Венский вальс

Глава девятнадцатая. Дела московские, они же служебные

Пора бы уже привыкнуть — если собрался приехать в Москву на день-два, то задержишься недели на две. Вот и теперь, снова навалились дела, с которыми, кроме меня, никто разобраться не может. Но чтобы и на самом-то деле не застрять в столице на недели, пришлось максимально уплотнить собственный график. Не знаю, как оно получится, но я стараюсь. А дел-то немало.

Нужно было посетить «головную контору» — Центральный Союз потребительских обществ. К счастью, председателя Центросоюза — Льва Михайловича Хинчука я немного знал — мы вместе с ним ездили во Францию в составе делегации Чичерина. Помню его угрюмое лицо и костюм, который он забывал погладить. Но это ерунда.

Лев Михайлович, став главным кооператором страны, обрадовался мне, как родному. Я его понимаю. Чисто формально, французское торгпредство является структурным подразделением Центросоюза, а некто Кустов — подчиненным Хинчука. Но что поделать, если подчиненный носа не кажет к своему начальнику, а отчеты, что ежемесячно получает Лев Михайлович, просто дублируют отчеты, отправляемые моей «конторой» в НКИД и Наркомат внешней торговли? К счастью, у Хинчука хватало ума не ставить вопрос о моей недисциплинированности ни перед Совнаркомом, ни перед Политбюро.

А тут подчиненный является собственной персоной, да еще и предлагает взаимовыгодное сотрудничество — создание в Советской России заготконтор, что станут закупать у крестьян дары природы, а взамен давать им не деньги, а нужные в хозяйстве товары.

Оказывается, создавать ничего не нужно, потому что все уже есть. Еще с дореволюционных времен существует цепочка потребительской кооперации на уровне волости — уезда — губернии и центра. Имеются в РСФСР и заготконторы, только дела в них идут ни шатко, ни валко. Центрпотребсоюз заинтересован в закупках зерна, мяса, яиц. Он бы и молоко покупал, но его хранить негде. Но крестьяне продукты питания продавать в заготконторах не желают. Во-первых, у самих мало, а во-вторых, дензнаки им не нужны. Выгоднее отнести излишки на рынок, а там обменять на что-то полезное в хозяйстве. То ли на граммофон, то ли на «лисапет».

— Лев Михайлович, а если я поставлю Центросоюзу соль, спички, хозяйственное мыло? — поинтересовался я.

— Было бы замечательно, — просиял Хинчук, потом вздохнул. — Но лучше бы вы поставили нам лопаты, топоры и серпы. Промышленность наша стоит, а сами крестьяне почти не имеют кузниц.

А то я не знаю, что требуется крестьянам? Сам же все это и покупаю у империалистов.

— Железоскобяные изделия я закупаю, но они централизованно отправляются в наркомат внешней торговли, а как наркомат распределяет — бог ведает, — пожал я плечами. — А вот поставки в нашу страну соли и спичек, мыла, я мог направлять лично вам.

— А что взамен? — живо заинтересовался Хинчук.

— А что крестьяне могут дать, кроме провизии? Но мне ни зерно, а уж тем более свежие яйца не нужны. Как вы считаете, что может заинтересовать французов? — спросил я, ожидая самый очевидный ответ. И председатель Центросоюза не обманул моих ожиданий.

— Лягушачьи лапки, — немедленно откликнулся он. Облизнувшись, добавил. — Я эти лапки пробовал, когда в Берне учился, очень вкусно.

А я почему-то до сих пор не попробовал лягушачьих лапок, хотя и видел их в меню парижских ресторанов. Слышал, что по вкусу напоминают не то рыбу, не то курицу, но переломить предубеждение не смог. Тем более, что в Париже хватает и другой еды, кроме лягушек.

— Лапки мы не сумеем поставлять, потому что лед нужен, а везти лягушек в садках не получится, передохнут, — ответил я. — Нам бы что-то попроще. Сушеные грибы, сушеные ягоды. Еще можно шкуры брать, щетину.

— Если менять грибы-ягоды на соль, а шкуры на спички... — начал прикидывать Хинчук. — То вполне может получиться. Нужно только уточнить цифры, да таблицы обмена составить.

Это да, нужно. А иначе заготовители начнут менять фунт сушеных грибов на фунт соли, а нам доложат, что потратили десять фунтов. На самотек это дело пускать нельзя, все требуется регулировать.

— Я бы предложил менять два фунта соли на фунт грибов, сушеные ягоды, скажем — фунт малины, на шесть фунтов соли, — начал свои прикидки и я, а потом плюнул и попросил. — Вы мне сотрудников дадите, человек четырех? Двоих я бы сразу во Францию взял, а двое пусть здесь остаются, для контроля.

— Подумать надо, — кивнул Лев Михайлович. — А вот так, чтобы сразу кого-нибудь взять, да отвезти, так не выйдет. Лишних людей у меня нет, искать надо. А если Франция, то еще и владение французским языком хотя бы на разговорном уровне. Нет, месяц мне нужен, не меньше. И людей подыскать, и все формальности утрясти. И здесь вам двух человек не хватит. Нужно не меньше десяти, чтобы по губерниям ездили, контролировали. Да еще ведь соль-спичку как-то до крестьян доставлять нужно, со складами вопрос решить. Пожалуй, подотдел под вас придется создавать. Грибы да ягоды — штука сезонная, но запасы, обычно, у крестьян есть до весны. На соль и спички с удовольствием отдадут, но лучше заказывать заранее, с учетом следующего года. И шкуры там, рога с копытами, тоже надо заранее заказывать.

А зачем мне рога с копытами? Щетина, я еще понимаю. Впрочем, рога и копыта для чего-нибудь да нужны. Выясню.

— А хоть бы и подотдел, — кивнул я. — А если сотрудников для работы за кордоном лишь через месяц найдете, то пусть они образцы продукции возьмут — ягоды те же, шкуры.Они еще станут спрос изучать, цены на французских рынках. Прикинем, чем нам Францию можно удивить.

— Добро, — кивнул Хинчук. Хитренько посмотрев на меня, спросил.— Понимаю, что шкуру неубитого медведя не делят, но лучше сразу обговорить проценты от выручки, договор подготовить. Я думаю, справедливо, если вы станете получать десять процентов, а девяносто переводите нам. Все-таки, ваше торгпредство должно перечислять средства нам, в Центросоюз.

Ну ни хрена себе! Хочет оттяпать девяносто процентов прибыли, не моргнув глазом и не пошевелив копытом. Хитер жук. Понятно, почему его на Центросоюз «кинули». Здесь такие жуки нужны. А что я стану на счета Совнаркома в Швейцарских банках перечислять? А мне, на развитие шпионажа э-э ... виноват, разведдеятельности? Ладно, попробуем по-другому.

— Думаю, десять процентов — это много. С нас хватит и пяти, — покладисто сказал я, а потом, посмотрев на вытаращенные глаза собеседника, улыбнулся. — Пять — за глаза и за уши. Только скажите, вы какую сумму на развитие нашей торговли готовы перечислить? Понимаю, что много вы дать не сможете, сами бедные, но мне бы хотя бы тысяч двадцать долларов, а можно и во франках. Фунты тоже возьму. Как раз хватит и соль со спичками закупить, пароход зафрахтовать, жалованье оплатить.

Лев Михайлович сразу же поскучнел. Раздумчиво поскреб плохо выбритый подбородок (надо ему «Жилет» подарить, если не забуду!), вздохнул:

— М-да. Но у вас же есть деньги?

— Есть, — не стал я спорить. — Я трачу деньги бывшей Российской империи, переданные графом Игнатьевым. Но я обязан отчитаться за каждый сантим перед Совнаркомом. А потребительская кооперация должна сама зарабатывать средства. И, если я потрачу на соль и спички часть франков, то как бы возьму взаймы и мне придется их вернуть. Правильно?

— Пятьдесят?

В итоге, сошлись на том, что я стану перечислять в Центросоюз десять процентов от выручки, а еще возьму на себя выплату жалованья сотрудникам, пусть и в товарах народного потребления или высчитать из стоимости той же соли со спичками. Здесь как-нибудь разберутся. Кажется, Хинчук и этому остался доволен, хотя он прав — делить шкуру неубитого медведя не стоит.

После визита в Центросоюз отправился на родную Лубянку. Коллегия ВЧК, на которой я присутствовал если не в первый раз, то во второй. Но ничего интересного на ней не было, потому что рассматривали рутинные вопросы — наличие и состав преступлений и правонарушений по линии государственной безопасности, финансирование, техническое обеспечение и моральную составляющую ЧК Вятской губернии. Начальник Вятского губчека Сумрачев потел и кряхтел, зачем-то пытаясь оправдаться за слабое раскрытие контрреволюционных заговоров. Упирал, что основная работа ведется по выявлению и задержанию бывших белогвардейцев, проникнувших в Вятскую губернию с Поволжья и из Сибири. Ему бы, дураку, радоваться. Уж коль скоро в губернии нет контрреволюционных выступлений, значит, чекисты хорошо работают.

А все эти вопросы можно узнать и не присутствуя на заседании: финансирование слабое, техническое обеспечение на уровне девятнадцатого года, потому что до отдаленных уездов сотрудникам приходится добираться на лошадях, а железная дорога, хотя и находится в исправном состоянии, но поезда ходят редко.Моральную составляющую товарищ Дзержинский вообще пропустил, поморщился и махнул рукой — мол, приступаем к голосованию. Разумеется, работу губчека признали удовлетворительной.

Сумрачев, довольный по самые уши, вышел, а мы приступили к рассмотрению еще одного вопроса — превышению служебных полномочий со стороны особоуполномоченного ВЧК на Кавказе Шишкина, который попытался пристроить свою любовницу в ИНО, а получив отказ, умудрился выдать ей заграничный паспорт и помог уехать в Турцию, снабдив деньгами.

— Владимир Иванович, вы в курсе? — поинтересовался Дзержинский.

— Если бы Шишков сумел пристроить любовницу в мой отдел, был бы в курсе, а если не смог, то это решалось на уровне заместителей, — пожал я плечами. — Кадровые вопросы в ИНО я решаю сам, сотрудников тоже утверждаю лично, но их подбирают мои заместители. Если эту даму не взяли в ИНО, она этого не заслужила.

Феликс Эдмундович кивнул. Впрочем, вопрос был задан для проформы.

— А откуда поступило сообщение о злоупотреблениях Шишкова? — поинтересовался я. — Если это лишь кляуза?

— От Стасовой, из Кавказского бюро РКП (б). Материал проверен.

Елену Дмитриевну Стасову я уважал, хотя она и слопала когда-то почти все драники, что я нажарил для Наташки. Значит, факт имел место.

— Есть предложение отозвать Шишкова с Кавказа и отдать под трибунал, — озвучил Дзержинский решение и все дружно подняли руки. Пожалуй, если бы Шишкова только отправил любовницу в Турцию, то ему, возможно, сошло бы с рук, но если украл казенные деньги, такое спускать нельзя.

После коллегии Председатель не стал совещаться сразу со мной и с Артузовым, а попросил меня задержаться в кабинете, а Артура отпустил, из чего я сделал глубокомысленный вывод, что совещания по Савинкову не будет.

Я вкратце пересказал начальнику новости, с которыми прибыл в Москву, упомянул о том, что пытаемся установить местонахождение Савинкова (если это Савинков, в чем я до сих пор не уверен) и о предложениях по открытию торгпредств в Берлине и Вене. Опасался, что Феликс Эдмундович упрекнет меня в том, что я слишком увлекаюсь торговлей и всем прочим, но не дождался. Председатель спросил иное:

— Стоит ли сохранять наши базы в торгпредствах после установления дипотношений?

Я слегка удивился вопросу. Разумеется, сохранять легальные базы стоит. А если есть одна база при торгпредстве, вторая при посольстве, это вообще хорошо. И Председатель это прекрасно понимает. Но Феликса Эдмундовича волновало другое.

— Политбюро считает, что численный состав ВЧК слишком раздут, что его сложно финансировать в новых условиях. Иностранный отдел сможет существовать на средства Игнатьева, но они же не беспредельны. Да и основная часть идет на закупки продовольствия, медикаментов и всего прочего, необходимого республике.

Деньги — это только одна из причин. Думаю, не самая главная. Слышал краем уха, что товарищ Каменев на заседании политбюро назвал ВЧК «Обезумевшим всадником с маузером в руке, мчащегося впереди эскадрона и не понимающего, что пора уже встать в общий строй». И Ленин, и другие члены правительство давно собираются не просто реформировать ВЧК, а найти ему место в государственной структуре. Но коли Дзержинский не стал поднимать вопрос о политической подоплеке, не стану и трогать эту болезненную тему.

— Я постараюсь в самое ближайшее время перейти на самоокупаемость, — пообещал я.

Не стал хвастать, что кое-какие средства я уже накопил — имеются кое-какие отчисления и деньги, полученные от Семенцова, но деньги следует зарабатывать. На поставки во Францию сушеных грибов и ягод пока рассчитывать не стоит, да и не факт, что удастся хотя бы отбить потраченные деньги.

— Я принял решение купить банк, — сообщил я. Потом поправился. — Если вы не станете возражать.

Не стал говорить о том, что механизм покупки уже запущен.

— Банк? — хмыкнул Дзержинский. Подумав, сказал. — Пожалуй, в этом есть свой резон. Можно будет проводить финансовые операции, никого не ставя в известность. Считайте, что я одобрил ваше решение.

А когда это спецслужбы ставили в известность о тайных финансовых операциях? Об этом только руководитель службы должен знать. Возможно, что руководитель страны.

— Как считаете, груз дойдет? — поинтересовался вдруг товарищ Дзержинский.

Это он про Орлова? Ну, а про что же еще. К чему тут Эзопов язык? Или товарищ Дзержинский не доверяет стенам собственного кабинета? Нет, скорее из суеверия, присущего даже таким людям, как «железный Феликс».

— Экипаж надежный, судно уже несколько дней находится в море, — как можно обстоятельнее доложил я. — Если с нашим грузом ничего не случится — нечаянной порчи, или неожиданной гибели, то через день корабль будет в Риге. Нужна будет группа (я не сомневался, что в столице буржуазной Латвии уже бьют копытом люди Артузова), чтобы перегрузить груз на другой транспорт. Там еще маленькая посылочка от меня, тоже нужно доставить в Россию. Все накладные я передал.

Товарищ Дзержиский кивнул, а я продолжил:

— Единственное, о чем бы хотел попросить — чтобы в будущем меня ставили в известность заранее. В этот раз повезло, что имелось уже зафрахтованное судно, груз, но все равно — пришлось покрутиться.

Не стал говорить, что крутиться пришлось не мне, а Никите Кузьменко, но начальник несет и ответственность за неудачи своего подчиненного, и разделяет его славу.

— Феликс Эдмундович, я подготовил ходатайство о награждении некоторых сотрудников торгпредства ценными подарками. В первую очередь, хотелось бы отметить Никиту Кузьменко.

Председатель без слов подписал ходатайство. Теперь дело за малым — оставить бумагу в секретариате, проследить, чтобы секретарь положил ходатайство в папку с надписью «К исполнению». Конечно, он ее и так туда положит, но для надежности. Авось, в декабре все упомянутые в списке получат часы с гравировкой и грамоту.

Дзержинский, между тем, придвинув по столешнице подписанное ходатайство, отложил в сторону ручку. Решил, было, закурить прямо за столом, но вспомнив о моем «старообрядчестве», встал и ушел к окну. Закурив папиросу, сказал:

— Владимир Иванович, не в моем обыкновении оправдываться за содеянное, тем более, перед подчиненным, но в вашем случае я приношу свои извинения. Хочу заверить, что подобного больше не повторится. И, вот еще ... Операция осуществлялась не только нами. А некоторые товарищи считают, что, если поручить дело Аксенову, он его все равно выполнит.

Ясно, кто еще стоит за операцией. Вернее — за ее идеей. Идею выдвинули, но воплощали сотрудники ВЧК. Спасибо, конечно, неназванному товарищу за столь лестный отзыв о мне, но лучше бы таких сюрпризов было поменьше, а если бы их совсем не было — так и совсем прекрасно.