Винтик для Смерти

Осколки

Игорь прижался лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть сквозь водяные дорожки знакомые до боли пейзажи. Поля, обсыпанные грязным снегом, скелеты остановок с облезлой рекламой «Беломора», покосившиеся заборы частного сектора. Запорожская область, зима 1994-го. Казалось, не Советский Союз развалился, а его просто бросили здесь ржаветь, как тот трактор у поворота на посёлок.

Письмо об отчислении лежало в рюкзаке жгучим углём. Он даже не стал спорить, не пошёл на апелляцию. Просто перестал ходить на пары, запирался в общажной комнате и смотрел в потолок, пока потолок не начинал смотреть в ответ. Не сложилось. Не влился. Словно где-то внутри него был вырван важный винтик и вся конструкция под именем «Игорь» рассыпалась от первого же дуновения взрослой жизни.

Автобус с визгом тормозов остановился на площади. «Конечная. Посёлок Юбилейный», — просипели динамики. Юбилейный. Смешное название для места, где нечему радоваться.

Воздух ударил в лицо колючей смесью мороза и угольной гари от котельных. Игорь натянул капюшон и потащил свой скромный скарб по знакомой дороге. Ничего не изменилось. Тот же магазин «Рассвет» с пустыми витринами, та же вечная очередь за хлебом, те же мужики у гаража, греющие руки о чадящую буржуйку. Взгляды были пустыми, усталыми. Жизнь здесь была не для того, чтобы жить, а для того, чтобы доживать.

Дом. Двухэтажная «хрущёвка», штукатурка которой осыпалась, обнажая кирпич, как плохо зажившая рана. Родители встретят его с тихой укоризной в глазах. Сын-студент, будущее семьи… а вернулся обломок.

Он замедлил шаг, оттягивая момент. Взгляд упал на детскую площадку между домами. Ржавые качели, покосившаяся горка. И песочница. Та самая.

Ноги сами понесли его туда. Песок был мёрзлым, слежавшимся, припорошенный снегом. Здесь всё и произошло. Яркое солнце, смех, пластмассовые ведёрки. И тогда — рёв мотора, визг тормозов, крик отца из окна… и всепоглощающая, оглушающая боль. Сотрясение. Перелом. Искажённое ужасом лицо Димки, на которое падала тень от колеса…

Игорь зажмурился, отгоняя воспоминание. Открыл глаза. И вздрогнул.

На краю песочницы сидел воробей. Обычный, серенький. Но с ним было что-то не так. Он не прыгал, не искал крошек. Он сидел неподвижно, и вокруг него воздух… мерцал. Словно очень горячий воздух над костром. Искажался, дрожал. А сам воробей был каким-то неестественно чётким на этом фоне, будто его вырезали из другого фото и наклеили сюда.

Игорь моргнул. «Показалось. От усталости, от стресса», — прошептал он себе.

В этот момент из-за угла дома вышел местный алкаш, дядя Коля. Шаркающей походкой он брёл к ларьку, вероятно, в надежде раздобыть на опохмел. Игорь отвёл взгляд от воробья и посмотрел на него.

И застыл.

Тот же самый эффект. Воздух вокруг фигуры дяди Коли плыл и мерцал. А сквозь него проступал какой-то другой, искажённый образ: неестественно вывернутая нога, тёмное пятно на груди телогрейки. Картинка была мимолётной, как вспышка. На секунду Игорю почудился запах железа, медный привкус крови на языке.

Он резко отпрянул, ударившись спиной о холодный металл качелей. Сердце колотилось где-то в горле. Что это было? Галлюцинация? Последствия того старого сотрясения?

Дядя Коля, ничего не замечая, прошёл мимо, к ларьку. Мерцание вокруг него исчезло. Он был просто пьяным мужиком в грязной телогрейке.

Игорь обернулся к песочнице. Воробей улетел.

Он глубоко вдохнул ледяной воздух, пытаясь унять дрожь в руках. Это нервы. Усталость. Больше ничего.

Собрав волю в кулак, он повернулся к подъезду. Ему предстояло встретиться с родителями, смотреть в их разочарованные лица. Это казалось сейчас гораздо страшнее, чем мимолетные видения.

Он ещё не знал, что это был не сбой зрения. Это был щелчок. Первый тихий щелчок спускового крючка его личного кошмара. Механизм, сломанный в далёком детстве, наконец-то, со скрипом и стоном, начал свою работу.