Восхождение

Глава 25 Разговоры о будущем. 15 декабря. 1976 года. Минская область. Заславье

— Як дзень прайшоу?

Хозяин загородной резиденции, так пафосно обозвали этот комплекс правительственных зданий, как всегда был улыбчив и баловал гостя экзотичной для того мовой. Обычно Машеров говорил по-русски безо всякого акцента, но старый язык понимал хорошо и в любом районе Белоруссии мог спокойно использовать трасянку или полесский говор. Человек он был разносторонний, но всегда ратовал за широкое распространение русского языка, как основы общей культуры и образования. Это было веление времени, когда границы и старые традиции стирались или практически сглаживались. Как показал ход событий в том будущем, его линия была правильной. Отказ от общего языка общения и закупоривание себя в резко ограниченных рамках в итоге приводил лишь к тотальной деградации. Особенно это было заметно в Средней Азии и пробандеровской Украине. Всеобщий упадок образования, укупоривание себя в клетке национализма приводили к появлению на важных должностях людей некомпетентных или откровенно глупых. Они же в итоге вели к вырождению новоявленных государств, а также обнищанию населения.

— Да хорошо прошел, Петр, — Григорий Васильевич Романов с довольным, румяным лицом был похож на сверкающий самовар. — Спасибо тебе за приглашение. Лишь за городом ощущаешь настоящий отдых.

— Лыжи?

— Да, прокатился немного. Навыки уже подрастерял, но еще могу.

— Спорт и физкультуру, Григорий, ни в коем случае забрасывать нельзя! Это залог здоровья, то есть работоспособности. Чем ты крепче, тем больше сделаешь для страны.

— Я понимаю. Но поначалу, вроде, как и без надобности было, думал еще молодой, сейчас сложнее перестроиться.

— Ну что поделаешь, всем нынче нелегко, — Машеров широко улыбнулся, он был на редкость обаятельным человеком. — Такие нынче времена. Только успевай поспешать за последним вагоном.

После сказанных слов в его глазах промелькнула некая задумчивость. Романов же воспринял их как приглашение к откровенности:

— Считаешь, и в этот раз не успеем?

Бывший глава Белоруссии оторвался от чайного столика и посмотрел на товарища. Они уже успели поработать вместе и испытывали другу к другу искренне уважение. Оба люди дела и не любили пустопорожней трескотни.

— Должны, Григорий, успеть, обязаны! Сила еще есть, знания есть, люди есть?

— Насчет людей сложно, Пётр. Столько непроходимых дубов, вот куда их деть? Один просто дурак, второй послушный — давай-давай! А что давай? Сам не знает и знать не хочет!

— Опирайся на молодежь. У нас хорошая молодежь. Надо только не сюсюкать с ней, а дать порулить самим. Ответственность, знаешь, как окрыляет. Нам в свое время пришлось её нести через горнило страшной войны. Ничего, сдюжили, вытянули. Эти чем хуже?

— Непуганые. Им все досталось по праву рождения. В школе и комсомоле приучают к послушности. Вернее, мы сами приучили. Ну ты знаешь, чем это кончится.

— Но в Ленинграде нашлись же молодцы!

— Ох, молодцы! — Романов кисло улыбнулся. Ему до сих пор тот скандал отрыгивался. Как-никак, но именно он до этого руководил партийной организацией второй столицы. Так что и плюхи летели в первую очередь в него.

Машеров ободряюще улыбнулся:

— А кто сказал, что будет легко. Я тут со своими до хрипоты бывает спорю.

— Своими? Там же в лаборатории половина оттуда.

— Да я привык уже всех так называть. Все там давно перемешались.

— Это хорошо, — вздохнул Романов. — Мне же приходится административные завалы ЦэКа разгребать. Снять-то Черненко и его кодлу сняли, а порядок пока не навели.

— К чаю наливочку подать? Я сам особо этим не увлекаюсь, но сегодня вечером, да к чайку, почему бы и нет?

— К чаю можно. Находился давеча, надышался воздухом, буду спать как младенец.

— Правильно, отдыхай, пока отдыхается. Забот послезавтра будет полон рот.

Романов с некоторым подозрением посмотрел на хозяина и благосклонно принял чашку чая. Как и большинство ленинградцев он обожал зимой горячий чай.

— С травами?

— Да, жена сама собирает.

— Она здесь живет?

— Сейчас в Минске с внучками. Но часто здесь бывает.

— Что, не прижилась в Москве?

— Нет, не прижилась, — Машеров поставил чашку на столик и потянулся за бутылкой, разливая наливку в маленькие, как напёрстки, рюмки. — Тягущая там какая-то атмосфера. Давит, говорит, на душу. У нас тут лучше, мы страна вольных аистов.

Они еще некоторое время молча пили чай, наливку, ели маленькие пирожки с разной начинкой. Зашли «еще по одной».

— Да, собственно, мне и самого столица больно уж тяготить начала.

— Ну сейчас ты больше здесь обитаешь. Вон какие хоромы отгрохали!

— Да! — махнул огорченно рукой бывший первый секретарь Белоруссии. — В Политбюро настояли. Нашей охранке проще меня в таком комплексе охранять. Здесь же поблизости выстроили новые дачи всех наших первых. Чтобы рядышком за забором, значит, обитали.

— Чего-то опасаются?

— Возможно. Мне не докладывают. С другой стороны, это и удобно, можно общаться чаще. Когда захочешь, а не когда получится.

— Командуешь?

— Не, — отмахнулся Машеров, — своих забот нынче выше крыше. Некали паказвац! Чаще прибегают совета спросить.

— Или попросить чего-то.

— Ну не без этого. Я ж нынче в фаворе! Приближенный к первым лицам. Правда, до сих пор не разумею откель такая милость.

— Все ты отлично понимаешь, Петр.

Они давно договорились разговаривать друг с другом на ты. Почти одного года, оба были на войне и знали почем фунт лиха. И оба чужаки в сложившейся за долгие годы московской элите. В ЦК уже поговаривали, что они составляют костяк новой антимосковской оппозиции. И такая полускрытая фронда вышла большой ошибкой для досужих столичных сплетников. Многие уже поплатились за свои устаревшие взгляды и быстрее собственного визга вылетели из теплых кресел. Молодые секретари ЦК были людьми зубастыми. Тёртые калачи, их лестью и славословиями не возьмешь, подавай на-гора сухие цифры.

— Послезавтра с утра у нас большая программа. Сначала в Минск, ИСИ, ознакомишься с нашими последними достижениями.

— А что, есть прорывы?

— И еще какие! Правда, не только белорусские. Почитай, половина страны на это дело работает.

— Значит, вскоре ждать нам собственный персональный компьютер? — Романов имел техническое образование и новые термины схватывал на лету. Ценность внедрения в народное хозяйство и повседневную жизнь цифровых технологий он отлично понимал и поддерживал.

— Ну еще рано говорить…

— Да колись давай. Знал ведь, что хвастаться будешь.

Машеров не мог усидеть и по привычке начал ходить по зале.

— С учетом внедрения и постройки новых предприятий, еще нужно года два-три. Но уже тысячами комплектов и многое внутри каждой ЭВМ свое, собственное. Вот недавно производство принтеров в Бресте запустили, наконец-то упорядочили безудержный рост номенклатуры на все изделия. Ну и самое главное — создана база для массового производства интегральных схем. Здесь уже вовсю использовали послезнание людей из того будущего. Но сам понимаешь, между теоретической базой и внедрением в производство всегда имеется временной лаг. В последние месяцы зеленоградцы здорово постарались. Какое там масштабное строительство сейчас идет! Вот это будет настоящий прорыв в будущее. Наша Кремниевая долина.

— Знаю, бывал там, ознакомился. И еще вроде в Каунасе что-то строят?

— Это я настоял. Кадры для литовских товарищей подготовим у себя. Пока же в Минске, Бресте и под Москвой собираем машины на основе американских комплектующих.

Романов задумчиво посмотрел на визави:

— Все хотел спросить — а как вы их достаете в товарном количестве?

Машеров снова улыбнулся:

— Ну здесь надо теребить наши компетентные органы. У нас официальный договор с фирмой из Ирландии. Еще финны разную электронику, как сейчас оказалось, производят. Нам ведь много еще всего в производстве не хватает, даже не упомнишь сразу. Например, наши машины нередко повреждают кристаллы ввиду повышенной вибрации и требуют частой перенастройки лезвия пилы. СССР пока не удалось наладить производство высокоточных резцов с алмазным напылением, их также приходится импортировать. А это, заметь, более ста тысяч долларов за штуку.

Романов хмыкнул и заговорщически понизил тон:

— Не переживай, мы получаем все это за их же деньги. Слышал о венчурных фондах и офшорах?

— В общем виде приходилось.

— Как оказалось, сейчас их развитие в самом разгаре. Так что мы успели в обеих сферах зацепиться.

— Венчуры вкладывают в так называемый рискованный бизнес?

— Ну типа того. Но мы то уже знаем, что рванет вперед, а что нет. А это многие миллиарды долларов будущей выгоды.

— Интересно.

— Конечно! Потому американцы сейчас буквально ссутся кипятком, они же не в курсе, как и кто против их рынка работает.

— Приятно быть в роли догоняемых.

— Правильно, не все же им ресурсы под себя грести, — Петр Миронович остановился. — Слушай, Гриша, а кто-нибудь считает сколько их в нашем временном отрезке мы сможем перетянуть на себя. Просто у меня ребята сейчас заняты с москвичами обсчетом всего нашего хозяйства. Для создания проектного задания и начала работы ОГАС в усеченном виде. Благо, возможности только что созданного Борисом Бабаяном компьютера позволяют. Ох, как его военные хотят к себе утянуть, еле отбились! Минобороны вскоре еще один такой создадут, над ним уже в Киеве плотно работают ребята Виктора Михайловича.

Романов задумчиво посмотрел на напёрсток с наливкой и потеребил брови:

— Он сам здесь будет?

— К сожалению, нет. Работой занят по самые уши. Ему же карт-бланш дали и навалили всего сверху. Спаситель советской экономической модели! Но он-то сам знает свои минусы и проблемы лучше нас. Попросил пока его не дёргать. Хочет кардинально пересмотреть свои грандиозные планы в свете полученной из будущего информации. Кое-что из его теорий оказалось неверным, где-то сделаны не совсем правильные выводы. Думает человек. В общем.

— А вы что?

— Не мешаем, — Машеров, наконец, сел и налил себе еще чаю. — Тут вот какое, Гриша, дело. Оглянешь всю эта махину под названием Советский Союз и приходишь к странному выводу. Для её поворота прежде всего один закон — семь раз отмерь и один отрежь. Ошибок нам никто в этом случае не простит. Мы как саперы на минном поле. Поэтому думать, думать и думать.

Романов потеребил в руках рюмочку с наливкой и засмеялся:

— Вот какие мы пивуны, вторую осилить не можем.

— Давай, я и по третьей согласен, раз разговор пошел. С чаем хорошо пьется.

— Да, приятная вещица. Дашь мне в дорогу бутылочку-другую?

— Хоть ящик!

— Это уже многовато. Хотя давай, раздарю. Пусть видят, что белорусы не только бульбу сажают!

— Рано мне рулить, Пётр. Поначалу смелый был, мол большевики и не такие горы сворачивают. А как окунулся в этот водоворот с головой, так по-настоящему страшно стало.

— Чего так?

— Ответственность, история, будущее. Думаешь, чего они так два с половиной года назад всполошились? Почему резкие движения аж на самом верху начались?

— Заглянули в зеркало времени?

— Правильно мыслишь! Вот ты наверху, думаешь, что великий и все в стране идет как надо. На мелочи и жалобы особого внимания не обращаешь. Люди всегда будут жаловаться, так они устроены. На поверку же ведешь государство прямиком к неминуемому краху. И все, все потом будут знать, чья это была вина. Это же проклятье на столетия со стороны соотечественников! Наверху ни в коем случае не должны сидеть политические проходимцы, они там невероятно опасны.

— Ты себя считаешь таким? — Машеров удивленно посмотрел на товарища.

— Нет. Но… — Романов тяжело вздохнул, — боюсь, что пока не потяну. Масштаб другой, мировой. Мне же надо побыть на вторых ролях, втянуться.

— Понятно. Андрей Павлович в курсе?

— Пока не разговаривал.

— Может, тогда пусть еще пятилетку порулит?

— Не получится, Пётр. Здоровья нет и не предвидится. Он и почетным не досидит до конца срока.

Бывший глава Белоруссии задумался. Вопрос его товарищем из ЦэКа поднимался далеко не праздный. Великая страна пусть и с трудом, но уже совершала исторический поворот. Бесчисленный сонм событий и решений не мог пройти бесследно. Его пытливые помощники, экономисты и компьютерщики каждую неделю доставляли Машерову все новые и новые отчеты. Графики, составленные по всем правилам вновь созданной науки, не врали. Изменения пошли, и чем дальше, тем сильней они себя проявляли. Такую махину уже было не остановить. Но и о руководстве страной, его ответственности перед историей забывать было нельзя.

— Тогда так поступим, Григорий. После новогодних я приеду в Москву и соберем…малый совет.

— С твоими партизанами?

— И еще кого-нибудь прихватим на него! Вопрос серьезный, затем его надо обязательно вынести на Политбюро. Там и порешать.

— Не слишком замахнулся?

— А чего тянуть? Я, вообще, думаю, что значение Политбюро в управлении страной надо поднимать. Ввести в него военных, самых важных министров из правительства.

— Навроде Совета Обороны?

— Хорошо сказал! У нас впереди, ох какие непростые, времена и обязательно встретим по пути вперед невероятно мощные вызовы. Как будем отвечать ни них? Свалим на одного человека? Так прошлые и будущие события показали неправильность подобных действий.

Бывший глава Ленинграда задумался и посмотрел в ясные глаза белорусского товарища, затем решительно заметил:

— Наливай еще по одной! Так и сделаем! И обязательно нам нужны свежие кадры. ЦэКа обновить минимум наполовину, комсомольские комитеты на местах разогнать к чертям. Провести реформу правительства и промышленности.

— Ну вот, — широкая улыбка снова поселилась на лице Машерова. — А говорил, что не сдюжишь? Глаза боятся — руки делают! Мы всегда тебя поддержим. Так и прорвемся. У нас нет выбора. Или создадим светлое будущее или человечество погибнет.

— Тогда договорились!

Два человека, важность которых история еще до конца не оценила, протянули друг другу руки. Жребий брошен, Рубикон перейден!