обязательно услышать его побасенки про поездку в Алтай и страстная тяга напоить в дупель непотопляемого гада, раз уж выпало такое счастье.

Поломало его сознание немного, а потом государственное самосознание взяло вверх. Отодвинул с досадой серебряный стаканчик с водкой, велел громко:

— Давай, говори, да ничего не уговаривай, а то, у-ух! Голову, может, и не срублю, а вот с ног сломаю. Ешь вон!

Петр сунул в руку Дмитрию золотую тарель с птицей. Трудно сказать, домашняя ли была птица или дичь какая, а только попаданец сразу сунул ее ногу в рот. Может еда укрепит его ослабленное сознание?

Охладевшее уже довольно жирное мясо и пироги с чем-то мясным и, вроде бы, грибным, действительно его укрепили. По крайней мере, хоть не голова, так живот успокоился, задумавшись над качеством пищи, или, например, что это сейчас, вообще, дичь или птица?

Царь, однако, не позволил ему заниматься самокопанием. Рыкнул сердито:

— Говори уже скорей,что медлишь-то? Али тебе палкой надо врезать по хребту для прояснения? Так ты скажи, окажу милость, вон трость лежит!

Он показал пьяной уже рукой. А потом увидел, наконец, что там ничего не находилось. Ни трости, никакой завалящей палкой, так что откровенно удивился. Сказал Дмитрию, что трость у него где-то здесь все же в комнате есть, потом уютно положил голову на столе и уснул.

В ответ на это Алексашка Меньшиков (или кто еще?) негромко, но твердо и тоже пьяно проговорил:

— Государь почивать изволил, нечего шуметь, всем спать!

Приказ этот, надо сказать, всем окружающим был воспринят охотно. Устали ребята уже пить. Кроватей, правда было мало. И если бы здесь хоть кто-то был трезв, то он бы попросту сказал, что в гостиной не находится ни одной кровати.

Однако это никого сильно не обеспокоило. Опытные воины, а тем более пьяные найдут, где сладко уснуть, был бы желанный приказ командира или даже генерала.

Вскоре все они крепко спали. Это еще Дмитрий увидел, а потом выпитая водка прижала и его голову к столу и он мирно уснул.

Спали они, надо сказать, недолго. Потом царь Петр Алексеевич соизволил проснуться и сразу же вспомнил, что ему надо.

— Дмитрий! — громко проорал он чуть ли не в ухо, — просыпайся, сын боярский, то есть незабвенный князь Хилков, хватит уже, пьяный дурак, спать!

И вот, кстати, интересно, орал он в ухо Дмитрию, а проснулись все старые собутыльники. Попаданец же продолжил крепко спать.

Царю это не понравилось. Он сердито хлебнул водки из стаканчика Дмитрия, на что тот вдруг проснулся и сказал почти трезвым голосом:

— Государь, это мой стакан и водка тоже моя, себе сам наливай!

На это царь только что-то недовольно провозгласил, но стаканчик взял свой, налил себе из большой бутыли, выпил и велел так же недовольно:

— Пей, сволочь и разговаривай уже, а то все молчишь про алтайское серебро. А мне не просто любопытно, мне надо знать, как российское государство снабжать теперь деньгами?

Петр Алексеевич уже немного отставал от реальности. Дмитрий ведь оставшуюся водку уже выхлебал и, получив царский сигнал, бодро заговорил:

— Ваше царское величество! прибыл я в Алтай прошедшей весной, при чем кое-как. Не грязь засосала, так волки б съели. О-ох, волков там видимо — невидимо, так что, если б давали по денгу за волчью шкуру, то мне руду не надо б искать, так бы озолотился, то есть осеребрился бы!

А руду серебряную я нашел относительно легко, — добавил он уже по делу, видя, как царь в нетерпении собирается пускать руки в действие и именно по нему, — много ее там, тысячи и тысячи пудов. И не простое серебро, а золотистое. Ты теперь, государь будешь получать не только серебро, но и немного золото.

— Много ли золота? — остановил царь Дмитрия, который уже под воздействием водки, по правде говоря, начал просто лить словесную воду. Просто болтая.

Дмитрий протиснулся сквозь алкогольный туман, помолчал, пытаясь найти конкретные цифры. А то ведь соврешь нечаянно, потом не оправдаешься. И палкой отшебушит, и что еще хуже, навсегда от себя уберет. Вот здорово-то будет, Господи!

— Вот ведь мин херц, так примерно, — медленно сказал он, — доли примерно такие — в этой поездке я привез триста с лишним золотистого серебра. Из него больше части чистого серебра, а где-то три четыре части золота. Точнее больше не скажу.

— Золото добудешь ли из золотистого серебра? — спросил в нетерпении Петр, кусая ногти и бросая жадные взгляды.

— Увы, Петр Алексеевич, в России этого делать никто не умеет, — грустно ответил Дмитрий. Видимо, по пьяному состоянию, его актерское ремесло еще более улучшилось, царь ему поверил, в досаде выругался, но спросить, зачем ему это золотистое серебро, не успел.

— Зато в Европе, я знаю, делают. Только теоретически, но если мастера не найдешь, то попытаюсь.

— Плевать на эти западных мастеров! — в экспрессии махнул рукой в воздухе царь, — если свой человек есть, зачем чужеземца брать? Наврет с три короба, денег возьмет и удерет. Сколько так уже случалось? А нам все придется сначала работать.

«Ого, а Петр Алексеевич-то мудреет, — удивился Дмитрий, — всегда ведь хвалил чужое, европейское, а тут уже и свое, отечественное наперед принял!»

— Сам будешь делать передел металла, — решил он, — а как сделаешь отдельные золото и серебро, так сообщишь мне, только быстро, не затягивай, то война на носу с братом нашим Каролусом шведским.

— Тогда мне азотная кислота нужна еще, — «вспомнил» Дмитрий, — без него совсем никак будет.

— Дадут тебе кислоту и что еще другое, — отмахнулся царь, — благое дело сделаешь!

— Сделаю, государь, ей-ей, поклялся Дмитрий. И тут же намекнул: — мне бы тестя вернуть…

Царь хоть и прилично пьяным был вчера, но все помнил. Улыбнулся:

— Я твою докуку помню. Как только серебро чистое дашь, так сразу его из темницы!

— Благодарствую, мин херц, — Дмитрий постарался сделать на лице сложную мину из удовлетворения и озабоченности, — век тебя, государь, молить Бога буду. Только ведь и тут проблема такая — пока я серебро от золота отделю, а это ведь три с лишни сотни пудов, пока еще создам всякое ремесло, он уже умрет, прости Господи. Темницы-то твои сыры до холодны, в них и молодые-то нередко подыхают, а уж старики и тем более. Пожалей, господин!

И Дмитрий рухнул перед царем на колени. А как ему еще оставалось спасать тестя Александра Никитовича? Прошлыми заслугами хвастаться? Будущими работами хвалиться? А он в это время помирать в тюрьме. Был он уже в одной московской темницы, пусть и не узником, а всего лишь охранником, так за полчаса и промерз, и оголодал и, такое чувство, что даже заболел. А ведь в шубе ходил. Арестанта же специально в рубашке садят, или тюремщики сдирают богатый кафтан, только долго князь не продержится и без него не спасется.

Это ведь с Дмитрием царь милостиво разговаривает (не всегда, правда), а с думным дворянином, или кто он теперь, он даже встречаться не будет. Умри, сгнивай, даже не вспомнит. Мало ли их таких, а царь, между прочим, один в Расее!

— Вот что, — Петр, видимо, тоже подумал о тяжести темницы, но с другой стороны. А будет ли Дмитрий старательно работать, если у него тесть умрет? И соответственно потребовал:

— Я выпущу его из тюрьмы домой, но ты поклянись, что дашь мне серебра и золота из этого золотистого серебра, что привез к Москву с Алтая!

А что Дмитрию делать, если хочет спасти человека? Поднял из-за ворота нашейный крест, еще простенький, медный, бывший у сына боярского с детства, когда его крестили. Поклялся, как делали тогда в стародавние времена:

— Господом Богом клянусь, что как можно быстрее разделю золото и серебро из этого золотистого серебра. И нет мне пощады, если совру. Аминь!

— Ну вот, — удовлетворенно сказал царь, — бери эту сволочь, да не забывай про клятву. Алексашка, где ты? — позвал он Меньшикова, — или проводи, князей в тюрьму да из тюрьмы.

Александр Меньшиков, ничуть не удивившись, позвал кремлевскую тюрьму. Там уже почти месяц маялся старший князь Хилков.

Охранялась она крепко и не стрельцами, а солдатами Семеновского полка. Фиг бы он сюда прошел, а, тем более, вышел!