После обеда, когда я пыталась составить примерную смету на выведение пятен плесени со стен, раздался дребезжащий удар колотушки по воротам. Старый конюх, исполнявший роль привратника, проводил в главный зал гостей. Это были мои ближайшие (если можно так назвать жителей замка в трёх часах езды верхом) соседи — граф Альрик фон Бренненбург, его супруга графиня Ирма и их три неженатых отпрыска.
Мне пришлось принять их в том самом «парадном» зале, срочно разведя в камине огонь и смахнув пыль с двух наименее шатких кресел. Чай, вернее, местный травяной отвар, подала кухарка Марья, хмуро поглядывая на гостей.
Граф Альрик, мужчина с лицом цвета варёной свёклы и усами, напоминавшими щётку для чистки доспехов, опустился в кресло, которое жалобно заскрипело.
— Ну что ж, — прогремел он, оглядывая зал оценивающим взглядом охотника на дичь. — Поздравляю с вступлением во владение, барышня. Местечко у вас… колоритное. Медведей в окрестных лесах много?
— Не встречала пока, ваше сиятельство, — вежливо ответила я.
— Жаль! Отличная охота была бы! — воскликнул он, и, казалось, на этом его интерес ко мне и замку иссяк.
Его супруга, графиня Ирма, худая дама в платье кислотно-салатового цвета, улыбалась напряжённо-сладкой улыбкой.
— Милое, милое поместье, — заговорила она, бросая на закопчённый гобелен взгляд, полный жалости. — Конечно, требует женской руки. И хорошего ремонта. У нас, в Бренненбурге, в каждой спальне по два камина. И гобелены — только из столичных мастерских. А у вас тут… как мило… аутентично.
Я лишь кивнула, наливая «чай».
Затем слово взяли их сыновья. Старший, Отто, высокий и костлявый, смотрел на меня свысока, буквально и физически.
— Замок, конечно, имеет выгодное стратегическое положение, — изрёк он, будто зачитывал донесение. — При должном гарнизоне и модернизации укреплений мог бы стать серьёзным опорным пунктом. Я, как будущий военачальник, вижу здесь потенциал.
— Но гарнизона у нас нет, — заметила я.
— Мелочи! — отмахнулся он. — Главное — правильно расставить силы в теории.
Средний, Вильгельм, пухлый и румяный, поправил кружевной манжет.
— Искусства, однако, в запустении, — с придыханием сказал он. — Ни одной приличной фрески, ни одной изящной статуэтки. В наших краях я считаюсь ценителем прекрасного. Я мог бы составить для вас каталог имеющихся… э-э… артефактов, — он презрительно кивнул в сторону кривого подсвечника.
Младший, Готфрид, юноша с томным взором, закинул ногу на ногу.
— Атмосфера тут… гнетущая, — прошептал он так, будто делился страшной тайной. — Но в этой гнетущей меланхолии есть своя поэзия. Я сам пишу сонеты о бренности бытия. Возможно, вы станете моей музой? Замок ваш весьма… вдохновляет на мысли о вечном.
Я отхлебнула свой горьковатый отвар, пряча улыбку в чашке. Мои «перспективные женихи» рассуждали о гарнизонах, фресках и поэзии, бросая на меня оценивающие взгляды, будто я была ещё одной неопрятной, но потенциально выгодной частью наследства. Мысль о взаимной любви в этот момент казалась такой же абсурдной, как и попытка накормить этого семейство изысканным круассаном.