Следующие несколько дней слились в одно серое, липкое пятно. Игорь почти не выходил из своей комнаты. Он лежал на кровати и смотрел на трещину в потолке, которая с детства напоминала ему очертания дракона. Теперь же он видел в ней только искажённое лицо дяди Коли и пустые глаза Димки.
Воспоминание о том вечере не отпускало. Стоны. Кровь на снегу. И тот спокойный, отстранённый взгляд из темноты. Он пытался убедить себя, что это совпадение. Что Димка просто проходил мимо, застыл от шока, а его шрам искажает выражение лица. Но это была слабая, трусливая ложь и Игорь знал это.
Его собственный дар, его проклятие, молчало. Никаких мерцаний, никаких призрачных образов. Лишь гнетущая тишина, прерываемая лишь скудными разговорами с родителями. Мать смотрела на него с жалостью, отец — с молчаливым непониманием. Они думали, он переживает из-за отчисления. Они и представить не могли, что их сын сошел с ума или стал свидетелем того, как сама Смерть даёт ему знать о своём визите.
На четвёртый день терпение лопнуло. Он не мог больше сидеть в четырёх стенах с этим знанием. Ему нужно было увидеть Димку. Услышать его голос. Убедиться, что тот вечер — всего лишь плод его больного воображения.
Он знал, где его искать. В их детстве за заброшенным домом культуры был своего рода штаб — старый вагончик, куда они таскали журналы, папины инструменты и прочую ерунду. Место, где они мечтали и строили планы о будущем, которого у одного из них, как оказалось, не будет.
Дорога заняла минут двадцать. Посёлок затихал, готовясь к вечеру. Из труб шёл густой дым — люди топили печи чем придётся. Игорь кутался в куртку, поднимая воротник. Каждый прохожий вызывал у него непроизвольный спазм страха — а не замерцает ли вокруг него воздух?
Вагончик стоял на месте, но выглядел уже не как убежище, а как памятник самому себе. Ржавый, с провалившейся крышей, но с едва заметным светом в щелях ставней.
Игорь постоял минуту, собираясь с духом, и постучал по скрипучей двери.
— Входи, если не боишься испачкаться, — донёсся изнутри голос. Он изменился. Стал ниже, с лёгкой хрипотцой, но в нём угадывались те же интонации.
Игорь толкнул дверь. Внутри пахло машинным маслом, паяльной кислотой и старой бумагой. Димка сидел за столом, заваленным странными приборами: старыми радиолампами, мотками проводов, разобранным магнитофоном. Он что-то паял, и яркое пламя горелки выхватывало из полумрака его лицо — острые скулы, тёмные глаза и тот самый, уродующий лицо шрам.
Он не выглядел удивлённым.
— Игорь, — произнёс он, не отрываясь от работы. — Слышал, ты вернулся. Насовсем.
— Привет, Димка, — голос Игоря прозвучал сипло. — Да, вот… не сложилось.
— У них у всех не складывается, — Димка аккуратно положил паяльник и повернулся к нему. Его взгляд был тяжёлым, изучающим. — А у тебя-то что не сложилось? У нашего академика.
Игорь почувствовал, как по спине бегут мурашки. В этом вопросе не было дружеского участия. В нём был холодный, почти клинический интерес.
— Да так… — Игорь мотнул головой, отводя взгляд. Его глаза упали на стену за спиной Димки. Там была прикреплена большая, самодельная карта посёлка, испещрённая какими-то странными значками, линиями и цифрами. Она напоминала карту военных операций. — Это что?
— Наблюдения, — просто ответил Димка и встал, перекрывая собой вид на карту. Он подошёл ближе. — Ты плохо выглядишь, Игорь. Нервы? Бессонница?
— Со мной… творится что-то странное, — выпалил Игорь, не в силах больше держать это в себе. Он не мог говорить с родителями, но возможно с Димкой… они же вместе через это прошли. — Я… я видел, как дядя Коля умрёт. За несколько минут до того, как это случилось.
Он ждал смеха, недоверия, возможно совета сходить к врачу.
Но Димка лишь медленно кивнул, словно подтверждал давно известный ему факт.
— Видел. Да. Это бывает, — он повернулся, взял со стола странный предмет, похожий на старинный компас, но со стрелками, закреплёнными на тонких пружинках. — Мир… трескается, Игорь. Старая краска облезает, и сквозь неё проступает настоящая картина. Не все это видят. Только те, кого… достали.
— Что значит «достали»? — Игорь почувствовал, как холодеют пальцы.
— Тех, кого выдернули из потока в тот момент, когда они должны были быть стёрты. Как тебя. Как меня. — Димка ткнул пальцем в свой шрам. — Мы с тобой, друг мой, брак на производстве. Ошибка. Сбой. И теперь система пытается прийти в равновесие. Одним дано видеть дыры. Другим — их латать.
Он говорил спокойно, методично, как инженер, объясняющий поломку механизма. В его словах не было ни безумия, ни фанатизма. Была лишь леденящая душу уверенность.
— Что ты имеешь в виду под «латать»? — прошептал Игорь.
Димка посмотрел на него, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.
— Ты видел, что случилось с дядей Колей? Ты думаешь, это случайность? Он должен был утонуть неделю назад в речке. Но его кто-то откачал. Нарушил порядок. И дисбаланс, что он создал… его нужно было компенсировать. Небольшая коррекция. И равновесие восстановлено.
Игорь отступил на шаг, натыкаясь на стопку старых журналов. Сердце бешено колотилось.
— Это… это был ты? Ты это сделал?
— Я? — Димка слабо улыбнулся, и шрам на его лице изогнулся, как ядовитая змея. — Нет, Игорь. Я лишь… регистрирую помехи. А исправляет их сама Система. Законы физики, вероятности, случайности… называй как хочешь. Я лишь понимаю их лучше других. А ты… — он сделал шаг вперёд, — ты, я смотрю, их чувствуешь. Это интересно.
В его тоне прозвучала неподдельная научная заинтересованность, от которой стало ещё страшнее.
— Я ничего не чувствую, — резко сказал Игорь, пятясь к выходу. — Я… мне пора.
Димка не стал его удерживать. Он лишь кивнул.
— Конечно. Иди. Отдохни. Ты ведь видел только начало. Скоро будет больше. Намного больше. Дыры рвутся по швам.
Игорь выскочил из вагончика, жадно глотая холодный воздух. Он был почти уверен, что сошёл с ума. Потому что альтернатива — что с ума сошел не он, а весь мир вокруг, — была невыносима.
Он шёл домой, и ему повсюду чудились эти «дыры» — в треснувшем асфальте, в разбитом окне подвала, в пустых глазницах заброшенного детского сада.
А в кармане куртки лежал маленький, ничем не примечательный винтик, который он, сам не зная зачем, стащил со стола Димки. Он был холодным на ощупь, но казался живым.