Вершина мира. Книга первая

Глава 9

…сперва метался по комнате не находя себе места, шалея от неизвестности и недоумевая зачем его притащили обратно. Неужели так необходимо продолжать мучить? Уж лучше сразу отдали бы новому хозяину и дело с концом! Зачем дальше-то издеваться?!

Прижимался лбом к холодному металлу переборки, задыхался и один раз даже позволил себе тихонечко заскулить. Пока еще есть время пожалеть себя, потом времени уже не будет, равно как не будет и жизни, лишь борьба за существование.

Жизнь рушилась, ускользая песком сквозь пальцы. Не ухватить, не удержать. Почему-то до конца не верилось, что через несколько дней, а может и часов, все закончится. Он вновь окажется в аду, где не будет ни секунды покоя. Придется бороться за место в вонючем бараке, за миску скудной похлебки, и униженно гнуть спину перед хозяевами и надсмотрщиками, если, конечно нет желания быть избитым. И вранье это, что он не боится побоев. Боится и еще как. Всякий нормальный человек боится плетки и унижений, когда в глазах темнеет от боли и тяжело бороться с желанием ползти к хозяину на брюхе моля о пощаде и человеколюбии. Кого-то совсем недавно он упрекал в излишках этих чувств. Идиот!

Еще была сумасшедшая надежда на Дмитрия Петровича. Пусть он пока занят, но он все равно узнает, что раба продали. Он найдет и обязательно перекупит. Может быть…

К третьему дню заточения пришло чувство безысходности и, забившись в угол, без особой пользы пялился в пространство, мысли стали тягучими, как растопленная карамель. Никто не придет, не поможет и не пожалеет. Никто не станет разговаривать с рабом.

Ужасно болело обожженное клеймом бедро. Притронулся к беспокоящему месту и чуть не взвыл от резкой боли. Хозяйка почему-то запретила дотрагиваться до повязки, запрет казался глупым – чего он там не видел? Она приходила сперва каждый час, а потом через три, делала перевязку, во время которой полагалось смирно лежать, отвернувшись к стене. Это был приказ. Но как бы ни злился на хозяйку, проявлять неповиновение считал глупым. Она ему помогает, и отказываться от ее услуг означало подвергнуть себя лишним мучениям.

Проковылял к двери и плотно приложил ухо к металлу. Ничего не слышно. Он посмотрел на часы, его три часа истекли, сейчас придет хозяйка менять повязку, уж лучше сразу подготовиться, чтобы потом не заставлять ее ждать и стоять над ним с надменным и скучающим видом.

Спустил штаны, улегся на кровать, и едва успел прикрыться пледом, открылась дверь, вошла хозяйка с неизменным лотком в руках. Точна, как радиационные часы. Черт бы побрал, эту точность! Хоть раз опоздала бы что ли, для разнообразия. Она, что на работу перестала ходить?

Она пододвинула стул, поставила на него лоток, откинула плед, да так, что открылась только повязка. Деловито звякнули инструменты. Раб раздраженно отвернулся к стенке…

Уныние, преследовавшее меня начало сменяться тупым безразличием. Завтра он улетит. Что ж, это кажется действительно все. Похоже, начался откат, какой бывает всегда после тяжелой и долгой работы. Хорошо, что папаня, вплотную занятый подготовкой к свадьбе обо мне не вспоминал эти дни. У меня просто не хватит нервов терпеть еще и его обвинения, которые обязательно последуют из-за недостатка информации. Правда, оставалась слабая надежда, что отец поймет все без лишних объяснений. Всегда хочется верить в лучшее.

О дальнейшей судьбе Влада доподлинно знали четыре человека – Эжен, Никита, Алиса, категорически отказавшаяся покидать свое рабочее место, несмотря на угрожающую близость родов и я. Завтра дежурство Лисы, и герцогский транспорт будет принимать она. Эжен подготовил все документы по Владу, остается заполучить на них подпись генерала, и бюрократические дела решены. Не желая афишировать происходящее перед участком, я пригласила отца к себе, решив, что так будет с ним договориться не в пример проще.

Папа явился после ужина, который я съела в полном одиночестве. Оказывается, это неприятно – есть в одиночестве. Привыкай. Так отныне будет всегда, за исключением тех редких вечеров, когда внезапно нагрянут гости. Ничего. Переживем.

– Зачем ты меня позвала? И почему Влада который день нет на работе? Ты о чем думаешь, ему отчеты сдавать! Или решила, что занятый своими делами я ничего не замечу? – вывалил папа на меня свое недовольство, после неуклюжего поцелуя в щеку, должно быть, означающего приветствие.

– Давай по порядку, – глубоко вздохнув проговорила я, плотно прижав ладони к столу, уговаривая себя не обращать внимания на его раздраженный тон. – Я прошу только об одном – выслушай меня спокойно. Я позвала тебя сказать, что Влад у тебя больше не работает. Эжен по моей просьбе составил все нужные документы, тебе остается только поставить на них свои подписи, сделай это, пожалуйста, утром. Влад уезжает завтра после обеда.

– Ты, что – рехнулась? – рявкнул отец, буравя меня гневным взглядом, а я мысленно закатила глаза – началось, теперь он будет упрекать меня, что я перескочила через его голову и совершенно с ним не посоветовалась… – Ты его продала, да? Да, как ты посмела? Как у тебя рука поднялась?!

– Что? – ошарашено переспросила я, глупо моргая.

Ожидая от родителя скандала, я и представить не могла, что он подумает, будто я способна на подобную подлость. Это оказалось для меня самым настоящим ударом.

– Кому ты его продала? – с угрозой в голосе спросил он, опершись руками на стол и нависая надо мной грозовой тучей. – Говори, быстро! Я перекуплю, пока не поздно. Ну!

– Не нукай, не запряг еще! – окончательно придя в себя, рассвирепела я. – Ты его не перекупишь, даже не надейся! Я продала его одному очень влиятельному человеку, и он раба не перепродаст ни за какие деньги, это раз! Во-вторых, мне не нужно твое одобрение или неодобрение. И с работы его уволишь, как миленький. И финансовые документы подготовишь, потому что изменить хоть что-то не в силах. Так или иначе, твой обожаемый Влад улетает завтра после обеда. А за тобой, если ты его не уволишь, будет болтаться штатная единица, исчезновение которой объяснить не сумеешь въедливым чиновникам из отдела внутренних расследований твоего горячо любимого главного полицейского управления!

– Ты мне, что – угрожаешь? – зловеще прошипел отец. – Соплячка!

– Можешь думать, как считаешь нужным, – безразлично откликнулась я, внезапно почувствовав всю усталость, скопившуюся за эту долгую неделю и только сегодня вечером прорвавшую тонкую пленку, за которой пряталась до этого, обрушиваясь тяжелым грузом на плечи. Откат, оказывается, пришел только сейчас.

– Ты такая же, как и твоя мать! – с ненавистью и спокойствием сообщил мне генерал, звонко шлепнув ладонью по столу, словно ставя точку на нашем разговоре и жизни.

– Ага, шлюха и убийца. Я знаю, уже поведали, – глупо ухмыльнулась я. – Тем не менее, я жду завтра все документы на Влада.

– Наташа передаст, я тебя видеть не желаю! – вставая и расправляя плечи, заявил он. – Я отрекаюсь от тебя! Ты слышишь?! У меня больше нет дочери!

Круто развернувшись, он большими шагами пересек каюту и громко хлопнул дверью. Со стены сорвалась повешенная недавно фотография. Жалобно и тонко звякнуло, разбиваясь стекло в рамке. Пальцы, намертво вцепившиеся в края стола, свело судорогой. По щеке, чертя обжигающую дорожку, поползла слеза. Я подняла лицо, не позволяя пролиться остальным. Рыдая и жалея себя, не добьюсь ничего, кроме приставучей головной боли, так что и начинать не следует. Ничего. Завтра будет новый день. Жизнь на этом не кончилась. Взрослеть это всегда больно.

…Ночь прошла. А он так и не смог заставить себя уснуть. Наполненная призраками прошлого и будущего темнота клубилась вокруг как туман, окутывая, давя на грудь многотонным грузом. К утру понял, что все изменилось. Разбилось на мелкие осколки, которые уже никогда не удастся не то, что склеить, собрать воедино. И это случилось даже не этой долгой, страшной ночью. Это случилось гораздо раньше, год назад, когда его грязного, усталого, скованного цепями, переполненного отчаянием и нежеланием жить притащили в дорогой отель и кинули одного в коридоре, а потом он увидел ее… Вот тогда-то все и рухнуло. И изменить уже тогда было ничего не возможно.

А сегодня, ровно через год, точно так же настало утро и точно так же как и тогда болело обожженное клеймом бедро. То утро было теплое и солнечное, и нагретая мостовая приятно согревала озябшие ступни. Сейчас он даже не мог сказать какое оно, это утро. На станции нет солнца, нет ветра и нет погоды. Есть только кондиционированный воздух, пропущенный через фильтры и подогретый до нужной температуры – не слишком холодный и не жаркий, идеальный воздух для существования человеческих особей. Но это теперь в прошлом, теперь будут долгие годы мучений, но может, тело смилостивиться над ним, и даст быстро умереть. Вот только больно, что его так жестоко предали, ведь если бы она сразу рассказала, что вот эта жизнь так ненадолго, может, ему было легче перенести все остальное – клеймо и продажу. И предательства никакого тогда не случилось бы. Все осталось бы в порядке вещей.

Ненависть поднялась откуда-то из глубины души, черной волной затопила сознание. Если он выживет, а он выживет, то непременно сбежит и убьет ее. Никому не позволено так запросто бросаться человеческой жизнью, теперь-то он точно это знает. Жизнью и чувствами. Даже если это чувства такого существа, как раб. Она делила с ним пищу и никогда не прогоняла, если он в ужасе приползал по ночам, лечила раны и выхаживала, когда был болен, выслушивала страшную исповедь и ругала за проступки, но все равно, даже это не дает ей право настолько жестоко с ним обходиться!

Где-то в глубине каюты хлопнула дверь. Хозяйка поднялась и отправилась варить свой утренний кофе. Как же он ненавидел ее в этот миг, когда с ним происходили все эти ужасные вещи, она не пожелала отказаться от утреннего кофе! Почему-то это оказалось последним и самым сильным ударом. Громко застонав, натягивая на голову одеяло. Одно радует – генерал тоже возненавидел ее за это и найдет, и перекупит…

День начался с кофе и визита Эжена. Время едва перевалило за восемь часов утра. Друг был хмур, передавая мне должным образом оформленные документы. Очевидно, наша окончательная ссора с родственником успела просочиться за пределы моего дома. Старый перечник и сплетник! И как только не стыдно?! Я взяла у Эжа документы и аккуратно сложила их в небольшую папку с замком.

– Анька, – позвал меня Эжен с нотками томления в голосе, – можно тебя попросить?

– Можно…

– Не перебивай меня, я и сам собьюсь. Отпусти Влада на пару часов со мной, нужно чтобы он сдал дела. Я тебе обещаю – буду за ним присматривать…

– Забирай, конечно, – не раздумывая, согласилась я, – что ж я не понимаю – дела есть дела, да и случилось все настолько быстро, что никто и подготовиться не успел.

– Ага, быстро. Два часа не больше, договорились?

– Я уже, по-моему, сказала да! – рассердилась я. – Или ты внезапно оглох?

– Вот так лучше, – удовлетворенно проговорил Эж, – ты лучше злись, а то у тебя вид такой, будто ты только что похоронила кого-то.

– Я только что встала и никого хоронить пока не собиралась, но все равно спасибо.

– Всегда к вашим услугам, благородная госпожа, – шутовски поклонился он и направился к Владу, а я поспешила скрыться в своей комнате, чем меньше мы будем видеться, тем лучше для нас двоих.

Дождавшись, когда останусь одна выковыряла из шкафа сумку, что побольше, отправилась собирать вещи Влада. Конечно, хорошо бы допить кофе, но два часа, как ни прискорбно, очень маленький срок. Управиться бы.

Начав собирать вещи, я была удивлена их количеством, вроде и не покупали много, а в одну сумку все не влезло, пришлось притащить вторую. Пакуя вещи, я раздумывала над одной нехитрой вещью – надо сделать что-то такое, чтобы обидеть, а еще лучше унизить Влада, да так, чтоб наверняка сжечь за собой мосты и отбить у него всю охоту когда-либо явиться сюда. По морде ему, что ли съездить? Да за просто так вроде нельзя. Мне бы зацепочку, маленькую такую. Я закрыла туго набитую сумку, когда дверь распахнулась, и на пороге возник Влад. Он оглядел плоды моих трудов и неприятно оскалился. Ну же, ну! Дай мне повод!

– Никак дождаться не можешь? – с сарказмом поинтересовался он. – Не переживай, скоро меня увезут и ты сможешь насладиться…

– Пасть прикрой! – угрожающе посоветовал Эжен из-за его спины.

– Да пусть его, – великодушно махнула я рукой.

– Как скажешь, но язык уж слишком длинный, – пожал плечами Эж, вталкивая Влада в помещение.

– Он больше так не будет, – с издевкой заверила я Эжена, намеренно задевая Влада. – Ведь, правда, раб, не будешь? Ну, конечно, не будешь, а то и товарный вид могу подпортить, ты-то уже не мой, так что не особо и жалко, а новый хозяин вмиг смекнет, какое ему сокровище досталось.

– Сволочь! – еле слышно прошипел Влад, послушно взбесившись под моим чутким руководством. А это уже зацепка, а? Как раз то, что надо!

– Ты что-то сказал, раб? – прищурившись, переспросила я, Влад предпочел отмолчаться. – По-моему, он плохо слышит, – с печалью констатировала я, обращаясь к Эжену, и снова повернулась к Владу и с милой улыбкой приказала, – на колени, раб!

На мой приказ Влад никак не отреагировал, продолжая стоять, понуро опустив руки вдоль тела, кажется, до него медленно начало доходить, что я отнюдь не шучу, но, похоже, поверить в это до конца ума еще не хватало. Что ж, придется объяснять более доходчиво. Не очень широко размахнувшись, я залепила ему звонкую пощечину, да такую, что едва на ногах устоял.

– На колени, раб! – повторила я, Влад медленно опустился на колени, низко нагнув голову, выражая тем самым всю возможную покорность, – Итак, ты что-то сказал, раб?

– Простите, госпожа, – собрав всю гордость в кулак, пробормотал он.

– Прощаю, – усмехнулась я и потрепала его по горящей от удара щеке, – Можешь подняться.

Я кивнула Эжену на сумки вышла из комнаты. Черт, только бы не разрыдаться. Как оно оказывается, сложно!

– И куда это добро? – хмуро поинтересовался Эжен, явно не приветствовавший глумления над братом нашим меньшим.

– Если тебе не трудно, отнеси, пожалуйста, Лисе, – устало проговорила я, пряча внезапно замерзшие руки в карманы. – Она сегодня работает, когда транспорт прибудет, их сразу загрузят.

– А кофе нальешь? – Эжен заискивающе заглянул мне в глаза.

– А без кофе никак? – надеясь как можно скорее оказаться в одиночестве, скривилась я.

– Никак, – печально склонил он голову.

– Пошли, – смирилась я с неизбежным.

Я занялась кофе, а Эжен рассевшись на стуле и вытянув ноги на пол кухни, с задумчивым видом наблюдал за моими передвижениями.

– Ну, и чего ты всем этим добилась? – поинтересовался он.

– Глубокого морального удовлетворения! – соврала я и бухнула ему под нос кружку с кофе, – Эжен, дай мне пять минут тишины, а?

Эжен вздохнул, уткнулся в кружку, помолчал, поболтал кофе, наблюдая, как темно-коричневая жидкость стекает с белых боков, делая их на время бежевыми. Вдоволь набаловавшись с кружкой, Эж заговорил, по-прежнему глядя в кофе.

– Ань, а ты вообще, как? Я имею в виду, что делать собираешься?

– На дежурство сегодня иду, – пожала я плечами, – все по плану.

– Да я не про сегодня, я вообще. Ты как, страдать-то не собираешься?

– Вроде нет, – я немного удивленно поглядела на друга, такое проявление сочувствия вообще редко для мужского рода племени, а уж для Эжена и того больше.

– Это хорошо, – одобрил меня Эж, потом вдруг нахмурился, – подожди, ты на дежурство заступаешь когда?

– Часа в три, а что?

– Так в три герцогский транспорт прибыть должен, ты, что – забыла?

– Нет, я не забыла, – успокоила я его, – вот только что мне с этого? Я их что, по-твоему, с транспарантами и плакатами встречать должна?

– Ну-у, пожалуй, транспаранты действительно перебор, – пробормотал Эжен, – а вот Влада проводить стоит или ты не собираешься?

– Ты прав, не собираюсь. Не маленький, сам дойдет.

– Ань, так же нельзя, – мягко проговорил Эж, – я понимаю, ты на него очень обижена, но как-то не по-человечески получается. Все-таки прожили вместе сколько. Да и с рук на руки сдать полагается, чтобы в сторону не свернул.

– Эжен, я тебя умоляю, не нарывайся на грубость, а? У меня и так нервы взведены до предела!

– Ань, а ведь ты совсем не хочешь, чтобы он уезжал, – проницательно заметил Эж.

– Мое желание или нежелание значения никакого уже не имеет, – немного резковато ответила я, – все идет так, как должно и не больше. И если ты не против, я не хочу больше об этом разговаривать. Ладно?

– Как скажешь, – Эжен поднял руки, благоразумно отступая.

Мы в молчании допили кофе, думая каждый о своем. Эжен поднялся, поставил чашку с остатками кофейной гущи в раковину и удалился, прихватив сумки. Я помыла чашки, приготовила завтрак на одного и отнесла Владу. На мое появление парень никак не прореагировал, продолжая лежать носом к стенке. Я тихонько поставила поднос на стол и вышла из комнаты.

Один из физиков древности доказывал, что время это понятие неизменное и всегда постоянное, оно не может ни растягиваться, ни сжиматься, ни останавливаться. Вот и не правда! Насчет, сжиматься, не скажу, а вот растягиваться и останавливаться время очень даже может. Как иначе объяснить, что несколько часов отделявшие меня от отъезда Влада превратились в самые настоящие века и стрелки на часах плотно прилипли к циферблату, не желая двигаться вперед ни под каким предлогом.

Я сидела в своей комнате, наблюдая, как минутная стрелка ползет по кругу со скоростью инвалидной черепахи. Хоть бы на работу вызвали, что ли! Неужели у нас сегодня такой спокойный день и дополнительные руки без надобности? Как же тяжело ожидание, особенно, когда знаешь, что то, что произойдет неотвратимо и изменить это совершенно не в твоих силах. Поневоле начнешь верить в судьбу, рок, предначертания и в то, что все, что вокруг происходит, уже предопределено кем-то свыше и тебе неподвластно, как бы ты ни старался. Ты живешь, пребывая в блаженном неведении, считаешь, что именно ты вершитель судеб своей и чьей-то еще, и тут, прямо посреди благополучной жизни вдруг что-то случается, переворачивает тебя и твою жизнь с ног на голову и вся размеренность летит в тартарары.

И видишь себя со стороны, понимая, что ты лишь крохотная частичка в бесконечной круговерти жизни и от тебя не зависит ровным счетом ничего. И чувствуешь себя среди этого прозрения, как бабочка, застрявшая в паутине коварного и хитрого паука и сколько тебе ни трепыхаться, конец будет один и тот же – тебя сожрут. Причем, здесь совершенно не имеет значения кто – окружающие, или ты сам…

Да уж, от таких умозаключений недалеко и до пистолета в истерически дрожащих пальцах, прижатого холодным дулом к беззащитному виску. А что может быть проще? Раз и все! И нет больше никаких бабочек и пауков, и время пойдет своим обычным темпом. А спустя несколько минут после рокового шага над твоим бездыханным телом сгрудятся равнодушные судмедэксперты и пара следователей. И будут чуть-чуть злиться на тебя, что посмела оторвать их от других, более важных дел. Клясть сквозь зубы свою маленькую зарплату, и может даже перебросятся парой ленивых, давно заезженных профессиональных шуток, а кто-то из них, самый новенький отметит, что ты была молода и красива и даже, может, посокрушается минутку.

А родные и близкие друзья будут удрученно качать головами, перешептываться, тихо удивляясь и чувствуя себя идиотами над твоим гробом и позже на поминках – как это т а к о е могло произойти именно с тобой, ведь ты была уравновешеннее всех вместе взятых! А через год, или меньше, забудут. Тьфу, черт! Это ж надо до такой галиматьи додуматься! Похоже, у вас депрессия, доктор!

Мелодичный перезвон видеофона, раздавшийся в гостиной, вызвал вздох облегчения. Я кинулась в гостиную испытывая к звонившему прилив неконтролируемой любви. На экране появилось немного бледное Алисино лицо.

– Привет, – широко улыбнулась я ей.

– Привет, с нами связался герцогский шлюп и попросил разрешение на посадку.

– Как?! Уже?! – я беспомощно опустилась на стул, сильно сжав коленями ладони, перед глазами все плыло. – Но… но ведь еще только два часа…

– Да, Ань, уже, – Лиса коротко вздохнула, глядя на меня жалобными глазами, будто это она была виновата в том, что шлюп прибыл на час раньше.

– Хорошо, – тихо проговорила я, беря себя в руки и начиная замечать окружающее, – я сейчас скажу ему, пусть выходит. Алиса, как ты себя чувствуешь?

– Да, так, не очень, спину ломит, – честно призналась она, судорожно сжимая подлокотники рабочего кресла. – Устала что-то, полежать надо и все будет… – ее глаза округлились, и она судорожно всхлипнула.

– Что? – я встревожилась не на шутку, совершенно забывая о Владе.

– Господи, стыдно-то как! – тихонько захныкала она, зажмурившись.

– Алиса!

– Анька, я, кажется, забыла в туалет сходить и, и… описалась, – всхлипнула она, – что же будет, когда мужики увидят? Как же я домой-то пойду?

– Хорош причитать! – рявкнула я, глядя на подругу и осознавая, что происходит на самом деле. – Спину, говоришь, ломит? А живот у тебя не тянет, героиня ты наша?

– Тя-янет, – более несчастной, чем Лиса выглядеть было просто невозможно.

– Давно? Отвечай, быстро!

– Да-авно, с вечера еще. Стыдоба-то какая, как я народу в глаза смотреть бу-уду?

– Нормально ты смотреть будешь, – я заговорила спокойно и уверенно, – Алиса, опусти спинку кресла и откинься на нее. Я высылаю за тобой санитара…

– Зачем?! – Лиса недоуменно уставилась на меня и даже хныкать забыла.

– Только спокойно, у тебя роды. Сейчас придет санитар с каталкой и отвезет в отделение, я тебя там встречу. Не нервничай! Самое страшное уже позади, осталось только родить и все, это быстро, полчаса не больше. Все, я отключаюсь. Жди, за тобой сейчас приедут.

– Аня! Подожди, – Алиса смотрела на меня доверчиво и чуть напуганно, – мы с тобой родим? Правда?

– Конечно, родим, – успокоила я ее, – не волнуйся, я тебе помогу. Все.

Я отключила видеофон и быстро набрала госпитальный отсек. Мне ответила Верочка. Объяснив, что стряслось, я получила заверения, что все будет сделано по высшему разряду. Сказав, что роды буду принимать сама, я нажала отбой.

О Владе вспомнила только около лифта. Чертыхнувшись, вернулась в каюту. Вечно я из-за него везде опаздываю. Я распахнула дверь в его комнату и, не заходя, через порог приказала:

– Подъем! За тобой приехали. И поживее, ты меня задерживаешь!

Влад нехотя сполз с кровати и шагнул к выходу. Долго возился со шнуровкой высоких ботинок, а я в нетерпении приплясывала рядом. Да, что же он так копается? Мне еще помыться надо! Наконец он закончил шнуроваться и выпрямился, заняв собой почти всю прихожую. Я всунула ему пакет с документами.

– Госпожа, рабу позволено спросить? – тихо проговорил он и после моего кивка спросил, принимая пакет, – Кому меня продали, госпожа? – и словно ожидая возражений, добавил, – Я имею право знать.

– Герцогу Куприну, – коротко бросила я выходя из каюты, на подробности не было времени и… и мне уже почти все равно…

– А ошейник? – растерянно напомнил Влад. Какой еще ошейник? Я жутко опаздываю!

– Обойдешься, – проворчала я, нетерпеливо дожидаясь, когда он выйдет, чтобы запереть дверь.

Мы вместе дошли до лифтов… а дальше каждый пошел своей дорогой. Молча и не прощаясь.