Вниз и влево (СИ)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой Отто произносит самый длинный в своей жизни монолог

Отто спросил:

— Фройляйн, ваши опыты начались в двадцать четвертом? Тогда мне надо начать с этого времени.

— Вы переоцениваете мою осведомленность, — чуть улыбнулась Эльза, — Начните со времен Великой войны, если вам не сложно.

Отто чуть заметно вздохнул. Он не был мастером говорить: когда-то из ненависти к аристократии он научился выражать свои мысли короткими однотипными фразами, лишенными всяких словесных красот, и это вошло у него в привычку. Голос у него был тихий и невыразительный. К тому же, обычно он открывал рот только по делу, ограничиваясь несколькими словами. Но делать было нечего: без знания ситуации Эльза не могла быть полезна. Он начал:

— Может, вы знаете, что войну мы проиграли. Мы — это Австро-Венгрия, Германия и… нет, Италия не проиграла. Перебежала к победителям. А победители — это Англия, Франция и… нет, Россия — не победитель. Она заключила сепаратный мир, а потом там была революция. Теперь она — Советский союз. Там коммунисты…

Так вот: победители заключили с нами договор. По нему мы платим огромные деньги. Нам нельзя иметь армию. Нам нельзя держать танки. Долго перечислять, что нельзя. Страна была разорена. Вдобавок у нас тоже была революция. И в Германии была. Империи пали. После этого установились республики у нас и у них. Глава страны — канцлер, при нем — парламент. Но многие были против договора и против республик. Армия была против. Армия стала белым движением. У нас оно называлось хаймвер. Наш отряд — его часть. Красные пытались свергнуть республики, установить коммунизм. Мы с ними воевали. Республика — плохо, но красные — хуже… Но наша борьба этим не ограничивалась. Об этом — позже, фройляйн. Это касается вашего деда. Потом во главе Австрии встал Энгельберт Дольфус… Его убили позавчера. При нем установилась диктатура. Государство заключило союз с церковью. Произошла реакция…

— На что?

— На демократию. На левых. На идеи Французской революции. На засилье банкиров. На ущемление армии. На разрушение сословий. На искусственное равенство… Так говорил барон. Я не силен в идеологии. Вам лучше поговорить об этом с фон Шоненвельдтом, он замещает барона… Он разбирается. Но, фройляйн, это не только у нас так. В Италии похожий строй с двадцать второго. В Германии — с тридцать третьего. Во многих странах произошли перевороты, армия усилилась. Правда, между ними всеми есть различия. Я расскажу только про Германию. Они — наши соседи. А главное — их цели пересекаются с нашими.

Германия теперь называется Третий Райх, фройляйн. У власти — национал социалисты, это их единственная партия. Канцлер — Адольф Гитлер. Их цель… — Отто замялся, — Они говорят, их главная цель — создать «сверхчеловека». Это из Ницше…

— Из Гёте.

— Ну, как бы ни было, с этим — к фон Шоненвельдту. Я скажу про ту их цель, которая понятна и для нас насущна. Это — собрать всех немцев в одном государстве. Видите ли, в Австрии полно немцев, фройляйн.

— Они и на наших претендуют?

— Еще как. Они хотят присоединить Австрию к Райху. Засылали к нам вооруженные группы. Двадцать пятого была попытка переворота. Мы ее отбили. Но СС убили канцлера…

— Кто такие?

— Вы видели одного в лаборатории. Труп в черном. Они — что-то вроде ордена. Мощная структура. Пронизывает все их государство. Хотят воспитать новую аристократию. Упирают на расовую чистоту. Углубляют новое мировоззрение…

— Как я понимаю, с этим — тоже к фон Шоненвельдту?

— Если хотите. Пожалуй, так будет лучше. Я — больше по практическим вопросам… Да, если практически, то СС заняли место штурмотрядов. Это раньше были боевые группы их партии. Потом штурмовики слишком усилились. Стали угрозой для партии. СС помогли произвести чистку их рядов. Это было с месяц назад. «Ночь длинных ножей». Думаю, теперь они пойдут в гору.

— Хм… Герр Штальберг, а что же старая аристократия, — и у них, и у нас? Как относятся ко всем этим переменам?

— Кто как, фройляйн. Многие поддержали. Говорят, это шанс для военных. Считают, что единственная альтернатива — коммунисты. Для них коммунизм — конец всему. Но некоторые сказали, что новая власть слишком плебейская. Таких оттерли от дел.

— А дед?

— Барон их понимает, но не принимает. Говорит: местечковое явление. У него есть собственный план. Он желает восстановить Империю. Объединить нас, Германию и прочие наши прежние земли. Ядром должна стать Австрия.

— Ого! Узнаю дедушку.

— Да. Он много сделал для этого. Действовал вместе с немецкими белыми отрядами, они назывались фрайкоры. Нелегально снабжал оружием и их, и наших. Позже у них из фрайкоров образовалась армия. Райхсвер. Состояла из двух частей: легальной и нелегальной. Нелегальную барон тоже поддерживал. Хотел разорвать «позорный мир», — он так его называл. Но он хотел именно Империю, а это не всем нравилось. У него были противники в хаймвере и среди немецких белых. Это было проблемой. Движение раскололось. Барон был против нашего сотрудничества с Советами…

— Позвольте, вы ведь сказали, что там — коммунисты? Какое же могло быть сотрудничество?

— Тактическое. Временное. Мы им — технологии и специалистов, они нам — оружие. Нам самим его было не достать. Многие из командования на это шли. Но барон не соглашался. Он терпеть не может коммунистов. В результате он оказался в меньшинстве, но не отступил. Сказал: будет сила — будет и единство. Стал наращивать силу. Наладил производство оружия в Польше. Вернее: в той части Польши, которая раньше была австрийской. В Силезии. Нас прикрывали их коллаборанты. Доставляли через Чехословакию. Барон и промышленники, которые пошли за ним, не жалели денег. До тридцать третьего года все шло успешно. Пушки, пулеметы, патроны… кое-что из моих разработок. Не так давно там собрали бронеавтомобили. Это сильнее танков. Намного.

— Но вы сказали: так было до тридцать третьего?..

— Да. В тридцать третьем на нас вышла польская военная разведка. Германское отделение. Конкретно — некто Стефан Лодзянский. Профессионал. Очень хорош. Они знали, что нас поддерживает кто-то из их магнатов. Но они не знали, кто. Решили скомпрометировать нас, чтобы припереть к стене… Так вот: они нашли меня. Сказали: или сотрудничество, или делу конец. Я согласился. Они склонили меня стать двойным агентом: их и Коминтерна… то есть, коммунистов. Якобы, я должен был подбросить от них дезинформацию красным. Но смысл был в другом. Вместо дезинформации они вручили мне австрийский государственный секрет. Когда бы я передал его коммунистам, поляки получили бы козырь. Но я заранее догадался, к чему они ведут. И я сделал по-другому. Я решил прикончить коммунистов в Австрии. После этого барона нельзя было обвинить в сотрудничестве с ними.

Эльза чуть вскинула брови: ничего себе адъютант! Интересно, что думал барон о том, сколь расширительно Отто трактует свои обязанности?

— Я многое выяснил про австрийских левых, пока был их агентом, — продолжал он, — У них тут были собственные боевые группировки, под названием: шуцбунд. Я разузнал, где у них склады оружия, базы, явки…

— И каким же образом, герр Штальберг?

— С помощью вашей установки. Я пристреливал их по-тихому, а после «допрашивал». С мертвыми я лучше умею ладить, чем с живыми… Вы против?

— В целом — нет, я ведь согласилась на ее использование. Но продолжайте.

— Я наладил контакты с полицией. Сдал им коммунистов. Полицейские и мы, хаймвер, провели против них провокацию. Может быть, вы что-нибудь слышали? Февральское восстание шуцбунда. В этом году. За два дня мы справились. Шуцбунда у нас больше нет. И у поляков не получилось задуманное. После этого они перешли к покушениям на барона. Это началось с месяц назад. Их было много. Но я окружил барона людьми с «особым снаряжением». Из покушений тоже ничего не вышло.

— Так. Я догадываюсь, что это «особое снаряжение» — то самое, связанное с «Третьим глазом»?

— Верно, — Отто выложил на стол перед Эльзой нечто вроде короткого ружья с толстым стволом, — Например, это. Это гиперболоид, лучевая пушка. Такими вооружен весь отряд. На бронемашины их тоже поставили. Кроме того — приборы наблюдения и связи. Без вашей установки такого не создать.

— Надеюсь, это пошло на пользу замыслу деда.

— Да. Мы были почти готовы к его реализации. Дело было за малым: опередить Германию. Мы знали: они тоже готовят аншлюс. Двадцатого числа этого месяца я отправился в Польшу. Оставалось установить гиперболоиды на бронеавтомобили. Двадцать пятого я должен был вернуться вместе с колонной. Но я не успел. Нас встретили по дороге. Был бой. Бронеколонна разгромлена.

— Невероятно. И как же немцы смогли незамеченными вторгнуться на австрийскую территорию?

— Они не вторгались, в том-то и дело. Это был один человек. Впрочем, я не уверен, что человек… Я многого в этом не понимаю. Просто послушайте.

Отто перевел дух, помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями. Он дошел до самой странной части своего рассказа.

Потом стал говорить.

— …Технику мы погрузили в вагоны еще на заводе. Туда идет железнодорожная ветка. Наши поляки и чехи обеспечили секретность. Никто не интересовался нами до самой границы. Отановились, скатили машины по сходням. Дальше — своим ходом. Часть пути прошли скрытно, по руслу речки. Выбрались на дорогу, прибавили скорости.

Я сидел, переговаривался со штабом. Узнал про беспорядки. Потом на связь вышли мои люди… Двое, которых я негласно приставил к барону. Доложили: барон сел в свою машину и поехал из поместья. Взял «Обеиссан», который я усовершенствовал. Никому ничего не сказал. Никто его не остановил. Обычное дело. Они сказали, что успели только запрыгнуть в багажник под днищем. Он не заметил. Куда они направлялись — не знали. Помехи в связи начались из-за расстояния…

И тут, фройляйн, я увидел на дереве труп. Он висел вниз головой. Был проткнут штырем каким-то. Выглядел он странно…

— Да, я уже поняла. На дереве, со штырем…

— Я не о том! — речь Отто слегка ускорилась, — Я на него смотрел в особых очках. Они связаны с «Третьим глазом». В них все выглядит примерно как для вас. Весь мир — механизм. Так вот, этот труп был в механизме инородным. Он… не подчинялся общим законам. И почти не поддавался анализу.

Через минуту — еще один труп, такой же. Потом — два. А потом я увидел: на дороге, за поворотом, стоит человек. Такой же «инородный», как те трупы. Мне это не понравилось. Я скомандовал колонне: стоп! Но мы не успели остановиться. Передние машины свернули туда и пропали из эфира. Эфир стал глохнуть. Меня вдруг одолел ужас… Не знаю, почему. Стало неестественно страшно.

Тут человек этот поднял руку. Бросил в нас непонятно, что. Из-за деревьев на колонну упало что-то огненное! Не снаряды. Кто-то из наших стал стрелять, кого не задело. Из пулеметов и из гиперболоидов. Как только попали лучом туда, где он был — пушки отказали. Связь пропала совсем. Бронемашины горели. У меня люк заклинило. Гиперболоид не стрелял.

Тогда он к нам подошел. Вскрыл корпус голыми руками, вытащил меня. А, говорит, тебя мне и надо. ЧуднО выражался, как в древней саге… Я попробовал бежать. Но он был очень быстрый. Скрутил меня. Достал нож, нацарапал мне что-то на спине. Я думал, умру от страха. Меня как парализовало. Свалился мешком. Он мне врезал по ребрам, потащил. Там рядом были развалины складов. Я еле соображал, но кое-что осознавал. Только мы оказались внутри — и в противоположную дверь вошли эсэсовцы. Я вам про них говорил…

— Да, помню. Так он с ними был?

— Нет. Началась перебранка… — Отто поколебался, но понял, что экспрессию ему не передать, и продолжил «телеграфным стилем», — Они велели ему отдать меня им. Он сказал, что не обязан. Что нашу колонну разгромил… «силой богов», так и сказал. Что я — его добыча. Что к СС он давно не имеет отношения. Один из них его вспомнил. «Шарфюрер Эберт, уволенный за недопустимые выходки»! И стал его поддевать: что, мол, вернулись в свой штурмотряд? Там вам и место, среди неудачников! Тот им велел «закрыть их бесчестные рты». Припомнил им «Ночь длинных ножей». Сказал, что это было подло. Что не их теперь дело, где он теперь числится. И так далее. Целая поэма. В-общем, было ясно: не договорятся.

Тут из-за спин эсэсовцев вышел толстый коротышка. У него было что-то вроде пушки на плече. Я его узнал. С год назад его у нас должны были судить. Это был Ганс Уберман, физик. Преподавал в Венском университете. Но простой физики ему мало было. Он занимался передачей мыслей на расстоянии, гипнозом. Все говорил о каких-то «мыслеволнах». Пытался их открыть. На мой взгляд, не открыл. Я считал, он — бездарность. В итоге он попался полиции на опытах с бродягами. Два года назад. Ассистенткой у него было Лота Леманн…

— О? — отозвалась Эльза, — Имя этого ученого я от нее и слышала. Она восхищалась его гениальностью. Что же, она тоже попалась?

— Да. Оба оказались в тюрьме. Но до суда дело не дошло. Кое-кто ставил палки в колеса полиции. Некто Эрхард фон Ландсдорф. Из Абвера, немецкой военной разведки. Сейчас это неважно. Потом их обоих выкрали из тюрьмы и перевезли в Германию. Теперь похоже, что за этим стояли СС.

— Так. И что же дальше было?

— Знаете, фройляйн… я видел с помехами, но теперь этот Уберман выглядел похоже на Эберта. Инородно. Так вот: он стащил с плеча пушку. Сказал, что это «Машина Лояльности». Что она как раз для таких случаев. Навел ее на Эберта. И приказал: НЕМЕДЛЕННО ОТДАЙТЕ НАМ ОТТО ШТАЛЬБЕРГА! А потом нажал на спуск. И тут из его пушки вырвался какой-то световой конус! Но вокруг Эберта… — Отто замялся на сложном описании, — появилось что-то вроде щита. Тоже из света. И луч его не пробил. Эберт ухмыльнулся. Сказал: драка ему нравится больше болтовни. Выхватил нож и обоим эсэсовцам перерезал горло. Одним махом. Повернулся к Уберману. Тот продолжал стрелять в истерике: УМРИ! УМРИ! УМРИ! Но без толку. Щит не пропускал лучи. А Эберт ножом разрезал себе левое запястье. Кровью нарисовал что-то на правом. Подобрал камешек с земли и бросил в Убермана. И в того ударило таким же огнем, как в нашу колонну перед этим. Его аж к стене отбросило. Обгорел до мяса. Но не помер как-то. Лежит, стонет. Тут в дверь вбежал еще один из профессорской группы. Пытался стрелять. Но тоже получил огнем. Эберт сказал, что потом с нами закончит. Выскочил за дверь. Оттуда раздались стрельба и крики.

— А вы?..

— Я понял: если не справлюсь со страхом — конец. А за спиной моей стоял ящик. И как-то я смог двигаться… До сих пор не пойму, как мне удалось. Стал обдирать себе спину, где он нацарапал мне знаки. Тогда меня отпустило. И видеть стал лучше. Я взял автомат у одного из зарезанных. Закатился за ящик. Стал ждать. Профессор стонал уже еле слышно.

Прошло минуты три. Эберт вернулся и двинулся к профессору. Медленно. С улыбкой. Что меня нет, он еще не увидел. А Уберман… Я слышал, как он бормотал: «Ублюдок!..Мои машинки!.. Из за тебя я не смогу строить мои машинки!.. Нет, нет!.. Уж лучше…» Я, фройляйн, не разобрал, что ему было лучше. Только он как-то поднял в последний раз пушку. Глаза у него вылезли из орбит. И стал на гашетку жать. С тем же эффектом. Но его это, кажется, не заботило. Я подумал: просто предсмертная агония. Но потом… профессор странно дернулся. Застыл на секунду, и… я увидел, как в нем… как он мгновенно изменился! Будто взрыв. Сложно описать. Весь стал плотный. Пророс структурой. Наружу и внутрь. И… стал вставать! Гляжу: а раны на нем затягиваются. Даже Эберт опешил, по-моему. Тут профессор в последний раз в него выстрелил: УМРИ!!! И луч был сильнее прежнего в разы. Наверное, Эберт понял, что щит не поможет. Он увернулся, упал. А когда поднялся, профессор уже удирал. Он бы его наверняка догнал. Но он, наконец, взглянул туда, где меня бросил. А меня там не было. Это его сбило. Пока он озирался, я не медлил. Весь рожок выпустил ему в спину. Пару секунд щит держался. Но остальные пули он получил. Он ничего не успел сделать. Упал. Я думал, мертв. Человеку бы хватило.

Я подполз к двери. Выглянул. В поле зрения попал последний из тех, что с профессором приехали. Пытался скрыться. Я его пристрелил. Это его вы в лаборатории видели. Я прислушался. Стало тихо. Пошел поглядеть, что снаружи. Там их фургон стоял. И они убитые лежали. Эберт их порешил со вкусом. Я погрузил четверых в кузов. «Допросить» хотел. За Эбертом вернулся… а его нет. Тут я подумал: надо уходить. Все стало слишком непонятно… Сел в машину. Проехал через место боя. Забрал наших раненых.

Отто помолчал и закончил:

— Я прибыл в поместье. Барона нет. Связи с моими людьми нет… Потом я смог вызвать их через «Третий глаз». Их машина ехала несколько часов, в итоге свернула в реку. Похоже, барон сам ее утопил. Его самого… «призвать» не удается. Распорядился о поисках. Пытался допросить троих убитых… Невозможно. Ваше оборудование отказывает. Вам становится плохо. Мне тоже. Это касается всего, что задело оружие Эберта. Ваш первый кризис совпал с нашим боем, — Он глянул в упор на Эльзу, — Что вы обо всем этом думаете, фройляйн?

Она пожала плечами:

— Пока ничего, герр Штальберг. Из этого ясно только, что у Германии, как и у нас, тоже есть необычное оружие, необычные технологии и необычные люди, и их люди между собой не слишком ладят. Но абсолютно не ясно, имеет ли это все отношение к деду.

Отто кивнул:

— Да. Но немцы — наши соперники. Барон им мешал. Поэтому я про них рассказываю. Предлагаю сейчас допросить четвертого. Возможно, он прояснит.

— Согласна.

Многострадальный застреленный был вновь извлечен из холодильника и подключен к оборудованию. Отто вел допрос сам. По счастью, в кармане формы у убитого нашлись его документы.

— Штурмфюрер Дитрих Лунге, явись на мой зов!

Над распростертым телом возник призрак.

— Что вы делали на территории Австрии? — спросил Отто.

— Докладываю: ехали в Вену, чтобы обеспечить аншлюсс! — бодро отозвался призванный.

— Каким образом?

— С помощью «Машины Лояльности», гениального изобретения профессора Убермана!

— Почему опоздали?

— Ооо, это целая история! Сложный вопрос! Мы всю дорогу ругались! Профессор кричит: «Какого черта ваши люди начали раньше времени?!» А я ему говорю: «Да они-то как раз вовремя, но произошел ряд накладок! Во-первых, мы с вами едем без приказа, лишь в расчете на успех. Увы: столь новые технологии, как ваша, еще не снискали доверия! Мы слишком долго обивали пороги и потеряли время. Но в победе я уверен, герр профессор, клянусь! Будущее — за прогрессивной наукой…» А он в ответ: «Я доказал еще в Германии, чего стою! В провале будете виноваты вы! А свалят все, как всегда, на меня! И кто-нибудь опять посмеет сказать, что я — бездарность!» А я ему: «Ну, не волнуйтесь вы так! Успеем вмешаться. И не только в нас причина нестыковок, а вот послушайте, — говорю ему, — есть еще другие. Во-вторых, дело в проклятых штурмовиках! Они на нас, видите ли, разобиделись за тридцатое июня, и не поддержали в Вене, хоть и обещали. В-третьих, кое-кто в правительстве Дольфуса кое о чем пронюхал, и некоторые успели удрать. В-четвертых, их армия, а особенно отряд «Бальмунг», не в большом от нас восторге…» «А в-пятых, — не унимается Уберман, — Ваши люди понятия не имеют, как браться за такие вещи! Да-да, я про вас, хваленый Черный орден, «элита Третьего Райха»! Какого дьявола они пристрелили Дольфуса, да еще и разорались на весь белый свет, чтобы наша дипмиссия вытащила их из собственного дерьма?! Идиоты! Я не удивлюсь, если скандал выйдет такой, что Муссолини въедет сюда на танках, как обещал! И знаете, герр Лунге, тогда уж я точно не ручаюсь, что моя Машина охватит пять его дивизий!» Тут он, конечно, был прав, и мне оставалось лишь сказать: «Человеческий фактор, герр профессор, и просто счастье, что есть блестящие исключения, не подверженные ему, — как, например, вы!»

Эльза невольно улыбнулась. Призрак был в десять раз красноречивее живого Отто Штальберга!

— Как вы оказались на месте нашей встречи? — хмуро продолжал Отто.

— Можно сказать, заехали мимоходом! Мы получили сигнал от нашего наблюдателя, что ваша колонна идет к Вене. Переносная радиоточка — нехитрое дело. В столице вы были бы проблемой, мы решили вас нейтрализовать. Но пока мы добирались, с вами было покончено. «Ну и черт с ними, кто бы там ни был, — говорит штандартенфюрер Шнайдер, глядя в бинокль, — Некогда. Едемте в Вену». Все согласились, но тут он видит: кто-то один идет и тащит Отто Штальберга! «Проклятие! — рычит наш полковник, — Это недопустимо! Штальберг нужен нам! Это гений, а все гении должны оказаться в нашем ведомстве! Задержимся на минутку. Перед нами — всего один человек. Другие, наверно, остались на поле боя.» Профессора порядком скривило, когда он услышал про чужую гениальность, но он не возразил. Ну, подъехали мы…

— Дальше я видел, — прервал Отто, — Имеете ли вы отношение к исчезновению барона фон Лейденбергера?

— Нет!

— Кто имеет?

— Не могу знать!

— Кто такой шарфюрер Эберт, что у него за оружие?

— Служил одно время у нас, когда его к нам забрали из штурмотряда. Потом его исключили. Лично его не знаю. Мне о нем ничего не известно.

— Что за оружие у профессора Убермана?

— «Машина Лояльности». Заставляет людей выполнять приказы. А как она работает — это вы меня увольте объяснять! Одно слово — гений…

Эльза побарабанила пальцами по столу. Сказала:

— Ясно, эти — ни при чем. Но если я правильно поняла, дед мешал не только немцам. Еще он мешал полякам, англичанам, французам и половине хаймвера. Не считая коммунистов.

— Так и есть, фройляйн. Но я бы выделил из них немцев и поляков. Это я возьму на себя. Все, что касается политики и войны — моя часть. На немцев выходов пока нет. Надо создать. О поляках я кое-что знаю. Пока я на них работал, я и их ряды проредил. Незаметно. «Допросил» их… Но как добраться до Лодзянского, мне пока непонятно. И вот еще что… — Отто вытащил фотокарточку из внутреннего кармана, — Надо выяснить, кто это. Вы знаете его?

Он положил перед ней карточку. У Эльзы едва не оборвалось сердце.

Фото было не слишком хорошего качества, но… как же похож был этот человек на Тадеуша!

Усилием воли она успокоилась.

— Может быть, — ответила она ровно, — Он напоминает моего давнего знакомого, но с нашей последней встречи прошло около двадцати лет… А…

— Простите, фройляйн. Как зовут того вашего знакомого?

— Тадеуш… Тадеуш Ковалевский. А зачем он нам, и откуда это у вас? Вроде бы, снято в здании.

— Он участвовал в покушении на барона. А это — с нашей камеры наблюдения в гостинице. Было время, барон приказал мне вас прятать. Я имитировал ваши разъезды по стране. Смотрел, кто будет интересоваться. Пришел этот.

Эльза откинулась на спинку кресла. Потерла виски. Сделала долгий глоток вина.

— Герр Штальберг, — произнесла она медленно, — насколько я понимаю, странности не ограничиваются непонятным немецким оружием. Что еще за имитации? Зачем меня было прятать? Что происходило все эти годы, кроме войны и политики?

Отто встал:

— Для этого придется пройти в кабинет барона, фройляйн.

— Хорошо. Только прошу вас пять минут подождать в гостиной: я все же поднимусь к себе наверх. Хочу избежать прогулок по поместью в окровавленной ночной рубахе.