Ветер Безлюдья

У него

— Нам не туда. — Стычка закончена. Я развернулась в сторону станции, но Гранид свел с дороги внутрь квартала. — До меня доберемся. Не задели?

— Нормально. А тебя?

— Пропустил один в ухо, жить буду. Что за собака?

Нюф бежал чуть в стороне, успокоившись и принюхиваясь к кустам, как будто был на прогулке.

— Это Нюф, пес Виктора, моего друга.

— А где сам друг?

Оторвавшись на приличное расстояние, в тишине и без погони, мы остановились на передышку и я подозвала пса. Тот подошел медленно, нехотя, опустив морду и виляя хвостом.

— Ты чего, собакен, что за повинная голова? Или стукнули сильно?

На нем был ошейник и перегрызенный поводок. Я его погладила, пощупала, переждала, пока мягкий язык оближет руки, и поцеловала в мохнатый лоб.

В теле начался отходняк. Стоило постоять немного в покое, как ощутимо заломило ноги, заболела спина и шея. Захотелось куда-нибудь сесть, а еще лучше — лечь. Но нужно было поскорее выбраться из квартала, — мало ли с кем на связи были двое караульных? А Сиверск большой, — перейдем улицу и дальше слишком много путей чтобы нас смогли вычислить. Ну, не могло быть у Колодцев столько людей, чтобы перекрыть кислород по-настоящему!

— Гранид…

— Ну, скажи это… прямо по тону слышу, что за фраза сидит у тебя на языке.

Оттого, что я хотела выдать «Прости, что втянула тебя» а он угадал, не смогла сдержать улыбки. Приложила ладонь к затылку, где еще жгло кожу от захвата волос, и совсем рассмеялась — нервно и одновременно с облегчением. Как предсказуемы такие «ромашки» как я, с подспудным страхом вечно причинить неудобства и извинениями, если неудобства случились. Но я не чувствовала на самом деле, что сожалею. Нет! Я была очень рада втянуть его в это! Я хотела ему позвонить, вызвать на помощь, и я это сделала. Ни о чем не жалею.

— Смешно?

— Да.

Гранид вздохнул, потер свое ухо и щеку, сказал без язвительности:

— Идем.

— Сейчас.

Я чуть присела к Нюфу, а когда выпрямилась, не удержалась от того, чтобы не крякнуть и не потереть поясницу. Болело пониже. Ноги отказались нормально идти и походка получилась кривой. Как же все ныло и просило отдыха!

— Господи, что за день… собиралась к маме на ужин, а получила под зад дружеского пинка, а потом еще бег с препятствиями. — Опять пробило на смех, и даже на наглость. — А ты не возьмешь меня на ручки?

— Могу тебя на спину подсадить, если совсем без ног.

— Я шучу. Скажи только, что твой дом не в другом конце города…

Нюф куда-то пропал в пути. Я думала, что он убежал во Дворы обратно, но его темный узнаваемый силуэт снова появлялся то впереди, то в стороне от нас. Можно идти свободно — его присутствие и деловое спокойствие — лучший индикатор безопасности. Пустой рюкзак стал невыносимым. Кеды жгли ступни. Ремень на джинсах перетягивал живот и, казалось, врезался в тело. Все мучило. Но я шла.

Какое же было счастье, когда мы свернули к подъезду очередного пятиэтажного дома. Общая дверь отсутствовала — проем сразу выводил к ступеням на площадку четырех квартир. Гранид едва открыл входную, как с улицы послышалось «Г-хав!» и пес, потеснив меня со ступеньки, а самого хозяина от порога, ворвался внутрь как к себе домой.

— Я что, собаку заказывал? Э!

Гранид шагнул в прихожую к смирно севшему на хвост Нюфу, резко протянул к голове руку и я зажмурилась от нестерпимого предчувствия душевной боли. Я не могла видеть, как тот хватает его за ошейник или за шкирку и жестко выволакивает из коридора.

— Вот же здоровая медвежья морда… Вот же чудовище…

Я открыла глаза. Гранид мял уши псу, трепал его холку и шею, так что тот даже рефлекторно изогнулся, пытаясь достать лапой ухо, но чесал то свой бок, то воздух. Мне стало стыдно за первую мысль. Как я могла подумать, что он, грозно повысив голос, и в самом деле проявит жестокость к собаке?

— Заслюнявишь диван, станешь ковриком рядом с ним, я предупредил. Погоди чесаться, сейчас ошейник сниму. Включи свет, Эльса.

Прихожая была, как и везде, и выключатели — как и везде. Свет оказался тусклый и даже не резанул по глазам.

— Да ты прям нимфа с помойки… просто красавица.

Я скинула кеды, рюкзак, сделала шаг и увидела себя в зеркало прихожей. Что правда, то правда — на мне было все, начиная с пыли Мостов и белой побелки из квартиры на Лазурном, заканчивая подбалконной грязью и репьями. Голова разлохмачена, лицо белое, под глазами темные круги с еще не сошедшим до конца зеленоватым фингалом.

— Умыться можно?

— Подожди.

Кухня, две комнаты, большая прихожая и классическое-трущобное: обои, линолеум, старая мебель. Гранид исчез в дальней комнате и вышел с вещами:

— Ванна там. Это чистая футболка, уж какая есть. Хоть верх сменишь. Чистое полотенце. Сейчас воды из фильтра налью.

Осушив два стакана, дошла до ванной. Едва закрылась, услышала:

— Вода горячая сбоит! Аккуратней.

— Я столько раз тетю купала… я знаю, что такое капризная вода в старом Сиверске.

Умылась с наслаждением, намылив и лицо, и шею, и руки по самые плечи. Избавиться от грязи полностью, принять душ или ванну, постеснялась. Хорошо — раковина большая, и лишних вещей не было. Просторно. Джинсы отчистила прямо на себе, как смогла, закинула на трубу подсушиться замытую рубашку, и вышла в том, что дали.

— У меня с ужина осталась ветчина с грибами и капуста, погреть? Будешь?

Нарочно не обедала сегодня, помня о мамином ужине, поэтому от одного упоминания еды зубы свело от голода. Больше суток на одной минералке.

— Я все буду, можешь даже не греть.

Маленькая кухня с квадратным обеденным столом, двумя табуретками и минимумом техники, едва вместила меня, Гарнида, и Нюфа, занявшего вообще все пространство и казавшегося слоном внутри шкатулки. Пес крутился, задевал ноги и ножки мебели, сунул нос в допотопный однокамерный холодильник.

— Будет тебе награда… миски нет, из кастрюли лопать придется.

— Согласна.

Гранид фыркнул со смехом:

— Это я не тебе.

Божественная ветчина! Я обнимала сковородку, ела ложкой, откусывая вместо салата от цельного помидора, и все, что творилось вокруг — слилось в один фон, шум и бытовую возню. Гранид ходил то с кухни, то обратно, Нюф за ним, прицепом, даже пару раз требовательно гавкнул, а тот что-то ответил с возмущением.

— Чай?

Я замотала головой, прикрыла тяжелые веки, чувствуя, как непросто будет снова открыть глаза, и сказала:

— А можно я сейчас куда-нибудь отползу в темный угол и там тихонечко умру?