Дверь открыла мать. Лицо её, всегда казавшееся Игорю уставшим, теперь выглядело окончательно вымотанным. В глазах мелькнуло что-то сложное: мгновенная радость, тут же задавленная грузом тревоги и того самого немого вопроса: «Что ты здесь делаешь? Почему не там, в большом городе, где светлое будущее?»
— Игорёк… сынок, — голос у неё сорвался на полуслове. Она потянула его в прихожую, будто боялась, что соседи увидят его возвращение как нечто постыдное.
Квартира пахла тем же, чем и десять лет назад: варёной картошкой, лавровым листом и цветами. Отец сидел на кухне за столом, разбирая какую-то сломанную розетку. Он поднял на Игоря взгляд из-под густых, нахмуренных бровей.
— Ну что, академик, сессию завалил? — хрипло спросил он. В его тоне не было злобы. Была привычная покорность судьбе, которая всегда преподносит сюрпризы в виде удара шилом в бок.
Игорь молча достал из рюкзака смятый листок и положил на стол. Отец бросил на него взгляд, отложил отвёртку, тяжело вздохнул.
— Отчислили. Ясно. Дело житейское, — он произнёс это так, будто речь шла о поломке того же утюга. — Будешь тут, с нами. Работы, правда, нет. На заводе сокращения. Но как-нибудь…
Разговор не клеился. Мать хлопотала у плиты, пытаясь из ничего сделать праздничный ужин. Отец ушёл в себя. Игорь чувствовал себя чужим на этом празднике поражения. Его тело физически ныло от желания лечь на свою старую кровать, свернуться калачиком и провалиться в небытие.
Но в голове стучало, как навязчивый ритм: мерцание, вывернутая нога, медный привкус.
Он подошёл к окну, за которым уже сгущались ранние зимние сумерки. Площадка, песочница… всё как обычно. Никакого мерцания.
— Что ты там увидел? — подошла мать, вытирая руки об фартук.
— Ничего. Показалось.
— Он там был? — спросила она тихо, без уточнений. Оба знали, о ком речь.
— Кто?
— Димка. Твой… друг.
Игорь покачал головой. Он не видел Димку с самого отъезда в институт. Слышал лишь отрывочные слухи от матери по телефону: «поправляется», «ходит», «стал немного… странный».
— Нет, — ответил Игорь. — Не видел.
В этот момент с улицы донёсся резкий, раздирающий тишину крик. Не крик страха, а крик-стон, животный и полный боли.
Игорь вздрогнул, как от удара током. Ледяная игла прошла по спине. Он узнал этот звук. Он уже слышал его — в той мимолётной вспышке у песочницы.
Он бросился к двери, снося на пути старую вешалку для одежды.
— Игорь! Куда ты?! — крикнул отец.
Но он уже выскакивал из подъезда. Морозный воздух обжёг лёгкие. На площадке у ларька столпилось несколько человек. Кто-то кричал: «Скорую! Вызывайте скорую!»
Игорь, расталкивая людей, пробился вперёд.
Дядя Коля лежал на замёрзшей земле, скрючившись калачиком. Его лицо было искажено гримасой нечеловеческой агонии. А из-под телогрейки, прямо на сером, утоптанном снегу, расползалось алое, горячее пятно. Рядом валялась бутылка из-под портвейна, разбитая на острые осколки.
Но это было не самое страшное.
Самое страшное было то, что его нога была вывернута под неестественным, невозможным углом. Именно так, как Игорь и видел в своём мимолётном видении.
И запах. Тот самый, что он почуял тогда лишь на мгновение. Теперь он витал здесь густо и сладко — запах свежей крови и дешевого алкоголя.
Кто-то из стоящих рядом, бабка в платке, крестилась и причитала: «Оступился, бедолага, на льду… Бутылка-то в руках… Видимо, на осколок и напоролся… Господи, помилуй…»
Игорь стоял, не в силах пошевелиться. В ушах был тот оглушительный звон. Мир вокруг снова поплыл, но на этот раз не из-за видения, а от осознания.
Это не галлюцинация.
Он это видел. Знал.
И не сделал ничего.
Кто-то толкнул его в плечо, проходя с одеялом. Игорь отшатнулся. Его взгляд упал на противоположную сторону улицы.
Там, в тени между двумя гаражами, стояла высокая, худощавая фигура в тёмном пальто и шапке-ушанке. Стояла совершенно неподвижно, наблюдая за суетой вокруг дяди Коли.
Это был Димка.
Он не выглядел ни испуганным, ни взволнованным. Его лицо, изборождённое шрамом от той давней операции (шрам тянулся от виска к углу рта, придавая лицу постоянное выражение лёгкой, язвительной усмешки), было спокойным. Отстранённым. Словно он смотрел не на трагедию, а на предсказуемый результат некого эксперимента.
Их взгляды встретились на секунду через всю улицу. Глаза Димки были тёмными, пустыми, как два уголька. В них не было ни капли узнавания, ни дружбы, ни чего бы то ни было человеческого.
Затем Димка развернулся и медленно, не спеша, пошёл прочь, растворившись в синих сумерках.
А Игорь остался стоять на морозе, смотря на кровь на снегу и слушая, как затихающие стоны дяди Коли сливаются с воем приближающейся «скорой».
Он понял две вещи.
Первая: с ним происходит что-то ужасное и реальное.
Вторая: он здесь не один, кто это видит.
И это пугало больше всего на свете.