Военный инженер Ермака. Книга 3

Глава 7

Я проснулся от шума во дворе. Ночь стояла прохладная; сквозь щели в ставнях пробивался дрожащий свет факелов. Накинув кафтан, я вышел из избы.

В остроге — в обнесённой частоколом части Кашлыка, где стояли избы атаманов и есаулов, — собиралась толпа.

Посреди двора стоял татарин в богатом, хоть и помятом одеянии. Руки его были связаны спереди сыромятным ремнём. Рядом переминался с ноги на ногу казак из караула, держа под уздцы великолепного аргамака — жеребца с мощными ногами и горделиво изогнутой шеей. Даже в полумраке было видно: конь стоит целого состояния.

Из своего жилья вышел Ермак. Рядом с ним стоял Матвей Мещеряк, Прохор Лиходеев, Лука Щетинистый, и другие из числа руководства отряда. Простые казаки толпились поодаль, перешёптывались и разглядывали пленника.

— Что происходит? — спросил я, протискиваясь поближе.

Ермак повернулся ко мне, почесав бороду.

— Татарский перебежчик. Якуб-бек, советник хана. Ищет у нас спасения — видно, Кучум на него зол. А что с ним делать — надо думать.

Прохор Лиходеев развел руками.

— Доверять ему нельзя, это точно. Но рассказать что-то полезное может. Всё-таки один из ближайших к Кучуму людей. Чёрт его знает, что у них там стряслось.

— Вопрос в том, что именно он утаит, — задумчиво сказал Ермак. — Надо будет говорить осторожно. Надо будет выяснить, что Кучуму известно про наши силы, и узнать про татарские замыслы.

Лиходеев кивнул:

— Делать это надо обязательно. И еще ворота закрыть, никого не выпускать. Наверняка среди местных найдутся шпионы Кучума — испугаются, что перебежчик их сдаст, и попробуют сбежать. Чем меньше народу будет знать о нём, тем лучше.

Матвей Мещеряк двинулся к толпе казаков.

— Я скажу всем, кто видел, чтобы языки за зубами держали. И с коня сбрую надо снять — больно богатая, сразу видно, чей. И поставить отдельно от остальных лошадей.

Он ушёл, а я обратился к атаману:

— Всё верно говорит, Ермак Тимофеевич. Только лучше не просто закрыть ворота, а приглядеть за теми, кто вдруг решит из Кашлыка внезапно уйти. Это и будут шпионы: или за свою жизнь испугаются, или к Кучуму помчатся докладывать.

— Дело говоришь, — подтвердил Ермак и повернулся к помощникам: — Прохор, Лука, дайте указания. На ворота поставьте самых сметливых, пусть следят за каждым.

Вдруг меня осенила мысль:

— Ермак Тимофеевич, догадываюсь, кто это может быть!

— Кто? — нахмурился атаман.

— Думаю, это тот самый советник, что подстроил засаду, когда мы проверяли вогульского шамана на предательство. Тогда целый татарский отряд полёг. Наверное, Кучум за это и в гневе, вот бек и сбежал. Просто так вельможи не бегут — причина должна быть серьёзная!

Ермак прищурился:

— Верно. Надо будет проверить. Хотя признаться он вряд ли решится — страшно. Скажет только, когда совсем прижмёт.

Якуба отвели в большую избу, где обычно собирался круг. Усадили на лавку у стены. Я устроился напротив, рядом с Ермаком. По правую руку от атамана сел Мещеряк, рядом — Прохор Лиходеев. Переводчик не понадобился: татарин, к моему удивлению, сносно говорил по-русски.

— Ты знаешь, кто мы? — спросил Ермак.

Якуб поднял голову. Лицо у него было умное, в глазах усталость и напряжение.

— Лично не видел никого из вас. Но ты, должно быть, Ермак. О тебе много говорили при дворе хана, описывали внешний вид.

Ермак усмехнулся в бороду:

— Чтобы первым делом убить, когда начнется схватка?

Якуб потупился:

— И это тоже.

Потом перевёл взгляд на меня:

— А ты — тот самый казак Максим, который делает оружие и хитрые вещи.

Мещеряк удивлённо поднял брови:

— Откуда знаешь?

Якуб чуть улыбнулся:

— По глазам видно. Умные они…

Казаки рассмеялись. Даже суровый Ермак улыбнулся.

— Так что, а у нас глаза глупые? — шутливо спросил Мещеряк.

— Нет, нет, что вы! — смутился татарин. — Не то хотел сказать…

Ермак поднял руку:

— Ладно, хватит. Почему сбежал от Кучума?

Якуб помолчал, потом тихо сказал:

— Хан стал непредсказуем. В любую минуту можно ждать смерти по его прихоти.

— Это мы и без тебя знаем, — заметил я. — Но странно всё это. Не ты ли устроил засаду на реке, где полегли татары? Мы все равно это выясним.

Якуб долго молчал, потом признался:

— Да. Я.

— Так вот из-за чего ты здесь! — воскликнул Лиходеев. — Почему сразу не сказал?

— Побоялся, — честно признался татарин.

Он тяжело вздохнул и продолжил:

— В том отряде было много людей из рода Тагрулы. Их родичи потребовали у хана моей головы. А Кучум им не откажет — ему нужна их поддержка, да и сам захочет показать, что бывает с теми, кто ошибается.

— Что ещё расскажешь? Где сейчас Кучум? — спросил Ермак.

— Он недалеко. Не в Барабинских степях, как вы думаете. С ним около двухсот воинов и личная стража. Сейчас рядом с ним мурза Карачи — тот самый, что заманил в ловушку вашего атамана Ивана Кольцо.

При упоминании погибшего товарища лица казаков потемнели.

— Продолжай, — жёстко велел Ермак.

— Татары готовятся к большому наступлению. Весной, когда реки вскроются. Но теперь иначе: готовят войлок и другую защиту против ваших «огненных труб», запасаются смолой, серой, всем, что горит. Карачи умен и хитёр. Многие его не любят, но деваться некуда — он правая рука хана. Хотя зря Кучум ему доверяет: Карачи ищет поддержки в Бухаре и может сам пожелать стать правителем.

Мы переглянулись. Все сходится. Об этом мы слышали и раньше, пусть и не так точно. А то, что мурза Карачи стал вторым человеком после хана — новость.

— Отведите его в отдельную избу, — распорядился атаман. — Поставьте двойную охрану. И чтобы ни с кем не говорил без моего ведома.

Когда Якуба увели, мы остались втроём. За окном начинался рассвет.

— Что думаешь, Максим? — спросил Ермак.

Я вздохнул:

— Про засаду он сказал правду — хотя если б не надавили, не признался. Значит, и остальное может быть правдой. Если татары готовят войлок против наших огнеметов и собирают горючее, надо готовить ответ.

— Будем думать, что можно сделать. Опасно, что они теперь меньше боятся нашего огня. И еще хуже то, что сами хотят использовать огонь. Стены Сибира — деревянные. А дерево — горит.

— Посмотрим, что теперь будут делать татары, — добавил Мещеряк. — Как быстро узнают, что он здесь.

На том и решили. Я вернулся в избу, под бок спящей Даши, и закрыл глаза.

…Я проснулся с первыми лучами солнца. Думал, что голова будет гудеть от недосыпа, но нет. То ли организм настолько прочный, то ли воздух такой… особенный. Я и раньше замечал, что не в городе спится лучше, высыпаешься быстрее — на моей даче это уже хорошо чувствовалось.

А если в каком-нибудь походе, вдали от цивилизации, то на сон надо времени еще меньше. Может, конечно, я один такой, хотя, по разговорам, многие это замечали. Ну а здесь пока что ни фабрик, ни заводов, сплошная экология.

Это надо менять, пошутил я.

Мысли вернулись к ночному перебежчику. То, что он рассказал нам, заставляло серьёзно задуматься. Кучум с Карачи были не дураки: после недавнего боя, когда мы отбились с помощью самодельных огнемётов, они сделали выводы. Теперь их воины готовили войлочные накидки, промазанные глиной и залитые водой, и наверняка что-то еще. К тому же они собираются сами использовать огонь против нас: жечь колья частокола, спалить деревянные городские стены.

Я потер виски, пытаясь сосредоточиться. Пороха после взрыва склада почти не осталось — жалкие крохи, которых надолго не хватит. Арбалеты — вещь хорошая, но будет ли их достаточно против превосходящего в десятки раз по численности противника…. И огнемёты… неужели теперь они совсем бесполезны?

Нет, сказал я себе, вставая и выходя на улицу. Войлочная накидка достаточно долго держит обычное пламя, но его можно сделать жарче и яростнее. Я уже придумал добавлять в огненную смесь железные опилки — они раскалятся и будут прожигать защиту. Но нужно еще кое-что.

Селитра.

А добывать ее можно здесь только в селитровых ямах, так называемых селитряницах.

Что это такое?

Селитряницы представляли собой особые ямы или закутки, куда складывали органические отходы. Со временем из этих масс постепенно образовывалась и вымывалась селитра (то есть нитраты). В средних веках такие сооружения устраивали просто и незатейливо.

Селитровая яма — это неэстетично, но зато дешево, надежно и практично, как говорил классик.

Ямы копали подальше от жилья и колодцев, потому что вонь от них стояла невыносимая. Обычно их располагали на подветренной стороне. Форма была прямоугольная или овальная, глубиной около полутора метров, длиной два — три метра и шириной до двух. Иногда вместо ям делали крытые сараи с земляным полом, чтобы дожди не смывали содержимое.

На дно клали дренаж — солому, ветки. Сверху укладывали слоями навоз, землю, золу, кухонные отбросы и даже падаль. Всё это регулярно поливали мочой и водой, чтобы поддерживать нужную влажность. Раз в несколько недель массу перемешивали, следя за тем, чтобы она не пересыхала, но и не превращалась в сплошное болото.

Созревала такая масса от полугода до года. Чем теплее и суше было лето, тем быстрее образовывалась селитра. Когда приходило время, содержимое ям вынимали и выщелачивали водой: массу заливали, жидкость сливали в отдельные чаны и затем выпаривали, получая белые кристаллы — нитраты.

Количество селитры зависело от размера ямы и правильности ухода. Из одного кубометра массы удавалось получить до трёх — пяти килограммов сырой селитры за срок от полугода до года. Четыре ямы размером примерно два на три метра при глубине полтора метра могли дать около шестидесяти — ста килограммов в год. Это было не так уж много, но для небольшого отряда в несколько сот человек — существенная прибавка к запасам. Селитра в первую очередь нужна для пороха. Но поскольку серы для его изготовления сейчас нет, она пойдет в «огненную смесь» для увеличения ее температуры.

Если мы заложим сейчас четыре селитряницы, то к концу лета — осени можно будет ожидать десятки килограммов сырой селитры, а к зиме через год уже появятся уже и большие «рабочие партии», пригодные для изготовления пороха и огненных смесей.

Таким образом, селитряницы — дело грязное и тяжёлое, но они могли обеспечить наш отряд собственной селитрой. Объёмы будут невелики, не тонны, однако для осаждённого города это огромный объем, тем более что серу мы когда-нибудь разыщем. Не может она от нас бегать до бесконечности!

Если принять ориентировочно, что селитра составляла около семидесяти процентов массы готового пороха, то из шестидесяти килограммов сырья можно было получить примерно восемьдесят — восемьдесят шесть килограммов годного пороха. Этого хватит на тысячи зарядов. Для ручного огнестрела, пищалей или пистолетов, где навеска составляла всего несколько граммов, такой запас обеспечивал примерно от шести с половиной до одиннадцати тысяч выстрелов. В случае лёгких пушек или фальконетов, где требовалось уже по двести — пятьсот граммов на залп, этих запасов хватило бы примерно на сто шестьдесят — четыреста выстрелов в зависимости от калибра и силы заряда.

Я уже поднимал этот вопрос перед Ермаком месяц назад, но тогда речь шла о порохе. Дело быстро зашло в тупик: серы не было, огнеметы я пока еще не выдумал, и Тимофеич категорически возражал. «Селитровые ямы — это ж из дерьма добывать придётся!» — помню, как он поморщился. «Казаки на такое не пойдут, да и прочие носы воротить будут». «Какой смысл в этом — порох все равно делать не можем!».

Тогда я отступил. Но теперь выбора не оставалось. Поэтому я решительно направился к атаману.

— Тимофеич, нам нужна селитра, — начал я без предисловий, войдя к нему в избу. — Срочно. Надо закладывать селитровые ямы.

Он поднял на меня тяжёлый взгляд:

— Опять за своё? Я все понимаю, но казаки в говне ковыряться не станут. И порох с одной селитрой не сделаешь.

— Не для пороха, — поспешил уточнить я. — Для огненной смеси. Якуб говорил — они готовятся к нашему огню. А если добавить селитру, пламя станет жарче, и защита станет помогать гораздо хуже.

Ермак задумчиво погладил бороду.

— Ты уверен?

— Уверен. И потом, порох у нас рано или поздно появится: серу добудем, она в Сибири есть точно, надо только искать. Но селитра готовится долго, минимум полгода в ямах. Начать нужно сейчас.

— Ладно, — произнёс атаман. — Но кто этим займётся? Казаки точно не пойдут, честь не позволит.

— Найдём людей, — заверил я. — Давай позовём старосту, потолкуем с ним.

Скоро явился наш староста Тихон Родионович. Он ведал всеми небоевыми людьми в нашем стане. Раньше он командовал еще и кузнецами да плотниками, но теперь их передали мне, под мое управление.

— Тихон, — сказал Ермак, — дело есть. Нужно селитровые ямы закладывать. Максим утверждает, без этого Кучум нас задавит. Ты знаешь, что это такое? Я, к сожалению, да. Доводилось в молодости охранять. Хоть и недолго, но запах до сих пор помню.

Староста нахмурился.

— Селитра… знаю я, как её добывают. У нас в Устюге один мужик промышлял этим — так за версту вонь стояла.

— Именно, — подхватил я. — Где вонь — там селитра. Надо копать ямы, класть слоями навоз с землёй и золой, поливать мочой. Потом выщелачивать и выпаривать.

— Станут твои этим заниматься? — спросил Ермак.

— Без особого желания, — покачал головой Тихон. — И так работы по горло, а тут ещё в дерьме по колено. Заставить можно, но работать будут медленно. Толку будет мало.

— А если благодарить их за это? — предложил я. — Больше еды, новая одежда, долю от трофеев… И браги наливать…

Была мысль сказать, что из нашего спирта, если его разбавить до сорока процентов водой, можно получить напиток, который решит массу вопросов, но тут же одернул себя. Решить-то он может и решит, но создаст не меньше. Спаить отряд Ермака — не совсем то, чего бы мне хотелось.

Ермак вздохнул, но выбора не было.

— Сделаем так, — решил он. — Кто будет работать на селитре — двойная порция мяса и хлеба, чарка браги в день. Дадим что-нибудь из трофеев. И от прочих работ освободим.

Тихон почесал затылок:

— Попробую поговорить. Приказывать не хочется, сначала попробую миром. Человек десять наберётся.

— Вот и ладно, — сказал я. — Я покажу, как устроить ямы. Место выберем подальше от жилья, с подветренной стороны.

К полудню Тихон привёл восьмерых «добровольцев». Вид у них был невесёлый — шли на это дело не от хорошей жизни, хотя некоторые улучшенной кормежке и алкоголю, похоже, радовались.

— Дело грязное, спору нет, — сказал я. — Но без него нам не выстоять. Ермак пообещал наградить лучших после победы.

Принялись за работу. Я разметил четыре ямы, по два на три метра, глубиной полтора. Объяснил: на дно — солома для дренажа, дальше слоями навоз, земля, зола. Каждый слой поливать мочой, раз в неделю осторожно перелопачивать, чтобы воздух поступал. Через полгода будем выщелачивать и выпаривать.

На этом пока и остановились.

Я ушел, оставив рабочих с Тихоном Родионовичем. Вернулся в мастерскую, но там было много людей, стоял шум, а мне хотелось поразмышлять. Поэтому я пришел в свою избу. Даша находилась, как обычно в середине дня, в лекарне, поэтому меня никто не отвлекал.

У меня возникла мысль: а что если не просто закопать навоз в яму и ждать год, пока всё это перепреет, а ускорить процесс? В деревнях были навозохранилища, где куча навоза греется сама собой. Я знаю, что в гниющей массе идёт реакция, выделяется тепло. Так почему бы не помочь этому теплу удержаться?

Я набросал схему: несколько ям в земле, но не под открытым небом, а внутри деревянного сарая. Стены из брёвен, крыша соломенная, щели законопачены мхом или чем-то еще. Снаружи сарай тесно примыкает к печи. Печь можно топить не так уж сильно — пусть она греет сам воздух внутри и стену. В ямах будет не минус тридцать, как на улице зимой, а ноль, или даже плюс пять. Для процесса этого хватит. Тогда масса не встанет колом, а будет продолжать зреть всю зиму.

Мысль казалась простой и очевидной, но в то же время чертовски смелой. Я знал, что для выделения нитратов нужны бактерии, а бактерии не любят мороз. Значит, единственный способ — не дать мерзлоте всё заморозить. В условиях Сибири это выглядело почти чудом, но чудом, которое можно устроить руками.

Я прикинул расчёты. Обычная селитряница размером два на три метра, глубиной полтора, давала пятнадцать — двадцать пять килограммов сырой селитры за год. У нас ямы уже выкопаны четыре штуки. В идеале, к следующей осени можно было рассчитывать на шестьдесят — сто килограммов. Но если мы устроим «тёплый сарай», то процесс не остановится зимой, и первые партии можно будет добыть уже к маю. Пусть не весь объём, но хотя бы двадцать — тридцать килограммов. Это уже что-то!

Я зашёл в избу к Ермаку. Услышав скрип двери, поднял голову. С ним был еще и Мещеряк.

— Ну что, Максим, опять со своими мудрёными мыслями?

Я опёрся на стол и развернул бумагу с наброском.

— Смотри. Это не просто ямы. Это селитряные сараи. Если сделать навес, утеплить стены и поставить печи, процесс не остановится зимой. Весной мы сможем получить первую партию.

— Печи? — Ермак нахмурился. — Дрова жечь ради вони? Да люди меня проклянут.

— Дров уйдёт не очень немного, — возразил я. — Не костры палить, а просто греть стенку.

Мещеряк, сидевший в углу, покосился на меня:

— Ну а если твоя задумка не сработает? Будем только вонь терпеть да дрова жечь зря.

Я глубоко вздохнул.

— Тогда к осени получим селитру обычным порядком. Мы ничего не теряем. Но если выйдет, как я думаю, то уже весной у нас будет тридцать килограммов. Если найдем серу, это три сотни выстрелов из пушек или до десяти тысяч зарядов для пищалей. Представьте себе: татары пойдут в наступление, а у нас снова гремит огонь.

Повисла тишина.

— Ты говоришь складно, — наконец сказал Ермак. — Ладно. Попробуем. Но люди будут недовольны.

…Через неделю на восточной окраине Кашлыка появится новый сарай. Длинный, низкий, с крышей из дерева и соломы. Внутри — четыре ямы, каждая укрыта настилом. Я прикажу уложить дно соломой, насыпать слой золы, сверху навоз, перемешанный с землёй и кухонными отбросами. Всё это надо будет поливать водой и мочой, чтобы не пересыхало. Запах будет — просто ужас, но деваться некуда.

Я объясню людям, как ухаживать за массой: раз в неделю ворочать, следить, чтобы не пересыхало. Снаружи к сараю будет примыкать печка, которую придется зимой топить раз в день, чтобы внутри держалась плюсовая температура.

…Таким образом, очередная маленькая победа.

На все твои средневековые хитрости, господин Кучум, мы найдем чем ответить, думал я, сидя на бревне. Эх, найти бы еще серу. Ну да ладно, жаловаться не будем. Приходите, татары, по весне. Встреча будет просто зажигательной. Настоящая огненная вечеринка.

Я думал это, сидя на бревне напротив будущего «селитряного сарая», и тут услышал доносящиеся от городских ворот…

— Стой! — со злостью закричал кто-то.

А потом раздался выстрел.