Волчица и пряности. Том I

Действие 3

Неспешно петляет по долине река Шрауд. Говорят, давным-давно с восточных гор спустилась гадюка невиданных размеров и уползла на запад в сторону моря, оставив на равнине извилистый след, который стал затем руслом медленной и широкой реки. Так и появился самый важный для этих мест водный путь.

На берегу её, ближе к середине, стои́т портовый город Пассио. Чуть поодаль колосятся обширные поля, а ещё ближе к истоку высятся поросшие густым лесом холмы. Древесину в этих краях сплавляют круглый год, а как подойдёт время, между брёвнами заснуют лодки с хлебными снопами и кукурузными початками.

На лесе да на злаках Пассио и держится. Даже, можно сказать, процветает. Хотя есть у него ещё заработок: мостов через реку нет, так что желающим перебраться на другой берег дорога одна — в город паромов.

Повозка подкатила к городским воротам далеко за полдень, но до вечера было ещё много времени — жизнь за стенами города кипела вовсю.

Жители Пассио добились независимости от короля, так что торговля в городе шла очень хорошо, а заправляла всем знать вместе с купцами. Поэтому на въезде за шкурки взяли солидную пошлину, но в лица не вглядывались и пропусков не требовали. Ближе к призамковой части города людей проверяли строже, чем поклажу, и там путникам пришлось бы нелегко, ведь уши и клыки Холо могли попасться на глаза.

— Здесь король, наверное, живёт? — спросила девушка, когда ворота остались уже позади.

— Ты что, никогда не видела больших городов?

— Со временем всё меняется. Раньше в городе такого размера без короля бы не обошлось.

Есть на свете настоящие города-гиганты (не чета Пассио!), и Лоуренс знал о них не понаслышке, однако охватившее было торговца высокомерие улетучилось при мысли, что девушке не составит труда поставить его на место. К тому же давным-давно он сам был тот ещё невежда.

— Хе-хе. Хвалю за благоразумие.

Всё-таки здравая мысль чуть запоздала. На него Холо не смотрела — гораздо больше её занимали лавочки по обе стороны дороги, потому оставалось лишь удивляться такой прозорливости. А может, она просто искусно подобрала нужные слова... Лоуренсу стало неуютно: ему показалось, что она видит его насквозь.

— Гм... Неужели праздник? — Холо по-прежнему крутила туда-сюда головой, осматривая всё вокруг; то ли она не заметила терзаний Лоуренса, то ли решила не обращать на них внимания.

— В праздники на улицах такая толпа собирается, что не протолкнуться. А сейчас довольно просторно.

— Ха-ха, надо же, — весело рассмеялась Холо, высунулась из повозки и начала жадно изучать открытые лавочки.

Так вела бы себя девушка из захолустья, впервые попавшая в столицу. Лоуренса вдруг посетила одна тревожная мысль.

— Послушай-ка...

— А? — ответила Холо, не оборачиваясь, продолжая рассматривать лавочки.

— Тебе разве не следует прикрыть лицо?

— Лицо? — она наконец обернулась.

— В Пасроэ, конечно, торжество сейчас в самом разгаре, только празднуют ведь не все. Многие жители деревни бывают в городе — вдруг встретим кого ненароком и тебя узнают?

— Хе, вот ты о чём...

Холо вдруг помрачнела, расправила плечи. А затем вновь повернулась к Лоуренсу, сдвинула капюшон к затылку так, что уши едва не показались из-под плаща.

— Не признают, даже если уши открыть. Они, знаешь ли, совсем забыли обо мне.

Она сердито сверкнула глазами, казалось, ещё чуть-чуть — и закричит. Лоуренс выставил вперёд ладонь, словно успокаивая испуганную лошадь. И хоть Холо и не была лошадью, жест подействовал. Фыркнув, она оставила капюшон в покое и села, как раньше, надув губы.

— Столько столетий там прожила! Неужели в деревенских преданиях ни слова о тебе не осталось? Или ты ни разу не показалась людям в человеческом облике?

— И в преданиях я есть, и в человеческом облике меня видели.

— О твоей внешности в преданиях тоже говорится?

Холо с кислым видом покосилась в сторону и со вздохом ответила:

— Помню, было как-то так... «Юная красавица, на вид лет пятнадцати. Волосы у неё длинные, гладкие и блестящие, а ещё уши волчьи есть и хвост — весь коричневый, только на кончике белый. В таком облике наведается Холо в деревню, и знать о том будут одни местные. За то, что крестьяне помалкивают, волчица подарит им богатый урожай хлеба».

Закончив говорить, девушка посмотрела на Лоуренса.

«Теперь доволен?» — прочёл он во взгляде из-под полуопущенных век.

— Тут ведь все твои приметы. Думаешь, обойдётся?

— Ты же сам глазам не поверил, когда уши с хвостом увидел. Вот и они также, только и всего. Узнать всё равно не узнают.

Холо просунула ладонь под капюшон, завозилась, — наверное, ушам стало неудобно, когда капюшон сдвинулся на затылок.

Лоуренсу всё это не нравилось, однако торговец решил держать при себе тревогу за спутницу. Настаивать не стоило: рассердится ещё...

Кажется, разговоров о деревне вообще лучше избегать. Кроме того, портрет из предания не очень конкретный. Ну кто узнает Холо без ушей и хвоста? В конце концов, предание не церковный указ о розыске.

Лоуренс уже совсем успокоился, но тут Холо, до того сидевшая молча, словно погрузившись в размышления, заговорила медленно, будто каждое слово давалось ей с трудом:

— Как, по-твоему...

— А?

— Они точно не узнают меня... когда увидят?

Казалось, Холо желала обратного, и эта душевная перемена бросилась в глаза.

Однако у Лоуренса всё же есть голова на плечах — он уставился на хвост лошади и протянул, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица:

— Лучше бы не узнали.

В ответной усмешке Холо послышалось презрение к самой себе.

— Ну, пожалуй, не сто́ит волноваться, — сказала она наконец, желая, наверное, успокоить в первую очередь себя. Но торговец понял это лишь после того, как девушка вновь издала радостный возглас, рассматривая лавочки.

Только проверить догадку не получилось бы: нрав у Холо упрямый. Она уже позабыла о своих печалях. При виде вкусных фруктов и прочей еды на прилавках у неё загорелись глаза. Лоуренс не удержался и хмыкнул.

— Смотри, как фруктов много! Они все в здешних местах выросли?

— Здесь перевалочный пункт, через этот город везут товары из южных краёв. А в хороший сезон что-то и прямо здесь продают.

— Славно на юге: так много фруктов!

— Фрукты ведь и на севере растут?

— Растут, только жёсткие и терпкие. Надо их высушить и хранить некоторое время, чтобы сладкими стали. Волкам такое не под силу. Только и остаётся, что у деревенских одалживать.

Пожалуй, в деревне волк позарится прежде всего на домашнюю птицу, лошадей или овец. В голове не укладывается, что этот хищник может прибежать туда полакомиться сладким. Другое дело — медведь: бывает, подвесит крестьянин бурдюк с виноградом к крыше дома, а потом не найдёт, — значит, косолапый зверь постарался.

— Говорят, волкам подавай чего поострее да покрепче, чем кусок сахара. Это медведи на сладкое падки.

— Острое не люблю. Помню, однажды мы среди обломков разбитого корабля нашли плоды, похожие на красные клыки. Поели — такое началось!

— Ха-ха, да это же красный перец! Товар высшего сорта.

— Долго потом стояли, окунув головы в реку, и ругались, что люди — жуткие существа.

Холо хихикнула пару раз, замолкла и обвела взглядом лавочки. Светлые чувства, навеянные воспоминаниями, не отпускали её. Но вот уголки губ опустились вниз, Лоуренсу послышался тихий вздох: прошлое, оживая в памяти, приносит и радость, и печаль.

Наверное, стоило сказать девушке пару слов, но она вдруг стряхнула оцепенение и заговорила первой:

— Из красного мне по вкусу больше вот что.

Потянув его за одежду, Холо указала на какой-то прилавок — там, за снующими по дороге повозками и людьми, высилась гора яблок.

— О, какие хорошие яблоки.

— Ага.

Глаза Холо сверкали под капюшоном. Послышался шелест — интересно, заметила ли она, что виляет хвостом, точно собака? Видно, яблоки для неё большое лакомство.

— Скажи, они вкусные?

— Пожалуй, вкусные.

Холо намекала, что хочет яблок — не заметить этого было невозможно, — однако Лоуренс притворился, что ничего не понял.

— Вот, кстати, о яблоках. Знаю я одного торговца, который однажды закупил яблок, вложив половину своих денег. Не знаю, что это были за яблоки, однако сейчас мой знакомый вдвое богаче, чем тогда.

Вздохнув, он пробормотал:

— Жаль, я так не сделал.

На красивом лице было написано, что Холо ждала совсем других слов от Лоуренса, но разве можно показать ей свою догадливость? Видно, его спутница не в силах сообщить о желании напрямую, а значит, поддразнить её сам бог велел.

— А... Да уж, жалко.

— Только очень много пришлось бы поставить на карту. Пожалуй, я бы провёз товар водным путём.

— Водным... путём?

Пока они разговаривали, лошадь шла вперёд, цокая копытами, и тянула за собой телегу.

Холо сидела как на иголках (ей хотелось яблок, но, похоже, претила сама мысль о том, чтобы попросить напрямик) и, слушая Лоуренса, ёрзала на месте.

— Несколько торговцев заключают договор и на общие деньги нанимают судно. Сколько груза возьмёшь, зависит от доли вложенных денег. Однако на суше легче — только за вещи боишься. А вот если корабль разобьётся, тут уже не до них: самому бы спастись. Чуть ветер усилится — готовься к худшему. И всё же дело это выгодное. Правда, мне всего два раза довелось по воде с товаром переправляться...

— А...

— Что такое?

Горка яблок осталась позади, и теперь повозка удалялась от заветного прилавка — скоро он должен был скрыться из виду. До чего же приятно знать, что на уме у собеседника! Лоуренс улыбнулся Холо ещё любезнее, чем прежде.

— Так вот, про корабль...

— А... яблоки...

— Да?

— Яблок... хочу...

Лоуренс думал, что девушка будет держаться до последнего, но, раз уж Холо отбросила упрямство, так почему бы не дать ей желанное?

— Смотри, еду будешь отрабатывать.

Холо грызла яблоко и волком смотрела на Лоуренса, в ответ он с показным равнодушием пожал плечами.

Обаяние сделало своё дело: тронутый её словами и милым личиком, Лоуренс расщедрился и вытащил дорогую серебряную монету, известную как торени.

Холо истратила всё без остатка, так что еле донесла до повозки все купленные яблоки, — видно, об умеренности эта девушка не слыхала.

Она съела три яблока и принялась за четвёртое. Глядя на измазанные соком руки и подбородок, так и хотелось упрекнуть её в неопрятности.

— Ам... Ты ведь... хрум... притворялся... хрум... что не заметил...

— До чего же приятно видеть чужую душу насквозь, скажи? — заметил Лоуренс.

Он потянулся к красной горке в дальнем углу телеги, желая полакомиться, но Холо ударила его ладонью. В другой руке девушка держала пятое яблоко, уже надкушенное, и, похоже, собиралась сгрызть его до косточек, как и первые четыре.

— Моё!

— Вспомни, на чьи деньги куплено.

Холо широко открыла рот и заработала челюстями, растягивая щёки, а когда доела яблоко, наконец заговорила:

— Я Холо, Мудрая Волчица. Разве для меня это деньги? Оглянуться не успеешь, как я их верну.

— Ты уж постарайся. Той монетой я рассчитывал расплатиться за наш ужин и крышу над головой.

— Хрум... Только... мфе... хрум... фнаеф, мфе...

— Прожуй сначала.

Она кивнула, а вновь заговорила лишь после восьмого яблока. Интересно, вспомнит ли потом про ужин?

— Ох...

— А поела ты хорошо.

— Яблоки, верно, творение дьявола. Мы не в силах противиться их сладкому соблазну.

Лоуренс не удержался от смеха, слушая пафосную речь Холо:

— Ты ведь Мудрая Волчица. Попробуй же себя обуздать.

— От алчности можно потерять многое, но от воздержания проку совсем никакого.

С блаженной улыбкой она слизывала сок с пальцев, и, глядя на неё, трудно было не согласиться, что добровольно лишать себя такого счастья в высшей степени глупо. Впрочем, вряд ли этот довод можно назвать достойным.

— Кстати, чего же ты сказать-то хотела?

— Ах да. Денег у меня сейчас нет, а добыть их из воздуха мне не под силу. Так вот, когда станешь покупать что или продавать, я вставлю пару слов и принесу тебе прибыль. Что скажешь? По рукам?

По рукам торговец сразу не ударит. Прежде выяснит, что ему предлагают, что от него скрывают, а также возможные последствия, как велит ему благоразумие. Дать слово — значит заключить самый настоящий договор, а договор нужно исполнить, хоть из кожи вон лезь.

Потому Лоуренс и молчал, не в силах понять, что у Холо на уме.

— Тебе ведь скоро шкурки продавать, так? — Девушка оглянулась на телегу, будто угадав его мысли.

— Если всё сложится, то продам сегодня, если нет — завтра.

— Когда выдастся случай, я своё слово вставлю. И если благодаря мне удастся продать шкурки подороже, то вот он, мой заработок, — сказала она как бы между делом, облизывая мизинец.

Лоуренс призадумался. Послушать Холо, так за шкурки она сумеет выручить больше него. Пусть Холо — Мудрая Волчица, но и он торговлей уже семь лет промышляет.

В переговорах искушён, так что вряд ли человеку со стороны под силу вмешаться и тем самым поднять цену. Кроме того, какой же покупатель по своей воле отдаст за товар больше, чем предложил?

И всё же, по словам Холо, для неё это — пара пустяков. Любопытство Лоуренса перебороло неверие.

— По рукам, — отозвался он, на что девушка, рыгнув, ответила:

— Стало быть, уговор. Одно учти: может статься, со шкурками у меня дело не выйдет. Тебе ли не знать, что трудно сказать наперёд, удастся ли мне слово вставить.

— Ловко же ты.

— Мудрость — это умение рассчитывать свои силы.

Слова её прозвучали бы более убедительно, не оглянись она с таким сожалением на горку яблок.

Выбор Лоуренса пал на Милоне — торговый дом, который по значимости считался в городе третьим. Большей известностью тут пользовались лишь два подобных заведения, и хозяева обоих были родом из Пассио. Милоне же принадлежал знатному торговцу с юга — на родине аристократа располагалась головная контора, в Пассио же находился один из филиалов.

Милоне — покупатель щедрый, этим он и приглянулся Лоуренсу: в других местах за шкурки дадут меньше, ведь местным торговцам незачем идти на какие-то уступки. Милоне же в городе чужие, вот и приходилось задабривать продавцов, чтобы добиться их расположения. Кроме того, торговлю дом вёл чуть ли не по всему свету, потому Лоуренс и предпочёл именно его — надеялся услышать немало полезного. Может, кто-нибудь здесь слышал о том, что Зерен рассказал в церкви. Ведь если деньги меняются в цене, первыми об этом узнают менялы и люди, торгующие в разных странах.

Лоуренс снял комнату на постоялом дворе, пригладил бородку и вышел на улицу вместе с Холо. Разумеется, лицо её по-прежнему скрывал капюшон.

Речной порт располагается совсем рядом с Милоне, всего четыре постройки отделяют торговый дом от гавани, а по величине магазин Милоне второй в городе. Они соорудили много ворот для гружёных телег, и все расположены напротив деревянной пристани.

Поэтому кажется, будто нет в Пассио магазина крупнее, чем у Милоне. А главное, каждому прохожему бросится в глаза изобилие всевозможных товаров, которые привозят на склад торгового дома, отчего станет ясно, что дела здесь идут лучше некуда. Скорее всего, такой уловкой надеются привлечь покупателей и обойти соперников.

У торговцев из Пассио всё обставлено не так пышно. Долгие годы упорного труда обеспечили этим людям прочные связи, известность и доверие, так что роскошными местные лавки не назвать: им это ни к чему.

Стоило остановить лошадь перед складом, как к ним вышел человек.

— Добро пожаловать в торговый дом Милоне!

Разве увидишь где-нибудь ещё кладовщика с аккуратно подстриженной бородкой, подтянутого и опрятно одетого? Лоуренс привык к тому, что на складах торговых домов хлопочут забулдыги, похожие на грабителей, а ругань стои́т до небес.

— Однажды я уже был у вас, продавал хлеб. Сегодня вот пушнину хочу предложить. Товар привёз с собой. Не уделите ли мне немного времени?

— Да-да. Разумеется, мы только рады. Прошу, проезжайте внутрь, там слева и найдёте того, кто вам нужен.

Лоуренс кивнул, вновь взялся за поводья, и телега проехала через ворота. В глазах зарябило от изобилия хлебных колосьев и соломы, булыжника и древесины, фруктов и прочего добра.

Жизнь вокруг кипела: казалось, тут у людей каждая минута была на счету. Пожалуй, любой странствующий торговец, оказавшись в таком месте, сразу поймёт, какова цена успеха в чужой стране. Холо сидела рядом. Похоже, эта картина произвела впечатление и на неё.

— Постойте-постойте, господин. Вы куда едете? — донеслось до Лоуренса.

Лошадь тянула телегу торговца за собой, рядом от повозки к повозке сновали с поклажей грузчики. Лоуренс обернулся на голос и заметил крупного мужчину: кожа его загорела до черноты, от него словно веяло мощью. Конечно, тяжести таскать должны не привратники приятной наружности, а те, кому это под силу, и всё же окликнувший был чересчур крепкого сложения, так что Холо даже спросила шёпотом, не воин ли он.

— Пушнину приехал продавать. Сказали повернуть налево — там будет тот, кто мне нужен.

Тут до Лоуренса дошло, что собеседник его стоял на левой стороне склада; мужчины встретились взглядами и рассмеялись.

— Тогда вот что: ступайте сюда, а о повозке вашей я позабочусь.

Лоуренс послушно тронул поводья, телега сдвинулась с места, а мужчина протянул к лошади руки и сделал знак остановиться. Животное фыркнуло: видно, воодушевление человека пришлось не по нраву.

— Хо-хо, какая лошадь. Она у вас крепкая и выносливая, да?

— Служит верой и правдой, не жалуется.

— Пожалуется, так сто́ит её всему свету показать.

— А как же, — и они вновь рассмеялись.

Работник взял коня под уздцы, привязал к добротной деревянной изгороди, простиравшейся вглубь склада. Затем громко кого-то позвал.

Чуть позже к ним подошёл мужчина, по ви́ду которого нельзя было сказать, что он здесь грузы носит: ему больше подошли бы пергамент и перо. Похоже, оценщик.

— Вы господин Крафт Лоуренс? Позвольте поприветствовать вас от имени хозяина.

Учтивым приветствием Лоуренса встретили не в первый раз, но как подавить смущение, когда называют по имени прежде, чем успел представиться? Он три года не заезжал в Милоне, с тех пор как зимой продал тут пшеницу, — неужели привратник в тот раз его запомнил?

— Вы сказали, пушнину продать желаете?

У местных торговцев принято сначала поговорить о погоде, здесь же сразу перешли к делу. Лоуренс кашлянул и подобрался, отбросив посторонние мысли.

— Именно так. Товар лежит сзади, всего семьдесят шкурок.

Он ловко спрыгнул с козел, жестом пригласив мужчину следовать за собой. Холо чуть помедлила, затем тоже спустилась на землю.

— О, куньи шкурки, и какие хорошие! Земля в этом году дала богатый урожай, так что куниц нам почти не привозят.

Из куниц, что поставляют на продажу, каждая вторая поймана земледельцем. Когда выдаётся урожайный год, работа в поле отнимает у крестьян всё время, и тут уже не до охоты. Лоуренс решил, что настало время приступить к делу.

— Мех этот редкого качества, такой попадается раз в несколько лет. В пути нас застал дождь, шкурки намочил изрядно, а блестят они по-прежнему. Взгляните сами.

— О, ваша правда, у шкурок прекрасный блеск. И мех, вижу, хорош на удивление. Посмотреть бы ещё, большие ли, маленькие...

Лоуренс тотчас выбрал шкурку побольше и передал её оценщику: до продажи покупатель может прикасаться к товару только с разрешения продавца.

— Хо-хо... Что говорить, и здесь всё превосходно. Так... вы сказали, всего семьдесят?

Разумеется, Лоуренса не попросят показать все шкурки — такая беспардонность при переговорах недопустима. Здесь и начинается торг: всякий покупатель желает увидеть товар целиком, но какой же продавец с охотой исполнит это желание? Вот где противостоят друг другу лицемерие, приличия и интересы обеих сторон.

— Ну что же, господин Лоуренц... ох, простите, господин Лоуренс. Поскольку нам уже приходилось иметь с вами дело, устроит ли вас следующая сумма...

Одно и то же имя по-разному звучит в устах людей из разных земель. Такое было не впервые, потому Лоуренс лишь рассмеялся и перевёл взгляд на деревянные счёты, которые мужчина вынул из кармана. В каждой стране, в каждом краю цифры пишут по-своему, оттого торговцы во время переговоров почти не переводят бумагу с чернилами — усложнять дело ни к чему. А сумму видно сразу, сто́ит лишь взглянуть на деревянные костяшки счётов. Правда, важнее всего монета, которой предлагают расплатиться, и здесь нужно быть начеку.

— Наша цена — сто тридцать два торени.

Лоуренс изобразил мучительное раздумье:

— Видите ли, такую пушнину ещё поискать. И привёз я её к вам, потому что вы меня прежде с хлебом выручили...

— Тут мы вам очень признательны.

— Правду сказать, я хотел бы упрочить наше сотрудничество, — тут Лоуренс кашлянул. — Что скажете?

— Мы разделяем ваше желание. Что же, принимая в расчёт наши тёплые отношения... Устроит ли вас сумма в сто сорок монет?

Угадать исход переговоров не составляло труда, но тем и увлекательны сделки: за ворохом любезных, лживых и пустых слов легко отыскать истинные намерения.

Сто сорок торени — большего и пожелать нельзя. Дальше набивать цену не сто́ит, а кроме того, хорошее знакомство тоже выгода.

— Этого достаточно, — сказал Лоуренс, но тут притихшая было Холо осторожно потянула его за рукав.

— Мм? Прошу прощения, — извинившись, он наклонил голову к спутнице.

— Я в монетах не смыслю. Много вышло?

— Большего и не пожелаешь, — ответил Лоуренс и любезно улыбнулся дельцу.

— Итак, полагаю, мы пришли к соглашению?

Похоже, покупатель тоже посчитал, что переговоры окончены. Улыбка играла на губах мужчины, и Лоуренс уже хотел ответить на его вопрос, однако совершенно неожиданно вмешалась Холо:

— Погодите.

— Что... — вырвалось у Лоуренса.

Больше он сказать ничего не успел: девушка подхватила нить разговора с ловкостью, достойной настоящего торговца.

— Сто сорок торени — это ваше предложение?

— Да... Всё верно. Сто сорок монет, — мужчина со счётами в руках подобрался, вспомнив о приличиях.

Вмешательство Холо, до сих пор не проронившей ни звука, привело его в некоторую растерянность. Кроме того, женщины в переговорах участвуют редко. Да, такое случается, но зрелище и впрямь непривычное.

— Гм. Так вы не заметили? — беспечно сказала Холо, словно бы коря торговцев за их невежество или невнимательность.

Мужчина с деревянными счётами слушал затаив дыхание и всё же вопроса, видно, не понял. Лоуренс понял не больше его.

— Про... Прошу прощения. Неужели мы что-то упустили?

Мужчина со счётами в руках был примерно одних лет с Лоуренсом. Торговец из далёких земель. За свою жизнь он, судя по всему, успел провести великое множество переговоров и людей повстречал не меньше. И этот человек, мастер своего дела, теперь искренне извинялся перед Холо.

Впрочем, такое замечание никого не оставит спокойным. В конце концов, по словам девушки, выходило, что знаток допустил промах, простительный лишь новичку.

— М-да. А ведь с виду вы опытный торговец. Постойте... Так вот в чём причина вашей притворной непонятливости! Что ж, тогда с вами нужно быть начеку.

Из-под плаща донёсся весёлый смех. Лоуренс похолодел, представив, как открылись волчьи уши, однако сильнее страха было желание резко осадить свою спутницу. В конце концов, ему уже предложили приличную сумму, и, кроме того, окажись слова Холо правдой, выходит, что его тоже подвели глаза. А это вряд ли было возможно.

— Как же так? Остаётся только стыдиться, что я не в силах понять вас. Не будете ли вы так добры указать на мою оплошность? После чего мы с готовностью назначим новую цену...

Впервые человек, ведущий переговоры о цене, вёл себя так кротко. Лоуренс вдоволь повидал притворно уступчивых дельцов, однако на этот раз о наигранности не шло и речи. Казалось, не только слова девушки обладали удивительной силой, но и её манера речи. Холо вдруг кинула быстрый взгляд на Лоуренса, прервав его размышления:

— Хозяин, а вам не к лицу потешаться.

Непонятно, чем он заслужил «хозяина»: то ли она насмехалась, то ли решила, что такое обращение здесь будет уместно. Но за неумелый ответ сейчас можно было схлопотать едкое словцо потом. Хорошенько подумав, он произнёс:

— И в мыслях этого не было. Но теперь уж ничего не поделаешь, сама расскажи.

Холо оскалилась в улыбке, показав Лоуренсу левый клык. Похоже, вышло у него именно то, что нужно.

— Хозяин, дайте мне шкурку.

— Угу.

В ответ на учтивое обращение нужно было вести себя с достоинством, и Лоуренсу казалось, что потуги выглядеть внушительно только выставляют его на смех. Однако ничего не поделаешь: Холо взяла всё в свои руки.

— Благодарю. А теперь смотрите.

Она показала шкурку мужчине со счётами. Лоуренс наспех взял достаточно большую и с хорошим блеском, однако вряд ли этого хватит, чтобы запросить цену побольше. Можно в красках расхвалить мех, и тогда готовься показать товар целиком. А ведь в телеге, вероятно, и шкурки с изъяном найдутся. Цену, наверно, не снизят, но до чего же неприятная будет ситуация!

— Сами видите, мех хороший.

— Да, тут не поспорить.

— Вот. Такой мех можно увидеть лишь раз в несколько лет. Или следует сказать иначе: такой мех можно... понюхать всего лишь раз в несколько лет.

Слова повисли в воздухе. Что она имела в виду?

— Немудрено, что глаза ваши просмотрели запах, — рассмеялась Холо.

Лоуренс и мужчина со счётами выглядели совершенно беспомощными: столь нелепое заявление обескуражило обоих.

— Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Прошу, возьмите и понюхайте сами, — с этими словами она протянула шкурку мужчине, и он озадаченно посмотрел на Лоуренса.

Лоуренс хотел бы ему посочувствовать, но пришлось только медленно кивнуть.

Зачем нюхать шкурки? На переговорах Лоуренс ни разу не упоминал о подобном и ни разу о таком не слышал. Второй торговец вроде бы понимал не больше, однако продавцу не откажешь, так что мужчина со счётами медленно поднёс шкурку к лицу и осторожно потянул носом воздух.

Тут же выражение его лица из растерянного сменилось слегка озадаченным, а стоило понюхать мех второй раз, и, казалось, он уже не мог скрыть своего изумления.

— Что скажете теперь? Почуяли?

— А... да. Пахнет фруктами, кажется?

Лоуренс в недоумении уставился на шкурки. Пахнет фруктами?

— Именно. Вы ведь сказали, что из-за богатого урожая в этом году и куниц-то не привозят. Зато лесные деревья гнутся под тяжестью созревших фруктов, а шкурки эти принадлежали куницам, которые совсем недавно бегали по лесу. Питались зверьки очень хорошо, поэтому от их шерсти исходит сладкий аромат.

Слушая Холо, мужчина вновь понюхал шкурку, а затем кивнул, соглашаясь: и правда.

— Что греха таить, со стороны не так уж и заметно, блестит мех чуть больше или чуть меньше. А вот при выделке, когда мех пойдёт на одежду, разница себя и покажет. Хорошая вещь прослужит долго, у плохой же век короток.

— Всё верно.

Лоуренс был готов присвистнуть от восхищения. Вот так Волчица, да сколько же всего она знает?

— Мех этот принадлежал куницам, которые питались такой вкусной пищей, что от их тел исходил сладкий аромат. А снимать каждую шкурку приходилось двум крепким парням — иначе с такой упругой кожей не справиться.

Мужчина взялся за шкурку и попытался её растянуть. Однако, пока товар не куплен, в полную силу тянуть его не станешь, и Холо это хорошо понимала. Торговец из неё был загляденье.

— Эти шкуры прочны, что медвежьи, от меха тепла не меньше, чем от весеннего солнца, а дождь им не страшен — воду не пропускают. И не забывайте об аромате. От вони обычных куньих шкурок нос зажать хочется. Только представьте себе одежду, сшитую из ароматных шкурок! Вам такую цену за них предложат, что голова закружится!

Лицо мужчины застыло, будто он представлял заманчивую картину. Не удержался и Лоуренс, после чего пришёл к выводу, что, пожалуй, вид таких денег и вправду вскружит голову. Их вид... или их запах?

— Ну что же, на какую цену мы можем рассчитывать?

Мужчина словно очнулся ото сна, выпрямился и защёлкал счётами. Деревянные костяшки мелодично застучали, и Лоуренс увидел итоговую сумму.

— Двести торени вас устроят?

На мгновение у него перехватило дыхание. Сто сорок торени — цена весьма высокая, а о двухстах он не помышлял даже и в мечтах. И всё же Холо в ответ прогудела что-то невнятное. Лоуренс уже хотел вмешаться — мол, довольно. Но разве она бы послушалась?

— За каждую шкурку по три монеты — что скажете? В целом выйдет двести десять.

— Ох... Как же...

— Хозяин, а если предложить товар другим...

— А, посто... Хорошо! Пусть будет по-вашему — двести десять монет!

Холо довольно кивнула и обернулась к Лоуренсу:

— Вы слышали, хозяин?

Всё-таки хозяином она его называла в насмешку, не иначе.

Жизнь на этой улице не бьёт ключом, однако в местную таверну «Йоренд» заглядывают все — от мастеровых до господ: здесь уютно и чисто. Сюда и зашли Лоуренс с Холо. Едва торговец присел, как на него навалилась усталость, а девушка, напротив, разве что не пела. Станет она грустить, когда заткнула за пояс двух опытных дельцов!

Время было раннее, так что таверна пустовала, и путников обслужили быстро. Решено было взять выпивки, чтобы отпраздновать успех, и, когда принесли наполненные кружки, Холо мигом осушила свою, Лоуренс же только пригубил. Вино принесли отличное, но он будто воды хлебнул.

— Мм... Виноградное вино, так и знала.

После звучной отрыжки Волчица немедленно подняла кружку над головой, требуя добавки. Молоденькая служанка приветливо улыбнулась бойкой гостье.

— Что такое? Почему не пьёшь? — спросила Холо, щёлкая поджаренный горох.

Непохоже было, что она упивается победой, поэтому Лоуренс решился спросить напрямик:

— Ты раньше торговала?

Уплетая горох, Холо приняла деревянную кружку из рук служанки и усмехнулась:

— Неужто я тебя задела? — (Так оно и было.) — Уж не знаю, сколько переговоров на твоём счету, но я в деревне сделок повидала великое множество. Помню, давным-давно меня удивил один хитрец, и сегодня перед вами я лишь повторила его выдумку. Не сама придумала.

Правда, что ли? Он вопросительно посмотрел на Холо. Пусть это и было проявлением слабости, но, когда девушка, прихлёбывая, смущённо рассмеялась и кивнула, Лоуренс вздохнул с облегчением.

— Однако... Я ведь совсем ничего не заметил. И вчера, когда на шкурках спали, фруктами не пахло.

— А вспомни купленные яблоки. От них и запах.

Лоуренс лишился дара речи. Как же он мог упустить такое из виду? И тут же кольнула тревожная мысль: да ведь это мошенничество!

— Не скажу, что виноват тот, кто попался, однако партнёр, наверное, воздаст должное нашей смекалке.

— Может, ты и права.

— Злиться на обман неразумно. Человеку с головой на плечах он всегда служит уроком.

— Вот так проповедь. Ты словно старый опытный торговец.

— Любой старец для меня как дитя, даже если прожил двести лет.

Лоуренс лишь рассмеялся в ответ, пожал плечами и приложился к кружке. На этот раз вкус у вина был отменный.

— А теперь скажи-ка: ты узнал, что хотел?

Речь шла о предложении Зерена.

— Расспросил у людей из Милоне, не намечается ли в какой стране перечеканка монеты. Рассказали мне всё, что знают. Я так и думал: скрывать что-то следует лишь тогда, когда можно заработать в одиночку и забрать всю прибыль себе. А если нет, то почему бы не поделиться с приезжим, ведь от его признательности будет одна польза.

— Ясно.

— Правда, пожалуй, сто́ит об этом деле услышать, и сразу поймёшь, что да как. И варианты просчитать можно, их ведь здесь немного.

Он не льстил себе — таково было действительное положение вещей. Когда монеты меняются в цене, они либо дорожают, либо дешевеют, по-другому не бывает. Здесь сто́ит хорошенько пораскинуть умом — и любая, сколь угодно сложная ситуация прояснится.

Однако...

— Впрочем, меня не сам замысел интересует, мне бы свою прибыль получить да не прогадать. А большего и не нужно.

Он выпил вина и бросил горсть горошин в рот. Куплено всё было на деньги Холо, так что грех не полакомиться вволю.

— Только вот хозяина я тут что-то не вижу. Наружу вышел, что ли?

— «Загляните в таверну „Йоренд“, так меня и найдёте»... Выходит, хозяин с Зереном хорошо друг друга знают?

— Да нет, обычно торговцы встречаются в торговой гильдии из своих земель либо же в какой-нибудь таверне. Да и мне надо бы сходить в гильдию, но что-то хозяина таверны нигде нет...

Лоуренс вновь огляделся. В просторной питейной было пятнадцать круглых столов, около стойки выстроились пятнадцать стульев. Кроме Лоуренса с Холо здесь сидели ещё двое, на вид ремесленники. Люди в возрасте, они, похоже, удалились от дел и теперь коротали освободившееся время за кружкой. Не у них же спрашивать, и Лоуренс решил обратиться к служанке, когда та принесла ещё вина, солёной сельди и копчёной баранины.

— Вы хозяйка таверны?

Девушка ловко поставила напитки и закуску на стол (и как только тонкие руки удерживали столько всего на весу?), повернулась к Лоуренсу и с улыбкой ответила:

— Хозяин ушёл за покупками. А вам что-то нужно?

— Передайте ему, что я хотел встретиться с человеком по имени Зерен.

Если Зерена в таверне не знают, не беда. Множество торговцев выбирают таверны местом встречи, и, наверное, всякий здесь решит, что эти двое разминулись.

Впрочем, о трудностях Лоуренс думал напрасно. Стоило ему упомянуть Зерена, как личико девушки просияло.

— А, вам нужен господин Зерен? Знаю, мне говорили.

— Мне бы с ним встретиться...

— В город он пришёл вчера, ближе к ночи, и теперь, наверное, каждый вечер будет сюда захаживать.

— Ах, вот как.

— К нам он заглядывает обычно после заката, и вам, надо думать, лучше его тут дождаться.

Девушка оказалась довольно хитрой. Правда, здравая мысль в её словах тоже была. До захода солнца оставался час-другой, и, казалось, можно не спеша провести время в таверне за выпивкой, а там того и гляди подойдёт Зерен.

— Хорошо, так и сделаем.

— Пожалуйста, располагайтесь.

Девушка поклонилась и ушла к столу, где сидели двое стариков.

Лоуренс приложился к кружке. Чувствовался свежий, чуть кисловатый запах напитка, сладость обволакивала язык. Крепкий ром хорош, однако Лоуренс предпочитал сладкую выпивку вроде виноградного или медового вина, а временами вино яблочное или грушевое.

Хлебное пиво тоже напиток хоть куда, но не всегда оно вкусное, да и не всем нравится. Хорошее вино можно узнать по высокой цене, с пивом же иначе: от цены его качество не зависит, так что придумано оно явно не для торговца. Только коренной житель в этих краях может найти пиво себе по вкусу. Поэтому лучше его и заказывать, когда желаешь сойти за местного.

Тут Лоуренс заметил, что Холо застыла, будто погрузившись в размышления. Он окликнул спутницу и чуть погодя услышал:

— Тебе сказали неправду.

Видно, она помедлила с ответом, потому что ждала, пока служанка скроется на кухне.

— Как?

— Непохоже, что тот юноша, Зерен, бывает здесь каждый день в одно и то же время.

— Интересно... — протянул Лоуренс, кивнул и уткнулся взглядом в свою кружку.

— Скорее всего, Зерен явится, как она говорила.

Видно, девушка виделась с ним постоянно, иначе бы не смогла так легко солгать: и Зерену, и Лоуренсу это бы доставило неудобство.

— Да, и мне так кажется.

Одного торговец не понимал: зачем ей было хитрить? Впрочем, если связаться с Зереном ей нетрудно, то она, похоже, попросту выбрала удобное для себя время, желая подольше продержать посетителей в таверне, чтобы они раскошелились на новые заказы, пока ждут. В торговом деле лгать так или иначе приходится каждому, и незачем усложнять себе жизнь, подозревая повсюду недоброе.

В конце концов Лоуренс решил забыть о тревоге, и, похоже, спутница его пришла к такой же мысли. Остаток дня они провели в тишине, разве что Холо бурно радовалась, когда принесли мёд в сотах.

С наступлением темноты таверну заполнили посетители; сто́ит ли говорить, что в их числе оказался и Зерен.

— За нашу встречу, — кружки стукнулись с приятным звуком.

Зерен, протянувший свою кружку первым, не преминул спросить:

— Как ваша пушнина?

— Дали за неё немало. Да ты сам видишь — вон какое у нас вино.

— Да уж, мне бы так! И всё же, как вам это удаётся?

Лоуренс не спешил с ответом — сначала приложился к кружке.

— Не скажу.

Холо с громким щёлканьем поедала горох, — может быть, старалась скрыть улыбку.

— Так или иначе, я рад, что ваш товар купили по высокой цене. Ведь легче получить большую прибыль, когда на руках много денег.

— Не знаю, вложу ли я больше в это дело только потому, что стал чуть богаче.

— Что вы! Неужели, по-вашему, я из корысти молился за ваш успех?

— Значит, не на то ты молился. Надо было надеяться, что я отложу больше денег именно ради сделки.

Зерен поднял голову к небу и закрыл глаза ладонью.

— Ну да ладно, к делу.

— Ах да.

Молодой торговец расправил плечи и посмотрел на Лоуренса. Однако и на Холо успел кинуть быстрый взгляд: похоже, решил, что с ней тоже нужно быть начеку.

— Скоро кое-какую монету выпустят заново, увеличив в ней долю серебра, и ты скажешь мне, какую именно, а взамен хочешь часть моей прибыли. Так?

— Так.

— А правда это? — спросил Лоуренс с нажимом, и лицо Зерена дрогнуло.

— Как бы сказать... Я кое-что узнал в городе около горного рудника, после чего и пришёл к мысли о перевыпуске. Положиться на мои выводы можно... Но, знаете, в торговле ни за что нельзя поручиться головой...

Зерен сжался от бесцеремонного вопроса и цепкого взгляда, но, удивительное дело, Лоуренс довольно кивнул, а затем, положив в рот кусочек сотового мёда, пояснил:

— Я думал отказаться, если скажешь, что дело верное. Так ведь не бывает.

Зерен с облегчением вздохнул.

— Ну, а себе сколько просишь?

— За то, что вы от меня узнали, — десять торени. А после — десятую долю вашей прибыли от этого дела.

— Немного же ты хочешь. Ведь дело обещает золотые горы!

— Всё так. Просто я о себе думаю.

— Убыток берёшь в расчёт?

— Да. Может статься, господин, вы потерпите неудачу, и здесь уж моему кошельку не возместить вам убытка, а если и хватит денег, то я останусь без всего. За то, что требую не больше десятой доли прибыли, рассчитываю вернуть вам десять монет в случае неудачи, и чтобы спросу с меня больше не было.

Хмель из Лоуренса уже давно вышел, и теперь торговец напряжённо размышлял. На что рассчитывал Зерен? Вариантов тут было два: либо убыток Лоуренса каким-то образом принесёт Зерену выгоду, либо Зерен надеялся честно заработать и говорил правду.

Однако монеты не подорожают, и серебра в них больше не станет. Остаётся предположить, что монеты подешевеют, Лоуренс потеряет деньги, и Зерен думает нажиться на его убытке. Одно неясно: как тут можно нажиться.

Отсюда напрашивался вывод, что Холо ошиблась, указав на ложь Зерена. Помнится, сама она говорила, что точности не обещает, да и сам Зерен дал слово вернуть «залог». Впрочем, он мог ещё попросту обманывать Лоуренса ради десяти монет, однако мысль эта казалась до того нелепой, что её и брать в расчёт было глупо.

Пожалуй, дальше ломать голову не стоило. Лучше узнать, о какой монете идёт речь, а там что-нибудь да станет ясно. Кроме того, свои деньги можно вернуть, даже если дело окажется совсем невыгодное, — достаточно вложить самую малость для вида. Но больше всего ему хотелось узнать, что замышлял Зерен.

— Ну что же, я согласен.

— Ох, хорошо... Благодарю вас.

— Напоследок, для ясности: ты требуешь десять торени за свой рассказ и сверх того десятую долю моей прибыли. Если же я останусь ни с чем — десять монет возвращаешь, и больше с тебя спросу нет.

— Верно.

— То же мы расскажем заверителю.

— Верно. Ах да, нельзя ли нам окончательно рассчитаться за три дня до весенней ярмарки? Думаю, за год новая цена установится.

До весенней ярмарки оставалось примерно полгода. К этому сроку скачки в цене выпущенной заново монеты должны будут сойти на нет. Если монета в самом деле подорожает, то и доверять ей станут больше, а значит, пользоваться станут охотнее, и тогда цена её возрастёт неимоверно. Так что лучше подождать с продажей монет, иначе прогадаешь.

— Хорошо. К тому времени всё и решится.

— Тогда вы согласны пойти завтра к заверителю?

Почему бы и нет? Лоуренс кивнул и потянулся к выпивке:

— Выпьем же за успех дела.

Холо жевала горох, взгляд её где-то блуждал, но, едва заметив, что мужчины взялись за кружки, девушка поспешно схватила свою.

— Что ж, до дна!

И вновь раздался глухой приятный стук.

Работа заверителей — заверять заключённые договоры. Правда, пусть на письменном договоре и стои́т печать заверителя, стражи порядка не схватят того, кто нарушил обязательство, — такого не случится даже в процветающей стране.

Зато пострадавший может рассказывать о виновнике, ссылаясь на заверителя, и тогда обманщику конец: все его начинания будут обречены на неудачу, а о крупных сделках можно смело забыть. Даже если торговец явился из чужого края, то хотя бы в одном городе — городе, где был составлен договор, — никто с ним дела иметь не будет.

Правда, если делец решит заняться чем-то другим, толку от такой меры немного, но для состоявшегося дельца устрашение хуже некуда.

Новоиспечённые партнёры составили письменный договор у заверителя, после чего Зерен поделился обещанной информацией и получил свои десять монет. На этом торговцы распрощались, и Лоуренс с Холо отправились на рынок. В городской толчее таскать с собой пустую повозку ни к чему: можно нарваться на неприятности, а то и покалечить кого-нибудь, — так что телегу оставили на постоялом дворе.

— Об этой он говорил?

На ладони у Холо лежал серебряный торени. Здесь ими пользовались чаще всего — отчасти потому, что высоко ценили среди сотен существующих монет и считали надёжными, отчасти по более простой причине: город Пассио и его окрестности располагались в стране Торени. Государство, в котором не ценят собственные деньги, обречено на скорую погибель или потерю независимости.

— Здесь эта монета считается надёжной.

— «Надёжной»? — эхом откликнулась Холо, перекатывая в пальцах светлый кругляшок и вглядываясь в выгравированный на нём профиль одиннадцатого короля Торени.

— Разных монет на свете сотни, их то и дело выпускают заново — то повышают, то понижают долю серебра или золота. Так что каждая монета известна своей надёжностью, высокой или низкой.

— Надо же. А я совсем немного монет знаю. При мне больше звериными шкурами платили.

«В каком же веке такое было?» — пронеслось в голове у Лоуренса, но вслух он не стал ничего говорить.

— А теперь что? Монету ты знаешь. Прояснилось дело хоть чуточку?

— Прояснилось не прояснилось, а кое-что сообразить можно.

— Что же? — спросила Холо, оглядывая прилавки, и вдруг встала как вкопанная.

Следом шёл мужчина, на вид ремесленник, и, наскочив на неё с разбегу, открыл было рот — хотел накричать, наверное. Девушка, слегка приподняв капюшон, извинилась. Грубое лицо здоровяка порозовело, он смог выдавить только: «Ты уж смотри по сторонам», после чего удалился. Лоуренс решил отметить в памяти этот случай и постарался убедить себя, что с ним такое не пройдёт.

— Чего встала?

— Мне вон того хочется, — Холо показала на прилавок с выпечкой.

Полдень ещё не наступил. У горок свежего хлеба стояла женщина, с виду служанка. Покупала она, похоже, на всё хозяйское семейство — набрала много, столько в одиночку не съесть.

— Хлеба хочешь?

— Угу. Вон тот, с мёдом.

Речь шла о длинных булках, подвешенных над прилавком. Булки эти поливали тонкой струйкой мёда до тех пор, пока корка не пропитывалась полностью; они везде считались отменным лакомством. Говорят, в одном городе некий продавец поливал хлеб мёдом на глазах у покупателей, стараясь привлечь побольше народу, отчего крепко разругался с хозяевами других хлебных лавок. Завершилась история тем, что на продажу разрешили выставлять только готовые, уже пропитанные мёдом булки.

Что и говорить, в хорошем вкусе Холо не откажешь.

«Но всё же какая сладкоежка эта Волчица», — подумал Лоуренс и не сдержал усмешки.

— У тебя ведь есть деньги — покупай что хочешь.

— Вряд ли хлеб дороже яблок. Я одна столько булок не удержу. Ты возьмёшь остальное? Или желаешь посмотреть, как хозяйка будет искать медяки и морщить нос?

Тут до него дошло, что у Холо на руках лишь торени — для хлеба деньги слишком крупные. Помнится, даже яблок вышло столько, что она еле в руках унесла.

— Хорошо-хорошо, дам помельче... Руку протяни. Вот, гляди: этой чёрной монетки хватит на одну булку.

Он послушно забрал торени, вложил в узкую ладошку почерневший серебряник и коричневый медяк и, указав на один из них, пояснил, что и как.

Пристально посмотрев на полученные деньги, девушка выдала:

— Надеюсь, не положил лишнего в свой карман...

Лоуренсу захотелось дать ей подзатыльник, но Холо уже повернулась к нему спиной и зашагала к прилавку.

— Язык бы ей отрезать, — буркнул торговец, хотя на самом деле ему было даже весело.

Вернулась Холо, кусая хлеб на ходу, лицо её напоминало мордочку кота, нализавшегося сметаны. Лоуренса от такого зрелища разобрал смех.

— Смотри, не столкнись ни с кем. Только драки мне тут не хватало.

— Что ты со мной как с маленькой?

— На большую ты совсем не похожа: в медовый хлеб вцепилась, весь рот вымазан.

Она вдруг притихла, и Лоуренсу показалось, что это от обиды, но эта хитрая Волчица и не думала обижаться.

— Скажи, я милая? — спросила Холо, склонив голову набок и потупив глаза. Лоуренс не удержался и легонько стукнул её по голове.

— Да я ведь в шутку, что же ты так.

— А я человек серьёзный.

К счастью, его смущение, кажется, осталось незамеченным.

— Значит, ты что-то понял?

— Ах да. И правда, — он решил, что лучше начать разговор о деле, не дожидаясь колкостей от Холо. — Может быть, Зерен не солгал о торени.

— О, даже так?

— Мысль эта, в общем-то, здравая — серебра в монету добавить. А всё потому, что... вот, смотри, это серебряный филлинг. Выпускают его в стране, что к югу отсюда, через три реки. Доля серебра в нём довольно высокая, и в торговле им пользуются охотно. Можно сказать, что торени и филлинг борются за место под солнцем.

— Деньги страны — мерило её мощи, так было всегда, — изрекла Мудрая Волчица, разжёвывая мякиш.

— Так и есть. Не только мечами и копьями воевать можно. Если чужая монета завоюет внутренний рынок какой-то страны, королю её впору признать поражение перед более успешным правителем: сто́ит тому попридержать оборот своих монет, и торговля в стране зачахнет — без денег ведь торговля не делается. Можно сказать, что власть над рынком перейдёт в чужие руки.

— Другими словами, затем и нужно в монету серебра добавить, чтобы одержать победу? — Холо уже успела доесть булку и теперь облизывала пальцы.

Пожалуй, Лоуренсу и объяснять не обязательно — она и сама поймёт.

— Что ж, и моим ушам не всё под силу.

Точно, дошла своим умом.

— Не исключено, что Зерен сказал правду.

— Угу, не спорю.

Надо отдать ей должное: пусть Холо и не обещала попасть в яблочко, Лоуренс ждал, что она обидится, однако Мудрая Волчица повела себя достойно.

— Думал, я обижусь?

— Угадала.

— Пожалуй, это обиднее всего! — Она лукаво рассмеялась.

— Впрочем, пока ещё непонятно, на чьей стороне правда.

— Как знать. А теперь мы куда идём?

— Что за монета, мне уже известно. Попробую выяснить о ней побольше.

— На монетном дворе? — спросила Холо с совершенно серьёзным лицом.

Он не выдержал, прыснул. Видно, ей это не понравилось: девушка надула губы и сердито глянула в ответ.

— Сходить-то туда можно, да только простых торговцев стражники на месте копьями проткнут. Мы идём к менялам.

— Гм. Что ж, и мне не дано знать всё на свете.

Казалось, Лоуренс понемногу начал понимать, что она собой представляет.

— Так вот. Сходим к менялам и посмотрим, что с серебряными монетами творится.

— А какой от этого толк?

— Монеты в цене меняются не сразу — непременно бывает какой-нибудь знак.

— Как порыв ветра перед бурей?

Живописное сравнение вызвало у Лоуренса улыбку.

— Похоже на то. Монеты чуть дорожают, когда серебра или золота в них становится больше, и чуть дешевеют, когда наоборот.

— Ну и ну...

Похоже, его слова ничего не объяснили Холо, поэтому Лоуренс прокашлялся и, покопавшись в памяти, принялся излагать то, что когда-то перенял от своего учителя:

— Видишь ли, денежные системы, можно сказать, держатся на одном доверии. Если сравнить цену монеты — золотой ли, серебряной — с ценой золота или серебра, которое в ней есть, то монета, разумеется, будет стоить дороже. Конечно, когда монете присваивают достоинство, стараются тщательно всё учесть, но в цену входит и то, что не должно стоить ни гроша. Думаю, можно сказать, что оценивают прочность доверия. Кроме того, если состав монеты немного изменить, никто этого не заметит. Даже менялы вряд ли поймут. Надо переплавлять её. Кстати, поскольку деньги держатся на доверии, за известную монету нередко дают больше, чем она должна стоить. Бывает и обратное. Этой самой известностью управлять можно по-разному, но чаще всего меняют чистоту монеты. Так что люди удивительно внимательны, когда дело касается денег. Порой крохотную перемену, которую не увидеть глазами и не обнаружить даже на весах, принимают за огромную.

Он немного разошёлся, но вот его речь подошла к концу, и Холо, приняв задумчивый вид, устремила взгляд вдаль. Видно, понять всё сразу не сумела даже она, так что Лоуренс приготовился отвечать на вопросы. Однако девушка не проронила ни звука.

Стоило присмотреться к Холо, как стало ясно: она не в слова его пыталась вникнуть, а будто что-то высчитывала. Не хотелось думать, что ей хватило одного объяснения.

— Гм. Выходит так: перед тем как приступить к перечеканке, следует прибавить или убавить немного чистого металла и проследить за реакцией людей, а там уже выводы делать, что лучше: примесей добавить или того же серебра и золота?

Окажись Холо в учениках у торговца, тот испытывал бы смешанные чувства: с одной стороны, одарённый ученик — повод для гордости, с другой — сильный противник в будущем. Правда, у Лоуренса сейчас была забота поважнее: скрыть горькую досаду, ведь сам он до этой истины добрался лишь через месяц.

— Мо... Можно и так сказать.

— До чего же у людей всё затейливо.

И эти слова исходили от девушки, сообразительность которой напугала бы любого!

Увлёкшись разговором, они сами не заметили, как добрались до узкой речки. Дорогу путникам преградила не Шрауд, а канал, проложенный поблизости, — его прорыли, чтобы без разгрузки доставлять товар прямо к рынку. Вот почему заполненные до отказа лодки всё время плавали туда-сюда, а ветер то и дело доносил крики перевозчиков.

Над каналом перекинули мост — он-то и был нужен Лоуренсу. Издавна повелось, что менялы и золотых дел мастера трудятся на мосту. Им для работы многого не нужно: расстелить циновку и поставить стол с весами. Разумеется, в непогоду они отдыхают.

— Смотри-ка, сколько людей! — вырвалось у Холо.

Мост отличался небывалыми размерами — самый большой в Пассио. Он мог бы быть поменьше, как на других реках, но страх паводков заставил горожан перегородить реку громадной плотиной. Лавочки менял и золотых дел мастеров будто сплелись навесами, тесня друг друга. Все они приносили немалую прибыль: к первым со всех краёв света несли деньги на обмен, вторые делали гравировку или отливали фигурки из металла. Конечно, плавильного котла они в лавке не держали, но запросто могли обработать что-то по мелочи. Порой на мосту можно было столкнуться с казначеями или сборщиками пошлин, так что, казалось, деньги в этом месте жили какой-то своей бурной жизнью.

— Глаза разбегаются — не знаешь, к кому подойти.

— Какой же торговец обойдётся без знакомого среди городских менял? Идём.

В толчее Холо еле поспевала за Лоуренсом.

Зазывалам с недавних пор запретили голосить на мостах, но раньше подмастерья менял и чеканщиков надрывались изо всех сил, перегораживая и без того людный проход. Гомон стоял, как во время праздника, однако у царившего здесь веселья была и другая сторона: в суете очень легко одурачить кого-нибудь, и мошенничество тут цвело пышным цветом. А страдали, разумеется, вовсе не менялы.

— Вот он!

Лоуренса то и дело обманывали, пока он не обзавёлся знакомыми среди менял, в том числе и в Пассио. Его приятель был ещё молод, на год-два младше его самого.

— Здорово, Вайс. Давно мы с тобой не виделись, — обратился он к светловолосому парню, который только что распрощался с заказчиком и теперь убирал монеты с весов.

Меняла поднял голову, увидел Лоуренса и тут же расплылся в улыбке:

— Да это же Лоуренс! Вот уж верно, давненько. Как тебя сюда занесло?

Приятельствовали они с давних пор, а всё потому, что и учителя их знали друг друга. Пожалуй, для знакомства с Вайсом слово «обзавёлся» не подходило, скорее само собой вышло, что они сблизились и стали почти друзьями.

— Вчера в город приехал. Кружным путём из Йоренса завернул, поторговать успел.

— Да уж, узнаю Лоуренса. Как поживаешь-то?

— Не жалуюсь. А ты?

— Хе-хе, а я, кажись, на заду мозоли натёр. Учитель сглазил, не иначе. Сидеть больно.

Говорил Вайс с усмешкой, однако, выходит, как меняла он уже состоялся: когда заказчики всё прибывают и нет даже минутки встать со стула, то недолго и закостенеть.

— Ну, говори, что ко мне привело? Раз в таком часу пришёл, стало быть, деньги поменять хочешь?

— Да вот, дело тут одно, по твоей части... Ты чего?

Вайс будто очнулся от оклика и посмотрел на друга, но затем вновь впился взглядом во что-то совсем рядом с Лоуренсом.

— Кто эта девушка?

— А, вот что тебя тревожит. Подобрал её по дороге из деревни Пасроэ.

— Надо же... Постой-ка, подобрал?

— Подобрал, как ещё скажешь. Правда ведь?

— А? Мм... Сказать можно и повернее, пожалуй, но неправдой это не назовёшь.

Холо крутила головой по сторонам (всё вокруг её занимало), но на слова Лоуренса обернулась и с неохотой подтвердила.

— И как звать-то?

— Меня? Меня зовут Холо.

— Холо... Славное имя, — похвалил Вайс, улыбаясь во весь рот.

Ответная улыбка Холо — надо отметить, почти благосклонная — слегка испортила Лоуренсу настроение.

— Послушай-ка, если тебе идти некуда, хочешь, у меня поработай. Мне как раз служанка нужна. Глядишь, передам тебе своё мастерство, а то и женю...

— Вайс, я по делу пришёл, — вклинился Лоуренс, и приятель недовольно скривился:

— Ты что, уже с ней спутался?

За языком Вайс следить не привык, что верно то верно. Да только где там спутываться с Холо, когда Лоуренс постоянно попадается на её уловки? Поэтому и ответил он чёткое «нет».

— Тогда почему мне нельзя за неё взяться? — спросил Вайс без обиняков и повернулся к Холо с улыбкой.

— Что вы, как можно, — проговорила она, заламывая руки.

Скорее всего, она лишь забавлялась, однако Лоуренсу действительно стало неприятно, хотя, конечно, он и виду не подал.

— Оставь это на потом. Сначала моё дело.

— Эх, ладно. Чего там?

Холо рядом посмеивалась.

— У тебя есть недавно отчеканенные торени? Хорошо бы ещё глянуть на более старые — понадобится штуки три разных лет выпуска.

— Услышал где, что они подорожают или подешевеют?

Всё-таки Вайс знал толк в своём деле — сразу понял, что к чему.

— Можно и так сказать.

— Ну, ты смотри — поосторожнее. Быть быстрее всех не каждому под силу.

Судя по его словам, даже менялы ничего не заметили.

— Так что, есть у тебя, нет?

— Есть, есть. В прошлом месяце проходил церковный праздник, тогда и выпустили самую новую. А старые... Так. Вот.

Вайс протянул руку к ящику сзади, вытащил четыре монеты из выдолбленных в деревянном дне выемок. Перед каждой выемкой был написан год выпуска. Все четыре на вид казались совершенно одинаковыми.

— У нас о переменах никто и не заикался, а мы ведь дни напролёт со звонкой монетой возимся. По мне, всё как прежде: по форме монета та же, что раньше, чеканят её из того же металла. Вон, даже чеканщики не меняются: уж сколько лет одни и те же лица. Да и перемен в стране не предвидится, так что монетам меняться незачем.

Вайс наверняка уже оценил монеты на вес и цвет, поэтому знал, о чём говорит, однако Лоуренс рассматривал металлические деньги на солнце, щурился и всячески примеривался, пока наконец не убедился, что новая монета была точь-в-точь как старые.

— Где там. Будь всё так просто, разве мимо нас прошло бы? — рассмеялся Вайс, облокотившись на свой стол и подперев лицо кулаками.

Выходит, оставалось лишь смириться.

— Хм... В чём тут дело, хотел бы я знать... — сказал Лоуренс со вздохом и вернул деньги Вайсу.

Меняла подставил ладони, и монеты с приятным звоном упали ему в руки.

— А расплавить не желаешь, чтобы узнать?

— Скажешь тоже. Я бы о таком не попросил.

Расплавлять монеты запрещено — это каждый знает. Вайс усмехнулся: о таком и думать нечего. Лоуренс же теперь совершенно растерялся. Вряд ли какие-то изменения в монетах могли укрыться от Вайса. Тогда в чём же дело?

Внезапно его размышления были прерваны:

— Нельзя ли и мне взглянуть?

Услышав голос Холо, Вайс тут же поднял голову, просиял — улыбки приветливее Лоуренс на этом лице ещё не видел — и протянул деньги девушке:

— Конечно-конечно.

Едва монеты упали в руки девушки, как нахальный юнец обхватил её узенькую ладонь и всё не хотел отпускать.

— Постыдились бы, — с улыбкой укорила его Холо, окончательно очаровав.

Вайс ответил влюблённым взглядом.

— Заметила что-нибудь? — спросил Лоуренс, хотя и не верил, что можно на глаз измерить чистоту монеты, даже Холо такое не под силу.

— Поглядим, — ответила девушка.

Торговец озадаченно смотрел, как она поднесла к уху сведённые вместе ладони и встряхнула, отчего зажатые в них деньги зазвенели.

— Ха-ха, да говорю же, не получится так, — Вайс только усмехнулся.

Его можно было понять: говорят, если опыт менялы измеряется не годами, а десятками лет, то он, мастер своего дела, способен определить чистоту монеты до ничтожных долей — по одному лишь её звону. Но то лишь молва, больше похожая на легенду. Всё равно что рассказ о торговце от бога, у которого купленный товар всегда дорожает.

Однако почему бы не попытать счастья? В конце концов, уши Холо — волчьи.

— Гм...

Девушка разжала ладони, выложила деньги на стол, оставив у себя две монеты. Их она ударила друг о друга несколько раз, затем проделала то же с остальными — проверила таким образом все шесть пар.

— Нет, не пойму, — призналась она наконец.

Её пристыженный вид, похоже, очаровал Вайса ещё больше; Лоуренс даже забеспокоился, уж не потерял ли его друг голову — до того расслабленным было лицо парня, когда тот кивнул:

— Это ничего, ничего.

— Ну что ж. Пожалуй, мы тогда пойдём, и так тебе помешали. Может, в ближайшие дни сходим пропустить стаканчик.

— По рукам. Уговор, слышишь?

Куда денешься от такого напора? Пришлось дать слово. С тем и распрощались, и торговец с девушкой тронулись в путь. Однако неугомонный меняла всё махал рукой девушке, так что она то и дело оборачивалась — помахать ладошкой в ответ.

Но вот фигуру Вайса скрыла толпа, и Холо наконец зашагала, глядя только вперёд.

— А с ним не соскучишься, — прыснула она.

— Да уж, он тот ещё волокита.

Лоуренс не соврал. Кроме того, не мешало немного принизить Вайса.

— С серебром-то что? Больше его стало, меньше?

Смех тут же умолк, улыбки как не бывало, на девичьем лице отразилось удивление:

— А ты, я вижу, многому научился.

— Я-то знаю, где у тебя уши. Мне не почудилось, они слегка шевельнулись?

— Какой зоркий! — хмыкнула Холо.

— Странно только, что ты сразу всего не сказала. Вот уж не ожидал от тебя такого лукавства.

— Поверил бы он мне или нет, важно другое: люди вокруг вряд ли пропустили бы это мимо ушей. Чем меньше людей знает тайну, тем лучше. Вдобавок мне хотелось тебя отблагодарить.

— «Отблагодарить»? — эхом отозвался Лоуренс, гадая, чем же заслужил её благодарность.

— За то, что приревновал. Мне не почудилось? — Холо смотрела на него с ухмылкой.

Стало очень неуютно: да как же она могла такое заметить? Или не в проницательности дело, а в её умении играть словами и вводить в заблуждение?

— Да будет тебе. Ревность — свойство всех самцов, пусть и очень глупое.

До того метко это было сказано, что хотелось заткнуть уши.

— А глупое свойство самок — радоваться этой ревности, — добавила Холо, подавшись ближе. — Нигде от глупости спасения нет.

Видно, она знала толк не только в торговле.

— Хе-хе. Все вы, люди, для меня что птенчики.

— Сама-то ты сейчас в человеческой шкуре. Смотри, не показывай клыки, если увидишь красавца-волка.

— Да что ты, сто́ит мне вильнуть хвостом, никто не устоит — ни волк, ни человек.

Холо подбоченилась, качнулась из стороны в сторону, будто выставляя своё тело напоказ.

В её слова почему-то верилось, так что он даже не нашёл что сказать.

— Ладно, довольно шуток, — заключила она, и Лоуренс встрепенулся. — Новые монеты звенят чуть глуше: чем новее, тем глуше.

— Глуше?

Холо кивнула.

Звенят глуше, значит, серебра поубавилось. Когда счёт идёт на ничтожные доли грамма, вряд ли кто-то это заметит, но даже человек несведущий отличит звон старой монеты от новой, если новая потемнела от избытка примеси. Окажись слова Холо правдой, в торени скоро станет меньше серебра.

— Хм... Но теперь получается, что Зерен солгал — иначе не объяснишь, да?

— Как знать. Скажу лишь, что твои десять монет, думается мне, он добросовестно вернёт.

— Это я и сам знаю. Охотник за быстрой наживой не хлопотал бы с таверной и плату за свой рассказ запросил бы ещё в церкви.

— Ну и загадку же он тебе загадал! — рассмеялась Холо.

Лоуренс напряжённо размышлял и с каждой минутой находил в деле всё больше непонятного. Что затевал Зерен? Несомненно, у него был какой-то замысел, а от чужого замысла до собственной прибыли недалеко. Нужно лишь обратить его себе на пользу — вот почему Лоуренс согласился на эту сделку. Однако времени прошло уже изрядно, а планы Зерена были всё так же непонятны.

Взять хоть сами монеты: как получить прибыль, если они упадут в цене из-за снижения доли серебра? Пожалуй, долгосрочное вложение — хороший способ. Если монеты дешевеют постепенно, то вначале можно продать их, а после, когда стоить будут меньше прежнего, скупить вновь. В итоге монет этих на руках окажется столько же, сколько и вначале, а кроме того, будет ещё сумма, вырученная от их продажи.

Поскольку золотые и серебряные монеты то и дело меняются в цене, сто́ит выждать, пока накопленные деньги не подорожают вновь: когда за них будут давать не меньше, чем до рокового перевыпуска, прибыль наконец-то даст о себе знать. Однако на такое требуется очень много времени, полгода здесь никак не хватит.

— Сделка должна принести Зерену прибыль, иначе он не стал бы её предлагать.

— Разве что он чудак. Тогда почему бы и нет.

— И за убыток он не отвечает. А значит...

Холо вдруг прыснула.

— Ты чего?

— Послушай, да тебя ведь провели, — проговорила она сквозь смех.

Её слова оглушили, так что на миг он даже обо всём забыл.

— Провели?

— Ещё как.

— То есть он, мошенник, обманом выманил у меня десять монет?

— Хи-хи-хи. Будто бы обман мошеннику лишь для того, чтобы деньги выманивать.

Лоуренс торговал уже семь лет и мошенничества повидал достаточно, а наслышан о нём был и того больше. Однако слов Холо всё же не понял.

— Скажем, втянешь человека в такую игру, где он вынужден поставить на карту что-то ценное, а ты ничего не потеряешь при любом раскладе. Чем не мошенничество?

У Лоуренса перехватило дыхание, кровь прилила к лицу.

— Юноша ведь ничего не потеряет. Разве что при своём останется. Сам подумай: подешевеют монеты — тебе убыток, а он лишь вернёт то, что получил. Подорожают — положит себе в карман долю прибыли. Вот как можно торговать, не имея за душой ни гроша. Не заработаешь, так хоть при своём останешься.

Словно ноги его не держали: мысль о том, как глупо и легко он попался, была опустошающей.

А ведь Холо права! Он-то решил, что в этом деле непременно есть великий замысел. Впрочем, чего ещё ждать от торговца, которому довелось обманывать других и попадаться в сети обманщиков? Другого ему бы и в голову не пришло.

— Да, некоторым людям ума не занимать, — сказала Холо.

Похоже, Лоуренса к их числу она не относила, и тут оставалось только вздохнуть. К счастью, торени он ещё не закупил, хотя в кошельке они водились. В письменном договоре с Зереном не оговаривалось, сколько монет нужно приобрести. Значит, остаётся надеяться на то, что цена их останется прежней. Тогда можно будет уличить Зерена во лжи и вернуть свои десять монет. Впрочем, удешевление приведёт к тому же. Так или иначе, Зерен обвёл Лоуренса вокруг пальца.

Торговец, угодивший в западню, зачастую теряет всё.

Однако Лоуренс попался в сети Зерена (того Зерена, которого сам же называл юнцом), и эта горькая правда больно ранила самолюбие торговца.

Холо улыбалась, он же съёжился, не в силах посмотреть ей в глаза.

— Только вот...

Лоуренс бросил на неё взгляд, в котором читалась мольба о пощаде, но на красивом лице появилось хищное выражение, как у охотничьей собаки, заметившей дичь.

— Часто ли серебра в монетах убавляется, пусть и на самую малость?

Казалось, перед ним появилась спасительная соломинка; он расправил одеревеневшие плечи.

— Да нет. За чистотой сплава внимательно следят.

— Гм. И тут вдруг откуда ни возьмись такая сделка. Случайно вышло?

— О...

Холо ухмылялась, будто происходящее её чрезвычайно радовало. Впрочем, так оно, вероятно, и было.

— Но ведь ты со снопом хлеба тоже по случайности оказался на том самом месте в тот самый миг. Случайность с неизбежностью — вот две великие тайны. Непонятные и тягостные, как любовь угрюмого молчуна.

— Чудно́ у тебя выходит, — только и смог он ответить.

— Послушай, ты ведь сейчас совсем запутался в мыслях. В такое время нужно взглянуть на всё по-новому. Волки во время охоты иногда залазят на деревья, ведь сверху лес видится совсем по-другому. Иначе говоря... — Мудрая Волчица Холо оскалилась в улыбке, показав левый клык, — а вдруг замышляет тут что-то вовсе не юноша?

— Ох...

Эта мысль поразила его как гром среди ясного неба.

— Положим, выгоду свою он получит не от того, с кем заключил сделку. Скажем, по чьей-то просьбе он ходит со своим предложением, работая за обещанную награду.

Холо сейчас казалась ему исполином, хотя была ниже его на две головы.

— Возьмём засохшее дерево. Кажется, будто для леса оно большая потеря, но, подумай-ка, ведь это самое дерево станет пищей для других деревьев и сделает их крепче. Так что, выходит, от такой потери одна польза. Бывает, когда посмотришь на мир с другого боку, всё может показаться иным. Что теперь скажешь? Есть соображения?

На миг Лоуренсу почудилось, что Холо уже знает, в чём дело, но таким тоном не допытываются верного ответа, скорее уж просто советуют. Знание торговцу нужно как воздух, но знание — это не информация о ценах на товары, нет. Торговец должен знать, как дойти до причины того, что происходит перед глазами. И Лоуренс размышлял, будто прозрев.

Если выгоду Зерен получит не от партнёра по сделке... Если его прибыль из другого источника... Если Зерену платят за то, что кто-то покупает монеты по его наводке...

От этой мысли у Лоуренса перехватило дыхание. Ведь он уже тогда знает, как связать всё в единое целое.

Способ ему как-то раз поведал один странствующий торговец за стаканом вина, и услышанное открывало столь широкие горизонты, что Лоуренс в тот миг не поверил, списав рассказ на хмельные фантазии.

И всё же теперь бессмысленному на первый взгляд делу — скупке дешевеющих монет — нашлось простое объяснение. А ложь Зерена перед лицом заверителя и согласие заключить письменный договор, его известность в таверне — словом, странные для мошенника поступки — стали вполне понятны. Он не скупился на средства, желая заставить Лоуренса выполнить то, что нужно.

Если Лоуренс рассуждал правильно, то Зерен по чьей-то указке пытался собрать как можно больше монет. Причём старался выполнить всё как можно тише и незаметнее.

Тайную скупку тех или иных монет следует оставить алчным торговцам — никто здесь не справится лучше. Жажда наживы и нежелание делить прибыль с кем-либо обеспечат их осторожность и молчание, а после можно подгадать время и выкупить у них собранное. В итоге на общей известности монеты (следовательно, и на её стоимости) это не скажется, а кроме того, едва ли организатор, он же главный скупщик, привлечёт к себе чьё-либо внимание.

Способ, который часто применяют, чтобы дёшево приобрести товар, а затем поднять на него цену, не опасаясь конкурентов.

Всё учтено: когда цена на монеты снизится, торговцы пожелают поскорее избавиться от них, пока убыток ещё не слишком большой. Поэтому купить у них деньги удастся без труда, а прогадавшие дельцы не станут распространяться о неудачной сделке: вряд ли им нужна такая слава.

И тогда все монеты удастся собрать в одном месте. В итоге замысел принесёт баснословную прибыль. Во всяком случае, по подсчётам Лоуренса. У него даже вырвалось что-то нечленораздельное — до того разволновался.

— О, неужто догадался?

— Идём.

— А? Как? Постой, куда же?

Лоуренс уже сорвался с места и, обернувшись на возглас Холо, нетерпеливо бросил:

— В торговый дом Милоне. Теперь я знаю замысел: чем больше дешевеющих монет удастся скупить, тем выше прибыль.

Верно угадав чужую стратегию, можно добиться выгоды для себя. И чем грандиознее замысел, тем лучше.