Вельтаншаунг. Уровень первый

Вестник утраты

Локация: первый коридор

Я ожесточенно выпустил очередь из «Шмайссера». Противника в белом кителе откинуло назад. Враг рухнул и остался лежать на полу в неестественной позе.

Я торопливо подбежал к фашисту. С офицера слетела фуражка с черепом на высокой тулье. Удивительно, но сквозь сальные пряди волос выбивался странный костяной нарост, более всего похожий на тщательно спиленный рог.

В руке мертвец судорожно сжимал распечатанный на машинке листок. Я взял бумагу, но труп не хотел расставаться с документом, он вцепился в него костенеющими пальцами так, словно держал собственную душу, пылающую во мраке язычества отцветающим папоротником. Пришлось разжимать кулак.

Документ я выцарапал и бегло пробежался по строчкам. Это была объяснительная записка, видимо, прилагающаяся к экспериментальному образцу поступившего оружия.

* **

Немецкий солдат, лучший солдат в мире, должен держать в своих руках и лучшее в мире германское оружие.

А. Гитлер. 15.08.1938 г., Бергхоф

В связи с улучшением технического оснащения спецслужб, внутренних войск и Ваффен СС, указом господина Шелленберга для тестирования в охранные бригады «Новая Швабия», направляется штурмовая винтовка ШТГ-44.

Она незаменима в ситуациях, когда необходимо вести прицельный автоматический огонь на расстоянии до 400 метров.

Конструкция винтовки предусматривает установку инфракрасного и оптического прицела. При использовании специальной насадки возможна стрельба из укрытия.

Технические параметры прилагаются на следующей странице.

Резюме о достоинствах и недостатках, выявленных в ходе эксплуатации оружия, выслать непосредственно вышестоящему начальству, а также господам Гиммлеру и штурмбаннфюреру Гешке, для принятия ими решения оснащения спецгрупп этим видом оружия.

При благоприятном исходе испытаний будет поставлен вопрос о принятии штурмовой винтовки ШТГ-44 на вооружение другими полицейскими формированиями СС.

Подозрительная тишина разливалась по фашистским застенкам. Очень хотелось курить. А еще казалось, что я когда-то здесь уже был. Рогатый немец почему-то не вызывал удивления.

Зато нарастало чувство тревоги. Мне казалось, что враги приближаются, крадутся за дверью. Я даже отступил от мертвеца и зашел за стол, не сводя глаз с закрытой двери. Ведь я сам вошел сюда именно так. И то, что фриц оказался тугим на ухо — было моей большой удачей.

И вдруг дверь, действительно, отворилась. Блеснуло дуло. Показалась каска, а потом из-за косяка выдвинулась и вся фигура.

Я выстрелил первым. Короткой очередью. И сразу нырнул под стол.

— Ох! — фашист с шумом выдохнул воздух и завалился назад.

Что-то подсказывало, что теперь он явился не один. И оба они видели то, что осталось от их сослуживцев, размазанных по полу взрывом и закрывшейся сейф-дверью.

Секунды щелкали в голове. Никто не появлялся, но и я не спешил выходить.

А потом я его увидел. Он полз, отчаянно надеясь проскользнуть незамеченным.

Я прицелился и снял наглеца одиночным выстрелом. Пуля пробила хваленную немецкую каску. Враг судорожно дернулся и застыл на пороге.

Я торопливо перебежал к стене, где можно было укрыться от глаз входящего, и уткнулся в сейф. Он оказался незакрытым. Я потянул ручку на себя и увидел винтовку с тремя пачками патронов. Здесь же лежали оптический прицел и три странные насадки.

Новое оружие я повесил на плечо, коробки и приспособления распихал по карманам. Штаны взбугрились и отяжелели. Да, в таком виде много не набегаешь. Но не драться же с армией выродков голыми руками!

Далеко не факт, что удастся пополнять запас патронов, конфискуя их у мертвецов. Фашисты ведь тоже могут расстрелять свой боекомплект. И что тогда?

Я подпрыгнул. Патроны в карманах тревожно брякнули. Вот, засада! Как теперь бесшумно красться по лабиринту коридоров?

Ладно, что-нибудь придумаю. Но и задерживаться на одном месте тоже нельзя. Наверняка, через определенный промежуток времени кто-то совершает обход территории.

И тут половица скрипнула. Я дернулся и выпустил очередь перед собой.

Тишина.

Враг явно притаился за углом!

Между окном и сейфом стоял старинный высокий шкаф. На нем кто-то зашевелился.

Нет!!!

Я не стрелял. Но внутренне собрался дорого продать свою жизнь. Если немецкие ученые могут уходить через исчезающие в стене двери, то кто помешает роте эсесовцев вырваться сейчас из шкафа?

— Мяу! — вдруг донеслось сверху.

Я внутренне поблагодарил судьбу, что вместо толпы разъяренных фашистов мне прислали кота.

Зверек, точно услышал мои мысли, поднялся на лапы и выгнул спину, разминая кости после сладкого сна.

Это не настоящий кот! Выстрелы слона бы разбудили. Это все иллюзии из-за газа, который фашисты выпустили.

Сейчас котик спрыгнет, потрется о мои ноги, а потом заорет демоническим голосом: «Скорее, сюда! Здесь вражеский лазутчик!»

Дай бог вырваться из замка живым — и я сразу запишусь на прием к мозгоправу. Похоже, я начинаю медленно сходить с ума!

И тут из-за угла выскочил торжествующий нацист, сразу же открывший огонь.

Пуля прошла сквозь плечо навылет. Боль пронзила меня каленой спицей.

Я нажал на спусковой крючок и высадил в грудь противнику остатки «магазина».

Насупленный усатый враг уронил оружие, упал и остался недвижим.

Дьявольский глухой кот спрыгнул вниз. При этом он что-то задел. Загрохотало так, что я сжался от ужаса: вдруг гранаты? При таком ударе чека может сама вылететь. Но нет — пронесло.

Я шагнул к упавшему предмету. Это оказалась фляжка с выгравированным мальтийским крестом.

Я еще удивился этому хвостатому символу. Уместнее было бы обнаружить на этом месте свастику или хотя бы тевтонский крест.

Кот тем временем отправился к своей миске, стоявшей у окна, возмущенно мявкнул, мол, он не ест осетрины второй свежести, и, гордо вздернув пушистый хвост, направился к лотку.

Мне тоже стоило позаботиться о своей гигиене. Нужно было найти жгут, чтобы перетянуть рану. Необходим спирт — обезвредить и промыть пулевое отверстие. Вот только где все это взять?

Кровь, по-прежнему, выходила из раны толчками. Меня уже тошнило. Начинала кружиться голова. Неужели у них и пули ядовитые? Что ж, это вполне может быть.

Я поднял оброненную котом флягу: вдруг виски? Что можно в ней хранить, кроме алкоголя? Не воду же!

Я отвинтил крышку: бальзам. Запах незнакомый. Тонкий аромат коньяка смешанный с чабрецом и легкая полынная взвесь. А еще напахнуло одуванчиками и летним солнцем. Странное сочетание ингредиентов для напитка, необычное, я бы даже сказал невозможное.

Я хлебнул и замер: все, что нас не убивает, делает сильнее!

Глотку обожгла крепость напитка. А потом в голове словно взорвалась сверхзвезда. Меня повлекло в сторону. Несколько мгновений пульс зашкаливал. Я готов был поклясться, что провалился во мрак космоса и на меня со всех сторон летят звезды, астероиды и болиды.

А потом я вынырнул из этой галлюцинации и с удивлением обнаружил, что на месте рваной раны зияет рубец.

Несколько мгновений я тупо смотрел на шрам.

Этого не может быть! Это магия в чистом виде, то есть то, что нарушает все известные физические законы и не может быть объяснено рационально.

Но разве нацисты не одержимы оккультизмом? Может быть, они все-таки нашли чудодейственный рецепт?

Впрочем, если у них офицеры подпиливают пробивающиеся рога, почему бы им не питаться амброзией и не пить напитки богов?

Что ж, я принимаю условия этой дьявольской игры. Кажется мне это или нет — буду разбираться в этом потом, когда пройду путь до конца, когда выберусь и из замка, и из Германии.

А фляжку с волшебным снадобьем я сунул в карман. Такими зельями не разбрасываются. Хорошо бы вывезти этот напиток из страны. Но даже если в этом пути я все вылакаю, оно того стоит. Живой резидент лучше мертвого.

Тем временем из лотка домашнего любимца резко и специфически запахло. Кот демонстративно зарывал свои экскременты, всем видом показывая, что он священный долг выполнил и теперь ждет кальмара без кожицы под майонезом. Аристократ!

Но пусть мертвецы сами заботятся о своих мертвецах. И это рогатые фашисты должны прислуживать своим священным глухим животным. Я здесь не для того, чтобы котиков кормить, тем более — черных!

Зверюга мяукнул настойчивее и принялся драть край ковровой дорожки у стола.

Нет, ну надо же: его хозяина убили, кругом трупы неприбранные валяются, а этому хомяку-переростку лишь бы пузо набить! Вот за это я кошек и не люблю. Они такие же, как и люди. Они куда ближе к нам, чем какие-то там обезьяны. Дарвин был в корне не прав. Его теория забавна, но и — только.

Немцы это знают. Только нацисты ударились в другую крайность. Они доказали всему миру, что свиные внутренние органы ближе всего к человеческим. У нас с хрюшками даже одинаковый процесс пищеварения. Может, оттого, некоторые и не едят свинину. Но мы, русские, тоже ведь своих не трескаем, не жарим, к примеру, медведей. А вот баранов и кур — запросто.

Да, если человека когда-то и создали искусственно, похоже, требуху в него всунули именно из кабана. И если свинья может пожрать свой помет, всех своих новорожденных поросят, то и человек легко убивает и предает все вокруг себя. Фашисты вечно играют именно на этой низменной струне души.

Вот только я здесь именно потому, что ненавижу это внутреннее духовное скотство, что победным маршем шагает сейчас по Европе. И Гитлер — звезда свиней — сияет лишь потому, что немцы страшно устали от унижений.

Я вдруг поймал себя на том, что уподобляюсь фашистам, и злюсь на неповинное животное. В самом деле, не котяра же убил моих товарищей, не он препарировал людей, не он сжигал пленных. Более того, это именно кот задел флягу с бальзамом. А так бы я мог истечь кровью. Определенно, этот зверь заслуживал награды.

Как бы мне самому не оскотиниться в этих подземельях!

Кот вопросительно посмотрел на меня. Ну и где же фрицы хранят корм для животных?

Я заглянул в шкаф, поискал в ящиках стола.

Ну конечно, педантичные немцы любят животных куда больше, чем людей! В нижнем ящике стоял приличный запас еды, законсервированный порционно в жестяные банки. Изящный нож для вскрытия лежал здесь же.

Я накормил кота, потрепал его по загривку: «Желаю тебе пережить фашизм!»

Зверь как-то насмешливо посмотрел на меня и чихнул. А потом он заурчал и упал на ковровой дорожке кверху пузом, умильно сложив лапы и прикрывая глаза в сытой истоме. Много ли нужно для счастья?

Локация: казарма

Я стоял в конце первого коридора, прислушиваясь. Движения не было. Четыре двери за моей спиной были распахнуты. Все фашисты выбежали из кабинетов, чтобы найти свою смерть в комнате черного кота. В этом была мрачная усмешка германских богов. А, может быть, и египетских. Ведь кошки почитались священными именно там.

Вниз вел лестничный проем. У меня за спиной был немецкий ранец, куда я спихнул насадки для винтовки, рожки с пулями, позаимствованные у убитых, чудодейственный бальзам. Так было гораздо удобнее.

Снайперская винтовка, одетая через плечо, конечно, сковывала движения, но бросить оружие, к которому еще был боекомплект — рука не поднималась.

Я выглянул из-за угла. В конце лестничного проема оборудован пост дневального. Но сейчас там никого. Наверное, я его уже застрелил. Ведь немцы не бросали посты, чтобы отлучиться даже в туалет. Они, обычно, терпели. И всегда дожидались разводящего.

Однако, я не исключал и того, что чертовы нацисты могут оказаться вполне человечными. И это было бы для меня хуже всего.

Я сбежал вниз.

Площадка пуста.

Вперед вели еще три ступени, и коридор разветвлялся на два рукава. Что ж, задача усложняется. Теперь они могут ударить со спины.

Я вдруг подумал, что не просто прорываюсь к выходу, надеясь найти в пути что-то интересное, но еще и зачищаю маленький мир замка от эсесовских гадов.

Впрочем, может логово врага не такое уж и маленькое. Кто знает, сколько здесь этажей под землей? А наверху — три, и один полуподвальный, окна которого выходят в давно осушенный ров.

Немцы обожают числа. Значит, этажей не может быть шесть. Либо пять, либо семь, либо девять. Хотя последнее — сомнительно. Но соорудить даже один дополнительный этаж под древним строением — не так уж-то просто.

Наверное, здесь, все-таки, семь кругов ада. И перед самым выходом, в донжоне — в магической северной башне, в глыбе льда, мучается их любимый Люцифер, демон утренней зари. Да, с этой рогатой тварью не все так просто. У католиков даже есть святой Люцифер и это не парадокс, а факт.

Вот пройду все коридоры снизу вверх, столкнусь с тварью, которую фашисты нашли в Арктике и теперь вытапливают из вековых толщ льда. Вот тогда и узнаю все их нацистские тайны!

Я даже улыбнулся несвоевременным мыслям.

Хотя, если смотреть правде в глаза, зерно истины в моих рассуждениях было. Рогатые офицеры, кокетливо подпиливающие рожки, бальзамы, мгновенно затягивающие серьезные раны, да, в таком мире вполне могли обитать и демоны. Ведь кот здесь не случайно. Кошки видят то, что недоступно зрению людей.

Вот, выходит, зачем они притащили сюда бедное животное! Возможно, они сами сделали зверя глухим, чтобы тот не пугался криков из застенков, а реагировал бы только на появление призраков.

Мне стало не по себе. Я сейчас навыдумываю всякой ерунды, а потом все это со мной как сбудется, вот тогда мало не покажется!

Фашисты считают, что мысль — материальна. Вдруг они правы? Нет, не думать. Только слушать, двигаться, стрелять. Иначе — не выжить!

Прямой коридор длинный, без дверей, а сверху виден мост на том уровне, с которого я сюда спустился. Немцев нет. А слева, под лестницей — дверь. Возможно, кладовка, где хранятся метлы и швабры техничек. Но ведь это не обычный замок. Не стоит оставлять за спиной не проверенные комнаты.

Я открыл дверь и заглянул внутрь. Там было темно.

Пожарил рукой по стене, щелкнул выключателем. Деловито загудела под полотком лампа.

Да это же казарма! Деревянные кровати в два яруса, походная аптечка в сумке с красным крестом. Автоматы на стойке, патроны. Четыре гранаты на столе. Все боеприпасы я, естественно, прихватил с собой.

На тумбочках аккуратно сложены комплекты запасного белья: майки, трусы, носки — все с синими орлами, держащими в лапах свастику.

На столе распечатанное письмо. Любопытно.

«Дорогой Вилли!

Нашего Ганса, по рекомендации господина фон Шнитке, вчера забрали в элитное подразделение школы Гитлерюнге. Он будет жить за казенный счет. И это большая удача, потому что тех денег, что ты присылаешь, не хватает, чтобы свести концы с концами.

Два часа в день я работаю секретаршей в окружном штабе. В это время за малышами приглядывает фрау Марта. Ты ее знаешь — хорошая женщина, вырастившая для фюрера пятерых сыновей. Ей повезло меньше, чем нам. Ее дети погибли.

Я каждый день молюсь, чтобы вас не перебросили на Восточный фронт. Школа Гитлерюнге — это еще и отсрочка от призыва. В связи с тяжелым положением на фронте, по Берлину ходят упорные слухи, что призывной возраст изменится. Под ружье могут поставить даже пятнадцатилетних. Надеюсь, Ганса минует сия чаша, ему ведь только четырнадцать.

Вилли, ты ведь получил крест из рук самого Рейхсфюрера. Замолви за Ганса словечко. Фрау Марта говорит, что это возможно. Вилли, ради всего святого, сделай уже что-нибудь и для семьи, а не только во благо Германии!

Жду домой живым. Гретхен».

Я повертел письмо в руках. На листе остались отпечатки пальцев отправительницы. Видимо, домохозяйка одновременно возилась у плиты и писала послание. Бумага словно сохранила для немецкого офицера часть домашней атмосферы.

Вот как я, вообще, мог подумать, что здесь бегают безмозглые зомби с одной извилиной на всех? Здесь служат живые люди. Только одни из них боготворят своего лидера, а другим просто не оставили выбора. Они ведь немцы, они лучше других умеют честно и верно служить. Это у них в крови.

Но, чтобы прорваться через подземелья и уйти живым, я буду убивать. Разве эсесовцы кого-то жалеют? Скольких замучили именно эти люди, носящие мертвую голову на пальце и свастику на теле!

И все же мне было как-то неловко перед неведомой Гретхен. И перед фрау Мартой, у которой убили пятерых детей. В конце концов, это даже не Гитлер стравил народы друг на друга, а стоящая за ним буржуазия, монополисты и фабриканты. Это не немцы воюют за расширение своего жизненного пространства, а капиталисты, не знающие во что бы еще вложить свои миллиарды.

Да, меня преследует странное воспоминание о том, чего никогда не было. Мне кажется, что меня убили, что я видел сапоги врага на уровне глаз.

А потом жизнь словно бы началась заново с того места, где я еще был жив, точно небеса давали мне еще один шанс пройти по лабиринтам замка и найти секретные разработки.

И демоны или ангелы, вернувшие меня назад, вели себя как подростки. И их тайный язык похож был на шифровку.

Я понимаю, что это все от переутомления, от газов, от колдовского бальзама. И если бы не враги на каждом углу, наверное, я бы уже чокнулся.

Но я не могу сойти с ума — это не спортивно! Сначала нужно выполнить задание и вернуться живым, а там уже можно шизеть в свое удовольствие — сколько душе угодно.

Секунду я колебался и все же сунул письмо в рюкзак. Если я отсюда выберусь, чтобы сразу не угодить в дом скорби, мне очень даже пригодятся материальные вещи, подтверждающие, что я был в глубоком немецком тылу и видел черные чудеса!

Да, наверняка, хозяина письма я уже пристрелил. Нацисты ведь тоже люди, хоть и самые мерзкие из всех возможных. У них есть семьи и привязанности. Возможно, этот Вилли лежит в первом коридоре и ждет, когда же за ним явится Сатана, чтобы прогреть его ледяную душу в адском котле.

Я вышел из казармы, погасил за собой свет и торопливо двинулся в неизведанную часть коридора.

Что-то подсказывало, что философствовать и жалеть врагов теперь мне будет некогда.

Впереди, над головой, нависал мостик. Вдоль каменных стен были развешаны кровавые полотнища с черным пауком в середине. Мне казалось, что свастика — это не только украденный и извращенный идеологами Туле сакральный знак, но символ надзора над человечеством.

Да, нацисты плетут сеть. Всемирную. Они создают здесь иную реальность. Может быть, они заселят потом созданные иллюзорные вселенные рогатыми монстрами. И тот, иной мир, будет контролировать проклятый тарантул, который прикидывается сейчас свастикой.

Вот только как остановить жиреющего от нашей крови паука и порвать его липкие тенеты?

— Внимание! Пленники сбежали! Тревога! Тревога!!! — голос, усиленный рупором, пошел гулять в гулких переходах.

Противно взвыла сигнализация.

Вот и началось настоящее веселье!

Локация: второй коридор

Эсесовцы больше не кричали свое коронное: «Кто там?» Они сосредоточенно сопели, гремя сапогами где-то наверху.

Теперь таиться не было никакого смысла. Можно рвануться вперед, прорубая себе проход бесконечными автоматными трелями, поливая свинцом налево и направо.

Вот только в голове крутилась картинка, что так я уже делал. И меня растеряли в упор, как бешеного зверя. Я не успел сразить даже чертовой дюжины, а уже лежал на полу с широко раскрытыми глазами и фляга с магической жидкостью, сжатая в руке, так и не достигшая рта, была продырявлена вражеской пулей. И волшебный коньяк по капле убегал из нее.

Конечно, в реальности такого не было. И это было не дежавю, как в комнате с котом, отнюдь. Я просто слишком живо представил себе этот вероятный исход безумного штурма.

На мостике уже появились фрицы. Они прятались за дубовые перекладины и начали палить по мне сверху вниз. Прорываться сейчас — безумие! Лишь бы мне в тыл не зашли, ведь у них, точно, еще имеются потайные ходы и тайники.

Я отбежал назад, к развилке коридора, упал за угол стены и снял со спины свою снайперскую винтовку. Что ж, врагов надо бить их же оружием. Это правильно.

С насадкой пришлось повозиться: не сразу сообразил, как ее надеть. Полозья для нее были скрыты крышкой, видимо от загрязнения. Да, немцы очень практичны и чистоплотны. В этом им не откажешь.

Оптический прицел помог увидеть автоматчиков на мосту. Выстрел. Второй.

Оба нациста остались лежать наверху. Один немец выронил автомат, и оружие рухнуло вниз, шмякнувшись об пол. Теперь проход свободен!

Я вскочил, закинул винтовку за спину, сжал в руках «Шмайссер», и помчался вперед, пока на мост не высыпало подкрепление.

Шагах в пяти за мостом, вверх вела лестница, я взбежал по ней и увидел «снятых» фрицев.

Мост соединял новые коридоры. У меня похолодело внутри: да это же настоящие лабиринты! И в конце меня, похоже, поджидает минотавр. Почему нет? Ведь рогатые офицеры у них есть!

Я остановился на мосту и покачался на носках: «Куда теперь?»

Слева от меня, у арочного проема входа в коридоры, стояли заколоченные ящики. Думать о том, что внутри — не хотелось.

Справа мост кончался развилкой — два широких тоннеля уводили в неизвестность.

Я свернул влево, в одиночный арочный проход.

Привлеченный шумом моих шагов навстречу выскочил долговязый нацист в белом халате. Казалось, оружия при нем не было, но он молниеносно выхватил из широкого накладного кармана «Вальтер» и пальнул в меня. Такие бы «лопухи» оружие в руки не брали! А уж назвался груздем, полезай в кузов! Я всадил врагу в грудь короткую очередь. Фашист упал. Его круглые очки в тонкой черной оправе сорвались с носа и разбились.

Может быть, он, действительно, ученый? И не понимает, что твориться вокруг?

Он еще был жив, но кровь хлестала из груди. Долго ему не продержаться. Если сейчас — на операционный стол, то шанс у него был, а так…

— Герр партизан, — прошептал вдруг нацист, — я уже не жилец, но не хочу, чтобы это досталось эсесовцам… — и он достал из другого кармана жестяную коробочку.

— Что это? Яд, чтобы я не мучился, если меня схватят ваши? — усмехнулся я, но подарок у врага принял. Правда, не убрал пальца с курка, опасаясь неприятных сюрпризов.

— Они такие же мои, как и ваши.

— Неужели? — я открыл коробочку. Там был белый порошок.

— Nie odbędą się![10]— торжественно сказал умирающий.

— Так вы поляк? — я мог бы и не удивляться.

Немцы обдирают покоренные страны дочиста, они выкачивали картины, золото, интеллект и рабочую силу. Ясно же, что ученый живет в концлагере неподалеку и его возят сюда каждое утро на работу.

— Потерпи… — я засуетился, доставая фляжку с целительным бальзамом. — Что ж ты сразу палить начал?

— Нацисты любят проверки. Три дня назад Густав попался на этом. Переодетый в форму янки фашист якобы помогал устроить побег. И где? В сердце Германии! Вчера Густава повесили. Он теперь кормит лучших в мире немецких ворон. А сегодня я вижу настоящего диверсанта. Есть в мире справедливость!

Я уже вынул из рюкзака волшебное пойло, но мой словоохотливый собеседник внезапно замолчал. Он смотрел куда-то вдаль, словно видел высшие миры, и на лице его застыла улыбка. Он не дышал. Я закрыл ему глаза — это все, что я мог для него сделать. А потом я поднялся и перешагнул через мертвеца.

За арочным проходом оказались две смежные комнаты. Здесь располагалась химическая лаборатория. В мензурках и колбах кипели растворы. Сразу вспомнился доктор Фауст. Средневековый безумец словно только что вышел отсюда.

Странно, что пленного ученого совсем никто не охранял. Я осмотрел лабораторию. Да, было желание взорвать здесь все к чертовой матери, но разрушения могут обвалить выход на свободу. К тому же я и так привлек к себе слишком много внимания. Наверняка, конвой погибшего поляка остался лежать на мостике, потому здесь никого более и не оказалось.

Вот я и попал в «святая святых». Здесь кроются ответы на многие вопросы, но переворачивать все здесь вверх дном некогда. Немцы уже объявили тревогу. Нужно спешить!

В конце концов, белый порошок тоже может оказаться секретной разработкой. Нет, ничто в жизни не происходит просто так. Во всем есть скрытый смысл. Нужно доверять жизни и с благодарностью принимать ее дары.

Локация: столовая

Я нырнул в правый завиток коридоров по правую сторону от мостика, на котором, по-прежнему, мирно лежали два трупа.

Коридор снова привел к арочному проходу, за которым оказалась столовая.

Дубовые столы стояли ровными рядами. Тяжелые деревянные стулья на спинках имели замысловатый готический рисунок, напоминавший птицу Алконост. Наверное, в этом был какой-то тайный смысл. На стенах висели незамысловатые плакаты, призывавшие мыть руки перед едой и убирать за собой грязную посуду.

Из-за ажурной решетки выплыла белокурая девушка в белом фартуке и с подносом. Видимо, она собиралась убрать со столов забытые кружки. Увидев меня, незнакомка выронила поднос, но не побежала, а молитвенно сложила руки у груди: «Не стреляйте! Пощадите, ради бога. Я всего лишь помощница по кухне!»

Нет, не ожидал я столкновения в черном замке с обычными, совсем не агрессивными людьми. Тем более — с женщинами.

— Прошу вас, герр шпион! У меня будет малыш. Я на третьем месяце. Не стреляйте! — лопотала девушка.

Животик у девушки едва намечался. Наверное, она говорила правду.

Мне стало стыдно:

— Успокойтесь, мадмуазель. Солдат ребенка не обидит! Кто еще остался на кухне?

— Повар фрау Грюнвальд и посудомойка фрау Блоксбери, господин шпион.

— Отдай мне ключ от дверей и отправляйся к ним. Я закрою вас снаружи. Скажите, что, мол, враг угрожал. Поняла?

Девушка с готовностью мотнула головой. Она еще настолько юна и невинна! Она даже не понимает, что на моем месте необходимо выстрелить ей в спину и добить остальных женщин. Но это бесчеловечно. Я так не могу:

— И ни в коем случае не говори своим, что общалась со мной. Это ясно?

— Конечно. — незнакомка присела в полупоклоне. — Спасибо!

Немка, сделав шаг навстречу, вложила мне в протянутую ладонь ключ и бегом кинулась туда, откуда вышла. Она верила, что я не выстрелю.

За решеткой оказалась белая крашеная дверь. Я решил не заходить на кухню, просто трижды повернул ключ в скважине и оставил его в дверях. Пусть немцы, когда вернутся, освободят пленниц. Мне очень хотелось верить, что у них нет внутреннего телефона, и что женщин не расстреляют за пособничество врагу.

Но не успел я сделать и пары шагов, как в столовую вошли двое. Они не видели меня за решеткой и болтали. Похоже, они спустились поесть откуда-то сверху, где еще не знали о тревоге и сбежавшем пленнике.

— Якоб, неужели ты никогда не был в Дрездене? Это же колыбель нашей нации! Там собраны лучшие в мире картины. И это не пустое бахвальство. Итальянцы думают музыкой, нотами; русские — словами, стихами да романами; англичане — верны туманам и вековым традициям, а мы, австрийцы, баварцы, швейцарцы — видим мир в красках и полотнах. Мы, немцы, воспринимаем красоту как отражение отражения Великой Картины Мироздания, и наш бог — Живопись. Именно Живое письмо!

— Вилли, если до начальства дойдут твои речи, тебя разжалуют и сошлют на гауптвахту картошку чистить. Будь осторожнее в высказываниях! Вообще не поминай русских и евреев. Помни: концлагерь недалеко.

— Якоб, но ведь ты ведь не выдашь меня? А больше никто об этом не узнает.

— Вилли, ты как ребенок, ей богу! И у стен есть уши! Если на тебя настрочат донос, я первым подпишусь под ним и стану свидетельствовать против тебя, потому что ты — балбес и сумасброд.

— Якоб, да неужели ты не чувствуешь, что душу Германии полонили демоны гордыни и презрения? Наши предки ходили Крестовыми походами вызволять Гроб Господень, а ныне Христос — обманщик. Как же так? Впору вспомнить «Великого Кофту»! Знаешь ли, Лафатер был лично знаком с Калиостро. После встречи с итальянским авантюристом в Страсбурге Лафатер послал ему записку: «Откуда ваши знания? Как вы их приобрели? В чем они заключаются?» Калиостро ответил «In verbis, herbis et lapidibus».[11] Мне кажется, что мы сами скатились до подобных профанаций. Зачинать детей ночью на могилах павших героев — это ли не святотатство? Помнишь, друг, что Гете писал в своем знаменитом «Гец фон Берлихингене»? Да, «мы, люди, действуем не сами, — мы отданы во власть злым духам. Это их адская злоба ведет нас к погибели». Разве ты не согласен с этим?

— Вилли, завязывай уже со своим гностическим софизмом! Ты уже всем весь мозг съел. По мне: все хорошо. И фюрер знает, что делает. И в генштабе собрались отнюдь не люмпены. Молчи, Вилли, вдруг услышит кто из прислуги — греха не оберешься. И крест тебе твой не поможет.

Я осторожно выглянул.

Враги были молоды, им было от силы лет по двадцать. Судя по нашивкам и шевронам, выслужиться они не успели: младший офицерский состав. Наверное, им погоны после «учебки» налепили.

У одного из них, действительно, был железный крест на шее. Он был худощав и белокур, с расхристанными волосами. Он явно принадлежал к богеме. Не попасть под бритву и не лишиться в армии таких роскошных волос — это нужно иметь большие связи. Наверное, это и был Вилли. Он стоял ко мне боком и напоминал идола английского романтизма — Байрона.

Второй был приземист и упитан. Живот его нависал над ремнем. Черный ершик волос, горящие угли глаз и изящные модные усики. Этот внешне косил под Гитлера, правда в нем не было одержимости, лишь деревенская смекалистость и желание выжить.

И тут толстяк увидел меня:

— Вилли, бежим! Привиде-е-ение!!!

Белокурый ариец обернулся, глаза его расширились от ужаса:

— Это призрак Кроули! У них все получилось!

Я опешил.

По их мнению, я не живой, а восставший из мертвых чернокнижник прошлого? Похоже, нацисты в своей твердыне совсем разумом двинулись!

Немцы рванули так, что пятки засверкали. Я даже выстрелить не успел. Вот же засада: сейчас тревогу поднимут этажом выше. Свезло, так свезло!

Похоже, пристрелят меня здесь, и никто не узнает где могилка моя. Эх, «ты не вейся черный ворон над моею головой! Черный ворон, черный ворон, черный ворон — я не твой!»

Я мрачно усмехнулся: «Ну да, та курица, что носится со свастикой как со списанной торбой — похоже, не гордый орел, а чернокнижный, трехсотлетний ворон».

Я рванулся за фрицами, ориентируясь на шум шагов.

Они убегали в последний неизученный коридор. И это было хорошо. Хотелось верить, что позади никто за мной не крадется.

Коридор переходил в винтовую лестницу без перил, ведущую наверх. Судя по высоте стремящихся ввысь ступеней, тут можно было выбраться наверх башни. На самую крышу. Да что толку? Мне нужно не место для любования пейзажами, а черный ход, через который выносят за территорию замка мусор. И он не может быть в подземных этажах. Вот если бы столовая находилась повыше, шанс удрать через нее уже был.

Над головой мелькали каблуки удирающих. Я даже слышал, как один из фрицев отчетливо сопел и клацал зубами. Похоже, это был толстяк.

— Господа курсанты! Стоять! — раздался сверху властный голос. Значит, я не ошибся — эти «зеленые салаги» потому и рванули от меня, что погоны им налепили пару дней назад и ничего они в жизни не видели. — Что за беготня на территории секретных лабораторий? Вы что, до сих пор инструктаж не прошли?

Вот и настоящие соперники нарисовались: фиг смоешь! Этот крикун драпать не станет. Начнет стрелять, не вынимая «Вальтера» из кобуры, прямо с бедра. Прожженный вояка.

— Там, там… — это явно басил толстяк. — Там призрак!

— Вилли, стыдитесь! Ну ладно, Якоб — деревенский увалень, но вы же — из приличной семьи!

— Homo sum et nihil humani a me alienum puto![12]— отчетливо простучал зубами второй немец. — Клянусь, там — нежить! Она нас преследует!

— А стрелять, господа, вы не пробовали? Или этому больше в спецшколе не учат? — наставник «желторотиков» презрительно усмехнулся. — Ignorantia nоn est argumentum![13] Внимайте, пока я жив!

Я успел сообразить, что сейчас произойдет что-то ужасное. На мое счастье в двух шагах оказался открытый арочный проем на новый этаж башни, а нацисты были много выше. Я метнулся в эту нишу, упал на пол, прикрыл голову руками.

Предчувствие меня не обмануло: рвануло так, что штукатурка посыпалась с потолка. Это сверху кинули гранату.

— Эй, идиоты! — заорали уже из глубины того самого прохода, что спас меня от неминуемой смерти. — Вы там совсем нюх потеряли?! Забыли, чем пахнет кулак руководителя практики? Так я вам напомню!

Что теперь? Бежать внутрь этажа, зная, что сверху непременно спустятся посмотреть на обезображенный труп «призрака»? Или, наоборот, рвануть вверх по ступеням и прикончить сначала студентов?

— Для полноты картины антропологического измерения черепов, помимо узников Аушвица и русских комиссаров, думается, Вилли и Якоб, я отвинчу еще и ваши пустые арийские головы! — гремел между тем голос из уводящего в неизвестность коридора. — И какой это недоносок оставил включенным хронометр на отметке «откат» вместо наблюдения за системой, я вас спрашиваю?!

Пока невидимый руководитель практики разорялся по поводу «гениальности» присланных ему на практику студентов, я преодолел коридор этажа и высунулся из-за угла в очередной арочный проход.

Передо мной высился странный аппарат, смахивающий на гибрид электроники и алхимического сооружения. Немец в белом халате был поглощен щелканьем разноцветных счетчиков, он стоял за крутящимися шестеренками и отталкивающимися друг от друга железными шариками, вздернутыми на лесках. Фашист был за всем этим фантасмагорическим нагромождением микросхем, мигающих диодов, запитанных от четырех автомобильных аккумуляторов, стоящих здесь же, на полу.

Убить нациста ничего не стоило. Но я замешкался. Было противно стрелять, пусть и в преступника, но в безоружного, играющего в изобретение новых технологий.

Ученый стоял ко мне лицом. И я узнал его. Это был тот самый деятель, что зажарил током моих товарищей.

— Меня ведь не просто так поставили во главе медицинского факультета Страсбургского университета! — ворчал фашист. — Все эти медицинские эксперименты в Дахау, проводимые господином Рашером, и «работы» герра Менгеле в Аушвице они лишь для отчета, но для вот души, мои юные коллеги…

— Пригнитесь, герр Хирт! — голос за моей спиной явно не принадлежал перепуганным студентам.

Ученый оторвал взгляд от своего изобретения, увидел меня, чертыхнулся, распахнул халат, пытаясь дотянуться до кобуры. На воротничке мелькнули дубовые листья штурмбаннфюрера СС. «Да, это птица высокого полета!» — подумалось мне.

Я упал на пол одновременно с нацистом. Автоматная очередь ворвавшегося позади противника разнесла колбу и три шестеренки магического агрегата. Выплеснувшаяся из развороченной трубки красная жидкость попала на рукав ученого. Хирт увидел это, глаза его расширились от ужаса:

— Ах, ты с-с-сукно испортил, Ирод!!! — и раздался взрыв, в ослепительной вспышке которого штурмбаннфюрер исчез. Был человек — и не стало.

Что ж, этот Хирт уже второй раз убегает от возмездия совершенно немыслимым путем. Не привыкать.

Я ждал новой очереди, но фриц медлил. Впереди полыхала разгромленная комната. Позади — меня ждали тепленьким.

Я рывком вскочил на ноги и с разворота всадил длинной очередью в преследователя. Но это оказалось излишним. Худой и высокий фриц был приколот к стене пробившим его насквозь обломком аппаратуры точно бабочка — иголкой. Взгляд его открытых глаз погас, рот был перекошен безмолвным криком. Собаке — собачья смерть!

С лестницы неслись голоса:

— Вилли, что стряслось? Что за взрыв в лаборатории господина Хирта? Якоб, ты опять перепутал полюса карбюратора?

— Никак нет, герр обергруппенфюрер зухгруппен! — дрожащим голосом докладывал один из практикантов. — Якоб не виноват. Это господин гауптштурмфюрер группы сопровождения Абверемтер лично спустился вниз, приказав нам не следовать за ним. И — вот…

— Мы видели там кого-то… похожего на призрака! — добавил, видимо, толстяк.

— Серьезно? — голос начальника звучал насмешливо. — И это я слышу из уст унтерштурмфюрера? Боги, куда катится этот мир? Исчезните с моих глаз. Быстро!

Что ж, видимо, наверх мне уже не прорваться. Через минуту туда прибудет подкрепление. А потом они уже и сюда нагрянут.

Одно хорошо: стягивая охрану, нацисты оголяют другие участки. Значит, нужно спешить и выход только один — через огонь. Второго шанса может и не быть.

Я пробежал через пламя. Языки огня лизнули мою одежду, не причиняя вреда.

Я оказался во второй комнате секретной лаборатории. Других дверей здесь не было. Окон тоже.

Но, на мое счастье, от взрыва покорежило стены, и открылся потайной выход, о котором нацисты могут и не догадываться. Кладка просела и камни, схваченные намертво цементом, отвалились цельным блоком.

За стеной обнаружилась проржавевшая дверь с зеленым лицом медузы Горгоны; без ручек и замка эта плита производила впечатление чего-то древнего, ни разу не открывавшегося.

Как бы мы не разбудили настоящее зло, столетьями дремавшее в этих подземельях! И, дай бог, чтобы это чудо открывалось вовнутрь, и дабы петли не изъела ржавчина.

Я ударил плечом. Мне померещилось, что змеи на голове медузы всколыхнулись, и дверь на удивление легко подалась вперед.

Передо мной зиял черный провал тоннеля. Ни отделки, ни электричества, ни гигантских полотнищ со свастикой.

Изнутри дохнуло затхлостью и плесенью. Словно настоящая жизнь ворвалась в чопорный, вылизанный до блеска, но неживой мир замка.

Я поймал себя на странной мысли, что вся моя беготня до этого была какой-то причудливой игрой, за которой с удовольствием наблюдали мелкие бесы Третьего Рейха, но теперь я могу выскользнуть из под их контроля! Нужно только не погибнуть.

Лишь бы снова не увидеть сапоги пристрелившего тебя нациста. И пусть это лишь мой страх, рвущийся наружу, сон в те мгновения, когда я теряю связь с реальностью, пусть морок — но он гвоздем засел в мозгу и не дает покоя. Я все сделаю, чтобы избежать нелепой смерти.

Да, что только в голову не приходит, когда мчишься в лабиринтах, нашпигованных врагами!

Локация: тайный лаз

Бег в природном тоннеле без фонарика — это восторг идиота!

В первую же минуту я налетел на каменную породу, потому что не заметил поворота.

Да, чернильный мрак вроде бы уже уступал место серой пелене непроглядности, в которой я предчувствовал дорогу, вернее, ощущал ее, стараясь двигаться на сквознячок. Именно струя воздуха давала надежду, что, в итоге, я не окажусь в каменном мешке, а уйду от преследователей.

Понимая тщетность и небезопасность бега, я перешел на торопливый шаг. Спотыкаясь на каждом шагу, вытянув руки вперед, чтобы напарываться на стены не всем телом, я танцевал во мраке: шаг вперед, два в сторону, шаг вперед.

Наверное, я смахивал на безумца, идущего по канату, и от этого ощущение, что за мной наблюдают, — лишь усиливалось.

Чудилось, будто бесы сбежались на зов за пуленепробиваемым стеклом и наблюдают за моими тщетными попытками вырваться из хитро расставленных силков.

Да, именно так и казалось: над миром склонилось сначала одно лицо, потом другое, третье. Мы для этих демонов — игрушки, они считают, что управляют нами, точно марионетками.

Наверное, я зашел туда, куда невозможно попасть простому смертному, и вместо того, чтобы поразить меня молниями своего гнева, черные боги, наоборот, с азартом наблюдали за моим продвижением. Я для них был как конь на скачках.

Мне мнилось, что они даже делают ставки на то, как далеко я продвинусь. Ведь не может быть, чтобы древние тоннели, явно вырытые еще до появления первых человеческих племен, оказались бы совсем необитаемы. Кто поджидает меня впереди: горный медведь? Змеи?

А что если дорога оборвется вниз бездонной пропастью? Вдруг я приду прямо в руки чернокнижников, уже разжигающих пламя жертвенного костра, чтобы отправить меня в ад с почестями?

Продвинулся я совсем недалеко, как услышал из темноты голоса преследователей:

— Шпиону удалось скрыться. Но что это, герр обергруппенфюрер зухгруппен?

— Всем стоять! Любопытно. Весьма интересно… Этот диверсант нужен мне живым! Откуда эта вражеская крыса знала о тайном ходе, если даже мы его не обнаружили при перепланировке? — видимо это был риторический вопрос, потому что он был оставлен без ответа. — Шпионы заброшены к нам с особой миссией, они знают что-то важное. И я должен знать, зачем они здесь! Все меня слышали: стрелять только по ногам! Мне нужна живая, говорящая голова этого последнего профессора Доуля!

— Так точно!

— Ну, что мы прохлаждаемся? Франк — метнись к казарме за фонарями. Фридрих — бегом на верхние этажи с докладом к Карлу Мария Вилигуту[14]. Скорее. Всем надеть на снайперские винтовки насадки ночного видения.

«А это весьма дельная мысль, — подумал я, — залечь в проходе с трофейным оружием и первым «снять» преследователей». Нужно только выбрать место поудобнее. Они ведь не знают, что у меня тоже есть их чем «попотчевать». Вот будет фашистам сюрприз!

Только сколько их сейчас двинется по моему следу: дюжина? Две? И откуда зухгруппен[15] может быть в замке? Что они ищут в самом сердце Германии? Вроде бы, все найдено задолго до нас.

Или они, как раз, и хотели выявить место Силы и вскрыть один из тайных лазов, в который я нагло проник раньше? Да, похоже, я их опередил. Мне этого никогда не простят. Я теперь для каждого из этих выскочек «личный враг».

Я выбрал место поудобнее, плюхнулся на камни, вжался в землю, на ощупь приладил к винтовке оптический прицел, благо я уже знал о хитрости насадок и приготовился перещелкать врагов, как куропаток.

Я слышал их шаги, видел, как мелькают по стенам лазерные точки прицелов, что шарили по стенам. Эти нацисты — всех найдут, всех током зажарят! Только не начать бы пальбу раньше времени. Подпустить бы их поближе.

И вдруг враги, точно миновав черту заколдованного замка, остановились, замерли.

Что происходит? Отчего это вдруг у преследователей появились внезапные озарения? Они больше не кричат: «Кто там?» и «Сдавайся, шпион!»

Лазерные огоньки, пляшущие по стенам, погасли. Немцы объявили пять минут тишины. Они не хотят погибать.

Конечно, это, только, кажется, что все фашисты — болваны, вовсе нет.

Секунды щелкают в голове тиканьем часов на запястье. Мне кажется это «тик-так» грохочет на все подземелье, выдавая меня. И сейчас ко мне со всех сторон ползут снайперы. Они точно знают, где я! Они меня чувствуют, точно собаки — покойника. Им подсказывают сами стены! Сейчас они занимают выгодные позиции.

Это как в шахматной игре — черные ходят, и выигрывают. Сначала они ставят пат, а потом…

Господи, это же не игра!!! От моего самообладания зависит дальнейшая жизнь!

Только бы снова не провалиться в гипнотический сон, где меня убивают и стоят надо мной как неумолимая Фемида — проклятые эсесовцы!

Почему нет ветра? Куда исчезли запахи?

А, может быть, там, во мраке и не фашисты вовсе?

Вдруг там, поднимаясь из разломов в земной коре, встают даже не духи убитых, а настоящие адские и вполне живые твари, способные только жрать и убивать?

Они — там!

Это вовсе не детские байки о леших и домовых — чертях, сочувствующих людям, нет! Это пришли звери, что вырвались из тех самых страшных немецких сказок, которые фашисты торжественно сжигали на кострах. Они пришли, чтобы отомстить. Смерть за смерть! Кровь за кровь! И им все едино: русский я, украинец, поляк, англичанин или немец. Для них я чудовище, уничтожавшее их детей огнем в ночи!

Я закусил губу до крови. Нет никаких чудовищ! Есть притаившиеся во мраке фашисты.

И вдруг тьму вспороли выстрелы. Враги нашли меня. Они пришли за моей душой! С ними был Дьявол. Больше никак это нельзя было объяснить!

ПЕРЕЗАГРУЗКА

Десятки разноцветных лучей вспороли мрак. Это искусственная иллюминация: все мелькает, дрожит, дробится, отражается в отражениях и теряется в безумии сотен вспышек.

Это не настоящая пещера! Меня снова обманули. Они заставили поверить, что я нырнул в тайный лаз, прикоснулся к дыханию истории. И теперь они смеются.

Я не знаю, кто — они. Но, подозреваю, что — какие-то иные существа, возможно, и не люди в прямом значении слова. Может быть, это наши прямые потомки с «промытыми мозгами», умеющими только давить на кнопочки и радоваться чужой смерти.

Конечно, такого будущего не может быть, если нацизм не победит во всем мире. А ведь немцы не могут подчинить себе Землю! Это противоестественно! Так быть не должно!!!

А потом громыхнула музыка, жесткая, как удар плети:

«Ich habe Pläne, große Pläne:

Ich baue dir ein Haus .

Jeder Stein ist eine Tr ä ne ,

Und du ziehst nie wieder aus!

Stein um Stein,

Mauer ich dich ein.

Stein um Stein,

Ich werde immer bei dir sein» [16] .

Они знают, что я пониманию слова их проклятых гимнов, они измываются надо мной, они с самого начала не собирались меня выпускать отсюда!

Сколько бы я не погибал в лабиринтах замка, меня будут воскрешать снова и снова, чтобы на пороге свободы замуровать в последней башне навсегда! Они не придумывали этой песни, это — экспромт. Им нравится меня дразнить!

Они садисты, чужая боль и отчаяние вызывает у них выброс адреналина. Это потому, что нацисты — хищники. Им нужно гнать свои жертвы, им хочется ощущать отчаяние тех, кого они догонят и разорвут. Они все — больны.

Эсесовцы вызвали из ада черного бога, того самого: с рогами, у которого — «во лбу звезда горит». И он «ликом черен и прекрасен». Потому они и сошли с ума, что никому не выстоять в присутствии дьявола.

И только меня пощадили, потому что я для них — подопытная крыса. Им нужен сумасшедший лазутчик, упрямо движущийся по коридорам в поисках выхода именно для контраста, мол, нацистов всюду окружают враги и предатели Германии.

И если бы даже нашего десанта не было, то стоило бы придумать подобных лазутчиков. Да, фашистам нужно заснять все мои похождения на пленку. И фильм с моей смертью крутить потом в агитационных целях на всех фронтах, поднимая дух своей армии. Наверное, фрицы именно это сейчас и делают.

Но, сквозь грохот музыки, до меня опять долетают русские, хотя и не совсем понятные, фразы:

— Что, опять кильнули? А не надо было агриться. Тебе сейчас нужно режим валшутера. Нет, тебе явно не пройти с первого раза этот левел. Ну, вот зачем ты в нычку полез, да еще оружие там начал перебирать? Залечь нужно было совсем не там.

— А я еще в первый раз говорил: надо вовремя хилку юзать! — подал голос мальчишка, у которого ломался голос. — Там дальше, в потайной комнате большая аптечка лежит. Не ховался бы по углам — не твои бы гибсы сейчас там валялись.

— А, может, надо было просто зарашить? — голос дрожит от досады и возбуждения.

— Ты лучше сейчас читы подруби, а то сдуешься без них. — хихикает один из спорщиков. — Ну, так что: сдаешься?

— Нет! Вайнить не стану, не дождетесь! Я лучше отдам все скины в «Майне», но не сдамся!

— Это уже речь не мальчика, но мужа! — пробасил парень с ломающимся голосом. — У тебя ведь где-то мины есть. Перебери все оружие — найдутся. Сунулся в нычку, оставил «подарок» и беги. Там дальше свет появится.

— Нет, ну это не по чесноку — подсказывать. Раз «забились», пусть сам проходит, а не читерит!

Может, я, правда, лежу, привязанный к кровати в психиатрической лечебнице? И нет никакого замка. Нет войны. И сейчас вовсе не 1943 год. Меня никуда не десантировали. Я не был в советской спецшколе и не общался с Бокием. Не сражался в составе польской армии, не видел Уинстона Черчилля.

Наверное, я все выдумал. А потом сам поверил в собственный обман. Кажется, это называется шизофренией.

Нет, я, все-таки, видел всех этих людей, я сражался с врагами в глубоком немецком тылу! Я нужен человечеству!

Или нет?

А что если я, на самом деле, один из тех спорящих мальчишек. Просто у меня живое воображение. И я могу себе представить нарисованного солдата, бегающего по замку, которого никогда не было. И все — только игра.

Это мальчишек не существует! Просто я галлюцинирую под воздействием ядовитых газов. Мой мозг периодически отключается, возможно, я проваливаюсь в фазу глубоко сна, вот все в моей голове и перемешалось.

Музыка стихает.

Голоса тают.

Лучи больше не мелькают.

То, что мне снится — боится моих о нем мыслей. Это удивительно. И странно.

Я считаю до десяти и медленно открываю глаза.

Я снова в нигде. Опять нет ни стен, ни пола, ни потолка.

Только живая, клубящаяся, как наплывающий утренний туман — пустота. И в ней, точно в грозовой туче, мелькают змейки зарождающихся молний.

Наверное, настоящий, извечный, неизменный мир, созданный богом на века, состоит только из бегущих зеленых колонок постоянно меняющихся чисел.